Текст книги "Девять воплощений кошки"

– Кристина, вам же ничего не стоит уговорить его, – Виктория Феофилактовна улыбалась. – Это отличный пиар-ход. И это на благо музею. Скажите ему, что это мое пожелание… то есть, мое распоряжение. Открыть «Проклятую коллекцию» для съемки.

– «Проклятую коллекцию»? – Анфиса воскликнула это так громко, как не подобает кричать в музее, она ликовала. – Класс! Вот это здорово, это то, что нужно, это будет основа моей выставки! А почему она «Проклятая»?

Катя вдруг ощутила – вот оно… это мгновение, когда двери музея закрылись, захлопнулись за ними по-настоящему. И они внутри, в недрах. И сейчас, быть может, опустятся еще глубже в это самое Нижнее царство и начнут открывать для себя то, о чем никогда не подозревали прежде, проходя по этим тихим, залитым светом залам.

– Что это за коллекция? – спросила она вслед за Анфисой.

– Кристина вас проводит к нашему куратору отдела Древнего Востока, а по пути расскажет, – Виктория Феофилактовна больше не улыбалась. – Это уникальная коллекция, она недавно поступила к нам, досталась музею в дар.

Глава 14
Античное бесстыдство

Старший эксперт при аудиторе Счетной палаты Дарья Юдина сидела в выделенном ей администрацией музея кабинете за столом, на котором громоздилась гора бумаг.

Так всегда при больших проверках. Ее помощник и секретарь уехали, забрав с собой папки с финансовой отчетностью, подлежащей комплексному пересчету объединенной ревизии.

Дарья Юдина осталась работать с теми документами, которые она считала самыми важными и которые не могли покинуть стены музея.

За эти три дня, что Дарья провела здесь, в этих стенах, она возненавидела музей.

Никогда прежде она не думала, что войти сюда и сидеть тут, читать документы и отвечать на вопросы и улыбаться вежливо, слушая чужие ответы, будет так трудно.

Просто невозможно. Нестерпимо!

Очень трудно держать себя в руках. Здесь, в этом месте. Где и была-то она прежде очень, очень давно. И не сохранила об этом месте почти никаких хороших воспоминаний.

Волхонка, Колымажный переулок…

Что это за харя гипсовая вон там в углу – орет, распялив рот в беззвучном крике? А, это гипсовая маска Горгоны Медузы…

Мертвые глаза…

Вопль боли…

Последний вздох…

Кабинет, точнее комната, которую выделили ей в музее для спокойной въедливой работы аудитора – маленькая, тесная, со старинной мебелью и вся заставлена гипсовыми слепками с античных статуй.

Это так называемый «запасник» для не слишком ценных экспонатов.

Гипсовые слепки – в основном с античных торсов. Все, что осталось от многочисленных статуй фризов храмов Эллады. Торсы, торсы, торсы без голов, с отбитыми руками. Изуродованные временем, точно взрывом, но сохранившие в себе невероятную мощь плоти.

Дарья Юдина, оторвавшись от бумаг, созерцала мускулистые мужские торсы. У многих мужское естество покалечено временем, отбито, лишь какие-то осколки – там внизу, куда так и скользит нескромный жадный взгляд.

Но у некоторых фигур – обезглавленных, безруких – ТАМ все как раз на месте. Столько силы мужской, мощи, нерастраченного семени, могучего пыла.

Но все это лишь холодный древний камень. Мрамор, гипс.

А в настоящем…

– Вам документы нужны? Мне из музея звонили. Вот, я привез.

Он вошел без стука, так, как входят лишь очень уверенные в себе и наглые мужики или те, которым на все наплевать.

Или те, которые никого и ничего на свете не боятся.

Дарья Юдина медленно выпрямилась.

Невысокий, смуглый с очень широкими плечами, так и распиравшими его черный пиджак, с осиной талией и стройными ногами, стоял перед ней.

– Я старший эксперт Счетной палаты, – сказала Дарья Юдина.

– А я Юсуф, – он смотрел на нее так, как умеют смотреть лишь они – эти парни с Востока.

– Для начала, кем вы приходились Узбеку? Вы что, его родственник?

– Я был личным телохранителем уважаемого Ибрагимбека, много лет служил ему. А теперь я исполнитель его последней воли. Я привез документы от нотариуса и дарственную. Мне звонили из музея, сказали, вам это нужно опять смотреть.

– Да. И я уже подробно ознакомилась с документами, которые предоставил музей.

– Мы не нарушили никаких законов.

– Нет самого главного – разрешения на вывоз коллекции из Египта. В будущем, если музей выставит коллекцию, египетские власти могут предъявить претензии, что предметы искусства были вывезены из страны тайком.

Дарья Юдина отчеканила это самым стервозным тоном, на который только была способна.

Когда они… начальство из Счетной палаты посылали ее сюда, они сто раз говорили ей о ее непревзойденном такте. Но имелось-то в виду совсем иное. Это было ясно по интонации, по взгляду, по тем намекам, который хороший сотрудник понимает с полуслова.

– Коллекция полвека назад покинула пределы Египта, с тех пор все сделки по поводу нее совершались за рубежом.

Юсуф, сказав это, протянул ей папку с документами.

Но она документы не взяла. Не в бумагах дело.

– Ваш Узбек…

– Уважаемый Ибрагимбек…

– Так я не поняла, кем все же вы ему приходитесь?

– Я уже ответил – я исполнитель его последней воли по завещанию.

– Это что, должность такая у вас там, в вашем клане?

– В каком еще клане?

– Мафиозном, – Дарья Юдина встала. – А вы думали, я не в курсе. Простой, мол, бухгалтер, счетовод.

– Первое, что я подумал, что вы очень красивы. Смотреть больно.

Они встретились взглядом. Какие у них глаза… у этих парней с Востока…

– Ваше мнение никого не интересует.

– И с документами на передачу коллекции в дар у нас все законно.

– Ваше мнение никого не интересует! Кто вы вообще такой? Никто. Пустое место. Это с Узбеком до поры до времени вынуждены были считаться. Но его нет. А вы просто его слуга. Гастарбайтер. Завтра же я позвоню – приедут из миграционной службы и проверят вашу регистрацию.

– Звоните, вот телефон, – он придвинул к ней пальцем ее же сотовый, лежащий на столе на бумагах.

– Не трогайте мои вещи. Вы просто его слуга – много лет на побегушках, а потом лоб свой за него под пули подставляли. Слуга – это унизительно для мужчины.

– Чего ты добиваешься, женщина?

Он спросил это тихо. Не грубо, хотя и употребил «ты».

– Я хочу, чтобы вы… ты понял – эта коллекция НИКОГДА не станет частью музея. И я хочу, чтобы ты мне помог в этом.

– Я служу уважаемому Ибрагимбеку.

– Твой Узбек, твой хозяин мертв. А вы… ты еще так молод. И я хочу, чтобы ты осознал.

– Что я должен осознать?

– Твой Узбек был преступник. Его счастье, что он избежал тюрьмы тут и там у вас, в Ташкенте. Ему много чего инкриминировали, но никогда ничего не могли доказать.

– Женщина, чего ты хочешь?

Он стоял напротив нее. Он смотрел сверху вниз, и она знала куда – он смотрел в вырез ее блузки под деловым жакетом. Он смотрел на ее грудь.

– Ты должен понять, что такой человек, как твой покойный босс, ничего не может жертвовать государственному российскому музею, – сказала Дарья Юдина. – Никто этого все равно не позволит. Чтобы эта уголовная морда разыгрывала из себя роль этакого благодетеля, нового Третьякова…

Юсуф ослабил узел галстука.

– Есть люди, которые этого не допустят, – Дарья Юдина чувствовала его взгляд на себе. – Эти люди употребят все свое влияние. Имя, фамилия «Ибрагимбек Садыков» никогда не будут звучать в этих стенах. Ты неглупый парень, я хочу, чтобы ты понял – эта стена глухая. Ее тебе не пробить. Лучше, если ты сам…

– Что я сам?

– Как душеприказчик поможешь нам объявить эту сделку с дарственной незаконной. Ты ведь многое знаешь. И о том, как приобреталась эта коллекция. Так что всегда найдешь, что вспомнить, правда?

Он встал у нее за спиной. Она чувствовала его дыхание.

Он положил свою ладонь ей в вырез блузки.

Дарья Юдина – старший эксперт при аудиторе Счетной палаты – потеряла дар речи:

– Что ты себе позволяешь?

Юсуф нагнулся к самому ее лицу. Она ощутила аромат дорогого мужского парфюма и сигарет.

– Твоя кожа – атлас, и волосы, как шелк. Ты прекрасна, ты, как спелый плод, полный сока. Хочу выпить, вылизать тебя до дна.

– Ты что себе позволяешь?!

Мгновение, и она оказалась в кольце его рук. Он обнял ее властно, с могучей силой, вытащил из-за стола, подняв, как пушинку.

– С ума сошел? Я сейчас закричу!

– Кричи. Я хочу тебя.

Он осыпал поцелуями ее шею, плечи, волосы, грудь.

– Холодная, как лед, ты, горячая, как пламя… о, как ты красива…

Она молча вырывалась, пыталась уклониться, потом замерла. Его руки гладили ее тело – плоть зрелой женщины, изголодавшейся по ласке. Никогда прежде она не ощущала, не подозревала, не знала в себе… Словно некая могучая сила, словно ветер упругой волной… словно жар, жар костра, жар пустыни – горячий, как эти поцелуи… Никогда прежде ни с кем, ни в отвязной свободной юности, ни в постели с бывшим мужем, ни в мечтах, ни на вибраторе, ни во сне…

Он раздвинул ее ноги и усадил ее на себя, дав почувствовать мощь и твердость даже сквозь одежду.

– Ну кричи, что же ты не кричишь? Гибкая, нежная… сама красота…

– Я закричу! Не смей… что ты делаешь… Нет! Да… Ахххххххх, что ты со мной делаешь… Ооо, поцелуй… Подожди… надо дверь… закрой дверь… там ключ, сюда же войдут, я не могу…

Не отпуская, целуя, он понес ее к двери. Закрыл дверь, повернул ключ. Потом направился с ней на руках в сторону старого продавленного музейного дивана.

На диване он снял с нее туфли, покрывая поцелуями ее ступни в гольфах, снял брюки делового костюма, кружевные трусики и зарылся лицом в ее разом увлажнившуюся пахучую плоть.

Дарья Юдина – старший эксперт Счетной палаты, так сильно мечтавшая о карьере аудитора, столько лет не имевшая ни любовника, ни настоящего секса, пользовавшаяся для «здоровья» постылым дилдо, раскинувшись на диване, сгорая, почти теряя сознание от обрушившегося на нее блаженства, видела вокруг себя и над собой лишь голые мужские торсы.

Абсолютное бесстыдство нагой древней плоти, мраморная твердость членов, окаменелое семя, что вот-вот прольется горячей струей…

Когда он довел ее до конца, лаская языком и губами, а потом повернул и вошел туго и плотно, сладко и сильно сзади, Дарья Юдина молилась лишь об одном – как бы не заорать от наслаждения, что захлестывало ее дикой первобытной волной.

Здесь в этом пыльном музее, среди гипсовых масок горгон и вакханок.

С ним, с этим парнем с Востока… Незнакомым, чужим, преступным, опасным.

Невозможно противиться… не устоять…

После стольких лет воздержания она чувствовала себя настоящей шлюхой, которая забыла обо всем и никак не может остановиться, отдаваясь тому, кто имел смелость вот так взять ее – без церемоний, дерзко, как приз, как трофей.

Юсуф повернул ее, обнял сильно, нежно, прижал к себе, терзая поцелуями-укусами ее лицо, шею и грудь, прикрытую смятой потной блузкой. Она обвила его шею руками и неистово задвигала бедрами. Она хотела еще.

Глава 15
Жизнь первая. Знаки

– Мы сейчас с вами направляемся в отдел Древнего Востока, в хранилище, где с уникальной коллекцией, недавно поступившей в дар нашему музею от частного лица, работает куратор Олег Олегович Гайкин, профессор, автор многочисленных публикаций по истории Древнего Египта.

Менеджер Кристина повествовала все это голосом типичного экскурсовода, ведя их через Античный зал к служебной лестнице. Катя заметила на стене у дверей план расположения залов первого этажа. Но в тот момент эта деталь не показалась ей важной.

Все эти залы они с Анфисой обойдут, осмотрят и сфотографируют позже. Вся ночь впереди. А пока такая небывалая удача, такое приключение – увидеть «Проклятую коллекцию», которая еще не выставлялась.

И название-то какое интригующее, со зловещинкой! Такое многозначительное и грозное.

– А кто подарил «Проклятую коллекцию» музею? – Анфиса снимала Кристину на цифровую камеру, переключившись в режим видеосъемки.

– Имя мы пока держим в тайне. Таково пожелание самого дарителя.

Катя в тот момент подумала: а вот это ты неправду говоришь, по голосу ясно, что ложь. Но опять же не придала этому значения. Какая разница, кто даритель? Главное, что они сейчас увидят сами предметы, артефакты!

По лестнице они спустились на три пролета и попали… ну, наверное, совсем уже в настоящее Нижнее царство.

– Тут у нас служебные помещения. Вот наша гордость – научная библиотека и отдел рукописей, а дальше отдел учета и планирования… подождите, дорогая, куда вы?

– Я хотела библиотеку сфотографировать, – Анфиса, что называется, «распылялась на атомы» на ходу – ей все, все хотелось сделать сразу, все увидеть – и «Проклятую коллекцию», и библиотеку, и хранилище, и…

– Тут отдел учета и планирования. И там работает сейчас комиссия… то есть экспертиза, проверка, мы не должны им мешать, – Кристина преградила Анфисе путь к дверям кабинета. – Мы идем с вами в отдел Древнего Востока.

– Анфис, уймись, мы потом все посмотрим, – Катя дернула подружку за рукав.

Анфиса выключила камеру. В отличие от Кати, одевшейся в музей официально и лишь позже планировавшей переодеться где-нибудь в туалете в джинсы и футболку (для ночной экскурсии), Анфиса нарядилась сразу «по-рабочему» – в необъятные брюки цвета хаки со множеством карманов, хлопковый свитер и настоящий «корреспондентский» жилет тоже с карманами и бесчисленным количеством молний и кнопок.

Так с пока что выключенной камерой они прошли еще какими-то коридорами – довольно мрачными, выкрашенными темно-оливковой краской, с переплетением кабеля на потолке, с большими металлическими шкафами с надписью «Высокое напряжение». На стенах были вмонтированы какие-то датчики – судя по всему, влажности и климат-контроля.

– Вот тут у нас хранилище и научные кабинеты сотрудников, – известила Кристина. – Заметили, наверное, какой здесь воздух. Тут специально поддерживается определенная температура, потому что предметы порой очень хрупкие, подверженные малейшим изменениям в окружающей среде, чрезвычайно чувствительные. Такие, как древние папирусы и…

– И мумии, да? – перебила Анфиса. – У вас, наверное, мумий до черта в запасниках!

– А там что? – поинтересовалась Катя, кивнув на двери в конце коридора – прямо сейфовые на вид.

– Там спецхранилище. Это для особо ценных артефактов.

– Как в банке, – сказала Катя.

– Так и строилось, так и планировалось. Как в банке, – Кристина свернула по коридору и открыла без стука дверь в один из кабинетов.

Они попали в просторную комнату, почти зал. Очень старый, с лепниной, обшитый дубовыми панелями. Катя сразу поняла, декор этого зала – матовые светильники под высоким потолком, огромные шкафы, до самого верха заставленные, забитые чем-то, что еще предстоит тщательно рассмотреть, – фигурками, сосудами, сколами камней, черепками, массивные столы, тоже из темного дуба – все это ровесники музея с его столетней историей.

Зал осмотра коллекций проектировался и задумывался как сердце хранилищ музея.

Но в большом помещении нашлось место и для новых современных предметов – компьютеров на столах, принтера, электронных микроскопов и какого-то белого агрегата в углу, смахивающего на барокамеру.

– Ой, а что это? – спросила Катя.

– Это сканер, тихо, не шумите, я хотела вам сказать…

– А я знаю, для чего этот сканер, – Анфиса уже снова включила камеру и фотографировала агрегат. – Им мумии просвечивают! И саркофаги, и вообще все погребальное. Ищут золотые вещи и украшения, в которых древних покойников хоронили.

– Говорите тихо, – в свою очередь оборвала ее Кристина. – Я хотела вам сказать… предупредить, что Олег… Олег Олегович человек своеобразный. И он не любит праздных посетителей и любопытных. Он очень серьезно относится к своей работе и… Вы вообще тут поменьше говорите, я с ним буду беседовать, а вы фотографируйте. Я с ним все улажу. Олег! Олег Олегович, вы где? К вам тут гости пришли.

Где-то в самом дальнем конце зала зашумела вода. Кто-то спустил воду в унитазе. Что, у них и туалет под боком, чтобы не отлучаться далеко, от работы не отвлекаться? – подумала Катя. – Ну да, если все тут строили и организовывали сто лет назад, они сделали так, как было удобно тогда хранителям. Еще тем хранителям, самым первым…

В роли профессора-куратора ей представился… вспомнился тот самый импозантный старик с тростью, что сидел у мраморной лестницы, у ажурной решетки. Нет, то билетер-контролер, а профессор-куратор отдела Древнего Востока…

В дальнем конце зала снова зашумела вода – кто-то открыл кран над раковиной.

И тут Катя почувствовала… нет, ей показалось – чей-то взгляд – пристальный, настороженный и недобрый словно царапнул по ней… да, словно царапнули когтями… мурашки по коже…

Катя оглянулась – Анфиса с упоением фотографирует сканер. Кристина идет по залу туда, вглубь, пробираясь между дубовыми столами, заваленными, заставленными, как и шкафы, большими деревянными ящиками, крышки которых лежат тут же на полу, усеянном стружками и упаковочным материалом.

Свет матовых светильников под потолком не яркий. А над одним столом горит мощный софит. Но по углам… по углам, между шкафами сгустились тени.

Кто же это смотрел сейчас…

Катя повернулась на триста шестьдесят градусов, топчась на свободном пятачке между столами.

Ей вообразилось, что вот сейчас она увидит там, за спиной, древний саркофаг, расписанный иероглифами в форме человеческой фигуры, прислоненный к стене. И крышка саркофага медленно, очень медленно открывается и…

Но в зале не было никаких египетских саркофагов, прислоненных к стенам.

Кто же смотрел? Никто. Ей просто померещилось.

В дальнем конце зала, вытирая на ходу руки розовым махровым полотенцем, появился высокий мужчина в неброском костюме. Блондин кудрявый. Тот самый, которого Катя уже видела с Кристиной в коридоре.

Надо же… А Кристина и бровью не повела, когда Виктория Феофилактовна представила ей Катю. Возможно, просто не запомнила в горячке ссоры с этим вот… с куратором отдела Древнего Востока.

– Добрый вечер, – сказал Олег Гайкин. – Но тут служебные помещения, тут не место для экскурсий.

– Это не на экскурсию к тебе… к вам пришли. Это для фотосъемки.

– Пресса? Ты что, разрешила допустить сюда прессу?

Кристина при «чужих» старалась держаться официального тона. А вот Гайкин сразу дал понять, что они с менеджером Кристиной… в общем, в иной ситуации Катя сочла бы себя и Анфису (памятуя о той сцене в коридоре между этой парочкой) лишними. Но ведь они по делу!

– Это не пресса, это в рамках большой фотовыставки к столетию музея. Возможно, фотографии мы поместим в залах среди экспонатов, я еще думаю над этим проектом.

Услышав это от менеджера Кристины, Анфиса буквально подпрыгнула: как, выставлять свои снимки тут, в музее!

– Сегодняшний день музея, наша работа, наши сотрудники, наши коллекции – все это интересно, – Кристина подошла к Олегу Гайкину. – Вообще вся эта наша внутренняя кухня. Наша жизнь. Я сколько раз просила вас вести свой блог в Интернете, как куратора отдела Древнего Востока. Но вы… ты этого не хочешь. Ты вечно занят. Тебе не до блогов. И в результате я решила сама начать вести этот блог. И для начала мы разместим там эти вот отличные снимки. Вы поделитесь с нами, правда? Ведь у вас в камере флеш-карта, вы мне потом дадите все скачать.

– Ну конечно, берите это и в блог тоже, – Анфиса, которую, как морковкой… нет, сладчайшей конфетой поманили перспективой выставки своих фоторабот в залах музея, уже соглашалась на все. – А какой это блог?

– Типа интернет-дневника. У нас тут много чего интересного на нашей музейной кухне. И сайт у нас хороший, но там все как-то застыло, слишком уж официально. Мы должны привлекать посетителей, молодежь, спонсоров, тех, кто интересуется наукой. Это популярность, это дополнительные деньги, наконец. Я вот видела блоги кураторов музея Манчестера, они там каждый шаг в своих исследованиях популяризируют, фотографируют на телефон и выкладывают в блог в Интернете. И посещаемость там растет, и фонды пополняются, и… вообще англичане знают толк в пропаганде музейного дела.

– Ри, мне надо работать. Не читай тут лекцию о пользе интернет-технологий, – сказал Олег Гайкин. – Девушки, великодушно извините, но вам здесь нельзя находиться.

– Они пришли со мной, и они будут снимать тебя во время работы с экспонатами коллекции, – сказала Кристина. – Это не моя прихоть. Это приказ.

– Чей приказ?

– Сам знаешь. Ее. Непосредственное распоряжение.

– Ты же сама говорила – она закоснела в своих привычках и предрассудках. Она бесконечно устарела.

– На этот раз она прислушалась к моим доводам. Будет очень полезно для музея уже сейчас заявить, что коллекция Саддыкова – наше приобретение, наше достояние и наша гордость. И мы придадим факт приобретения коллекции широкой огласке через те снимки, которые сейчас будут сделаны.

Из всего этого разговора… почти перепалки – вежливой, но все же перепалки, Катя поняла: говорят они о Виктории Феофилактовне. Причем Кристина, или Ри, как он ее именует, подает некоторые факты как-то по-своему, переиначивая их «на себя». К тому же и фамилия дарителя всплыла. Саддыков… что-то восточное… и словно она, Катя, уже когда-то слышала эту фамилию… но нет, сейчас не вспомнить.

– Но у коллекции ведь и другое название – «Проклятая коллекция»! – выпалила Анфиса. Ей не терпелось начать сам процесс съемки.

– Да, это, так сказать, историческое название, – ответил Олег Гайкин.

Катя разглядывала его украдкой. После той любовной ссоры (конечно, любовной, а какой же еще?) в коридоре он, кажется, тоже ее «не узнал», а может, делал вид, что не узнал. Мало ли кто проходит мимо, когда куратор отдела Древнего Востока выясняет отношения с менеджером музея!

Олег Гайкин – мужчина из породы тех, кто определенно нравится женщинам своим ростом – почти гренадерским, своей статью, своими манерами, своей интеллигентностью. Надо же, какие импозантные мужчины работают в музеях… Хранятся, так сказать, от глаз посторонних в музейных запасниках.

– Мы сгораем от любопытства, – Анфиса нацелила на Гайкина камеру. – Почему коллекция называется «Проклятой»?

– Ну, так уж повелось, – он пошел по длинному узкому проходу между ящиками в центр зала к столу, освещенному мощным софитом. – Впервые это собрание было предъявлено миру в июле 1914 года французским египтологом Шало. И почти сразу он был убит неизвестными по пути в Гизу. Потом коллекцию приобрел Энвер-паша, турецкий наместник. Началась Первая мировая война, и стало не до исторических древностей. Энвер-паша так и владел коллекцией. Он продал ее незадолго до смерти, и коллекция позже сменила много хозяев. Она покинула пределы Египта и кочевала с аукциона на аукцион, от одного покупателя к другому, нигде особо долго не задерживаясь.

– Почему? – спросила Катя.

– Как-то так вышло, что многие из тех, кто приобретал ее, вскоре умирали.

– Это легенда или правда?

– Это легенда, – ответил Олег Гайкин. – Но репутацию она этому собранию создала весьма мрачную. Много шума наделала смерть короля Египта Фарука. Он купил коллекцию, какое-то время, очень недолгое, владел ею, потом продал из-за долгов. И через месяц умер на Ривьере в возрасте всего сорока пяти лет. После этого прежнее наименование коллекции – собрание Шало – окончательно и в прессе и в официальных документах изменилось. Ее стали называть «Проклятая коллекция».

– А кто еще был ее владельцем? – спросила Катя.

– Сын миллиардера Онассиса, например.

– Он ведь на самолете разбился! – Анфиса снимала профессора Гайкина. – А еще кто?

– Еще очень известная в Египте певица, исполнительница национальных песен, ее звали Египетский Соловей, – это сказала Кристина. – Потом коллекцию уже приобретали лишь банки и коллекционеры, собрание переходило из рук в руки.

– Это из-за короля Фарука она проклятая, да? Королевское проклятие? – Анфиса оглядывала ящики с жадностью первооткрывателя.

– Не совсем. Видите ли, коллекция формировалась в течение почти полувека, каждый из владельцев добавлял какие-то артефакты. Например, благодаря Энвер-паше, который, кстати, благополучно дожил до весьма преклонных лет, владея коллекцией, мы имеем замечательное собрание скарабеев – ювелирную, так сказать, часть, – Гайкин остановился у стола, освещенного софитом. – Но основу всегда составляли артефакты, найденные египтологом Шало в ходе раскопок холма Телль-Баста, где в древности находился город Бубастис, описанный историком Геродотом, лично посетившим знаменитый на весь Древний мир тамошний храм богини Бастет. Раскопки там продолжаются по сей день, и прежние владельцы коллекции приобретали артефакты, найденные в тех местах. Если уж следовать этой мрачной легенде, так сказать, до конца, то логично предположить, что мы имеем дело не с королевским проклятием, а с древним храмовым проклятием. Потому что то, что составляет сейчас гордость и основу собрания – в прошлом имущество храма, и оно принадлежало богине Бастет.

– Хотелось бы взглянуть на вашу богиню. Египетские боги, они ведь чудные, – Анфиса болтала, продолжая снимать Гайкина – непрерывная фотосессия, так это она называла. – Парень с головой сокола, и еще, я видела в Каирском музее, такой страхолюд с башкой крокодила. Это все, наверное, были ритуальные маски. Жрец надевал на себя маску тотемного животного и исполнял роль бога в мистериях, я права?

Катя поразилась: как это все хранится в светлых Анфискиных мозгах и вот так потом высыпается из них, точно горох? Все же эрудиция у нее что надо!

– Вот, пожалуйста, любуйтесь. Лот номер 78. Фигурка богини Бастет. Бронза. Двадцать пятая династия.

Они все посмотрели туда, куда указывал Гайкин на соседний стол, освобожденный от всех нагромождений. В середине этакий большой колпак из стекла, поставленный прямо на крышку стола. А под ним маленькая фигурка из бронзы на каменном постаменте.

– Богиня-кошка Бастет, – сказала Кристина. – Боже правый, двадцать пятая династия!

Анфиса ринулась первой. Катя медленно подошла к столу. Изящнейшая статуэтка из бронзы тонкой стройной обнаженной женщины с узкими бедрами, маленькой грудью, длинной шеей и головой кошки. Поразительный натурализм деталей. Выражение миндалевидных кошачьих глаз странное… словно эта кошка… эта женщина улыбается – вот так глазами и кошачьей пастью.

– Богиня-кошка, – Катя наклонилась к стеклянному колпаку. – Надо же, она кошка… Это что же, был храм кошек? Священных животных в Египте?

Олег Гайкин кивнул. Анфиса вытащила вторую камеру. Начала снимать.

– Египтяне кошек хоронили, как людей, мумифицировали. А мумии у вас тут есть в коллекции? – спросила она.

– Семнадцать артефактов – мумии кошек с храмового кладбища холма Телль-Баста, – ответил Олег Гайкин.

– А у меня тоже вопрос, – Катя обернулась к нему.

– Да? Что вас интересует?

– Ваш даритель, ну тот, кто подарил эту коллекцию музею, владелец, он жив-здоров?

– К сожалению, не здоров и не жив, – за Гайкина ответила Кристина. – Он умер. Музей получил «Проклятую коллекцию» в дар по завещанию.

– Это лишний раз подтверждает точность названия коллекции – «Проклятая», – Катя отошла от стола с фигуркой. – Нельзя просто так взять и ограбить храм, забрав оттуда храмовые сокровища, ведь правда? Вы вот египтолог, вы как считаете? Разве допустимо рыться в могилах, выкапывать мертвых – эти мумии, они же мертвецы, они были похоронены.

– Никто не грабил храмы. Не передергивайте. Это вы меня подначиваете, да? – Гайкин посмотрел на Катю в упор. – Вообще у названия этой коллекции много значений. Смерть – да… владельцы умирали, это факт. Но все люди смертны. Эта коллекция… она уникальна. И по своему влиянию на науку тоже, на весь процесс изучения Египта. «Проклятая коллекция» – явление в истории и в египтологии. Она всегда являет некие знаки.

– Как это понять – знаки?

– Говорят, там, где она появляется, – в доме, в музейном собрании… там всегда начинают происходить некие события… порой странные вещи. Такие, которые возможны, но маловероятны. Люди ведут себя иногда так, как они бы никогда не повели себя.

– Как это? – Кате было любопытно, но и только. Этот треп о египетских древностях…

– Ну, например, та покойная певица, Соловей Египта, она всегда была очень тучной особой, обожала поесть. И вот она купила в Швейцарии эту коллекцию. И почти сразу же, на следующий день, легла в клинику для похудения. Начала горстями принимать снижающие вес таблетки, села на строжайшую диету. В результате скоропостижно скончалась. А до этого сорок лет жила себе спокойно, была обаятельной толстухой.

Катя заметила, что Гайкин, говоря все это, смотрит на полную Анфису. Отчего-то взгляд его… этого симпатичного, в общем-то, мужчины – молодого, видного собой, не понравился Кате.

Но Анфиса ничего не заметила, даже, кажется, не слышала – она снимала фигурку богини-кошки!

– Коллекция, если опять-таки следовать логике легенды, оказывает влияние на людей и окружающий мир. А смерть – это самое сильное воздействие, окончательное, так сказать, – Гайкин достал из ящика хлопковые перчатки.

– Бастет была божеством только кошек, священных животных? – спросила Катя.

– Не только. Кошка в Египте символ плодородия, это женское божество. Бастет олицетворяла собой секс и одновременно материнство. Для нас это странно – такое сочетание, а египтяне все смешивали, как оно и есть в жизни. Секс, постель, могучие силы плоти и материнство, деторождение. Бастет даровала детей и легкие роды женщинам. Ей поклонялись так же ревностно, как богу солнца Ра.

Кристина обошла стол, над которым горел мощный софит, и встала напротив Гайкина.

– Ну что, Олег, вы… ты нам что-нибудь покажешь интересное? – спросила она весьма сухо.

Катя поняла – ей не нравится, что Гайкин так охотно (а ведь не хотел сначала, прочь гнал) беседует с ними.

– Ты ведь, кажется, хотел заняться номером первым? – продолжала Кристина. – Это просто отлично. Получатся прекрасные фотографии для нашей будущей выставки.

Катя оглядела огромный стол. На одном конце притулились ноутбук, кипа бумаг, пластиковые папки со скоросшивателем, но все это сдвинуто, чтобы освободить место…

Под софитом на столе – нечто, прикрытое тканью из льна. Какой-то продолговатый предмет. Не слишком большой. Но и не маленький.

Олег Гайкин осторожно убрал ткань.

На столе – прямоугольный ящичек из полированного дерева.

– Это так называемый номер первый «Проклятой коллекции», – сказал он. – Саркофаг всегда отсутствовал, с самого начала. Так что сказать, кто перед нами… точнее, что это такое, мы не можем. Версий много. На протяжении полувека именно лот номер первый обрастал немыслимым количеством слухов и предположений. Одно установлено точно – это артефакт эпохи Птолемеев, то есть, по меркам Египта не слишком древний. Обнаружен в ходе раскопок все там же, на священном кладбище холма Телль-Баста. Там хоронили храмовых кошек и людей тоже, которые служили храму. Там нет четкой границы между захоронениями.

Он снял крышку полированного дерева.