Текст книги "Любовь и безумства поколения 30-х. Румба над пропастью"

8

Михаилу Афанасьевичу оказалось куда как проще расторгнуть брак с Любовью Евгеньевной, у которой в то время тоже был роман на стороне. Она с полным пониманием отнеслась к его страстному увлечению Еленой Сергеевной. И даже приветствовала соперницу в своем доме. Елена Сергеевна позже вспоминала:

«…Когда я пришла к ней и сказала, что мы с Мишей решили пожениться (я дружила с ней), она приняла это спокойно. Она давно знала о нашей близости. Она только сказала:

– Но я буду жить с вами!

И я ответила:

– Ну конечно, Любочка!

(Когда я написала об этом своим родителям в Ригу, они решили, что я помешалась.)

Но потом она стала говорить мне о Мише дурно:

– Ты не знаешь, на что идешь. Он жадный, скупой, он не любит детей.

И тогда я сказала:

– Нет, Любочка, боюсь, нам не придется жить вместе. Я слышать не могу, как ты говоришь о нем плохо. Ну какой Миша скупой?!.

И тогда решили купить Любе однокомнатную холостяцкую квартирку – тут же, через стену».

3 октября был расторгнут брак Булгакова с Любовью Евгеньевной и 4-го заключен брак с Еленой Сергеевной. По словам Михаила Афанасьевича, они «обвенчались в ЗАГСе».

«Мы расписались, но я должна была еще жить у Шиловского – Любина квартирка еще не была готова, – рассказывала Елена Сергеевна, – ей некуда было переезжать. Булгаков очень мучился этим. Его пригласили тогда ленинградские театры, и мы уехали на две недели. Жили в „Астории”…»

Именно там, в «Астории», в первые месяцы супружеской жизни с Еленой Сергеевной Михаил Афанасьевич начал писать «Мастера и Маргариту».

9

Елена Сергеевна оказалась идеальной женой для Булгакова. Она сумела обеспечить ему комфортный быт, и в их квартире всегда было красиво и уютно, стол поражал роскошью и изобилием, и Михаил Афанасьевич с удовольствием демонстрировал свое старорежимное хлебосольство, принимая в гостях всю литературную и театральную богему Москвы.

В 1934 году Булгаковы переехали в Дом писателей в Нащокинском переулке, в хорошую большую квартиру. Дзидра Тубельская вспоминала: «Жили Булгаковы на верхнем этаже писательского дома. Входная дверь открывалась в переднюю, сплошь уставленную книжными полками. Далее главная комната – гостиная. Стены ее были оклеены синими обоями. Мебель красного дерева, на потолке – хрустальная люстра. В центре комнаты, под люстрой, – круглый стол, раздвигавшийся, когда приходили гости. В углу – рояль. Из этой комнаты две двери, направо и налево, вели в кабинет Михаила Афанасьевича и в комнату Сережи, младшего брата Жени».

При всем при этом Булгаковым почти всегда не хватало денег: Михаил Афанасьевич просто не умел экономить да и зарабатывал не всегда достаточно для удовлетворения своих же собственных запросов. Но Елена Сергеевна искусно вела любовную лодку мимо хозяйственных мелей.

И она по-прежнему старательно следила за своей внешностью, посещала парикмахера, косметичку и маникюршу, восхищала всех изысканностью своих туалетов, а обувь шила на заказ у известного всей столице Барковского. Дзидра Тубельская, посещавшая дом Булгаковых в 1938 году, была потрясена, когда Елена Сергеевна однажды «открыла в кабинете Михаила Афанасьевича свой секретерчик и продемонстрировала мне свои любимые духи. Я таких больших флаконов в жизни не видела! Ее любимыми духами были „Мицуки” фирмы Герлен. Она также под настроение предпочитала „Шанель № 5”. Эти духи тоже имелись в огромном флаконе…» Так что Елена Сергеевна все годы брака оставалась все той же соблазнительной и блистательной женщиной, в которую когда-то влюбился Михаил Афанасьевич.

Искусствовед Виталий Яковлевич Виленкин, часто бывавший у Булгаковых, вспоминал: «Обаяние личности Елены Сергеевны было настолько сильным, что не поддаться ему было действительно трудно даже самому замкнутому человеку. Я никогда не встречал подобного соединения бескомпромиссно правдивой прямоты с такой душевной чуткостью. Сколько раз ее трудная судьба переходила в трагедию… и каким только чудом возрождалась ее способность так заразительно радоваться жизни, верить в людей и привлекать их к себе своей добротой, своим острым, живым умом, своей победительной, казалось, неподвластной времени женственной грацией!»

Елена Сергеевна была прекрасной хозяйкой и восхитительной любовницей для своего мужа, однако понимала, что главным для Михаила Афанасьевича все же остается его творчество. Елена Сергеевна сознавала и ценила гений Булгакова и старалась максимально облегчить для него творческий процесс, устраняя все, что мешает, то есть: вела за него переписку, отвечала на телефонные звонки, вникала в тонкости договоров и следила за своевременной выплатой гонораров. Она перепечатывала набело его рукописи перед отправкой в редакцию и помогала вносить правки.

И Михаил Афанасьевич понимал, какое сокровище он заполучил в жены в третий раз – тот, который от дьявола! – и даже через многие годы брака при расставании писал Елене Сергеевне страстные любовные письма: «Божество мое, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне суждено будет еще жить, я буду любить тебя всю мою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя… Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жизнь, жена моя!»

Ему с ней было легко и комфортно жить. А вот ей временами приходилось трудно.

Елена Сергеевна постоянно чувствовала свою вину перед сыновьями. Особенно перед старшим, Женей, который часто гостил у них с Михаилом Афанасьевичем, но продолжал переживать «измену» матери.

С младшим было проще, он почти не помнил своей прежней семьи, и отношения с отчимом у него сложились прекрасные. Елена Сергеевна вспоминала: «Михаил Афанасьевич страшно любил Сережу. Редкий родной отец так любит. Он очень много проводил с ним времени. Он воспитывал в нем смелость, находчивость… Входил в комнату со словами: „Нет, Сергей, ты Немезида!” А тот отвечал: „Ну, это мы еще увидим, кто здесь Мизида, а кто не Мизида!” Михаил Афанасьевич хохотал, был очень доволен».

Но вот Женя… Его укоризненный взгляд…

«Когда мы сидели вчетвером за столом – я, Михаил Афанасьевич и мои сыновья, – рассказывала Елена Сергеевна Мариэтте Чудаковой, – и я была, конечно, самой счастливой женщиной на свете, – каждый из них спрашивал меня на ухо: „Кого ты больше всех любишь?” (все они были страшно ревнивы!), и я каждому говорила шепотом: „Тебя!”»

Но в общем, они были счастливы. Они всегда были счастливы. Все те недолгие восемь лет, которые им отвела судьба для супружества.

«Он ее веселил. Это продолжалось всю жизнь – Михаил Афанасьевич писал ей уморительные записочки, рисовал карикатуры, вырезал из газет фотографии, переклеивал их и комбинировал со смешными комментариями, – рассказывал Сергей Шиловский, внук Елены Сергеевны. – Он замечательно рассказывал анекдоты и умел быть душой компании – к ним постоянно приходили гости. Сначала был стол-фуршет, затем Булгакова просили почитать. И все сидели полночи, слушая то, что он сегодня написал…»

Да, случались тяжелые периоды, когда Булгакова не печатали и его пьесы не ставили. Но он не был репрессирован, а это для литератора такого масштаба, к тому же никогда не писавшего на востребованные советской властью темы, можно считать настоящей удачей или чудом. Многие гадали, почему Булгакова не тронули. Высказывали самые разные предположения, вплоть до совершенно безумных… Скорее всего Михаилу Афанасьевичу просто повезло. Или добраться до него не успели.

10

В 1939 году Булгаков заболел. Будучи врачом, он сразу сам поставил себе диагноз, тот же, что был у его отца, – злокачественный нефросклероз.

«Имей в виду, я буду очень тяжело умирать. Дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках», – сказал он жене. И она исполнила его просьбу. Хотя пришлось ей неимоверно трудно: сначала Михаил Афанасьевич ослеп, потом начались провалы в памяти и страшные боли, от которых он кричал и терял сознание, а приходя в себя, просил, чтобы она «взяла у Евгения револьвер», имея в виду Шиловского и вспоминая тот самый револьвер, из которого Евгений Александрович когда-то чуть не застрелил его, Булгакова… Мечтая теперь покончить с собой выстрелом из этого револьвера. А Елена Сергеевна, несмотря ни на что, надеялась на его выздоровление. Надеялась, что они еще побудут вместе.

Ольга Бокшанская посетила сестру и зятя в конце декабря 1939 года и в письме к матери так рисовала обстановку дома: «…Мака-то ничего, держится оживленно, но Люся страшно изменилась: хоть и хорошенькая, в подтянутом виде, но в глазах такой трепет, такая грусть и столько выражается внутреннего напряжения, что на нее страшно смотреть. Бедняжка. Конечно, когда приходят навещать Маку, он оживляется, но самые его черные минуты она одна переносит, и все его мрачные предчувствия она выслушивает и, выслушав, все время находится в напряженнейшем желании бороться за его жизнь. „Я его не отдам, – говорит она, – я его вырву для жизни”. Она любит его так сильно, что это не похоже на обычное понятие любви между супругами, прожившими уже немало годов вместе…»

Когда Михаил Афанасьевич уже не мог писать, Елена Сергеевна вела дневник за него.

4 марта 1940 года она записала последние слова мужа: «Я хотел служить народу… Я хотел жить в своем углу… Я никому не делал зла…»

9 марта у больного началась агония. «Он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня, – вспоминала Елена Сергеевна. – Я предлагала ему лекарство, питье – лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила: „Твои вещи?” Он кивнул с таким видом, что и „да” и „нет”. Я сказала: „Мастер и Маргарита”? Он, страшно обрадованный, сделал мне знак головой, что „да, это”. И выдавил из себя два слова: „Чтобы знали, чтобы знали”».

Михаил Афанасьевич Булгаков скончался 10 марта в 16 часов 39 минут. «Когда он уже умер, – рассказывала Елена Сергеевна, – глаза его вдруг широко открылись – и свет, свет лился из них. Он смотрел прямо и вверх перед собой – и видел, видел что-то, я уверена (и все, кто был здесь, подтверждали потом это). Это было прекрасно».

Спустя 20 лет, в очередную годовщину смерти мужа, Елена Сергеевна писала его брату Николаю Афанасьевичу Булгакову: «Он умирал так же мужественно, как и жил… не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник – правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил. Уважение к нему всех знавших его или хотя бы только его творчество – безмерно. Для многих он был совестью. Утрата его для каждого, кто соприкасался с ним, – невозвратима».

Елена Сергеевна добилась, чтобы Михаила Афанасьевича похоронили на престижном Новодевичьем кладбище. На похороны собралась целая толпа. Пришел даже бывший муж Елены Сергеевны Шиловский. Он вторым браком был женат на Марьяне Алексеевне Толстой, дочери писателя Алексея Николаевича Толстого, и вполне благополучен. Особых причин приходить на похороны Булгакова не было. Разве что отдать дань уважения покойному и примириться с ним – хотя бы сейчас.

…Когда Елена Алексеевна пошла в камнетесную мастерскую выбирать надгробие, ее взгляд привлек простой тяжелый валун. Его перевернули – и оказалось, что с другой стороны на нем высечено имя Николая Васильевича Гоголя: это был камень, который когда-то поставили над его могилой на кладбище Даниловского монастыря! Кладбище было уничтожено, а прах Гоголя перенесен на Новодевичье, только надгробие ему поставили уже другое – пышное, помпезное. А этот скромный камень отправили на переработку… Булгаков боготворил Гоголя, считал себя его учеником и литературным преемником. Елена Сергеевна выбрала бывшее надгробие Гоголя в качестве памятника на могиле мужа.

Она регулярно приходила на кладбище и всегда сажала ярко-красные бегонии вокруг камня.

11

«Несмотря на все, несмотря на то что бывали моменты черные, совершенно страшные, не тоски, а ужаса перед неудавшейся литературной жизнью, если вы мне скажете, что у нас, у меня была трагическая жизнь, я вам отвечу: нет! Ни одной секунды! Это была самая светлая жизнь, какую только можно себе выбрать, самая счастливая! Счастливее женщины, какой я тогда была, не было», – говорила Елена Сергеевна.

Она все еще была красивой женщиной, и за ней многие ухаживали, ей предлагали замужество, но Елена Сергеевна сохранила верность Булгакову. Оставшуюся жизнь она посвятила ему, сохранению его архива и публикации его произведений: «Я делаю все, что только в моих силах, для того чтобы не ушла ни одна строчка, написанная им, чтобы не осталась неизвестной его необыкновенная личность. Это – цель, смысл моей жизни. Я обещала ему многое перед смертью, и я верю, что я выполню все».

Елене Сергеевне пришлось пережить старшего сына: Евгений Евгеньевич Шиловский, прошедший войну и неоднократно раненный, скончался в 1957 году, не дожив до 36 лет. Умер на руках матери. А она продолжала жить – в надежде увидеть когда-нибудь «Мастера и Маргариту» опубликованными. Книгу решились напечатать только в 1966 году. Гранки Елена Сергеевна правила, будучи больна, с высокой температурой. Правила по памяти: роман мужа она знала наизусть.

На жизнь она зарабатывала машинописью и переводами. До последних дней с удовольствием принимала у себя гостей, особенно тех, кто хотел узнать что-то о жизни Булгакова. Про Михаила Афанасьевича она могла говорить бесконечно. А еще она верила, что ее связь с мужем не прекратилась после его смерти. Внук, Сергей Шиловский, вспоминал: «…В то, что у нее есть прямой контакт с покойным Михаилом Афанасьевичем, она верила свято. По вечерам Елена Сергеевна рассказывала ему о том, что сделала за день, какие были новости, чего она ждет от будущего. Спрашивала у него советов – и считала, что получает ответы. Самое удивительное то, что они часто сбывались…»

Елена Сергеевна умерла 18 июля 1970 года. Ее похоронили в могилу к мужу.

…Все жены Булгакова и некоторые его любовницы претендуют на звание его музы. Но в вечность с ним шагнула только Елена Сергеевна. Не потому, что она была последней, но потому, что оказалась самой верной. Не Булгакову как человеку, а тому, что было в нем сверхчеловеческим и по-настоящему важным – его гению, его творчеству. Его великому роману.

«Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я…»

Михаил Тухачевский и Лика:
таинственная любовь

Михаил Тухачевский и Лика

– Тухачевский Михаил Николаевич (4 [16] февраля 1893 года, Александровское Дорогобужского уезда Смоленской губернии, Российская империя – 12 июня 1937 года, Москва, СССР) – военный теоретик, маршал Советского Союза.

– Лика – настоящее имя этой женщины, ровно как и годы жизни, неизвестны.

– Он – талантливый, бесстрашный, жестокий, сильный, волевой, галантный, красивый и любвеобильный.

– Она – кроткая, нежная, трепетная, но гордая девушка, явно родившаяся не в свое время.

– Они познакомились, обвенчались и расстались в 1922 году, и Лика была единственной из жен Тухачевского, с которой он обвенчался, единственной, которую он по-настоящему любил и которая осталась вечной ссадиной на сердце маршала.

– Он изменял ей постоянно.

– Она была безупречно верна.

– Общий ребенок – рано умершая дочка Ирина.

Михаил Тухачевский принадлежал к тому типу мужчин, которые безумно нравятся женщинам. И дело не только во внешности, хотя он был весьма хорош собой. Нет, казалось, сама природа поставила эксперимент, создав совершеннейший идеал, именно такого героя, о которых барышни и дамы так любят читать в романах. Он был умен и прекрасно образован. Он был внимателен и галантен, как истинный аристократ. В нем чувствовалась внутренняя сила, надежность, рядом с ним хотелось быть слабой, нежной и воздушной, он умел дать женщинам именно то, о чем те мечтали, и, конечно, они все падали к его ногам. Самый молодой маршал Советского Союза, победитель Колчака и Деникина, блестящий военный, сделавший головокружительную карьеру, человек с железной волей. Казалось бы, с ним рядом – как за каменной стеной, но… это было обманчивым впечатлением.

Тухачевский был из той породы мужчин, о которых говорят, что они меняют любовниц как перчатки. Правда, в его случае это было не донжуанство: это был поиск любви. Настоящей. Единственной. Идеальной жены. Именно жены, а не боевой подруги. Время же было урожайное именно на боевых подруг… Он опоздал родиться. В 1900 году он легко нашел бы свой идеал, а в 1920-е-1930-е годы наблюдался явный дефицит кротких, хрупких и зависимых женщин, готовых беречь очаг и не претендующих на собственное место в истории. И даже когда Михаил Тухачевский нашел такую женщину, то не смог ее удержать. Новое время формировало новые отношения. И «слюбится-стерпится» уже не работало.

Хотя в случае Михаила и его таинственной Лики, возможно, нужно было просто немного потерпеть… И они приросли, прикипели бы друг к другу, и они могли бы быть очень счастливы, потому что на самом деле подходили друг другу идеально! Но – не то было время, не то, чтобы жена смирялась с изменами мужа только потому, что ее долг – оставаться рядом с ним, несмотря ни на что. Да и для Лики, наверное, лучше так, как сложилось: сгинуть в туманах истории, а не разделять скорбную судьбу талантливейшего из советских маршалов.

1

Однажды в лагере для заключенных родственниц «врагов народа» во время перерыва между работами несколько женщин разговорились о «прошлой жизни» и, в частности, вдруг вспомнили о своих любовниках. Каждая рассказала о чем-то самом прекрасном, запоминающемся, волнующем, что поддерживает силы и желание жить в нынешних суровых условиях. Многим из них, блиставшим некогда в среде высшего комсостава Красной Армии, действительно было что вспомнить. Одна из женщин выслушала своих подруг с ироничной улыбкой и в конце концов не удержалась и воскликнула: «Ах, девочки, что вы знаете о любовниках?! Я знала величайшего любовника из всех – маршала Тухачевского. Вот это был мужчина! Всем любовникам любовник!» Она начала рассказывать подробности, и все так увлеклись, что начали слишком громко смеяться и даже не заметили, как вошли охранники. То, что те услышали, оказалось достаточным для того, чтобы добавить рассказчице к сроку четыре дополнительных года. За восхваление «врага народа».

Тухачевский был трижды женат, и у него было множество любовниц. Он увлекался, влюблялся, но не похоже, чтобы любил кого-то по-настоящему… Возможно, так и не встретил ту самую женщину, которая стала бы его единственной и заставила бы забыть о других. Возможно, такой женщины не существовало в природе, потому что все, что было для Михаила Николаевича действительно важно, – это его работа, дело всей его жизни, и женщины были лишь развлечением, возможностью приятно провести свободное время, которого у него было совсем немного. А может, и это предположение неверно и он тоже любил по-настоящему. Просто мужчины подобного склада никогда не говорят о своих чувствах и умеют казаться равнодушными, даже когда невыносимо больно. Как писала свояченица Тухачевского Лидия Норд: «Иногда его было очень трудно понять… И потому, что я знала – самое для него дорогое он скрывал в глубинах души, а на словах даже порой высмеивал…»

2

Михаил Николаевич Тухачевский родился 4 (16) февраля 1893 года в имении Александровское Дорогобужского уезда Смоленской губернии. Отец его, Николай Николаевич, был обедневшим дворянином из очень старинного рода. По отзывам людей, знавших его, это был человек добрый и непрактичный, общавшийся с крестьянами-арендаторами без должной строгости, по большей части себе в ущерб. Как вспоминал двоюродный брат Николая Николаевича полковник Балкашин: «В случае какой-либо нужды или беды – пожара, увечья, падежа скота – крестьяне шли к Тухачевским и получали ту или иную помощь. По праздникам у тетки был амбулаторный прием, усадьба заполнялась всевозможными пациентами, она их сама лечила и давала лекарства. Крестьяне нещадно травили их луга и делали порубки в лесу. Когда брат их за это стыдил, говорили: „Так где же нам и взять, как не у тебя, Николай Николаевич”. – И начинался обычный припев: „Мы ваши, вы наши…” – тем дело и кончалось. Со своей стороны, крестьяне в случае какого-либо события у Тухачевских: прорыва плотины у мельницы, лесного пожара и прочее – без всякого зова дружно приходили на помощь».

Такие дружеские отношения с крестьянами впоследствии сослужили Тухачевским добрую службу. После Октябрьской революции, когда многие помещичьи имения подвергались погромам, Тухачевских не тронули. Крестьяне на общем сходе постановили оставить им часть имущества «по справедливости».

Женился Николай Николаевич по большой любви на девушке из крестьянской семьи Мавре Петровне Милоховой (или по другим данным Милеховой), отданной в услужение его матери Софье Валентиновне Тухачевской.

Абрам Петрович Косолапов, служивший в Александровском хлебопеком, вспоминал: «Жил в ту пору в нашем селе Княжнино бедный мужик, звали его Петр Прохорович Милехов. И вот у него, у этого бедного мужика, было пятеро дочерей, и все они… были красавицы. Хоть Аксинья, хоть Настя с Ольгой, хоть и Аленушка… Ну а Мавра – так про эту и говорить нечего – красавица: что ростом, что статью, что лицом. И разбитная, хоть она и грамоте тогда еще не знала, ну а так, ежели поговорить с кем, то другая грамотная с ней не сравняется… Она работала у Тухачевских в имении, и Николай Николаевич полюбил ее. Бывало, стоит, смотрит на Мавру и все улыбается… Конечно, старше ее годами, а так сам по себе – ничего, рослый, чернявый, только глаза были какие-то утомленные. Софья Алевтиновна понимала, что ее Коленька влюбился в Маврушу, она ведь женщина была зоркая…» Намерениям сына жениться на крестьянской девушке Софья Валентиновна не воспротивилась, его счастье было для нее важнее сословных предрассудков.

И в самом деле, брак этот оказался на редкость счастливым и был благословлен большим количеством детей. В 1890 году у Тухачевских родился сын Николай, в 1892 – дочь Надежда, в 1893 – Михаил, в 1895 – Александр. И позднее – Мария, Софья, Елизавета, Ольга и Игорь. Все дети были крепкими, здоровыми и смышлеными. Все благополучно пережили детский возраст. Все подавали большие надежды и радовали родителей. И кто бы мог подозревать в то время, какую жестокую смерть готовит будущее для мальчиков, какая нелегкая жизнь ожидает девочек… Николай и Александр будут расстреляны по той же статье, что и Михаил. Мария, Софья, Елизавета и Ольга пройдут лагеря и ссылку, как родственницы «врага народа». Лишь Надежда и Игорь избегли репрессий, потому что умерли прежде, чем над родом Тухачевских разразилась гроза. К счастью, Николай Николаевич не дожил до тех дней, он умер в 1914 году. А вот Мавра Петровна стала свидетельницей гибели своих сыновей. Как мать «врага народа» она и сама была отправлена в ссылку, где вскоре умерла.

Но до страшного 1937 года было еще далеко. И жизнь, хотя никогда не была легкой и безоблачной, представлялась вполне хорошей, будущее виделось в радужном свете.

В 1898 году Тухачевские были вынуждены продать за долги свое имение Александровское и переехать в более маленькое поместье, принадлежавшее Софье Валентиновне и расположенное неподалеку от села Вражское в Пензенской губернии. Материальное положение семьи продолжало оставаться затруднительным – переезд ничего не исправил, – но жили Тухачевские весело и интересно. Детям прививали интерес к музыке и к литературе. В имении устраивались спектакли. По воспоминаниям сестер Тухачевского, «пьесы сочиняли сами и сами же рисовали смешные афиши. Главными действующими лицами бывали Михаил и Шура. Николай открывал и закрывал занавес, а также исполнял обязанности суфлера. Игорь играл на рояле».

С раннего детства Михаил чувствовал призвание к воинской службе и не мыслил себе никакой иной карьеры. Он занимался верховой ездой, упражнялся с гантелями и очень любил бороться потому что солдат должен быть сильным и выносливым. Он запоем читал книги по русской военной истории и отлично знал обо всех сражениях, обожал Петра Великого, Суворова, Скобелева. Когда в имение приезжал дядя, бывший сначала юнкером, а потом ставший офицером, Михаил тотчас же завладевал его вниманием и уговаривал рассказывать героические истории про войну.

Но настоящим кумиром маленького Миши был двоюродный дед, бывший генерал.

«Я всегда смотрел на него с восторгом и с уважением, слушая его рассказы о сражениях, – рассказывал Михаил Николаевич. – Дед это заметил и раз, посадив меня к себе на колени – мне было тогда лет семь-восемь, спросил: „Ну, Мишук, а кем ты хочешь быть?” – „Генералом”, – не задумываясь, ответил я. „Ишь ты! – рассмеялся он. – Да ты у нас прямо Бонапарт – сразу в генералы метишь”. И с тех пор дед, когда приезжал к нам, спрашивал: „Ну, Бонапарт, как дела?” С его легкой руки меня дома и прозвали Бонапартом… В Бонапарты я, конечно, не метил, а генералом, сознаюсь, мне очень хотелось стать».

В 1904 году Михаил поступил в 1-ю Пензенскую гимназию. Несмотря на хорошие способности, учился он довольно скверно. Он хорошо успевал по иностранным языкам, очень любил астрономию, но оценки по другим предметам оставляли желать лучшего. А совсем плохо обстояло дело с изучением Закона Божьего. Николай Николаевич не верил в Бога и не заботился о том, чтобы воспитать религиозность в детях. Но если все они были к религии просто равнодушны, то Михаил проявлял какой-то воинственный атеизм, придумывая достаточно злые антирелигиозные истории и шутки, за что ему даже порой доставалось от матери. А уж в гимназии такое поведение могло стать по-настоящему серьезной проблемой. На уроках Закона Божьего Михаил вел себя слишком вольно, за что бывал удален из класса, преподаватель часто жаловался на него педсовету. А однажды выяснилось, что за все пять лет учебы Тухачевский ни разу не исповедовался и не причащался, что было вопиющим безобразием. Дело грозило вылиться в скандал и отчисление. Николая Николаевича вызвали в гимназию и потребовали должным образом воздействовать на сына. Проблема была улажена. Но репутация Михаила в гимназии продолжала оставаться скверной. Учился он все хуже и четвертый класс закончил из рук вон плохо.

На вопросы родителей, в чем причина такого отношения к учебе, Михаил отвечал неизменно одно: учиться в гимназии ему скучно, он хочет стать военным и просит перевести его в кадетский корпус. Отец долго не соглашался на эти уговоры, но в конце концов отчаялся спорить с сыном. Правда, поставил условие: Михаил поступит в кадетское училище, только если следующие два года будет учиться в гимназии на «отлично». Репутация двоечника и хулигана не могла стать препятствием для этого – семья переезжала в Москву, и учиться теперь Михаилу предстояло в 10-й Московской гимназии, у него появилась возможность начать все с чистого листа.

Михаил обещал исправить учебу. И обещание сдержал, доказав серьезность своих намерений. В Московской гимназии он учился если и не отлично, то вполне хорошо, переходя из класса в класс с похвальными листами.

Он добился поставленной цели. Отец разрешил ему перевестись в военное училище. И последний седьмой класс Тухачевский отучился в 1-м Московском императрицы Екатерины II кадетском корпусе, сдав все экзамены на «отлично».

В этом же году умер его дед-генерал. Незадолго до смерти он попросил Михаила приехать к нему.

«Когда я приехал и вошел к нему, – рассказывал позже Тухачевский, – дед указал, чтобы я сел на край кровати, и, подняв уже с трудом свою длинную и костлявую руку, положил ее мне на плечо: „Ты мне пообещай три вещи, Мишук, – сказал он. – Первое – что ты окончишь училище фельдфебелем. Второе – что будешь умеренно пить. И третье – что окончишь Академию Генерального штаба. Постарайся выйти в Семеновский полк. В Семеновском служил с начала его основания, при Петре, наш предок Михаил Артамонович Тухачевский. Вон там, в бюро, в верхнем ящике его портрет-миниатюра, я его дарю тебе, ты на него и лицом похож…”»

Михаил почти исполнил завещание деда. Он действительно всегда очень умеренно пил и только хороший коньяк. Он поступил в Александровское военное училище, где учился на «отлично», с полной самоотдачей, и на последнем курсе был произведен в фельдфебели, а по окончании – в подпоручики. Как первый ученик он имел право выбрать любой полк для дальнейшего прохождения службы и выбрал – Семеновский. Только в Академию Генерального штаба Михаил поступить не успел – сначала помешала Первая мировая война, а потом революция. Но его последующая военная карьера была настолько блистательна, как дед и предположить бы не смог. Да и сам Михаил вряд ли предполагал, что достигнет таких высот…