Текст книги "Принц для Сумасшедшей принцессы"

Глава 7

– Ой, ножки мои, ножки… – жалобно канючил Ланс, спотыкаясь на каждом шагу и всем своим видом выказывая готовность немедленно принять мученическую смерть из-за одного сломанного каблука и двух мозолей.

– Не идут они по дорожке! – с мнимым состраданием поддержал полукровку Генрих, всегда испытывавший к прекрасному полуэльфу некое двойственное чувство смешанной с отвращением симпатии. С одной стороны, Лансанариэль отнюдь не трус и уже не раз являл истинные чудеса отваги и самоотверженности, а с другой – жуткий нытик и выпендрежник. И как только подобных недотеп земля носит? Хотя, если разобраться, Ульрике он предан всей душой, почище иного сторожевого пса. А посему, как ни крути, выходит, что Генриху на Ланса дуться не резон… Короче, Ланс – это Ланс, а значит, его придется и сейчас, и впредь принимать именно таким, каков он есть на самом деле! Окончательно запутавшись в собственных необъективных выводах, барон в сердцах сплюнул на каменистую тропку, по которой в настоящий момент друзья с натужным сопением карабкались на вершину очередного холма, как назло попав на сапог пресловутого недотепы-полуэльфа. Причем на тот самый злополучный – со сломанным каблуком…

– А-а-а, – вреднюче взвыл Лансанариэль, при этом не забыв отвести со скулы прядь волос и кокетливо заправить ее за ухо. Обретшая новый акцент прическа красавца тут же привлекла к себе внимание всех, подчеркивая безупречно правильный овал лица ее обладателя. – Я так и знал, ты меня ненавидишь! – капризничал уставший полукровка, будто ребенок.

– Да что ты, Аола с тобой! – поспешил утешить его сильф. – Ничего против тебя не имею, но вот твои ноги… – Он хотел добавить: «…изнежены шибко», но не решился, опасаясь вызвать еще большие попреки со стороны Ланса.

– А чем тебе опять мои ноги не угодили? – с подозрением прицепился полуэльф. – Между прочим, они куда красивее и стройнее твоих. Да если хочешь знать, за этими самыми ногами половина твоего демонического гарнизона бегала…

– И как? – заинтересовался де Грей.

– Догнали, противные! – хвастливо потупился Лансанариэль, позволив волосам эффектно упасть на глаза и скрыть его девически-стыдливый румянец.

– Чего? – пронзительно взвыл ревнивый орк, уязвленный в самое сердце. – Догнали? Да я Азуру за это знаешь что оторву…

– Догнали и свидание назначили, – торопливо пояснил красавец. – А я не пришел…

– Продинамил, значит, демонов! – гнусаво хохотнул Марвин. – Ну и плутишка же ты, голубчик! А мужики-то так надеялись, так надеялись…

– Ой, скажешь тоже, – высокомерно отмахнулся ладошкой ветреный объект всеобщего поклонения, – да я таких грубых мужиков вообще терпеть не могу!

– Ага, – радостно подхватил Генрих, еле сдерживая рвущийся наружу смех, – вот прямо как увижу симпатичного – так сразу терпеть и не могу…

Ржали все, включая Огвура, обычно весьма болезненно воспринимающего любые пикантные выпады в адрес своего сердечного дружка. Ржали взахлеб, до слез и икоты, как попало рассевшись на разбросанных по тропе валунах, а вернее, перегораживающих ее целиком и делающих совершенно непроходимой. Наверно, со стороны это выглядело по-дурацки. Четверо мужчин, донельзя умотавшихся, однако не спасовавших перед завалами да рытвинами, сидят дружным кружочком и знай себе хохочут, вытирая выступившие на глазах слезы, рисующие светлые дорожки на темных от пыли щеках.

– Все, я больше не могу! – сдавленно хрюкнул Огвур. – И чего вдруг на нас веселье напало?

– Скажи спасибо, что веселье, а не кто-нибудь поопаснее! – резонно буркнул Генрих.

– Стресс! – заумно прокомментировал некромант, трескуче сморкаясь в огромный носовой платок. – У нас абсолютно нормальная реакция на стрессовую ситуацию. Произошла нервная разрядка, снявшая излишки напряжения.

– Напряжение прошло, а усталость – осталась, – пожаловался полукровка. – Да и вечереет уже, пора бы нам о ночлеге подумать…

Видимо, в умственном отношении Ланс оказался не совсем уж безнадежен, потому что высказанное им предложение являлось на редкость здравым и своевременным. В самом деле, небо, и днем-то не радовавшее особо яркими красками, начинало заметно темнеть, в придачу затягиваясь рыхлыми дождевыми тучами. В воздухе запахло сыростью. Марвин настороженно оглянулся, чувствуя приближение чего-то непонятного, но безусловно опасного.

Распрощавшись с Саймонариэлем, путешественники целый день двигались в указанном им направлении, пока даже не предполагая, где им следует искать загадочную Анриэль Алатору, открывающую проход на Радужный уровень.

– Брехня, выдумки, ничего здесь нет! – возбужденно жестикулируя, втолковывал друзьям орк, до сих пор так и не простивший Саймону учиненного над Ульрикой судилища. – Ваш магистр просто из ума от старости выжил! Ему уже, наверно, не первая тыща лет стукнула – задержался он на этом свете, помирать пора!

– Саймон жил, Саймон жив, Саймон будет жить! – наставительно провозгласил Марвин, горделиво задирая подбородок и попутно стараясь незаметно зашмыгнуть сопли обратно в нос. – И учти, вояка неотесанный: маги никогда не ошибаются! Не веришь? – И некромант многозначительно щелкнул пальцами, создавая небольшой огненный шарик.

Тысячник сердито нахмурил брови, но дерзить поостерегся, вовремя вспомнив любимую песенку своего детства, известную всем мальчишкам его племени. Дай боги памяти, но вроде бы там говорилось о магах и их практических ошибках. Ну или об учениках магов, но какая, к гоблинам, разница? А Огвуру ой как не хотелось стать «розовою козой, с синею полосой». И даже не козой – а козлом, потому что все, кто осмеливается пререкаться с пребывающими в дурном расположении духа магами, уже изначально рождаются безмозглыми козлами! А уж спорить с расстроенным магом, у которого еще и гайморит до кучи обострился, – это вообще первейший и надежнейший способ стать героем, но только посмертно!

Между тем тучи, ранее клубившиеся где-то у отдаленной, плохо видимой линии горизонта, подползли совсем близко, все уплотняясь и чернея.

– Мама, – тоненько пискнул Ланс, – сейчас, похоже, гроза начнется. А я вовсе не желаю намочить волосы! Марвин, срочно ищи какое-нибудь укрытие…

Ага, легко сказать «ищи»! Некромант закрутил головой, безнадежно прищуривая свой драконий глаз, позволяющий отчетливо видеть в темноте. Но окружающий пейзаж не радовал. Длинная вереница выстроившихся в ряд холмов тянулась справа налево, поражая нарочитой правильностью и симметричностью. Безупречно конические, ровные, густо усыпанные каменной крошкой и окаймленные крупными валунами, холмы напоминали шеренгу безгласных часовых, охраняющих покой каких-то древних и темных сил, дремлющих под их защитой. Но кроме холмов, между коими и петляла тоненькая тропка, тут не было ничего.

– Безнадежное занятие, – разочарованно признал некромант. – Точно тебе говорю – придется нам помокнуть, потому что укрыться здесь негде!

– Точно? – обреченно переспросил Ланс, обеими руками сгребая в хвост свою роскошную серебристую шевелюру, которой вскорости предстояло превратиться в мокрые, уныло обвисшие сосульки.

– Точно! – убежденно повторил Марвин. – Прости, друг, но маги не ошибаются!

– Гоблины драные! – обиженно ругнулся полукровка. – За что нам такое невезение? – Но последняя реплика прозвучала скорее риторически, чем вопросительно.

Он поднялся с валуна, сделал несколько шагов вверх по склону холма и… неожиданно провалился в проход, разверзшийся прямо у него под ногами.

– Ланс, ты жив? – испуганно позвал Генрих, склоняясь над темной дырой подземного прохода.

– Да, – восторженно откликнулся полукровка, – спускайтесь скорее сюда, тут так здорово…

– Это что, укрытие? – Барон повернулся к Марвину, ожидая пояснения.

– Понимаешь, – сконфуженно промямлил некромант, – я ошибся. Не холмы это вовсе, а курганы с захороненными внутри них мертвецами.

– Мертвецы? – брезгливо скривился барон. – Не люблю мертвецов!

– Ты просто не умеешь их готовить, в отличие от нашего погонщика трупов! – преувеличенно бурно рассмеялся орк и добавил злопамятно: – Ведь маги никогда не ошибаются…

– Ну ошибся я, ошибся, с кем не случается! – взбешенно засипел Марвин, доведенный почти до белого каления язвительными подколками орка. – А судя по размерам курганов, в них захоронены очень важные люди. И в других условиях я бы не советовал нам соваться внутрь, но…

Тут в небе предупреждающе громыхнуло, и на землю обрушилась плотная стена проливного дождя.

– …но у нас просто нет выбора! – закончил за него орк, ловко ныряя в темную дыру лаза.

– Да! – вынужденно признал Марвин. – Да, демоны меня побери!

– А вот про демонов – это ты зря упомянул, – буркнул Генрих, весьма скептично настроенный относительно ночевки внутри кургана. – Ой, чую я, зря… – Он помог некроманту спуститься в подземный ход и забрался в него сам, преисполненный самых плохих предчувствий.

Мы двигались обратно к побережью. Нужно признать, Дикие земли оказались вовсе не таким уж безлюдным местом, каким показались мне ранее. Арланмир проявил себя прекрасным следопытом и посредником, сумев навести нас на скрывающиеся в холмах тролльи стойбища. Мы приобрели немало союзников, сразу же влившихся в ряды моей армии, насчитывающей теперь уже больше тысячи бойцов. Да и сами тролли выказали себя далеко не столь тупым и отсталым народом, как это описывалось в ученых трактатах. Разобщенные на десятки постоянно враждующих между собой племен, отличающихся оттенком кожи, цветом волос, обычаями и ритуальными татуировками, они с превеликой радостью заключили временное перемирие, ополчившись против общего врага – проклятой демоницы. С появлением троллей наша жизнь значительно упростилась, приобретя элементы пусть примитивного, но комфорта. Нам подарили легкие раскладные шатры, устранившие необходимость ночевать под открытым небом, и даже привели лохматых, низкорослых, чрезвычайно выносливых северных лошадок. И теперь, покачиваясь на спине флегматичного каурого жеребчика, я обрела возможность утруждать свои мозги различными околофилософскими размышлениями, уж коли необходимость утруждать ноги почти отпала. О нет, я отнюдь не намеревалась строить из себя великую воительницу – смирный конек пришелся мне очень кстати, ибо беременность близилась к концу, превратив меня в довольно неуклюжее, толстое существо, постоянно мечтающее о еде и сне. Роды должны были произойти совсем скоро.

Следует упомянуть, что в отличие от спасенных мною каторжан свежие воины, вступающие в наш отряд на всем пути следования к морскому берегу, посматривали на меня искоса, с молчаливым недоумением, искренне не понимая, что понадобилось одной пребывающей на сносях женщине в команде суровых, до зубов вооруженных мужчин. За командира у нас номинально числился мудрый Арланмир, предусмотрительно окруживший меня группой избранных телохранителей, возглавляемых силачом Кса-Буном и орком Торвеном, ставших моими близкими друзьями. К счастью, с детства привыкшая жить среди мужчин, я давно усвоила многие особенности их своеобразного, достаточно эгоцентричного менталитета, находя сильную половину человечества достаточно приятной и интересной в общении. И уж если говорить предельно честно, я всегда считала, что мужчины – это лучший подарок, данный природой нам, женщинам!

Вступившая в свои права весна совершенно преобразила Дикие земли, придав им некое грубоватое и скромное, но весьма притягательное очарование. Свинцовая серость небес понемногу сменялась прозрачной, умытой дождями голубизной, приятно перекликающейся с проклюнувшимися среди мха синими цветочками. Могучий канагериец, без устали пешком вышагивающий по этому разноцветному великолепию и ведущий под уздцы моего жеребчика, обернулся, одаривая меня заботливым взглядом черных глаз:

– У хозяйки все хорошо?

– Просто замечательно! – с признательностью улыбнулась я. – Вот только боязно мне немного…

– Ни за что не поверю, будто ты способна бояться предстоящей битвы! – пафосно заявил Торвен, лихо гарцуя на своем вороном коне и бросая мне в руки букетик цветов. Я с благодарностью поднесла их к лицу, вдыхая чуть горьковатый аромат, несущий запах весеннего обновления и не скованной никакими ограничениями свободы.

– Спасибо, Торвен! Эти цветы – прекрасны!

Орк смущенно улыбнулся, забавно краснея так ярко, как умудряются краснеть только рыжеволосые.

– На здоровье! Знаешь, они очень похожи на тебя – в них нет тепличной изнеженности и показного кокетства. Они красивы не так, как знаменитые рохосские розы или желтые эйсенские тюльпаны. Нет, они хороши чем-то особенным и понятным – дорогим сердцу любого ценящего доброту и открытость мужчины…

Кажется, теперь покраснела я.

– Ишь как они за тобой приударяют, – добродушно рассмеялся подъехавший к нам Арланмир, подмигивая мне с видом все замечающего и понимающего старшего брата. – Забыли, видно, что ничего им не светит, ведь ты – королевская дочь!

– Ну и что? – ухарски хохотнул орк. – Ульрика стоит нашего внимания и уважения! Я в первый раз встретил столь неспесивую принцессу, не брезгующую есть из одного котла с простым пиратом…

– И много у тебя принцесс было? – иронично усмехнулся тролль.

– Ну… – смутился Торвен, – это разговор не для женских ушей…

– Ох уж эти мужчины! – поддразнила их я. – Умом своих партнеров любят только кошки и женщины. Иначе почему бы коты так громко орали, а мужчины так много врали?

Мои спутники восхищенно захохотали.

– Что произойдет с женщиной, которая вдруг начнет понимать мужчин? – дурашливо прищуриваясь, спросил Торвен.

– Ничего хорошего, – парировала я с такой же шутливой интонацией. – Она просто умрет со смеху!

Арланмир рассмеялся еще громче:

– Правду говорил мой покойный отец, любивший изрекать: «Упаси Пресветлые боги нас от того мгновения, когда бабы поумнеют. Ведь после этого они попросту перестанут с нами связываться!»

Орк и тролль продолжали веселиться напропалую. Воспользовавшись благоприятным моментом, Кса-Бун тихонько тронул мое колено, привлекая внимание к своим словам.

– Не бойся, госпожа, – торопливо шепнул он, косясь на игриво пихающих друг друга в бок Торвена и Арланмира, – я никогда тебя не оставлю. Каждая женщина боится родов, но мне ведомы секретные приемы наших лекарей, умеющих снять боль и извлечь младенца из чрева матери целым и невредимым. Я тебе помогу…

Я ошарашенно вытаращилась на своего чернокожего телохранителя. Невероятно! В наших краях лишь немногие самые искусные маги и лекари осмеливаются вмешиваться в естественный процесс деторождения, часто заканчивающийся смертью матери или ребенка. Я растерялась, не находя, что следует ответить канагерийцу. Воистину мужчины скрывают множество секретов, не переставая удивлять нас, женщин!

– Ульрика! – Требовательный призыв тролля вывел меня из задумчивого состояния. – Рассуди нас по справедливости! Ведь всем известно, что творцы создали сначала мужчину и только потом – женщину. Поэтому мы умнее, сильнее и находчивее вас, баб! А вот Кса-Бун выступает за матриархат…

– И не зря выступает, – ехидно ухмыльнулась я, желая немного позлить моих отважных спутников. Правильно, мужчинам легче – им-то не рожать… Им-то что, свое дело сделал, штаны натянул – и в кусты… Творцы поступили разумно! Я тоже, когда хочу создать хорошую балладу, сначала всегда черновик пишу!

Орк и тролль замолчали, наповал сраженные моим неоспоримым доводом. И один лишь Кса-Бун низко склонил наголо обритую голову, скрывая одобрительную улыбку.

Мир устроен столь странно и противоречиво по одной простой причине – им управляют мужчины. Как и любой другой, наш мир создан женщинами – ведь это они, и только они, являются началом всех начал, первоистоком и первопричиной всего сущего. Древнее название главы матриархального сообщества – праматерь, прародительница. Главнейшее предназначение женщины – дарить жизнь, производить потомство, обеспечивать продолжение рода. А еще – вкладывать в головы подрастающего поколения основные принципы и ценности: нравственную порядочность, уважение к старшим, любовь к родителям, заботу о слабых и зависимых, бережное отношение к природе. В первые два-три года жизни ум ребенка способен впитать все то, что вы в него вложите, и запомнить это навсегда, автоматически сохраняя полученные в период отрочества знания до самой смерти. Вот почему даже у самых воинственных народов детей до трехлетнего возраста всегда воспитывают именно женщины – хранительницы и носительницы обычаев, легенд и преданий. Законы придумывают мужчины, женщины создают традиции. И если в какой-то край приходит война, то наиболее умный и безжалостный враг, стремящийся истребить народ, рассуждает так: бесполезно убивать детей – это признак слабости, бесполезно убивать стариков – это признак трусости, бесполезно убивать мужчин – это признак недальновидности. Один мужчина способен оплодотворить тысячу женщин. Но если ты хочешь истребить народ, нужно убивать матерей – и тогда род вымрет.

Мужчины любят войну, женщинам нужен мир. Мужчины склонны к агрессивному проявлению лидерской доминанты, привыкнув отстаивать свою власть с позиции силы. Женщины же являются куда лучшими дипломатами, ибо они уважают хитрость, компромисс и многовариантность мнений. И наверно, именно поэтому в нашем мире, созданном женщинами-демиургами, борьбу за лидерство начала тоже женщина – Ринецея.

Есть вещи, которые в любом искусственно морализованном обществе считаются крайне неприличными, особенно если о них говорят женщины. О нет, речь идет не о супружеской неверности, не о вытравливании нежеланной беременности и не о полученных от супруга синяках. Все это совершенно нормально с точки зрения широкой публики. Дамам не прощают совсем иного.

По меркам общества, жена ни в коем случае не должна становиться успешнее мужа. На самом деле подобное встречается отнюдь не редко, но вот поди же ты – афишировать такую «неправильную» ситуацию в семье не соглашаются не только мужчины, но и сами женщины. Дамы щадят самолюбие своих супругов, сознательно принижая собственные достижения. Они будто извиняются за ум и красоту, за трудолюбие и деловую хватку. То есть за все то, чем обычный человек вообще-то должен гордиться. «Вы не подумайте чего неприличного, – словно бы пытаются сказать женщины. – Я, как и положено любой бабе, дура дурой. Просто сейчас у меня временные трудности – я неожиданно выбилась из образа. Простите, люди добрые. Ну не повезло мне – добилась я в жизни больше, чем нормальный среднестатистический мужчина. Но вы не волнуйтесь, скоро я снова стану серенькой мышкой-неудачницей и смирно уйду в тень своего господина».

Нормальная женщина должна быть хуже мужчины – вот установка нашего общества. Поэтому, если она вдруг становится в чем-то лучше, она просто обязана прилюдно каяться, ныкаться по всем углам и просить прощения у всех богов сразу. И конечно же ни словом, ни взглядом никогда не напоминать любимому о реальном положении дел. Угождать, подстраиваться, подмахивать, тешить мужское самолюбие и уничижать себя – это всегда пожалуйста. А вот публично признавать себя более успешной – стыд и позор.

А еще женщине неприлично выглядеть сексуальной. От нее требуется стройность ног и упругость кожи, пухлость губ и пышность волос. Ее всячески подбивают на флирт, домогаются, уговаривают вступать в близость с кем угодно и когда угодно. Но при этом ее за это же и осуждают. Парадокс!

А злость и умение постоять за себя? Увы, в наличии этих качеств женщинам отказывают тоже. Им даже не прощают открытого проявления эмоций, выражающегося в отстаивании своих позиций, как то: аргументированный спор с мужчиной, если последний остается в проигрыше, демонстрация силы воли, логики и умения мыслить объективно. Обиду, зависть, мелкую исподтишковую мстительность и прочие проявления слабости женщине простят, но если она решительно стукнет кулаком по столу или еще как-то, с поднятым забралом, проявит агрессию, то все, пиши пропало. Хорошие девочки себя так не ведут. Хорошие девочки не вызывают мужчину на поединок и не валяют его в грязи ни физически, ни морально, на потеху всему ристалищу. Хорошие девочки, если их что-то возмутило, должны забиться в уголок и там тихонько поплакать, в ожидании своего защитника на белом коне. Но притом – проявлять гнев открыто, бороться за свои права, как это делают мужчины, – стыдно!

И уж что в женщинах совершенно недопустимо – так это скинуть на кого-то свои материнские обязанности и идти спасать мир. Нельзя доверять хотя бы часть родительских обязанностей мужчине: это неправильно. Нельзя быть амбициозной. Нельзя становиться жесткой, неуступчивой, принципиальной. Нельзя гордиться своими успехами, если они выходят за рамки кухни, набожности, вышивания, выращивания цветов и воспитания детей. Нельзя вслух признавать своих достижений, если у тебя что-то получается на территории традиционно мужской вотчины. Нельзя знать себе цену, уметь драться, выглядеть любвеобильной и не подчиняться существам, носящим брюки и шляпы. Существам, называемым мужчинами, что приравнивается к слову «человек». Женщине нельзя быть человеком. Стыдно!

Не стану скрывать – я всегда выступала против сих глупых предрассудков, с мечом в руке отстаивая свое право не только называться, но и являться человеком. Меня оклеветали и изгнали, осудили и назвали распутной, не поняли, не оценили и, возможно, не простили. Меня прозвали Сумасшедшей, и, лишь пройдя через массу жизненных перипетий, я осознала, какой особый смысл вложен в это нелепое прозвище. Я обрела истинную свободу тела и духа, я познала сладость настоящей любви и горечь ужасной потери, я научилась страдать и сострадать, ненавидеть и прощать, забывать прошлое и верить в будущее. Я стала сильной и ранимой одновременно. И в итоге я все-таки поняла, что же это значит – быть женщиной и человеком. Быть самой собой!

 
В холодных гранях бытия
Дробится сердце в отраженье,
В невольно созданном движенье,
Где слиты плотно – ты и я,
Не вызывая отторженья.
 
 
Клинки вонзая не спеша,
Кромсая мышцы, нервы, кости,
Сражались страшно – нет, не гости.
Хозяйки – тело и душа…
Сейчас безликие от злости.
 
 
Ведь каждая хотела власти.
Построив царство на крови,
Алкала истинной любви,
Злой совести изгнав напасти
И раны растравив свои.
 
 
Весь мир земной у наших ног,
Сумей же им распорядиться,
А жить в сраженье – не годится,
Таких людей осудит бог —
Так в умных книгах говорится.
 
 
Усвоить истину несложно,
В согласье тело и душа
Сливаются, свой путь верша.
И обретут любовь… Возможно…
Былых потерь не вороша.
 

В подземном проходе сгущалась непроглядная темнота. Но так продолжалось всего лишь несколько коротких мгновений, до тех пор, пока в могильной тишине погребального кургана не прозвучало скороговоркой произнесенное заклинание и в воздухе не возник голубовато светящийся магический шар, невесомо парящий над ладонью Марвина. Стены коридора сразу раздвинулись, утрачивая свою мнимую, давящую на психику тяжесть.

– Брр, не люблю закрытых помещений! – с чувством произнес некромант, озираясь настолько испуганно, что это сразу бросилось в глаза всем и шло вразрез с его высоким титулом архимага. – С детства страдаю клаустрофобией!

– Не ожидал услышать подобное признание от погонщика трупов! – Огвур тряс прикованный к стене факел, пытаясь вырвать его из ржавых скоб. – Не вяжется как-то с вашими мрачными обрядами и раскапыванием могил…

– Ага, это у тебя все просто и доступно, – огрызнулся маг, настороженно вглядываясь в глубь коридора, змейкой уходящего куда-то вперед. – Вот посидел бы ты лет десять в наших пещерных архивах – вообще бы заикаться начал!

– Фигня, – с чувством огромного превосходства фыркнул Генрих, – я, почитай, провел в подземелье большую часть жизни – и ничего, на нервы не жалуюсь.

– Генрих, – сладенько проворковал Ланс, – а ты случайно не в курсе, как называется маленькое мохнатенькое существо с тридцатью двумя лапками и серой шкуркой?

– Не знаю, – небрежно отмахнулся сильф. – И не приставай ко мне со своими глупостями, я загадками не увлекаюсь. А что это такое, кстати?

– Так вот и я не знаю, – задумчиво протянул полукровка, – но сейчас попробую это с тебя стряхнуть…

– Да паук-трупоед это как пить дать! – приговором бухнул некромант. – Хана тебе, Генрих…

– А-а-а! – Барон с диким воплем отчаяния безудержно ломанулся по проходу, совершенно не разбирая, куда бежит. Вслед ему летел заливистый смех друзей.

– Да пошутил я, пошутил, – запоздало сознался полуэльф. – Зато Генриху немножко нервы пощекотали!

Де Грей обиженно молчал, украдкой отряхивая испачканный землей и паутиной камзол. По его мнению, Ланс всегда отличался жутко извращенным чувством юмора.

– Ладно, – рассудительно произнес некромант, – уж если мы забрались в это гиблое место, которое, признаюсь честно, мне совсем не нравится, то предлагаю не толочься в узком проходе, а пойти вперед и отыскать подходящий для ночлега уголок. – Он щелкнул пальцами, высекая искру и зажигая факел, отвоеванный орком у стены. Выстроившись вереницей и дыша почти в затылок друг другу, друзья последовали за Огвуром, невозмутимо топающим в авангарде их маленького отряда. Пауков тысячник не боялся, в привидения не верил, а посему был способен запросто, без лишних разговоров проломить череп любому, осмелившемуся встать у него на пути. Цепочку усталых и голодных путников замыкал пасмурный Марвин, перебрасывающий светящийся шарик с ладони на ладонь и что-то неразборчиво бормочущий себе под нос. Уж кто-кто, а молодой некромант отлично разбирался во всяком заупокойном антураже и вполне отдавал себе отчет в том, какие заковыристые неприятности можно огрести на свою пятую точку, неосторожно слоняясь по заброшенному или, что еще хуже, незаброшенному могильнику. Однако он предпочел держать язык за зубами, не решаясь пугать друзей раньше времени. «Надейся на хорошее, – вполголоса бубнил умный маг, – потому что плохое найдет тебя само!» А как известно, беду накликать – плевое дело!

Доставшийся им курган, столь легкомысленно выбранный Лансом для экстремальной ночевки, безусловно, насчитывал не одну сотню лет, став последним приютом для целой династии или правящего рода. Коридор, уводящий друзей вперед, начал заметно опускаться вниз, уходя намного ниже поверхности земли. Невзирая на это, воздух в подземелье продолжал оставаться теплым и чистым, видимо каким-то хитроумным образом обновляясь через выходящие наружу отдушины. Запаха разложения не чувствовалось совсем, что казалось по меньшей мере странным. Стены прохода, выложенные ровными каменными плитками, правда местами отвалившимися и затянутыми плесенью, не производили впечатления неухоженных. Бесспорно, за состоянием кургана следили, поддерживая его в чистоте и относительном порядке.

– Не нравится мне все это, – признался Марвин, прищуривая глаза и рассматривая витиеватый орнамент, сплошь покрывающий стены коридора. – Судя по всему, в этих местах обитает неведомая нам сила – могучая, темная и очень древняя. В подобных курганах часто проводят ритуальные обряды, и мне не хотелось бы столкнуться со жрецами, поклоняющимися местным богам…

– А как же Аола, Смерть и их братья? – искренне изумился Генрих. – Дарующая жизнь – официальная покровительница Силя. Мы воздвигли для нее роскошный храм…

– Есть многое на свете, друг мой Генрих, что и не снилось нашим мудрецам! – передернул плечами некромант. – Увы, Дикие земли живут по своим законам и совсем не почитают наших творцов и богов. Здесь до сих пор в ходу человеческие жертвоприношения, призванные обеспечить местному народу милость великого черного короля Брана – бога войны…

– Кто бранится? – Ланс, как всегда, что-то услышал, но ничегошеньки не понял.

– Ты не так уж и неправ, – довольно кивнул некромант. – Старинное слово «браниться» обозначает не ругань, а «рубиться на мечах» – отсюда же произошло понятие «бранное поле»…

– Целое поле для ругани? – не поверил засыпающий на ходу полукровка, сладко зевая. – Да ну?

Марвин махнул на него рукой – дескать, чего с красавца взять?

– Говорите-говорите, я всегда зеваю, когда мне интересно! – поддразнил полуэльфа Генрих, торопясь рассчитаться за «мохнатенькое существо» у себя на спине. К счастью, этих ехидных слов не расслышал орк, монотонно вышагивающий чуть впереди всех.

Коридор оборвался внезапно, закончившись высокой полукруглой аркой, вырубленной из светлого камня и отсвечивающей потусторонним, переливчато мерцающим светом. За аркой начинался огромный зал, скупо подсвеченный квадратными фонарями из дымчатого стекла, за гранями которых ровно билось густое, багровое, будто кровь, пламя. В центре зала возвышалась исполинская медная статуя, изображающая зрелого мужчину, вооруженного двумя мечами. Обнаженный воин стоял в готовой к нападению позе, чуть согнув напружиненные ноги и приподняв обоюдоострые клинки. Из одежды на нем имелись лишь кованые щитки, прикрывающие ноги до колен и руки от запястий до локтей. Мощный торс обхватывал воинский пояс доблести, с привешенными к нему отрубленными человеческими головами. Головы оказались настоящими, свежими, еще практически не затронутыми разложением.

Генрих восхищенно обошел вокруг варварски прекрасной статуи, всеми фибрами тела ощущая исходящую от нее энергетику – дикую, буйную и первозданную. Он разглядывал схематично обозначенные черты мужского лика, почти неразличимые, но вместе с тем таящие какую-то страшную притягательность. Высокие скулы, узкие глаза, хищно оскаленные зубы… Все это внушало отвращение, но с другой стороны – влекло и очаровывало. Не сдержавшись, барон протянул руку и кончиками пальцев коснулся бедра статуи, заляпанной потеками какой-то темной маслянистой жидкости. Ему показалось – прикосновение длилось одно мгновение, но в ушах у него вдруг зашумело, причем гул накатывал волнами, неся с собой предсмертное ржание поднятых на копья коней, лязг сшибающихся в сече клинков и гортанные вскрики погибающих в бою воинов… Генрих мучительно застонал и непроизвольно схватился за рукоять рапиры, порываясь окунуться в затягивающий водоворот схватки…

– Вот так это и происходит. – Марвин ухватил друга за рукав и сильно дернул на себя, оттаскивая от статуи. – Воины проходят посвящение и становятся одержимыми жаждой истребления берсерками![40]40
  Б е р с е р к и – воины, в бою теряющие ощущение реальности, отличающиеся силой и нечувствительностью к боли.


[Закрыть]

– Что это со мной? – жалобно спросил Генрих, мотая головой и старясь избавиться от наваждения. – Или кто?

– Бран! – коротко пояснил некромант, неприязненно косясь на статую свирепого божества. – Его омывают кровью убитых врагов, ему приносят в жертву девственниц, испрашивая победы в бою. Мне доводилось читать о страшных мистериях, совершаемых в его честь. Судя по описанию, такого оголтелого распутства даже в самых распущенных борделях не увидишь… Ведь кроме воинских побед Бран дарует своим адептам и вторую ипостась мужской силы… – Он брезгливо указал на огромный детородный орган бога, вздыбленный наподобие копья. Губы мага гадливо искривились. – Фу-у-у, ну и мерзость!