Текст книги "Весна&Детектив"

Таня выжидательно, рассчитывая на похвалу, взглянула на отчима. Однако тот молчал. Бесстрастно дымил своим вонючим «Опалом».

И тогда девушка выложила свой последний козырь:

– А главное… главное – я вспомнила про какао Ван Гуттена.

Тут уж ей отчима поразить удалось.

– Про что? – поднял бровь полковник.

– Историю рекламы надо знать. Или хотя бы раннего Маяковского читать, – назидательно произнесла падчерица. И ехидненько так закончила: – Известный любому широко образованному человеку факт. В 1910 году преступник, приговоренный к казни, прокричал с эшафота: «Покупайте какао Ван Гуттена!» На следующий день эта фамилия попала во все газеты, и товар пошел нарасхват… Вот я и подумала: Стив – он, во‑первых, только что университет окончил, причем по специальности «реклама». И ему сей факт наверняка прекрасно известен. А во‑вторых, это его первый ролик, и он явно всеми фибрами своей американской душонки мечтал немедленно прославиться. Чтоб о нем заговорили как о гениальном сценаристе, а не просто как о племяннике богатого дяди. Но таланта-то, прославиться, не имелось, вот и решил кровью к себе внимание привлечь.

– Версия, безусловно, красивая, – сдержанно похвалил полковник.

– Да я и сама понимаю, что красивая. Только бездоказательная, – ворчливо откликнулась падчерица. И лукаво улыбнулась: – Но я ведь не мент, чтоб доказательства собирать! В общем, я лейтенанту свои соображения выложила… Он на меня, конечно, как на безумную посмотрел – но проверить не поленился. И с полпинка обнаружил у Стива пистолет. Того же калибра, как и тот, из которого Эвелину убили. Ну а дальше – все просто. Они там, в провинции, не церемонятся. Прижали америкашку – он и раскололся. Выложил как на духу: и про свою мечту в одночасье стать знаменитым, и как задумал совершить убийство на съемках своего первого ролика. Считал, между прочим, будто работает не только для себя. Полагал: духи «Spring Love» таким образом на весь мир прогремят. И только, конечно, благодаря ему. А дальше – на него заказы, будто из рога изобилия, посыплются… И Стив, впрочем, угадал, – закончила Татьяна. – Потому что про духи «Spring Love» и правда безо всякой оплаты за рекламу во всех вечерних выпусках новостей сказали, и утренние газеты о них написали.

– И как, выросли продажи? – заинтересовался полковник.

– А вот и нет! – триумфально заявила Татьяна. – Потому что одного упоминания нынче недостаточно, важен контекст. А контекст получился, извините, хреновый. Утонченный аромат – и рядом с ним убийство… Поэтому объем продаж у «Spring Love» ни на процент не вырос, я специально выясняла. Человечество, извините, развивается. И то, что в начале двадцатого века сработало, в двадцать первом не прокатило. Посему, – важно закончила она, – историю рекламы надо не только изучать, но и творчески переосмыслять.

– Умна ты, Танюшка, не по летам… – протянул полковник, и непонятно было, то ли хвалил ее, то ли иронизировал.

Садовникова не смутилась:

– Уж не знаю, по летам или нет, только новый сценарий «Spring Love» мне писать поручили. И уж моя реклама будет эффективней, можешь не сомневаться.

Танцы с врагами
Марина Крамер

Испания, Бильбао

– У меня такое чувство, что кто-то водит нас за нос.

Рука с перстнем на мизинце потянулась к рюмке, наполненной коньяком. Сделав глоток, мужчина уставился тяжелым взглядом на своего собеседника. Тот – довольно высокий, но какой-то вялый, со скучающим лицом – стоял у большого зашторенного окна и покручивал свою рюмку в руке.

– Костя, мне рекомендовали этого человека как хорошего профессионала, – отозвался он.

– Никому нельзя верить, Артур. Запомни – никому! У меня ощущение, что твой исполнитель меня крепко поимел и Мария жива.

– Ты видел снимки.

– Снимки… да, снимки…

Костя встал из глубокого кресла, подошел к письменному столу и вынул из ящика пачку фотографий. Они с Артуром долго перебирали и пересматривали снимки, на которых была изображена лежащая лицом вниз женщина в темно-синих узких джинсах и белой, выпачканной кровью водолазке. Рыжие волосы на затылке спутались и тоже были в крови.

– Ну, ты не видишь, что ли, – Мария это, – изрек Артур, бросив фотографии на стол.

Костя медленно вынул из плотного бумажного конверта кольцо. На квадратном бриллианте запеклась кровь, а в золотых лапках, державших камень, запуталась длинная прядь рыжих волос. Костя отцепил ее и намотал на палец, поднес к лицу и втянул ноздрями запах.

Артур наблюдал за братом едва ли не с ужасом – никогда прежде он не видел его в таком странном состоянии. Вот что смогла натворить эта чертова русская стерва, на которой Костя женился вопреки воле матери.

– Арик, я могу тебе кровью поклясться – что-то в этом деле нечисто, – изрек брат, задумчиво перебирая пальцами рыжую прядь. – У меня покоя нет в душе, понимаешь? И сейчас я думаю, что, может, и лучше, если она осталась жива. Я ее найду и верну. Пара месяцев – и станет такой, как я захочу. Воспитаю так, как мне нужно.

– Костя, это плохая идея. Во‑первых, Машка твоя мертва – тут с гарантией, во‑вторых… оглянись вокруг, брат, – мир кишит красивыми женщинами. Кому, как не тебе, просто щелкнуть пальцами и получить сразу все, без надрыва этого, без мучений, без нервов?

Костя оторвался от созерцания волос жены и перевел на Артура тяжелый взгляд:

– Это ты способен жить со своей курицей в пятикомнатном курятнике. А я не хочу. Мне нужна особенная женщина – та, у которой есть характер. И я этот характер под себя переломаю.

Он поднялся и вышел из кабинета, а Артур пробормотал по-армянски ругательство, призванное объяснить брату, как он не прав и как зря снова пытается втащить в их жизнь Марию. И даже хорошо, что она наконец мертва, хоть Костя в это и не верит.

Москва

Мэри

Я не знаю, зачем я сделала это, зачем осталась здесь, а не полетела домой сразу. Честное слово, знала бы, как-то удержала бы свои порывы. Но нет! Меня несет – московский воздух и ощущение полной свободы от всех пьянят и наполняют организм адреналином. Нет Кости, нет ставшего уже привычным соглядатая Гоши, фиксирующего каждый мой взгляд, вздох, шаг, наконец, нет Алекса с его вечной издевательской полуулыбкой и едкими замечаниями, плавно переходящими в угрозы, даже Марго нет. Я одна, я в Москве – меня никто и ничто не держит и не сковывает. И этот парень, Сергей, подсевший ко мне на трибуне во время турнира.

Я сперва недовольно скосила глаза, но потом совершенно забыла о соседе, погрузившись в любимый и единственно существующий для меня из всех мир – мир бального танца. Я следила за скользившими по паркету парами, сравнивала их мысленно с собой трех-пятилетней давности и с грустью понимала, что даже сейчас, после такого перерыва, вполне могла быть на уровне. Уж конкуренцию-то кое-кому точно бы составила. Мы с Иваном, моим бессменным партнером с семилетнего возраста, имели приличный уровень даже на европейской танцевальной арене, так что и здесь, на первенстве страны, вполне могли войти уж в десятку – точно, а то и выше. Но жизнь распорядилась иначе…

Хотя – что кивать на жизнь, когда это я, я сама все разрушила. К чему мне был этот брак с ослепительным проходимцем-картежником Костей Кавалерьянцем? От отчаяния, от обиды на то, что меня бросил любимый человек? Воистину, как любила пошутить моя классная руководительница, не обладавшая памятью на народную мудрость, «назло кондуктору куплю билет и не поеду». Правда, я и билет не купила, и поехала – а толку? «Кондуктор», он же врач-травматолог Максим Нестеров, первое время даже не замечал произошедших в моей жизни изменений, а мне так хотелось, чтобы он страдал. Дурацкая женская привычка мстить таким образом, чтобы потом себе, любимой, было больно и отвратительно.

Не хочу быть несправедливой – мой муж в самом начале семейной жизни был нежен, заботлив, внимателен, исполнял все мои прихоти и какие-то мелкие просьбы, потому что на крупные я была просто не способна – такой уж характер, мне никогда не нужно было лишнего. Но потом я вдруг открыла глаза и поняла: куда ж я, дура неумная, влезла? Буквально – «девушка, за кем вы замужем?». Нет, я знала, за кого выхожу, знала о темных Костиных делишках, о картежной игре, о шулерстве и даже о том, что мой супруг далеко не последний человек в криминальной иерархии нашего города, но мне почему-то казалось, что меня это никак не коснется. Коснулось. Коснулось в тот момент, когда я не ждала и даже помыслить себе не могла. И только страх за собственную жизнь заставил меня согласиться и уехать с Костей в Испанию – потому что лучше бесцельно слоняться по огромному пустому особняку жарким летним днем, чем гнить в холодной могиле на сибирском кладбище. А убитый на моих глазах Костин охранник оказался самым лучшим для принятия решения аргументом. Потому что в следующий раз на месте Овика могла быть я – запросто. Костя очень борзо взялся и перешел дорогу крупному чиновнику, а это уже не с командированным в гостинице на его премию играть. Так и вышло. И танцы мои кончились в один день – Костя прямо с паркета меня утащил, опозорил на весь город, сломал карьеру. И никакие слезы, мольбы и уговоры на него не подействовали:

– Моя жена не будет крутиться полуголой в руках постороннего мужика! – сказал, как отрезал, попутно разодрав в лоскуты эксклюзивное платье для латины, расшитое кристаллами Сваровски.

Вот так – из успешной танцовщицы с международным классом я превратилась в заложницу армянского карточного шулера, в украшение дома, в птицу в клетке, которую кормят отборным зерном, но при этом моментально накидывают на клетку покрывало, едва в комнату входит посторонний. Даже к единственной подруге мне невозможно было поехать, остался только Интернет, в котором особенно не пообщаешься и не пооткровенничаешь – я опасалась, что Костины охранники могут вскрыть почтовый ящик или аську.

И все же я сумела вырваться, сумела сбежать, предварительно успев сделать мужу прощальный подарок – книгу о его похождениях, в которой подробно и в черных оттенках расписала все, что смогла узнать о нем и его подельниках. А что еще оставалось, когда муж в московском кафе застрелил человека, попытавшегося протянуть мне руку, избавить от ставшего опасным Кости? Что еще я могла сделать – одна, в чужой стране, без денег и паспорта? Только это – отомстить словом. Отомстила. Но кому в итоге? Только себе, потому что теперь вынуждена скрываться и принимать помощь Алекса, бывшего мужа моей Марго, зависимость от которого казалась мне еще более опасной. Вот так одна ошибка в жизни тянет за собой целую цепь неприятностей, а ты сидишь, брякаешь звеньями и напряженно мечтаешь о том, что рано или поздно какое-то из них перетрется, и тогда ты окажешься свободна – хотя бы на короткий срок.

Я перемалывала все это в голове даже сейчас, во время турнира, следя с завистью за танцующими парами. Есть мысли, которые не покидают нас даже в минуты счастья…

– Девушка, – вдруг раздался справа тихий голос, и я вздрогнула, – простите, что отвлекаю, но мне кажется, что вы разбираетесь в этом…

– В чем? – недовольно спросила я, чувствуя себя вырванной из любимого мирка.

– В танцах.

– Если вы не разбираетесь, то зачем пришли? – Ответ прозвучал не совсем вежливо, да что там – откровенно по-хамски, и мне стало неловко. – Извините, я просто…

– Ничего, – улыбнулся мой сосед, – я понимаю – вы так увлеченно следите за происходящим, а тут я… это вы меня извините.

Чувство неловкости усилилось – собственно, ничего крамольного человек не сделал, он же не мог знать, о чем я сейчас думаю.

– Не страшно. Если хотите, я могу ответить на вопросы.

– Было бы кстати, – оживился он, – я, знаете ли, журналист, мне статью заказали о турнире, а я совершенный профан в танцах.

– Зачем же согласились? – улыбнулась я, исподтишка рассматривая собеседника.

Внешность его моим вкусам вполне соответствовала, я даже удивилась, что все еще способна думать с интересом о представителях противоположного пола – мне почему-то казалось, что муж начисто отбил у меня всякую охоту к знакомствам и разговорам. Явно высокий, с развитой мускулатурой – тонкий серый свитер с полосками натянулся на широкой груди и обтянул довольно приличные бицепсы. Светлые волосы коротко стриженны, а глаза – зеленые. Я давно не встречала мужчин с таким пронзительным цветом глаз. И смотрел он заинтересованно, но не с тем оценивающим выражением, с которым обычно мужчины рассматривают женщин, если хотят предложить выпить кофе, например.

– Меня Сергеем зовут.

– Мэри.

– Мэри? – удивился он.

– Да, а что тут странного?

Собственно, это для меня ничего странного не было в этом имени – я уже давно перестала откликаться на Марию, свыкнувшись с тем, как меня называл Алекс.

– Ничего, – пожал плечами Сергей, – просто не приходилось сталкиваться. Считал, что оно нерусское.

– Нерусское и есть, – улыбнулась я. – И фамилия у меня тоже нерусская. Кавалерьянц.

– А на армянку вы не похожи.

– Ну, что делать, – неопределенно отозвалась я, не желая углубляться в пересказ автобиографии.

– Да, бывает. А я вот чистокровный русак, если так можно сказать. Новиковы мы, – комично пригорюнился мой собеседник, и я невольно фыркнула:

– А горюете так, словно хотите быть Новикяном.

Теперь прыснул в кулак Сергей:

– А что? По-моему, прекрасный вышел бы псевдоним – Серго Новикян.

Мы рассмеялись, и только сейчас я заметила, что на паркете давно никого нет – объявили перерыв между отделениями.

– Мы увлеклись знакомством и прозевали квикстеп, – сообщила я, – но если вы не уходите, то есть шанс наверстать в финалах.

– Совершенно никуда не тороплюсь – мне же нужно выполнить работу, а я так пока ничего и не узнал. Может, пока в буфете время скоротаем? Вы курите? – спросил Сергей, вставая.

– Курю.

– Тогда – идем?

Он протянул руку, помогая мне пробраться по узкому проходу между кресел и сойти с трибуны. Даже на огромных каблуках я оказалась ему по плечо и почему-то вдруг почувствовала, что хотела бы опираться на эту руку хотя бы какое-то время – настолько она показалась мне надежной. Может, это от моего постоянного одиночества?

Алекс

Он сидел на самом верху, там, где потемнее, и напряженно вглядывался в противоположную трибуну, на которой сидела Мэри. Даже издалека ее огненно-рыжая голова привлекала внимание – ну как эта дурочка не поймет, что с такими волосами она самая заметная в любой толпе? Просто удивительно, как эти гориллы, что прилетели из Испании, до сих пор ее нигде не выловили. Хорошо, что Москва большая… Сам он нашел ее легко – постоянство привычек погубило не одного человека, и это всегда нужно учитывать, находясь в бегах, как Мэри. Она останавливалась в этой гостинице каждый свой приезд в Москву, еще будучи танцовщицей, – эту информацию Алекс с легкостью добыл у Марго, та, кажется, даже не заметила. Узнать, есть ли такая постоялица, тоже не составило труда, и он снял номер по соседству, чтобы иметь возможность слышать все, что происходит у Мэри за стенкой. Гостиница была не из дорогих, и привыкший к комфорту Призрак не испытывал положительных эмоций, но выбора сейчас не было – за Мэри необходимо присматривать, чтобы не натворила глупостей, а уж на это она большая мастерица.

Сегодня ее понесло в Крылатское – не нашла места для прогулок ближе! Погода совершенно не располагала к таким поездкам, да и расстояние оказалось весьма приличное, пришлось трястись в метро, а потом еще и ловить частника, попросив его следовать за машиной, которую несколькими минутами раньше остановила Мэри. Мелкий не то снег, не то дождь бился в стекло, беспрестанно ерзали «дворники», вызывая мельканием головную боль, Алекс злился и отчаянно хотел курить. Когда Мэри выпорхнула из машины и понеслась под моросящей с неба мерзостью к Дворцу спорта, он сфокусировал взгляд на большой афише, украшавшей фасад, и все понял. Первенство России по бальным танцам, ну еще бы! Ностальгия замучила…

Спрятавшись под козырек крыши, Алекс закурил и почувствовал, как ему становится чуть лучше. Теперь осталось не потерять Мэри в огромном здании – и все. Он еще не знал, как поступит, обозначит ли свое присутствие, покажется ли на глаза или так и будет ходить за ней тенью, нагоняя почти мистический ужас звонками и эсэмэсками. Последнее, конечно, лично ему нравилось больше – слушать и наблюдать, как бесится от бессилия Мэри, было не то чтобы приятно, но приносило все же некое удовольствие. Он успел неплохо понять ее натуру – взбалмошную, вздорную и себялюбивую. Мэри не выносила контроля, давления или приказного тона в голосе, но при этом в какие-то моменты умела быть мягкой и какой-то по-детски трогательной. Хотя тщательно скрывала это умение от всех, а от него – особенно. Алекс прекрасно знал, что нравится ей, и никак не мог понять, что же останавливает Мэри от последнего шага – ведь он столько раз предлагал ей это и намеками, и открытым текстом.

Он бы давно прекратил весь этот «цирк с конями», как про себя называл происходящее между ним и Мэри, но останавливала Марго. Именно из-за нее он и ввязался в эту авантюру с рыжей танцовщицей и ее шулером-мужем. Если бы Марго не попросила помощи, то никакой Мэри в его жизни бы не было. Да – была бы фотография на экране монитора, был бы какой-то завораживающий взгляд ее глаз, но и все. Мэри не была красавицей – в ней просто присутствовало нечто такое, что делало ее притягательной настолько, что оторваться потом было сложно. Алекс любил других женщин и недостатка в них не испытывал, но Мэри чем-то зацепила, вызвала азарт – неужели он не сможет заставить ее делать то, что хочет он? До сих пор ему всегда удавались такие вещи, а вот с ней что-то пошло не так. И, злясь, он все-таки не мог оставить своих попыток, не мог бросить ее один на один с Костей и его гориллами.

Когда Мэри решила уехать из Цюриха, чтобы «не мешать» их вновь вспыхнувшему роману с Марго, Алекс разозлился – эту идиотку ищут по всей Европе, а уж в России-то, где у нее, кроме сильно пьющего отца в далекой Сибири, нет вообще никого, найти ее труда не составит. Но спорить не стал – просто помог купить билет да вручил кредитную карту, на которую перевел деньги, заплаченные ему Костей Кавалерьянцем за убийство жены. Марго помогала инсценировать смерть подруги, хотя – Алекс это видел – искренне считала, что рано или поздно он все-таки выполнит заказ по-настоящему, без резиновой куклы в парике и одежде Мэри. Он не стал переубеждать ни одну, ни другую – вздорные девки иной раз надоедали ему хуже гриппа. Но кто знал, что Мэри не сразу поедет домой, а останется в Москве! И – что еще хуже – в это же время в Москву зачем-то явятся двое подручных Кости. Эту информацию Алекс получил от своего информатора и забеспокоился – он должен сделать так, чтобы с Мэри ничего не случилось хотя бы пока. Ничего не объяснив Марго, он улетел в Россию и теперь вот сидел во Дворце спорта, наблюдая за тем, как на противоположной трибуне к Мэри клеится какой-то хлыщ в сером свитере.

«Ну, и в таких обстоятельствах она не может удержаться и не поводить за нос парня! – с какой-то непонятной досадой подумал Алекс, глядя, как Мэри с собеседником спускаются с трибуны и уходят из зала. – В буфет, наверное, пошли – перерыв скоротать. Кто же это такой, интересно? Надо позвонить Джефу, пусть подъедет – мне же не разорваться на двоих-то».

С Джефом они были напарниками, долгое время работали вместе, страховали друг друга, а теперь Джеф помогал ему иногда, выполняя какие-то поручения здесь, в России, где временно задержался. Это обстоятельство делало Джефа незаменимым в некоторых ситуациях – как сегодня, например. Поручив ему слежку за парнем, заговорившим с Мэри, Алекс надеялся к утру иметь полную картину – кто, откуда, что надо.

Мэри

Я давно не говорила о танцах с кем-то, кроме Марго, и это оказалось так увлекательно и легко, что мы едва не прозевали начало финальных соревнований. Сергей то и дело черкал ручкой в небольшом блокноте, задавал вопросы и внимательно выслушивал мои ответы. Я же вошла в раж – говорила без умолку, как будто до этого несколько месяцев страдала отсутствием голоса, а теперь стремилась наверстать.

Уже сидя снова на трибуне, я вдруг почувствовала легкий холодок, пробежавший по спине вдоль позвоночника, – такое чувство частенько сопровождало у меня ощущение внезапно появившейся опасности. Но что могло случиться со мной здесь, во Дворце спорта, где полно народа и охраны? А противное ощущение не оставляло, и даже ладони вдруг стали влажными. Черт, что же это со мной такое?

Я обвела взглядом трибуны, но, разумеется, в такой толпе, даже если что-то и есть подозрительное, я вряд ли это разгляжу. Но ощущение чужого взгляда, напряженно следующего за мной, не проходило. Это паранойя, не иначе.

– Ты кого-то ищешь? – моментально отреагировал на мои ерзания по сиденью Сергей, и я встрепенулась:

– Н‑нет… просто… показалось, что увидела знакомую.

Он, кажется, удовлетворился этим ответом и продолжил шепотом задавать вопросы, а я так и не могла отделаться от ощущения, что меня кто-то разглядывает, как муху в микроскоп.

– А ты сама давно не танцуешь? – Мы успели между сигаретами и кофе перейти на «ты», и это сильно облегчило общение и мне, и ему.

– Давно. Если считать по турнирным меркам, так вообще вечность.

– Жалеешь? – в его голосе мне вдруг послышалось сочувствие.

– Сейчас уже почти нет.

Ну, вранье всегда было моей сильной стороной. Да и к чему этому журналисту знать все обо мне, а уж тем более – о моих душевных страданиях? Разве я могу рассказать ему о том, какую душевную боль испытываю, глядя на паркет, на котором сейчас разворачивается настоящее – в хорошем смысле – «рубилово»? Разве могу объяснить, что чувствую, наблюдая со стороны, а не принимая участие? Ведь не так давно я сама находилась среди этих пар – ну, пусть не конкретно этих, они в то время еще танцевали в детях и юниорах – и вместе с партнером Иваном боролась только за высокие места, только вот за эти три тумбочки с номерами. Мы всегда серьезно относились к турнирам, даже самым обычным, межклубным, и никогда не позволяли себе работать в полноги – только выкладываясь на все сто, так, что пот хлестал градом, а дыхание потом долго не выравнивалось. И вон та худая невысокая девушка в черно-золотом платье, с короткой летящей стрижкой, очень напоминает мне меня саму – в последнее время я тоже коротко стригла волосы, делая очень четкое, графичное каре, только волосы у меня были рыжими, а не черными, как у нее. Я любила лаконичные платья без всяких излишних украшений, перьев, бахромы и изобильной россыпи камней – «слишком много красоты» называла такие вещи Марго, помогавшая мне в последние несколько лет с пошивом костюмов и их моделированием. Никогда она не позволила бы мне выйти на паркет в чем-то, не подходящем мне по стилю. Не будучи специалистом в бальных танцах, умница Марго очень быстро ухватила суть и научилась выстраивать мой паркетный образ в соответствии с той концепцией танца, что мы разрабатывали с Иваном и тренерами. Для этого я отправляла ей записи с тренировок и семинаров, и Марго, потратив несколько вечеров на тщательное изучение программы, безошибочно подбирала даже в мое отсутствие материалы, камни, отделку и рисовала фасон. Мне же оставалось только прилететь и съездить в ателье, чтобы снять мерки и сделать заказ. Ни разу Марго не просчиталась, и это сделало меня за короткий срок едва ли не самой стильной танцовщицей в регионе, и даже на крупных российских и международных турнирах наша с Иваном пара всегда привлекала внимание. Мы придерживались романтического стиля, мягких линий, изящной пластики в движениях и старались избегать излишних акробатических элементов. Наша румба всегда была единственной, ломавшей общепринятый стереотип – мол, танец любви и страсти. Мы же всегда танцевали разрыв, разлуку, конец отношений, и в хореографии номера не было места прыжкам и резким движениям. Точно так же, как джайв я всегда «отдавала» партнеру, потому что для меня это истинно мужской танец, и Ванька, никак не умевший взять надо мной верх, именно в джайве раскрывался и «зажигал» так, что паркет под его ногами ходил ходуном. Таких высоких прыжков и таких идеальных пируэтов не делал, пожалуй, в нашем-то городе точно никто. Мне было жаль, что после моего ухода Ванька так и не нашел себе партнершу. Он пробовался с какой-то девочкой, но та, видимо, не отвечала его запросам, и партнерства не случилось. В душе я ненавидела мужа за то, что он сломал карьеру не только мне, но и Ивану – парный вид спорта не прощает измен.

Я так погрузилась в свои воспоминания, что даже не заметила, как Сергей вдруг начал что-то быстро черкать в блокноте, переводя взгляд с одной пары на другую и временами украдкой – на меня. Смотреть стало вдруг скучно – я для себя уже расставила весь финал по местам, но прекрасно знала, что мое мнение вряд ли точно совпадет с судейским – так всегда бывает. У Сергея зазвонил мобильный, он ответил, и мне вдруг почудилось на секунду, что из динамика льется армянская речь. «Паранойя», – передернула я плечами, когда Сергей ответил по-русски и, извинившись, спустился в подтрибунное помещение, чтобы без помех продолжить разговор.

Алекс

Он напряженно наблюдал за спутником Мэри – чем-то этот парень ему не нравился. Когда тот, вынув мобильник, спустился с трибуны, Алекс быстро покинул свой наблюдательный пункт, почти бегом обогнул довольно большую арену и сумел оказаться очень близко к говорившему по телефону парню. Это было несложно – как раз рядом располагался столик фотографов, где можно было на нескольких ноутбуках отсмотреть сделанные за день снимки, и Алекс, пробравшись к самому крайнему, сделал вид, что ищет в файлах нужную пару.

– …я познакомился тут с профессиональной танцовщицей, она много интересного рассказала. Да, материал будет готов в срок, вы же знаете. Конечно, не подведу. Да, я спрошу. Если согласится – будет интересное интервью.

«Не согласится, – про себя вздохнул Алекс, поняв, что ошибся насчет парня и зря дернул Джефа, – ни за что не согласится – ей не с руки огласка. Так что забудь, дружище».

Он почувствовал некое облегчение – ну, хоть с этим парнем не придется разбираться, обычный журналист, нашел человека, способного помочь выдать хороший материал, и, кстати, тут Мэри – подарок, все-таки профессиональная танцовщица, международный класс. Пусть радуется.

Вдруг взгляд его зацепился за что-то странное и совершенно нелогичное для этого места. Алекс повернулся и понял, что не зря внутри шевелилось неприятное предчувствие – за пластиковыми столиками кафе сидели те самые громилы, что прилетели из Испании буквально через сутки после приезда Мэри. Он успел хорошо рассмотреть их фотографии, добытые Джефом, потому узнать оригиналы особого труда не составило.

«Ну, дело плохо. Если они приехали в Крылатское, то вряд ли сделали это по наитию, – подумал он, стараясь быстро придумать способ вывести Мэри из-под наблюдения. – Хотя… сидят ведь здесь, а не в зале, рыскают глазами по сторонам, не похоже, что точно уверены, что нашли. Скорее всего, знают, что она танцовщица, вот и подумали, что такое мероприятие не пропустит. Черт тебя подери, Мэри, зачем ты сюда приехала? Почему не полетела домой?»

Мэри

Ну, это в моем репертуаре… Сначала согласиться, а потом устроить истерику. Сергей – молодец просто, если так пойдет дальше – то его шансы значительно повысятся, ибо мало кто способен выдержать мои издевательства. Пригласила выпить кофе, позволила подняться в номер – и в последний момент поняла – не могу. Нет, не могу, ни за что не могу. Желая как-то оправдать отказ, закатила истерику с демонстративными эсэмэсками Алексу – тоже, конечно, совершенно зря. Так глупо… И бедолага Сергей, сидящий в кресле с удрученным лицом…

– Мэри, это все не смешно.

– Я не пыталась тебя рассмешить.

– Вот я и говорю – не смешно. Ты думаешь, я тебя не вижу, не понимаю? Думаешь, я не видел, с каким отчаянным видом ты писала эти эсэмэски? Ждала, что тебя остановят? Если хотела, чтобы остановили, так зачем продолжала? У тебя, как у самоубийцы-демонстратора – вроде бы вены режешь, но дверь ванной оставляешь открытой, чтобы успели войти и спасти, – да?

Ох, проницательный ты мой… Везет же на мужчин с развитой интуицией. Свирепею отчего-то:

– А ну-ка, собирайся и вали отсюда! Вали так далеко, чтобы я при всем желании тебя не нашла!

– Что сделаешь, если не уйду? – Сергей смотрит насмешливо, и это злит еще сильнее:

– Что-нибудь сделаю, даже не сомневайся! – хватаю сигарету, за три затяжки высаживаю до фильтра. Он смотрит, чуть улыбаясь:

– Ох, Мэри ты моя, Мэри…

– Я не твоя Мэри! И не смей говорить этого.

– Хорошо. Говорить не буду.

– И думать тоже не смей.

– Ну, этого ты мне запретить не сможешь.

– Мне повторить? Отваливай.

– Мэри, прекрати. Я могу уйти, это не проблема, ты ведь понимаешь. Но ты о себе подумай. Через час ты начнешь звонить мне.

Насмешил… Я своим любовникам никогда не звонила – а уж тебе-то… На это у меня характера хватит. Черт с тобой, оставайся. Ухожу в спальню и там закрываюсь.

Как апофеоз идиотизма в семь утра звонит Алекс. Я, покидая Цюрих, обещала ему отвечать на звонки – к чему нервировать и без того вечно взвинченного в моем присутствии Призрака? Ну, я не то чтобы боюсь – но зачем обострять? Тем более что несколько отчаянного содержания эсэмэсок я ему отправила перед этим…

– Ну, что у тебя там опять? – Голос усталый, типа «звоню тут, время теряю».

– Тебе-то что надо? Ты знаешь, сколько у нас времени? Я, если ты забыл, в Москве.

– Знаю. Ничего, отоспишься. Что происходит?

– Ты о чем?

– О тебе.

– А я в порядке.

– Да? Не смешно, Мэри.

– А я не клоун, чтобы тебе смешно было, – что ж вам всем от меня юмора-то хочется? Я абсолютно лишена дара шутить.

– В общем, так, девочка. Уж поскольку мы с тобой не чужие люди, я тебе скажу. Никаких отношений с этим парнем у тебя не будет. И не потому, что я не дам – а потому, что ты не сможешь.

Ты смотри – вошел во вкус! Не даст он! А кто тебя спросит, интересно? Я не Марго, мне твои указки не нужны, а уж разрешения – тем более.

– Если захочу – смогу.

Щелчок зажигалки, слышно, как он выпускает дым и долго молчит. Так многозначительно молчит, что мне хочется взвыть.

– Не сможешь, Мэри, не обманывай себя. Уже с вечера не смогла, хотя и пригласила в номер. Ты просто поломаешь парня, и все. Ты мужа своего поломала – может, хватит уже? Так он-то мужик. А вынужден теперь носиться по миру и искать тебя. И вовсе не для того, чтобы как-то отомстить, нет – он просто хочет тебя вернуть. Ну, и немного прогнуть под себя, конечно.