Текст книги "Седьмое небо"

«Да ему-то что за дело, важно это для тебя или нет, – быстро пронеслось в ее голове, – давай говори, что хотела, и выметайся из его машины, быстро!»

– Мое начальство очень недовольно тем, что я так и не смогла уговорить вас на… сотрудничество с нами. Я пыталась убедить всех, что это ваша принципиальная позиция, но… все равно лучше было бы интервью, а не позиция… – Она храбро улыбнулась, чувствуя, что ее затея, казавшаяся такой замечательно логичной и легко выполнимой, с треском проваливается и вот-вот провалится совсем.

Почему она решила, что этот человек, высокомерный, как английский принц в гостях у вождя зулусов, изучающий ее с таким брезгливым, но привычно-вежливым интересом, будет в чем-то ей содействовать? С чего она взяла?!

– Прошу прощения, – сказал вдруг английский принц, – но я что-то никак не могу уловить суть проблемы.

Лидия залилась краской так, что ей показалось, что весь салон осветился ровным красным светом.

Господи боже мой, как неловко, как унизительно… Спина моментально взмокла, шарф стал колоть шею, и лоб, наверное, блестит лихорадочным блеском, и Шубин, конечно же, заметил ее глупое смятение и то, что она совершенно не готова к разговору. Вот тебе и журналистский профессионализм!..

«Быстро и четко скажи ему то, что тебе надо, сделай непроницаемое лицо, выслушай отказ, поблагодари и выйди из его машины».

– Егор Степанович, мой шеф, Леонтьев Игорь Владимирович, отстранил меня от этого интервью. Он решил, что сам попытается поговорить с Тимофеем Ильичом, пусть даже не сейчас, а когда вы дадите нам… разрешение. А говорить должна я. Это мое интервью, я целый месяц готовилась, для меня это очень важно. Это… шанс перейти в другую профессиональную категорию.

Ну вот. Самое страшное она сказала.

– Понятно. – Егор подавил желание рассмеяться.

Девчонка выскочила ему наперерез из кустов исключительно для того, чтобы в каком-то неопределенном будущем заполучить интервью с важным человеком. Для этого ей надо убрать с дороги собственного шефа и сделать это с помощью Егора Шубина.

Ход конем.

Белые начинают и выигрывают.

Кто сказал, что проституция – древнейшая профессия? Журналистика куда древнее и продажнее! Проститутки, по крайней мере, не делают вид, что они чисты и неподкупны. А журналисты делают. Да еще лезут друг на друга, пихаются, жалят, как раздраженные скорпионы, – и все для того, чтобы продаться подороже.

Он как-то моментально и очень сильно рассердился. Такое с ним редко случалось.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. – Егор раздавил в пепельнице сигарету. – Вопрос о том, кто именно будет интервьюировать Тимофея Ильича, решается вовсе не на моем уровне. Позвоните дежурному в пресс-службу, вам там все объяснят.

Ему было почему-то обидно, что эта девица с ее теплым коньячным голосом и интеллигентным тонким лицом оказалась таким же скорпионом, как и все ее сородичи по профессии. – Егор Степанович…

– Мне больше нечего вам сказать. Простите, я должен ехать.

– Да-да, – пробормотала совершенно уничтоженная Лидия. – Конечно.

Пошарив рукой по кожаной обивке, она нащупала холодную металлическую ручку, надавила – Шубин не сделал ни одного движения, чтобы помочь ей, только смотрел с внимательным презрением, – выбралась на улицу, как-то ужасно неловко, задом, попятилась, бормоча ненужные прощальные слова, отступила в снег, чуть не упала и захлопнула наконец дверь.

Джип постоял еще секунду, как будто подготавливаясь к прыжку, и вдруг рванул с места так, что из-под колес ударил веер слежавшегося снега. В конце короткой аллеи он затормозил, злыми красными искрами полыхнули и погасли тормозные огни, и джип пропал из глаз.

Лидия перевела дух.

Потом она выбралась из сугроба, с преувеличенной старательностью потопала ботинками по сухому асфальту, достала сигарету и закурила, стараясь принять независимый вид.

«Господи, как он все неправильно понял!

Да это не он понял, а ты ему так все объяснила, идиотка! Впрочем, сожалеть теперь не о чем. Мосты сожжены, и интервью с Кольцовым мне не угрожает. По крайней мере, пока у него работает Егор Шубин».

Да, отличный был план, что и говорить. Отличный, продуманный до мелочей, способствующий дальнейшим карьерным взлетам.

Лидия сердито засмеялась.

«Хорошо, если он вообще не перекроет нашей газете доступ к своему шефу. Вот чего ты добилась, идиотка чертова!»

Нужно срочно позвонить Леонтьеву и во избежание дальнейших недоразумений растолковать ему, какие героические усилия она предприняла, чтобы добиться разрешения на интервью.

Чтоб он разбился на своем джипе, этот проклятый Шубин! Желательно немедленно и насмерть!

– Столик заказан? – До отвращения вежливый молодой мужчина с необыкновенной прической – волосок к волоску, зализанные назад, – поджидал, пока она спрячет в портфель номерок, полученный в обмен на шубу.

– Да, – храбро ответила Лидия. – Меня зовут Лидия Шевелева.

Молодой человек молниеносно, как фокусник, достал из воздуха какой-то список, пробежал по нему глазами, улыбнулся еще слаще и гостеприимно распахнул дверь во внутреннее помещение.

– Проходите, пожалуйста!

На Лидию надвинулся гул голосов, плотное облако табачного дыма и характерный звук поедаемой пищи, свойственный только тесным и многолюдным ресторанчикам.

– Сюда, сюда! – приговаривал молодой человек заботливо, оглядываясь на Лидию, которая осторожно пробиралась следом. – Вот здесь. – Он отодвинул ее стул, суетливо зажег свечку, что-то передвинул на довольно чистой скатерти, улучшая декорацию, и выложил перед ней папку с меню и еще одну, очень толстую, «карту вин».

– К вам кто-нибудь присоединится?

Лидия подняла на него глаза. Она нервничала и старалась, чтобы это было не слишком заметно.

– Я еще не знаю, – сказала она, стараясь говорить как можно более уверенно. – Но себе я закажу сейчас.

– Конечно, конечно, – пропел молодой человек и поспешно отошел, как бы опасаясь, что его ничтожная персона помешает Лидии заказать то, что ей хочется.

Проводив его глазами, она с облегчением вздохнула, закурила и оглянулась по сторонам.

Очевидно, клуб «Две собаки» был весьма популярным заведением, потому что все столики вокруг и даже за низкой декоративной стеной из красного кирпича были заняты. В сизом сигаретном дыму плавали огоньки свечей. Три гигантских телевизора показывали какие-то спортивные соревнования, болельщики сидели вокруг на высоких табуретах, оглушительно ревели и запивали каждый острый момент пивом из длинных тяжелых кружек. Большая компания, судя по развешанным на спинках стульев пиджакам только что вывалившаяся из близлежащего офиса, что-то громко обсуждала на странной смеси русского, английского и немецкого языков. Справа в арочном проеме виднелись три бильярдных стола. Занят был только один. Две спортивного вида девицы лениво гоняли шары, которые сталкивались с приятным костяным звуком.

Лидия немножко успокоилась. Вполне приличное место. Ничего страшного, и даже можно поесть. Есть ей очень хотелось.

Интересно, когда появится таинственный информатор? Или это информаторша?

Леонтьев дал ей миллион наставлений, как именно следует себя вести, чтобы не попасть впросак, как будто она отправлялась на прием к шефу ЦРУ. Он десять раз повторил, чтобы она немедленно позвонила ему, как только встреча состоится. Он был заботлив, как во времена их романа, и Лидия опять немножко загрустила, сетуя на то, что так ничего у них и не вышло.

Грустила она минут десять, а потом все мысли переключились на предстоящую встречу.

Леонтьев может быть совершенно спокоен. Она ничего не испортит. Конечно, у нее нет опыта общения с неизвестными «источниками», как они называли информаторов, но она профессионал, она вполне справится.

Подумав о своем профессионализме, Лидия вспомнила недавний инцидент с непробиваемым господином Шубиным, и ей стало стыдно. Как это ей в голову пришло пригласить его в союзники?!

Вот тебе и профессионализм!

Чтобы отделаться от чувства стыда и недовольства собой, Лидия быстро открыла меню и заставила себя вчитаться. «Пожалуй, возьму салат и большой стейк с цветной капустой. Интересно, у них есть цветная капуста? И какое-нибудь светлое немецкое пиво».

Она открыла вторую папку – «карту вин» – и с изумлением уставилась на тонкую книжечку, которая лежала поверх обтянутой целлофаном страницы.

Уверенная, что это какое-то клубное предложение, она лениво взяла книжечку в руки. Книжечка называлась почему-то «Янтарный сказ», была издана Калининградским издательством и содержала, судя по надписи, стихи молодых поэтов.

Лидия весело удивилась способу, которым молодые поэты продвигали свой сборник, и открыла первую страницу.

Что за черт?

Сборник стихов молодых калининградских поэтов открывался ксерокопией письма в Правительство Российской Федерации с просьбой предоставить налоговые и таможенные льготы какой-то фирме, занятой поставкой гуманитарных грузов в Афганистан.

Что-то вдруг толкнулось в мозг, стало тревожно и интересно. Лидия оглянулась по сторонам, села прямо и стала быстро читать. Дальше шла первая страница договора между той фирмой, что просила льготы, и еще какой-то о покупке меди и никеля. Ни подписи, ни печати, ни даже окончания договора не было.

Третья страница начиналась поэтически: «В таинственной глубине Балтийского моря, скрытый от человеческих глаз, рождается янтарь – один из самых прекрасных минералов на нашей планете. Многие ты сячелетия заключены в его прозрачной глубине, как в темнице, и лишь тонкому ценителю открываются его загадки и тайны».

Остальной текст был заклеен короткой компьютерной распечаткой: «Если вы хотите больше узнать о янтаре, вам предлагается для опубликования сборник ответов на загадки. Цена – две тысячи, гарантия – платежное поручение о переводе денег. На этом же месте через два дня, в понедельник. В случае вашего отсутствия повторное предложение сделано не будет».

Лидия осторожно, как сапер, держащий в ладони мину, закрыла книжку «Янтарный сказ» и, глянув по сторонам, проворно спрятала в портфель. После чего позволила себе закурить. Сигарета чуть-чуть дрожала.

Дураку ясно, что речь идет о холдинге «Судостроительные заводы Тимофея Кольцова», в который входит компания «Янтарь».

«Итак, это компромат на Кольцова.

На следующий день после опубликования меня застрелят на площадке собственного дома, и некому будет приготовить обед моей непутевой матери. А может, застрелят еще раньше, до опубликования, как только бумаги окажутся у меня.

Нужно немедленно бежать отсюда, чтобы тот человек, который сидит где-то в шумном зале и следит за каждым моим движением, увидел, что я испугалась до полусмерти, чтобы ему даже в голову не пришло, что я клюнула на его приманку. Пусть ищет какого-нибудь другого камикадзе. Я на эту почетную роль не гожусь».

Она облизала пересохшие губы и подвинулась глубже к стене, куда не доставал свет висящей на длинной цепочке лампы.

Информация – наш главный козырь и оружие. Мы не фабрика по производству галош!

«Планета новостей» покоится на нескольких китах, которые хорошо известны каждому профессионалу. Два из них – это сенсационность и точность. Третий – хотя бы видимость объективности. Заказную информацию необходимо ловко маскировать, ибо даже самый наивный читатель рано или поздно догадается, кто именно платит за заказуху, и доверие будет утрачено навсегда. Восстановить его практически невозможно.

При всем своем журналистском опыте Лидия не имела представления, согласится или нет газета «Время, вперед!» публиковать компромат на Тимофея Кольцова, сколь бы достоверным и сенсационным он ни был. Она весьма смутно представляла, с кем и против кого «дружит» высшее руководство. Очевидно, информатор был осведомлен лучше ее, раз предложил материал именно ее газете.

Если ее руководство заинтересовано в скандале вокруг Тимофея Кольцова, значит, ей выпал уникальный шанс. Такая информация, как правило, оплачивается по высшей категории. На следующий день после публикации ее статьи она проснется богатой и знаменитой. Если вообще проснется, конечно.

Из просто хорошо пишущей барышни она превратится в «борца и трибуна», в «ту самую, что расколола Кольцова». В одни издания путь ей будет навсегда закрыт, зато другие примут ее с восторженной подобострастной радостью.

И ее разбирало любопытство. Проклятое любопытство, которое с детства не давало ей покоя.

Интересно, что там? Какие чудовищные тайны скрывает этот человек, на фотографиях похожий на большого умного медведя из сказки? Кто решил его сдать и почему? Имеет ли это отношение к судебному процессу, которого так остерегается ловкий адвокат Егор Шубин? Кто из врагов Кольцова пошел в атаку? Кому он мешает так сильно, что копать под него решились прямо сейчас, не дожидаясь выборов?

Лидия потушила сигарету и сразу же прикурила следующую.

Без Леонтьева она ничего не решит. Только он может сказать, нужен этот материал газете или не нужен и даже опасен. Чутье подсказывало ей, что Леонтьев за материал схватится двумя руками, не зря же продавец чужих тайн обратился именно к ней.

Только бы зам главного не перехватил этот материал. Ей было страшно, и вместе с тем она отлично понимала, что ей выпал редкий шанс, отказаться от которого она не в силах.

«Авось не убьют. Я никто, просто журналистка, получившая доступ к секретным материалам. Ищите и убивайте вашего стукача, а у меня профессия такая. Информация называется, а не фабрика по производству…»

– Уже надумали? – спросил над ухом ласковый, как будто змеиный голос, и она сильно вздрогнула, как от прикосновения холодного лезвия к обнаженной коже.

Над ней заботливо наклонился давешний услужливый молодой человек, который и принес ей папочку с книжечкой «Янтарный сказ». Был момент, когда Лидия чуть было не спросила его, откуда в ее меню взялись какие-то посторонние бумажки, но не стала, понимая, что это глупо и ответа она никакого не получит – или получит совсем невразумительный.

– Да, – дерзко ответила Лидия сразу на все вопросы – заданный и тот, который только подразумевался.– Я надумала. Принесите мне, пожалуйста, чашку кофе. Больше ничего не нужно.

Человек, сидевший так, чтобы она не могла его видеть, усмехнулся, услышав ее заказ. Она разнервничалась, и это хорошо, значит, цель достигнута.

Она в равной степени напугана и заинтригована и будет соображать быстро и осторожно. Нет, что ни говори, а выбрали ее правильно. Она очень подходит для конечной цели. Идеальное орудие – интеллектуальное, скорострельное, ни с кем и ни с чем не связанное.

Пожалуй, ему будет недоставать ее, когда под Новый год она выпадет из окна своей квартиры.

Финансовый олигарх, промышленник и политик Тимофей Кольцов третий час разбирал бумаги, которые ему подготовили замы и в которых что-то казалось ему подозрительным. Тимофей Ильич никак не мог сообразить, что именно, и это раздражало его ужасно. От его всевидящего ока не могла ускользнуть никакая, даже самая незначительная деталь, а его всеслышащие уши улавливали не то чтобы шорох, но малейшее шевеление вокруг, и эта способность не раз и не два спасала не только его карьеру, но и жизнь.

На сегодняшний вечер у Тимофея Ильича были совершенно определенные планы, а он торчит в офисе, читает бумаги, выпил уже литра три кофе, а дело – ни с места, и ему было до смерти жаль потерянного вечера. Еще год назад никто и ничто не могли оторвать Тимофея Ильича от созидательного труда на благо родной империи, но с некоторых пор все изменилось. С некоторых пор он – смешно сказать! – стал строго дозировать время, отведенное на работу, чтобы иметь возможность бывать по вечерам дома. На империи эта дозировка никак не отразилась, зато отразилась на подчиненных. Теперь за десять часов необходимо было сделать то, что раньше можно было сделать за четырнадцать, ибо, ограничив время, Тимофей Ильич «норму выработки» ограничивать не собирался. Подчиненные некоторое время от души судачили в курилках и рвали волосы на головах, но тем не менее никто не уволился. Кроме внезапно впавшего в безумие директора завода Долголенко, никто и никогда не решался открыто выступить против Тимофея Ильича.

Он мог закручивать гайки сколько угодно. От него не уходили, его не сдавали прессе, против него не вели внутренних подковерных игр. Это было слишком опасно. Победить его было нельзя.

Тимофей Кольцов, год назад воссевший на губернаторский престол родной Калининградской волости, знал, что создание рая в одном, отдельно взятом анклаве вряд ли под силу даже ему. Поэтому он решил, что никакой рай создавать не будет. Он просто заставит всех – чиновников, администраторов, начальников, подчиненных, рабочих, фермеров, независимых хуторян, моряков, рыбаков, военных, гражданских, молодых и старых, студентов, омоновцев, азербайджанцев с рынка – работать на себя.

Он был умен тем особенным мужицким умом, который в сочетании с дьявольской хитростью и чудовищным, слоновьим упорством создал ему репутацию экономического гения.

Его заводы работали день и ночь, не останавливаясь и не реагируя на кризисы, как заколдованные. Его банки исправно выплачивали денежные вклады и ни от каких штормов почему-то не тонули. Он платил совершенно невероятные зарплаты всем, начиная от цеховой уборщицы и кончая первым замом, и безжалостно уничтожал тех, кто начинал у него воровать. Он прокладывал себе дорогу, как танк в джунглях. Он просто пер вперед так, что ни остановить, ни даже задержать его было невозможно. Убийственное волчье чутье позволяло ему реагировать на любое изменение в самых высоких сферах и подстраховываться еще до того, как эти изменения происходили и начинали ему мешать.

Все премьеры, сколько их ни было, поддерживали Тимофея Ильича Кольцова, и Тимофей Ильич получал самые выгодные государственные заказы.

Министр МЧС, молодой, умный, деловой мужик, которого уважали и хвалили в народе, вместе с Кольцовым построил в Калининградской области три базы, где постоянно тренировались российские и иностранные спасатели, а в область светлым ручейком текли денежки, потому как тренировки эти стоили недешево.

Тимофей Ильич, вместо того чтобы перевести денежки на личный счет в Швейцарии, починил старые, еще немецкие дороги и договорился с литовской таможней о беспрепятственном пропуске грузов. Поднатужившись, он купил остатки рыболовной флотилии, рыбаков вернул на работу, а рыбу повез в Литву, которая, занимаясь исключительно важным государственным де лом обучения русских стариков своему национальному языку, рыбу ловить перестала. За рыбу тоже платили валютой, которую Тимофей Ильич употребил частично на взятки, а частично на ремонт древней кондитерской фабрики, рассудив, что в непосредственной близости от границы конфеты делать дешевле – какао-то все равно только морем идет! – чем возить их из Москвы через все кордоны и таможни.

Раздав взятки, Кольцов получил разрешение на строительство завода, собирающего японские автомобили. Ушлые и проворные японцы, как саранча налетевшие в область после того, как решение было принято, возвели завод за четыре месяца, в порт непрерывной вереницей потянулись сухогрузы с комплектующими, а в отдел кадров – заявления о приеме на работу, хотя всем было хорошо известно, что за один-единственный прогул, не говоря о пьянке, с кольцовских заводов увольняют и обратно не принимают никогда.

Никому и ничего не прощающий, жестокий, упорный и требовательный до одержимости, Тимофей Ильич за год губернаторства добился того, что люди стали относиться к нему с прямо-таки восторженным обожанием.

Ему прощали все, что не простили бы никому другому, – громадный особняк на берегу моря с собственным подъемником и пирсом, самолет, многочисленную охрану и даже то, что он женат в третий раз.

Им гордились, ему пытались подражать, его боялись и уважали.

Он смотрел на шевеление вокруг себя как будто сверху, забавляясь и тем не менее контролируя любую тень, мелькнувшую в поле его зрения. Ему нравилось устраивать жизнь так, чтобы все работало только и исключительно на него. В нем вовсе не было благородства, и он не собирался возрождать былое промышленное могущество отечества, и, не собираясь, все-таки его возрождал.

Ему нравилось, что он может то, чего не может никто. Ему нравилось угадывать – вот сейчас грянет гром, приналяжет ветер, разразится шторм и половина конкурентов потонет, а он останется. Деньги ради денег его не волновали. Он мог заработать их сколько угодно, но, выкачанные из нефтяной трубы, они были ему… неинтересны. Он предпочитал делать их более основательно.

Поначалу это был своего рода спорт.

Он должен был доказать окружающему его враждебному миру, что он все может. Он должен был доказать себе, что ад, который он видел сво ими глазами и в котором жил, все же не убил его.

Тимофей Кольцов вырос в детдоме, следовательно, знал, что такое настоящая жизнь, с самого детства. Он ежесекундно боролся за существование – и остался жив. Он остался жив даже в грязном подвале у Михалыча, которому восьмилетнего Тимофея продали алкаши-родители и который снимал кино, как насилуют и убивают таких, как Тимофей, – маленьких и никому не нужных. Братика убили, а сестренка умерла еще раньше, Тимофей так потом и не смог вспомнить их имен. В детдоме он долго не говорил и не спал – сидел, накрывшись с головой одеялом, и отчаянно вырывался, и дрался, и выл, и кусался, когда его пытались уложить. Он был уверен, что его убьют сразу же, как только он закроет глаза. Или отдадут обратно Михалычу.

Дьявол навещал его почти каждую ночь в течение тридцати лет. Дьявол, с гадкой улыбкой напоминавший ему о том, кто он на самом деле. Дьявол, скаливший зубы и поджидавший малейшей оплошности, чтобы схватить Тимофея и утащить в преисподнюю.

Но Тимофей не давался. Он уже побывал там однажды и знал о ней все. Способ борьбы с дьяволом был только один – работа.

В один прекрасный день Тимофей Кольцов вдруг понял, что, если работать по двадцать часов в день, у дьявола не останется никаких шансов. Тимофей валился в постель и засыпал каменным, похожим на смерть сном, и дьявол не мог пробраться через крепостные стены его чудовищного переутомления. В этом было спасение.

Двадцать с лишним лет Тимофей Кольцов работал как одержимый, и характер работы при этом не имел никакого значения. Чем труднее, тем лучше. Чем меньше незанятого пространства остается в голове, тем меньше места для дьявольских козней. Когда уже стало можно создавать империи, Тимофей был вполне готов к тяжкой императорской доле. Он начал со скромной авторемонтной мастерской и дошел до судостроительных заводов и «Уралмаша». Он был так чудовищно изворотлив и сообразителен, что у него почти не случалось неудач, а те, что бывали, его только закаляли.

Он очень хорошо разбирался в людях и умел их использовать так, что они и не догадывались о том, что расчетливый, как голодная кобра, Кольцов уже давно применяет их именно там, где они ему нужны. Некоторые пытались бороться, но тех, что посильнее, Тимофей Ильич заглатывал целиком, а остальных просто затаптывал в пыль. На него работали самые лучшие, самые подготовленные, самые пройдошистые профессионалы вроде рафинированного юриста Шубина, которого Кольцов не любил, но терпел за исключительные знания и умение работать, или проверенного Барышева, на которого всегда можно было положиться, или Дудникова, шефа службы безопасности с лицом «истинного арийца» и такой же истинно арийской жестокостью. Никому из них он не доверял до конца, но виртуозно пользовался их профессионализмом и знаниями.

Что же не так в этих чертовых бумагах? Глаза слипались, несмотря на три литра кофе.

Вчера он прилетел из Челябинска и сразу поехал на завод, где новый директор только приноравливался к делу, а коллектив, недовольный смещением Долголенко, слегка бузил. Коллектив Тимофей усмирил – он отлично умел это делать, – нового директора припугнул, оставил для устрашения одного из замов, самого жесткого и компетентного, и вечером улетел в Москву, где у него были запланированы кое-какие встречи в правительстве и где ждала Катерина, по которой он соскучился, как влюбленный двадцатилетний дурак. И вот теперь, вместо того чтобы провести с ней вечер, он сидит в офисе и разбирает бумаги!..

Тимофей Ильич откинулся на спинку кресла, которое интеллигентно скрипнуло под его весом, потер уставший затылок и набрал номер.

– Кать, это я, – сказал он, когда трубку сняли. – Я еще на работе. Ты как там? Спишь?

– Нет, – ответила жена радостно, и он даже прикрыл глаза от удовольствия – так ему нравилось ее слушать. – А что? Я должна спать?

– Ты должна ждать меня, как и положено приличной жене, и обижаться на меня, если я задерживаюсь. Почему ты не обижаешься?

Иногда он ловил себя на том, что в последнее время его занимают какие-то совершенно идиотские вопросы. Например, почему она не ворчит, когда он сутками не приезжает домой, и почему не ревнует, когда вокруг него постоянно толкутся разного рода дамы – от кинозвезд до мелких певичек, жаждущих его денег, власти, влияния.

– Я обижаюсь, Тим, – успокоила его Катерина. – Ты приедешь, и я сразу начну бить посуду. Подходит?

– Тогда я уже выезжаю. – Он покосился на бумаги, разложенные на шикарном столе красного дерева. Может, взять их домой и посмотреть, когда Катька уснет? – Привезти чего, Кать?

Это тоже был совершенно новый вопрос, из новой жизни. Тимофей едва научился его произносить. На него работал целый штат слуг – от горничной и до повара экстра-класса, но Катерина все переиначила по-своему.

«Тоже мне мистер Рочестер нашелся, – сказала она презрительно. – Нас всего двое, и нам не нужен целый дом прислуги».

«Как хочешь, – согласился он осторожно, понятия не имея о том, кто такой этот самый мистер Рочестер, – только смотри не переусердствуй».

Он очень боялся, что ей надоест его дом, хозяйство и он сам…

– Апельсинов, – сказала Катерина, и Тимофей понял, что отвлекся. – Привези апельсинов, если поедешь мимо магазина. Только не устраивай там выход государя императора из царского поезда на перрон в городе Таганроге.

Он засмеялся.

Была с ним такая история. Он напугал до смерти полмагазина «Детский мир», куда заехал, чтобы купить игрушку Катерининой племяннице Саньке.

– Ладно, не буду, – пообещал он. – Пошлю за апельсинами Лешку.

Так звали охранника.

– Я жду, Тим. Правда, приезжай скорее, ночь на дворе…

Он положил трубку и тяжело поднялся из кресла. Пожалуй, он не возьмет домой бумаги. Уже почти двенадцать, а в восемь он вернется на работу. Он не будет читать их дома, они вполне могут подождать до завтра.

Но завтра навалились срочные дела, и к бумагам Тимофей Ильич так и не вернулся.

Бумаги, в полном соответствии с правдой жизни, показанной в кино «ТАСС уполномочен заявить», оказались в полой металлической трубке, засунутой между водосточной трубой и углом соседнего с редакцией газеты «Время, вперед!» дома.

Лидия накинулась на них с жадностью и азартом, быстро просмотрела все до одной – их было совсем немного, – потом просмотрела еще раз, медленно и внимательно. А потом еще раз.

В них не было ни слова ни про Тимофея Ильича Кольцова, ни про правдоискателя Долголенко, судьба которого так волновала «свободную прессу». Они были целиком и полностью посвящены Егору Степановичу Шубину – главе юридической службы холдинга «Судостроительные заводы Тимофея Кольцова».

Из документов следовало, что Егор Шубин давно и успешно проворачивает грандиозные махинации, пользуясь близостью «к телу» и собственным виртуозным умением обходить подводные камни.

Через небольшую, принадлежащую Шубину фирму от Тимофея Ильича утекали не только и не столько денежки, сколько цветные металлы и разное прочее сырье, имевшееся у Кольцова в изобилии. Договоры, подписанные Шубиным, были составлены таким образом – даже малограмотная в подобного рода делах Лидия моментально поняла это, – что с продажи меди и никеля не было заплачено ни рубля налогов. От своих западных покупателей Егор Шубин получал гигантские «отстеги» – сделки были не просто выгодные, сделки приносили прямо-таки космические прибыли.

И все это под носом у Великого и Ужасного Тимофея Кольцова.

Лидия внезапно почувствовала тошноту. Конечно, она, умная, образованная, много пишущая столичная журналистка, знала, какие деньги делают те, кто так или иначе допущен к святая святых – к корыту. Не слишком углубляясь в вопрос, она все же понимала, что огромная держава, лежащая от «Балтийского до Охотского моря», в едином порыве трудится на два десятка человек и их приближенных. Тимофей Ильич Кольцов из этих двух десятков был, пожалуй, самым лучшим. По крайней мере, он не сидел верхом на нефтяной трубе и не занимался открыванием-закрыванием вожделенного крана. Однако, как выяснилось только что, и в его команде ребята не дремали. Если шеф не хочет гнать за границу медь и никель, мы вполне можем это сделать и в обход его. Даже удобнее – не нужно прибылью делиться. Когда все выплывет – если выплывет! – денег уже будет столько, что оставшуюся жизнь вполне можно посвятить выращиванию маргариток и фиалок в своем высокогорном альпийском поместье.

«Егор Шубин, который два месяца и близко не подпускал меня к шефу, этот человек с внешностью киношного английского аристократа, в стильных очках и кашемировом пальто, человек, от мыслей о котором я не могла потом отделаться несколько дней, – оказывается, просто очень талантливый и ловкий жулик?!» Впрочем, не слишком и ловкий – ведь выплыли откуда-то эти бумаги, что лежат сейчас у Лидии на столе!

– Шубин – это еще ничего, – мрачно заключил Леонтьев, с ходу заглотив всю информацию и собираясь прочитать бумаги еще раз более внимательно. – Было бы хуже, если бы жуликом оказался сам Кольцов.

– Ну что? – спросила Лидия, помолчав. – Мы будем это печатать или мы не будем это печатать?

– Не торопись! – рявкнул Леонтьев с досадой. – Я понимаю, конечно, что тебе до смерти охота кого-нибудь разоблачить, но я вначале должен подумать. Подумать, подумать…

– Ты думай, конечно, – согласилась Лидия безразличным тоном, – но все же не забудь, что это моя статья.

Леонтьев поднял голову и посмотрел на нее с веселым интересом.

– Да-да, – подтвердила она, стараясь сохранять хлад нокровный и независимый вид, – попробуй только отдай ее своему любимому Грише Распутину…

– Жажда славы тебя погубит, Шевелева, – пробурчал Леонтьев. – Слышишь?

– Нет, – сказала Лидия. – Не слышу.

– А ты написать-то сумеешь? Это ведь целое искусство – разоблачительные статьи писать…

– В случае чего ты меня поправишь. Согласуем, перепишем, ничего не упустим… – Я еще не решил, – Леонтьев раздраженно прикурил от крохотного язычка пламени, который выскочил из зажигалки только с третьего раза, – будет ли это вообще печататься. Мне посоветоваться нужно как следует… – Он прицелился и ловко попал зажигалкой прямо в пустую корзину для мусора. Корзина медленно, как бы нехотя наклонилась и беззвучно опрокинулась набок. Из нее выкатился одинокий бумажный шарик.