Текст книги "Как воспитывать детей. Советы православного психолога"

Д. С.: Тут даже больше, чем коллегиальность. Надо признать, что в церкви большинство женщин, и вот ты смотришь в своей мужской ипостаси на весь тот женский мир и видишь: мы такие разные. И вдруг мы убираем из воспитания женщину. Что это будет? По-моему, человек без обеих ног комфортнее себя чувствует, чем без матери. И вообще воспитание невозможно без одного из родителей. Бабушки и дедушки, другие родственники должны максимально компенсировать его отсутствие. Но на сто процентов это невозможно.

Есть такое слово – безотцовщина, и в этом смысле человек в большой степени обречен на то, что без мужской направляющей руки в его воспитании, возможно, будут очень серьезные изъяны. А сейчас люди считают, что семья – это людьми созданный институт, можно ее менять.

Т. В.: Партнерский брак.

Д. С.: Это такой теоретический подход к самому сакраментальному делу. А Бог нас создал для семьи. Государство состоит из семей. Церковь состоит из семей. Человеку хорошо расти в семье. Семья – это устойчивая форма бытия. Млекопитающие кто стадом живут, кто прайдами, все разные. Семья, если она большая, где есть и дядья, деды и прадеды, – это 50–100 человек. И что угодно – пожар, смерть – все берет на себя. Это мощная устойчивая структура Божественного происхождения. А когда она становится чем-то зыбким, человек несчастен.

Т. В.: Здесь есть еще одна удивительная закономерность. Неполнота семьи – она как плохой ген, как гетерозиготность, начинает передаваться по наследству. У меня неполная семья, потом у детей, внуков… Идет по нарастающей. Эта болезнь страшна! Она лишает человека гармонии.

С целостности семьи, нерушимости ее устоев начинается созидание единой концепции, единой цели, единой точки зрения, а метод и прием направлены только на одно – воспитать в человеке Человека, творение Божье, который несет ответственность за все, что он творит на этой земле, отвечает и за родителей, и за всех и вся!

Сегодня этот момент воспитания уходит немного на другой план. Мы легко и охотно отдаем детей в руки чужих людей. Это меня поражает. Вы доверили душу своего ребенка, думая, что Мария Ивановна или Иван Петрович лучше научат.

Д. С.: И не посмотрели, что это за человек. А вдруг это змея подколодная?

Т. В.: И что он исповедует. А потом мы в ужасе повторяем, что сказал психолог: «Отодвиньте мать на второй план…» Меня эти рекомендации поражают. Они – бомба подчас не замедленного действия, а сразу взрывающая семью изнутри. Ведь мама и папа даны Богом, их нельзя выбрать, нельзя поменять, по сути, кроме как в случае смерти, в случае несчастья. Их нельзя просто поменять, потому что они некрасивые, больные, немощные, нищие. Они – данность, с которой ты должен жить, развиваться, благодарить и становиться личностью.

Этой основы сегодня нет. Она не звучит ни в семье, ни в образованном социуме. Она не звучит в плане благодарности за то, что мне дано. Родился инвалид – мне дано изначально пережить сопереживание, мне дана забота, и если я эту задачу выполняю, Господь найдет, как меня наградить за это.

Д. С.: Древние говорили так: «Здоровье – Божий дар, а болезнь – дар бесценный». С помощью болезни ты научишься тому, чему здоровье не научит. А так тебе дается даром некое духовое преимущество. Но современный народ наш, бедный, этого не видит.

Т. В.: Но он не видит не потому, что не видит, он душой слеп.

Д. С.: Да, душевно ослеплен.

Т. В.: А мы не говорим. Хорошо, мы с вами поднимаем вопрос о нашей взаимосвязи, не случайно тема такая: «Чти родителей твоих, и благо тебе будет». Эта тема размыта. Сегодня родители идут по другой стезе – оцениваются их компетентность в этом мире, материальная обеспеченность, внешние данные. И нет самого главного – они даны Богом такие, какие есть, мне должно их почитать, заботиться о них в немощи и в дальнейшем упокоить их старость. Это и мне надо будет молиться, и почитать их, и вымаливать их, если придется, все это придется делать мне, вашим сыну и дочери.

Это пласт понимания того, что мы духовно служим друг другу и что невозможно спастись одной половинке без другой, невозможно без почитания родителей сказать, что ты будешь счастлив и благополучен в этой жизни. Без правильного воспитания в наших детях именно этой позиции невозможно счастье детей. Мы воспитаем эгоистов и тех, кого сегодня, к сожалению, часто видим, – так называемых детей индиго. Мы в восторге от их интеллекта, они участники олимпиад, везде побеждают. Все прекрасно, кроме одного. Есть олимпиада на тему «Служение родителям», здесь ваш ребенок победил или нет? Или он даже не допущен к участию, потому что для него вы просто предки, отягощающий груз, который мешает ему жить? Эта олимпиада – экзамен не на интеллект, а на человечность, зрелость души!

Мне бы хотелось подчеркнуть в нашей беседе: не может быть счастливым ребенок, не почитающий своих родителей, не может! Необходимо почитание родителей, какими бы они ни были: удачными или неудачными, больными или здоровыми, алкоголиками, социально опасными – все равно их нужно почитать. Это дает человеку подлинную духовную свободу.

Д. С.: А современная ситуация такова: если папа покупает мотоцикл, он хороший, если не покупает – плохой.

Т. В.: Душевно агрессивные.

Д. С.: Совершеннейшая дикость в духовно-нравственном плане.

Т. В.: Это даже не дикость, скорее…

Д. С.: Как во многих языческих культурах стариков убивали или просто бросали в лесу.

Т. В.: Был даже такой японский обычай – отводили стариков в горы и оставляли умирать без пищи, без всего. Не хотелось бы, чтобы наши дети хоть какой-то гранью прикоснулись к этой жестокости.

Д. С.: …Из культуры, совершенно противоположной христианской. К сожалению, людям интереснее узнавать что-то из истории, какие-то античеловеческие мерзости, нежели изучать, что приходящий на землю Бог нам сказал. Ведь «почитай родителей, благо тебе будет» – это же надо очень глубоко понять почему. Человек говорит: в Абхазии люди долгожители, потому что они в горах живут.

Т. В.: Нет, там процветает культ семьи.

Д. С.: Стариков почитают. Это же совершенно очевидно.

Т. В.: Вот еще на что хотела бы обратить внимание, говоря о родителях и детях. Момент нашего родительского эгоизма – любование удачами ребенка, его превознесение – сегодня это особый аспект психологической консультации. Всех волнуют мышление, интеллект. Интеллект любой ценой. Но мало кого волнует то, что родитель не может найти общего языка с ребенком, он отдалился, откровенен с кем-то другим. Эти проблемы должны волновать и проговариваться, а они на второй план отошли. Всех волнуют мозги ребенка, его психические познавательные процессы, но понимаем ли мы те процессы, которые ведут к возрастанию духа, души?

Д. С.: Есть еще более страшный аспект. Родителям часто совершенно неважно, что у него в мозгах. Им важно, что в дневнике. Разумные учителя – что вам нужно? Пятерка. Вот вам. И еще он стишок знает плюс к этому. Все – пятерка плюс стишок. А если этот стишок на японском или английском, то все просто прекрасно. Он доволен. Встань на стульчик, прочти стишок. И он начинает. И что это? И родитель доволен.

Т. В.: И еще один аспект, который мы с вами не можем не осветить. Недовольство своими родителями. В устах детей это очень часто звучит. И меня это не просто смущает, меня это волнует как психолога, как православного человека. Неприятие! Ребенок стыдится своих родителей! Это стало появляться во всяких проективных методичках, исследованиях. Звучит во время психологических бесед. «Я хотел бы иметь такого-то родителя», – говорит ребенок, и этот образ, как правило, противоположен родительскому. Само предположение, что возможно иметь других родителей, разрушительно для души. Ты не принял того, что дано тебе. Тебе дано было родиться в этих условиях, у этих родителей. Ты хочешь большего? Стань сам лучше по отношению к родителям. Хочешь других – сытых, понимающих, дружных? Понятно, что когда в семьях ссоры, все хотят дружной семьи, но как страшно, когда им хочется другой семьи, а не своей.

Д. С.: Есть такой термин – общество потребления. А потребление у славян значит «уничтожение», «истребление», то есть превращение в ничто. Вот что значит «потребить». Ребенок, который обучается потреблению, сразу высказывает недовольство родителями – а почему у них «Ягуара» нет или еще что-то подобное.

Т. В.: Ссоры начинаются даже на более простом уровне. Папа запрещает, мама разрешает… Это простая трещинка, это начало убийства.

Д. С.: Я помню, когда был школьником, прочел в журнале «Огонек»: если папа говорит «да», а мама «нет», от этого получаются нервные дети.

Т. В.: Какая простая, хорошая мысль и глубокая.

Д. С.: Я на всю жизнь запомнил.

Т. В.: Хотелось бы сказать и о том, что наши детки не всегда знают о необходимости нас любить. Мы почему-то стесняемся об этом говорить. Часто я спрашиваю: должны ли мы говорить о наших чувствах? Надо ли это? Я убеждена, что надо говорить детям: «Как ты любим, как ты дорог». Когда? Когда засыпает, когда все отгремело, отшумело. И наше сердце переполнено любовью, когда мы глядим на своего ребенка. И при этом удивительнейшим образом мы наполняем и их сердца любовью к нам.

Как просыпается ребенок, которому дан посыл любви? Он просыпается радостным! Обычно детям пробудиться в школу, детский сад – такая пытка! Особенно в зимнее время. Так трудно встать! У него лицо недовольное. Ребенок же, который получил посыл матери и отца о любви, встает другим. Что это, волшебство? Нет, это просто слово, вдох нежности, тепла, заботы, любви, которые выливаются из нашего сердца и невидимым духом Божьей любви наполняют сердце ребенка…

Не лишайте себя и своего ребенка бесценного лекарства вашей любви!

Нам все время некогда, мы все время на ходу. А на ходу не надо. Надо душу раскрыть. И поэтому всякий раз, когда заканчивается день, не торопитесь отвязаться от малыша. Все мы устали, день был насыщенным, с переживаниями и радостями. Подойдите к спящему ребенку – душа раскроется в таком порыве тепла! Посмотрите на засыпающего или спящего ребенка. Нет сердца, которое не откликнулось бы на это. И эти чувства нельзя описать на бумаге, они ваши, ваши мысли. И удивительно, как отвечает на это детская душа, душа вашего ребенка.

Не вздыхайте в конце дня: «Слава Богу, день закончился!» – лучше подойдите к спящему ребенку. Действительно, день закончен. Все отшумело, все отгремело. И польются мысли, а может, ничего не польется, будет просто тишина. Мне хочется сказать всем родителям: вы так насыщаете детскую душу своей любовью к нему, что она всегда будет возвращаться к вам. Будут ли то жалость, сострадание, муки совести, что нагрубил или надерзил, – благодатное чувство вернется. Эти минутки уходящего дня отдайте своему ребенку. Это очень нужно. Я это твердо знаю. Я в этом много раз убеждалась!

Беседа 2. А дальше в них содержались их будущие дети

Д. С.: Я всех родителей делю на две части. Одни занимаются своими детьми, другие не занимаются, и тогда дети растут как трава, как получится. В древности само общество воспитывало, в деревне никто не проходил мимо, если видел недостойное поведение отпрыска того или иного пола. В околотке тоже подключались соседи. Но в деревнях все общество воспитывало человека. Теперь такие связи разорваны, живем в подъездах, если знаем половину имен соседей по лестничной клетке, то это очень хороший показатель.

Те же родители, которые все-таки занимаются детьми, часто демонстрируют воспитательское невежество, относятся к ребенку как к скаковой лошади, которая должна прийти первой. И не понимают, что эта лошадь умчится из-под влияния семьи, наберет первую космическую скорость, и мы просто потеряем человека. Мне кажется, что семья должна быть центростремительна, чтобы дитя, переходя из одной физиологической категории в другую, получало разное качественное питание прежде всего от своих папы и мамы, бабушки и дедушки, старших братьев или сестер, но под контролем взрослых. И тогда человек вызревает. К тому моменту, когда он начнет самостоятельную жизнь – поступит в институт или пойдет на работу, – у него уже сформируется нечто важное, что от него никогда не уйдет, запас, как у белочки, будет накоплен на всю обычную трудную человеческую жизнь. Сформируются прекрасные образцы и семейного поведения, и отношения к жизни. Но на это современная семья не ориентирована.

К сожалению, этому очень способствует такая замечательная вещь, как пенсия. Человек гарантированно не умрет с голоду. А раньше вся надежда была на детей. И любой человек думал: «Как мне его воспитать, чтобы он меня прокормил, когда я не смогу лопату держать в руках?» Вы согласны?

Т. В.: Да, я согласна. Когда мы говорим о воспитании, подразумеваем, что это усвоение неких нравственных ценностей. Мы должны не только нашему ребенку их декларировать, но продемонстрировать и обучить его этому.

Д. С.: Более точное слово – образование.

Т. В.: Целостность во всем.

Д. С.: Создать образ – мама и папа в такой совместной мастерской, как два творца, создают своих детей. Ошибки, допущенные со старшими, они исправляют со средними и достигают педагогического мастерства с младшими. А воспитание – то, чем мы напитаем ребенка. Напитаем Шекспиром, Эженом Делакруа, Львом Толстым, Щусевым, математикой – будет кругозор. Это воспитание от слова «питать». У нас же иногда получается наоборот.

Т. В.: Часто суть проблемы в том, что мы просто не знаем, что хотим получить, что первично. До тех пор пока приоритеты не проставлены, мы так и будем идти на ощупь путем проб и ошибок.

Д. С.: Важно, усвоены ли все эти принципы интеллектуально и приняты ли сердцем.

Т. В.: Меня несколько смущает слово «интеллектуально», потому что в рамках современного аспекта интеллектуальность затмевает все, она становится первичной, не надстроечной, а основополагающей. Это неверный подход.

Д. С.: Дело обстоит еще хуже: главный аспект – денежный. Интеллектуальный – это еще полбеды.

Т. В.: Интеллектуальные позиции рассматриваются как основа благополучия, выраженная в денежном эквиваленте. Учись, получишь образование, но не для служения, а для карьеры, для зарабатывания денег… Но служение – это дар, и ты должен его вернуть, чтобы было служение прежде всего Богу, служение ближнему, родителям. Эта основа не просматривается, а исповедуется служение во имя денег, карьеры, личностных амбиций. Сегодня наша школа забыла, что знания должны быть нравственными! А ведь это первый дидактический закон в обучении.

Мы, родители, ориентированы сегодня не на воспитание нашего ребенка для служения, а на воспитание амбиций. Но человек пришел в мир служить ближнему, своей семье, Родине! Именно это мы должны усвоить.

Д. С.: Это основа основ. Потому что даже ангелов Бог создал как служебных духов. А для человека это то, к чему он должен стремиться. Смысл существования человека и любовь – это служение. А если человек это теряет или, еще хуже, обращается к себе, служит себе, то становится своим врагом. Это как вместо чая пить синильную кислоту.

Т. В.: Более того, он приобретает качества сребролюбия, качества гордыни, которые его душу разрушают. Он перестает видеть простоту, красоту, радость, потому что, к сожалению, мотивация уже другая.

Д. С.: Из ангела становится уродом, с которым и общаться противно.

Т. В.: Опора всего общества, семья – это то единственное, что удерживает от глупости, от окончательного падения. Рождаясь, ребенок делает нас добрее, заботливее, внимательнее, он нас меняет, пускай не до конца в духовном смысле, и тем не менее потому, что мы научаемся служить в первую очередь ему и лишь потом себе. А вот в этом моменте сегодня идет перекос. Служение семье уходит. Служение чему? Тут начинается самая страшная сублимация этого понятия. Служение чему? Не кому, а чему? Служим своим амбициям, материальному благополучию, карьере.

Д. С.: Страстям.

Т. В.: Да, страстям.

Д. С.: А что такое страсти? Болезнь души. Нельзя культивировать в себе рак, диабет, подагру, да что угодно. Это просто бред.

Т. В.: На каком этапе происходит такая метаморфоза, где мы теряем истинные ценности и подменяем их материальными? Не с позиций денег, а просто материалистическими понятиями. Для чего мы нужны детям? Для чего они нужны нам, родителям?

Д. С.: Человек не задает себе эти вопросы, не понимает, что Бог создал женщину и Бог ли ее создал. Так просто – задуматься об этом. Американцы насчитали 52 пола у человека, и это внедряется. Ужас творится, Содом и Гоморра.

Т. В.: Мы от простоты понимания пришли к каким-то гиперболическим сложностям.

Д. С.: К сатанизму. Человек распадается с утратой христианства. Это гибель. И семья – это некий тормоз человеческого распада. Мы онтологически с ней связаны, потому что каждый человек рождается в семье. Но пока опросы показывают, что более чем для половины населения семья является наивысшей ценностью. Интуитивно человек продолжает так считать, несмотря на жесточайшую обработку антисемейными снарядами, больше половины сохраняют и видят эту ценность и, выходя замуж и женясь, надеются, что это будет. Это дает какую-то надежду, но без возврата к Христу все безуспешно.

Т. В.: Да, семья без веры будет порождать, вольно или невольно, потребительство. Мы гордимся успешностью ребенка, гордимся местом, средствами, которые он демонстрирует перед обществом, считаем все это своей родительской заслугой. Но где здесь наше место, видят ли нас в этом априорном шаре успешности? Мы, родители, какое место занимаем в этом шарике? Мы есть или там нас нет? Нас стыдятся? Нами брезгуют? Не стараются ли задвинуть в чулан, как ненужный чемодан без ручки, говоря: «Папа, мама, придут мои гости, вы здесь мешаете».

К сожалению, сегодня чаще и чаще этот аспект стал просматриваться, но только потому, что наша семья становится гордынерациональной. Это не обличение, а констатация проблемы, которая кричит о себе. Мой ребенок занимает такое-то место, получает то-то, столько-то – часто лишь это для нас важно.

Подспудный вопрос: а какова ваша роль в его сегодняшнем социальном положении? Вы на задворках? Вы как часть, которая существует, но не значима? Вам звонят дети каждый вечер, спрашивают: «Как вы, дорогие родители, у вас все в порядке, чем помочь? Как вы себя чувствуете? Может, записать к врачу?» Эти вопросы, простые, человеческие, бытовые, они звучат? Они слышат ваш голос, его интонации? Они знают, что сегодня вы грустите, сегодня с вами что-то произошло? Для них это важно, значимо?

А ведь это экзаменационный билет. Мы воспитали людей с душой Божьей или людей, которые успешны, благополучны, но для которых мы перестали быть значимыми, а стали предками, стали теми, кто ноет, болеет, под ногами мешается и вообще зажились на этом свете, а их квартира очень нужна. Кем мы стали? Мы остались той незыблемой частью, которая дала жизнь и имеет непреходящую ценность любви, когда сердце сжимается, когда слезы закипают, потому что это мой папа, моя мама. Звучат ли слова «мама» и «папа» для взрослых детей так же, как в детстве? А это и есть оценочный критерий, ответ на вопрос: кого мы воспитали?

Очень плохо, если нам забывают сказать «мама», «папа», «отец», если нам забывают сказать ласковые слова и мы вообще не вписываемся в их жизнь, если у них нет времени позвонить нам, нет времени спросить…

Это все лакмусовая бумажка начала деградации душ наших детей. О родителях нельзя забывать ни при каких обстоятельствах. У нас, православных, есть молитвы, где мы поминаем наших усопших, знаем мы их или не знаем. Это прорастает в душу. Становится невозможным лечь спать, не помянув своих ближних, которых мы, может, и не видели никогда, и не знали, но они были родителями наших родителей, и потому мы должны их обязательно помянуть, не говоря уже о еще большом-большом списке. Сохраняется ли это в наших детях и говорим ли мы об этом?

Совсем недавно одна моя хорошая и очень любимая девочка сказала на кладбище своей маме: «Это же твои родители, поэтому ты, мама, переживаешь, а не я». Ее это не трогает! Значит, мы не сказали, что связь не прерывается, что она вечна. И мы, молясь о наших ближних, поминаем их, а они там молятся о нас. Мы неразрывны. Может, она этого не знает. А может, мы не сказали. А может, мы небрежные, а может, не веруем в эту взаимосвязь?!

И потому теряем самую главную нить: мы все отвечаем друг за друга. Более того, помогаем бесконечно, и нет в помощи перерыва, помощь бесконечна, потому что это доброта, переходящая в любовь. А любовь – это бесконечная забота. Поэтому она не останавливается на этой жизни, она и там продолжается. И там ушедшие молятся за нас и тревожатся, приходят к нам в тонких снах предупредить о чем-то. Мы неразрывны в нашей связи. И нет для Бога мертвых, потому что мы все живы перед Ним.

Говорим ли это мы нашим детям? Мы думаем: потом, когда-нибудь. А нужно не потом и не когда-то, это «потом» может зарасти быльем бездушия, безразличия.

Д. С.: Если думаем так, то полбеды, а если человек откладывает, считает, что ему надо самому продумать, хотя понятно, что это навеки… А в основном дальше, чем поесть, попить и вместе посмотреть телевизор, мы не заглядываем.

Т. В.: И опять приходим к началу начал – к семье! Что мы исповедуем перед нашими детьми? Воспеваем ли мы сытость, связи, карьеру, рост, место в обществе? Что мы исповедуем? Мы все в этом обществе состоим, но кому и чему служим?

Д. С.: О чем идет разговор, когда люди собираются на семейный праздник или на редкий ужин вместе? Обсуждают соседей, жалуются друг на друга, рассказывают, кто что купил.

Т. В.: Где добыл, что достал, как хорошо устроился, а у Ивановых дети такие удачные…

Д. С.: Дети, конечно, это впитывают. Они усваивают эти навыки, а навыки нужны другие.

Т. В.: Нужен только один навык – служение. Я очень люблю это слово. Я сама к нему пришла в довольно зрелом возрасте. Поэтому особенно люблю это слово. В нем заложен весь смысл человеческой жизни, в этом простом слове: служение. И первое служение – родителям. Второе служение – своей семье. Через свою семью – служение Отечеству, а все вместе – служение Богу.

Д. С.: Отечеству как совокупности семей. Или земле, на которой эти семьи живут.

Т. В.: Но все время служение во имя и для. Но не для себя, поймите. «Для себя» не должно звучать.

Д. С.: Поскольку ребенка надо обуть, одеть и накормить – да, ты это должен. Но ты не себе это делаешь.

Т. В.: В этом и есть самый страшный меркантилизм и рационализм нашего времени.

Д. С.: И все равно этого служения не избежать. Но надо понять: тем, что я пашу землю и выращиваю картофель, – я служу, я кормлю людей, а не зарабатываю на этом. Ведь почему тухлую рыбу продают? Почему делают операции, которые никому не нужны? Зачем устраивают кесарево сечение, когда оно недостаточно показано? Потому что человек думает только о себе, о прокуроре, а не о матери будущих семи детей.

Т. В.: Это уже не служение.

Д. С.: Самые прекрасные профессии – землепашец, строитель. А если строитель начинает делать деньги, то это уже не строитель. Строитель тот, который людям дает жилье и радуется этому, а не тому, сколько на этом заработал.

Т. В.: Сегодня именно такого взгляда мы, к сожалению, не видим. Все чаще мы идем туда, где престижно, где можно заработать. Помните, очень денежной и значимой была профессия бухгалтера? Открывались экономические факультеты, все шли на бухгалтера, оптом и в розницу.

Д. С.: Придет на исповедь девчушка 17 лет, спросишь: «Ты на кого учишься?» – «На экономиста». – «Это удивительно. Что там интересного?» – «Я еще не поняла».

Т. В.: Сегодня все хотят быть психологами. Меня это не просто страшит, мне хочется сказать: «Осторожно, психолог!» А ведь психолог – это вера, жизнь, работа от самого истока, я говорю: «от горшка». Психолог – это ответственность за каждое слово и каждый помысел.

Д. С.: А почему так?

Т. В.: Потому что создан ложный миф, что психолог все знает, все может. Это отчасти момент гордыни, но он обусловлен подчас человеческим комплексом (я не люблю это слово): его обидели в жизни, он не состоялся и хочет стать повелителем душ. Многие понимают психологию так: ты повелеваешь, ты распоряжаешься.

Д. С.: Я видел. Я сталкивался с таким, когда богатенький папочка при разводе с мамочкой нанимает психологов и через неделю дети заявляют маме: «Ты можешь к нам больше не приходить?» И эта установка сохраняется в течение 15 лет.

Т. В.: Вот отсюда идет ценностная ориентация семьи. На что мы ориентируем? Это зло произрастает из нас, из семьи оно начинается. Общество кладет большую лапу на семью. Но что-то мы выносим. Есть ли у нас иммунитет противостоять, несмотря ни на что? Война, а сколько людей не отреклось ни от Бога, ни от Родины, когда все могло быть по-другому: кто-то жизнь сохранил бы, кто-то – что-то еще. Не отреклись! Какой был дух, действительно нравственности духовной. Ведь сколько священномучеников (сколько было в 2002 году канонизировано, а сколько не канонизировано), кто не предал ни за кусок хлеба, ни из-за страха смерти…

Д. С.: Сколько солдат погибло, молодых.

Т. В.: Погибли за Родину, за Веру и за Отечество.

Д. С.: Сколько крестьян было ликвидировано.

Т. В.: А сегодня за круглым столом, собравшись семьей, какие разговоры мы ведем вольно или невольно? Мы ведем разговоры, как лучше, что престижнее. Может, мы и не хотим вести этих разговоров, но все же говорим: поступай сюда, здесь больше возможностей найти работу. Пускай, найди работу, но если это твое, если это по духу и по душе твоей, если ты к этому действительно предназначен, потому что служение тоже определяется Богом.

А когда мы все меряем деньгами и будущим статусом, мы сами убираем из-под ног табуретку, после чего начинаем болтаться в воздухе, потому что мы выбрали такое нравственное состояние души наших детей: там больше платят, там ты лучше устроишься. А он должен был пойти, нами направленный, туда, где служение соответствует его талантам. Мы знаем, что дети в семьях врачей идут в медицину, в семьях священников стараются дать духовное образование и т. д. Это не позиция генной сегрегации, а позиция истинно глубинного служения, которое идет из поколения в поколение. Служение накапливает потенциал, глубину, возможность приумножать, и здесь речь не о деньгах.

А мы сегодня смотрим, где нам больше дадут. Не потому, что мы плохи. Можно найти массу объяснений и правильных понятий, но с позиций социума, мира, а не с позиций души. Когда мы в ущерб душе выбираем для ребенка место, где больше платят, мы сами невольно определяем цену нашего ребенка, то есть начинаем расплачиваться его душой за более теплое место под солнцем.

Но всем нужно есть, обучаться и т. д. Все это надо. Но почему ценой души? Почему не ценой призвания, почему не ценой…

Однажды, когда я уже окончила вуз и у меня была нищенская зарплата, мне предложили зарплату почти в два раза больше, но надо было пойти в техническую библиотеку, где нужны знания языков. И мне сказал простой человек, которого я глубоко уважаю: «А где твоя совесть? Ты не знаешь языков, ты окончила совершенно другой вуз, и туда ты поступила не случайно. Почему ты сейчас за деньги готова отступиться от своей самой лучшей работы – педагог, психолог – за деньги? Это недостойно тебя, потому что это не твое призвание. Ты готова предать?» Меня это вразумило, сразу расхотелось идти в техническую библиотеку, где платят за языки, хоть и в два раза больше.

Д. С.: Видите, как надавил умело.

Т. В.: Сильно надавил.

Д. С.: И вы странно отреагировали. Другая бы послала. Вы какой-то старомодный человек, из прошлого века.

Т. В.: Мне хочется, чтобы в семье этот прошлый век преобладал. И все-таки дети должны идти служить по талантам, а не по деньгам, не там, где больше платят.

Д. С.: По склонностям.

Т. В.: Туда, где можно найти себя и выразить в том, что тебе будет близко. Мы знаем, чем заканчивается служение деньгам – к сожалению, продажей души своей. А там еще больше будут платить.

Д. С.: И потом, большие деньги как-то привязывают и понуждают человека им служить.

Т. В.: Да.

Д. С.: Причем самим по себе.

Т. В.: Деньги ради денег – это немощь нашего времени. Можно зарабатывать деньги и служить этим, помогая тому же детскому дому.

Д. С.: Я знаю одного такого человека, по нашим временам очень богатого, который большую часть имения потратил на благотворительную деятельность. Он разорился, не полностью, конечно: нормально питается, дом хороший. Но по сравнению с тем, что было… Он не жалеет, что все потратил, но бывшие сотрудники смотрят на него с сочувствием.

Т. В.: Здоров ли он головой?

Д. С.: Да, и он себя чувствует гораздо свободнее. Я не печалюсь о нем: он столько сделал подлинно хорошего, на десятки других людей хватит.

Т. В.: И все-таки мне хочется подчеркнуть, выделить, что мы, родители, закладываем этот фундамент – «Чему мы служим?».

Д. С.: Конечно, семья.

Т. В.: Семья.

Д. С.: Но мы как семья для этого и созданы Богом. Это нам свойственно, как и всеядность – человек и хищник, и травоядное. Так же и семья – мы все передаем в семье. Но тут есть важный аспект – полная духовная неграмотность. Даже среди интеллигенции. А вроде начитанная публика…

Т. В.: Но горе от ума, мы знаем.

Д. С.: Когда касаешься духовных вопросов, видишь густопсовое невежество, как у Льва Николаевича.

Т. В.: Вспомните апостола Павла – «много учащийся, а в разум истинный войти не могущий». Иногда не просто горе от ума, а знания кричат, орут о глупости человека, порожденной гордыней.

Д. С.: А научить не могут.

Т. В.: Ни убавить, ни прибавить не могут ничего.

Д. С.: Но колоссальное, даже дерзкое желание учить всех и вся – это удивительно.

Т. В.: Что породили… Мы же породили это. Мы позволяем этому быть. И не только позволяем, но еще и декларируем. Два образования, три образования… И гордимся, что бегаем по кругу.

Д. С.: Хотя бы скромность может быть.

Т. В.: Не может. Потому что само социальное положение заставляет человека быть, как ему кажется, выше всех. И сегодня это сплошь и рядом, не потому, что человек плохой, а потому, что немощен духовно. Если духовно не встал на ноги, но социально занял высокую позицию, очень трудно выздороветь, очень трудно прозреть. Это не позиция совершенствования.

Д. С.: У каждого человека есть в душе чувство, что хорошо, а что плохо.

Т. В.: Вы знаете, как священник, как оно быстро затмевается.

Д. С.: Но все равно остается. При затмении солнца мы видим все вокруг луны. Каждый человек, делающий что-то плохое, знает это, будет оправдываться, но чувство, что ты делаешь плохо, все равно есть.