Текст книги "Золотой скорпион"

Глава 43

Павел, Маша и Ильдар даже не представляли, каким глупым было их решение скрыть вчерашнее происшествие от Тимура.

– Как мама? – первым делом спросил Сергей Нестеров, когда Каримов явился в РОВД.

– Нормально, а что?

– Да ничего. Просто я думал, не каждый день на нее нападают маньяки, и с третьего этажа она не раз в неделю прыгает.

– Маньяки? С третьего этажа?!

– Тим…

– Погодите! Что вчера произошло с моей мамой?

– Ты серьезно не знаешь?

– Я дома не ночевал, – соврал Тимур. Он понял, что ему вчера просто соврали.

– Надо ночевать, – проворчал следователь. – На вот, почитай протокол и ее показания.

Пока Тимур читал, его сердце превратилось в рефрижератор и наморозило внутри огромную глыбу льда. К последним строчкам парня била крупная дрожь, и листы прыгали у него в руках.

– Черт возьми! Опять! Что они нас за детей-то малых держат, в самом деле! Она едва не погибла – и будто так и надо. Мужики-то куда смотрели? Взрослые люди! Я тогда сам…

– Не ори, – спокойно сказал Нестеров. – Думаешь, я затем тебе дал эти бумаги почитать, чтоб ты тут поорал? Скажи лучше: ничего необычного в показаниях матери не заметил?

Тимур сердито схватил со стола протокол допроса, который только что в сердцах отшвырнул, и снова уставился в бумагу. Нестеров ждал.

– Даже не знаю… – протянул парень.

– Это я и сам мог сказать. А по делу?

– Вообще – не нормально. Мама – человек не особенно эмоциональный, но очень наблюдательный. С первым понятно, кто угодно испугался бы до смерти, но совсем не увидеть лица нападавшего она все равно не могла.

– Не увидеть или не запомнить?

– Да вот же она говорит: его лица я не видела. И здесь опять: не видела, солнце мешало. Солнце солнцем, но не могла же она вообще ничего не увидеть.

– Вот и меня это зацепило, – кивнул следователь. – Может, у нее зрение плохое?

– Хорошее. Такое впечатление, что она просто не хотела это лицо видеть. В момент стресса ее сознание вот так среагировало. Может быть?

– Может. Вот только почему? Просто от страха?

– Нет, потому, например, что она нападавшего знала, – предположил Тимур.

– Стой, ерунда получается: знала, потому не увидела и не запомнила? Если б знала, сразу назвала бы имя и дело с концом.

Каримов задумался.

– Есть еще вариант: мама может обманывать, чтобы не выдать человека, которого знает, может считать, что сама виновата или сама разберется во всем. Но если это реакция сознания, спровоцированная страхом, то нападавший должен быть очень близким ей человеком.

– Всем привет, – в кабинет ввалился Савченко, большой, мощный, в неизменной кожаной куртке. – Новости есть?

– Да новостей-то по самые уши. Хорошо тебе, ты вчера выходной был, а у нас тут на Тимкину мать напали, – посвятил его Нестеров.

– Где?

– Да все там же. На этом чертовом недострое.

– Блин! Когда?

– Около трех часов дня. На вот, почитай.

Следователь подтолкнул по столу лист с протоколом допроса и следом – с осмотром места происшествия.

Николай потянулся за бумагами боком, чуть скривившись от боли.

– Остеохондроз, зараза. Продуло что ли?

– В такую жару? – удивился Тимур.

– Так в жару особенно опасно. Любой сквозняк – и все, привет.

Он сел за стол и добрых десять минут изучал протоколы.

– Значит, так, – Савченко повертел листы, будто пытался найти в них что-нибудь еще, кроме того, что было написано. – Пиши, пожалуй, рапорт, пусть там установят круглосуточное дежурство. В университете проведем работу, пусть хоть закрываются, а мимо стройки не ходят.

– Не дадут нам туда больше никакое круглосуточное дежурство, давали уже один раз. Надо дать университету предписание, пусть обносят стройку забором и нанимают охрану, – предложил Нестеров.

– Серега, пока этот, заткни уши, Тимур, задрипанный университет найдет средства, силы, людей на забор и охрану, там трупы штабелями будут лежать. Тимур, мать-то как?

– Я только здесь узнал.

– Понятно. А почему вчера маньяка-то не поймали?

– Ничего себе вопросец! – возмутился Нестеров. – Это ты дежурную группу спроси. Мы ж не знаем, сколько времени Рокотова добиралась до университета, сколько она просидела у входа. Все же были на ученом совете, из корпуса мог никто не выходить довольно долго. Разброс по времени может составить целый час. Вызывали кинологов – собака довела только до шоссе. Там преступник либо сел в машину, либо остановил маршрутное такси.

– Надо проверить.

– Вот и проверяй. Подключай ребят. С Рокотовой еще раз побеседуй. Я ж официально не могу оперативникам задания давать. Это должно ваше начальство делать.

– Да ладно, Серега. Пока начальство расчухается…

– Бог даст, дело из района в центр заберут, – мечтательно протянул Нестеров.

– Дело? А все эпизоды по недострою в одно дело объединили? – уточнил оперативник.

– Пока не все. По милиционерам пока внутреннее расследование. И убийство Давыдова тоже особняком. Хотя я думаю, это все из одной кучи. Кстати, сейчас должна сестра Давыдова подойти, сама позвонила и напросилась. Такого по телефону наговорила! Кажется, она совсем не в себе. Посиди, послушай.

– Нет, Сереж, не могу. Мне надо с потерпевшим по делу Михайловского встретиться. Я тебе Тимура оставлю. Он тебе и протокол допроса напечатает, да?

Тимур кивнул.

Сестра Бориса Борисовича Давыдова Татьяна Павловна была женщиной непривлекательной: высокой, полной, с головой, вбитой прямо в широкие плечи без всякой шеи и крупными чертами невыразительного лица. Голос ее был высокий и визгливый с рыдающими интонациями.

– Я знаю, кто убил моего брата! – с порога заявила она.

Нестеров передоложил ей сесть и спросил:

– Кто?

– Это сделала некая молодая девица. Скорее всего, его любовница.

– Понятно. А как ее зовут?

– Откуда мне знать? – изумилась Татьяна Павловна. – Вы милиция, вы и должны узнать.

– Погодите, – потряс головой Нестеров. – Вы же сказали, что вам это известно.

– Я такого не говорила. Я сказала, что это молодая девица. А имя? Имя мне не назвали.

– Кто?

– Да экстрасенс же!

– А-а, – разочарованно протянул следователь. – Татьяна Павловна, это все, что вы хотели рассказать?

– В общем-то, да…

– Понимаете, следствие не может руководствоваться мнением экстрасенса, и я, извините, в такие вещи не верю.

– А я верю! – настаивала дама. – Это хороший экстрасенс, мы с нею давно знакомы и знаете, я слышала рассказы многих людей, кому она помогла.

– Ну, такие истории многие слышали, да только мало кто видел.

– Но я видела нечто еще более потрясающее. Святая Виолетта провела для меня сеанс по восьмому уровню…

Тимур, до сих пор крепившийся, как мог, прыснул со смеху и зажал ладонями рот. Татьяна Павловна кинула на него испепеляющий взгляд.

– Так вот, я видела дух Бориса! И он взял с меня обещание, что я сделаю все, чтобы найти убийцу.

– А почему же ваш брат не назвал вам имя убийцы? – спросил Тимур, изо всех сил напустив на себя серьезный вид. – Можно ж было спросить.

– Нельзя, – отрезала мадам Давыдова и снова посмотрела на парня, как на идиота. – Те экстрасенсы, которые утверждают, что можно пообщаться с душой умершего на равных, – шарлатаны. Можно только вызвать дух, заставить его временно связаться с миром живых и восстановить то, что было с душой на протяжении ее земной жизни. Ну, и выслушать то, что пожелает сказать сам дух.

Следователь Сергей Нестеров смотрел на посетительницу с усталостью и печалью.

– Эх, если б все было так просто. У нас в милиции в каждом райотделе был бы штатный экстрасенс. В любом случае спасибо вам за информацию, будем работать.

Но Татьяна Павловна не спешила уходить.

– У вас ко мне что-то еще?

– Так давайте составим фоторобот.

– Чей?

– Так той самой девицы, которая стояла за спиной у Бориса.

Нестеров нервно сглотнул. Его выручил Тимур:

– Понимаете, – сказал он, склонившись к самому плечу женщины, так порой делал Кузя, говорил: для пущей убедительности. – Сейчас специалист, который может нам помочь составить фоторобот, заболел. Но, как только он поправится, мы вам немедленно позвоним.

Сестра Давыдова сдалась и покинула кабинет.

– Фу-у, – выдохнул следователь, – вот так порой приходится работать. А ведь я обязан составить протокол допроса сестры потерпевшего, раз уж она приперлась. Хотя, это было б действительно здорово, если б можно было спросить покойника, кто его убил.

– Так можно, – пожал плечами Тимур.

– Не пугай меня, ты ж нормальный с виду. Или тоже веришь во всех этих святых Виолетт?

– В святых и в экстрасенсов я не верю, но есть прибор, нейротранслятор, который позволяет сканировать инфосферу и находить души умерших людей. Не то чтобы у них можно было что-нибудь спросить, но зато можно восстановить обрывки информации, образы из их жизни, даже получить некоторые, правда, не контролируемые, сведения.

– Ты читаешь слишком много фантастики, – отрезал Нестеров.

– Нет, просто мой отец пару лет назад удачно перехватил разработку этого уникального прибора и с командой ученых довел ее до ума. Вы же в прошлом году расследовали дело о черных рейдерах, пытавшихся захватить «Дентал-Систем». Думаете, на чем разбогатела компания отца? Именно на внедрении проекта по нейротранслятору. Два разработчика прибора, академик Цацаниди и профессор Клинский уже умерли, а третий, Елабугин, теперь работает у отца в научном центре. Представляете, они сделали моей бабушке операцию по коррекции зрения, теперь она прямо в собственных глазах смотрит телевизор, мысленно переключая каналы, может увеличивать изображение и видит в полной темноте.

Нестеров от удивления открыл рот. Он не верил Тимуру, но с другой стороны… Ведь всем известно, что в новом научном центре Каримова творится что-то странное и важное, не случайно же на его открытие приезжали ученые со всего мира, политики и даже премьер-министр.

– Тимур, а ты можешь попросить отца провести эксперимент и спросить этого Давыдова, кто его убил? – неожиданно для самого себя спросил следователь.

– Попросить-то я могу, – кивнул парень, – только для этого нужен какой-нибудь родственник потерпевшего, который готов на риск.

– Вон, ты этого родственника только что видел. Его сестра сама сказала, что на все готова, чтобы выяснить, кто убил брата.

– Так вы ж в такие вещи не верите? – усмехнулся Тимур.

– Я не верю в экстрасенсов, магию и всякую подобную чушь. А наука – это совсем другое. Тем более, что пока никаких серьезных зацепок у нас нет, если не считать наговора ректора на своего конкурента. Только учти, Тимур, такие эксперименты – дело незаконное, поэтому никому и ничего.

Каримов кивнул.

Глава 44

Ильдар уже раз десять за утро позвонил Маше Рокотовой с вопросами о ее самочувствии. Наконец, она его послала подальше и перестала отвечать на звонки.

Чувствовала она себя, конечно, плохо. От успокоительного до сих пор клонило в сон, голова была тяжелая, а в душе – пусто. Даже стыд, мучивший ее ночью, притупился и как-то выцвел. Ничего удивительного в том, что вчера случилось, не было. Незачем было идти по стройке одной. Шла бы уж тогда по шоссе, а не по тропинке. Крюк, конечно, большой, зато безопасный. Все. Больше никогда. Хватит с нее этих приключений и стрессов. Да и не только с нее, на Павле утром тоже лица не было, он даже к завтраку не притронулся. Хорошо еще, что удалось скрыть все от мальчишек. Тимка бы ее измучил упреками и наставлениями. Но ведь надо и ему запретить бывать возле стройки. Что бы такое ему соврать, чтобы…

Боже, как надоело врать, юлить и изворачиваться. Вот и из затеи с Садовским ничего хорошего не получилось именно потому, что вся его, смешно сказать, избирательная кампания была изначально замешана на обмане. Как, впрочем, и любая другая. Интересно, за что Виктор Николаевич так на нее сорвался вчера? На нее-то за что? Она же предупредила: дело провальное, почти провальное. Чтобы это «почти» превратилось в реальный шанс на победу, нужно было вывернуться наизнанку. Маша, как ей казалось, вывернулась. А Садовский? Что он сделал, чтобы получить этот шанс? Хоть что-нибудь, хоть самую малость он сделал? Черта с два! Он решил, что Рокотова в одиночку вытянет его избирательную кампанию на последних днях.

Но ведь короля делает свита. Садовскому для победы нужны были хоть какие-нибудь соратники, хоть какая-то команда. Когда Маша бралась за работу, она надеялась, что команда есть. Ну, ладно, хотя бы не команда, хотя бы сочувствующие, которых можно перетянуть на свою сторону. Садовский в университете был один. Один, как перст. Любопытно было бы понять, чего он хотел? На что надеялся? И самое главное – зачем она сама-то ввязалась в эту историю?

Глупо. Ильдар поступил умнее. Он понял: выгоднее с самого начала играть на стороне победителей. Рокотова твердо решила позвонить Садовскому и отказать ему в дальнейшей помощи. Но решить было гораздо проще, чем поднять трубку.

А Ильдару чертовски нужно было сосредоточиться. Вот-вот приедут иранцы, нужно показывать им первые результаты, а его голова опять занята только Рокотовой. Конечно, Каримов не верил, что милиция найдет того, кто на нее напал, но хуже того: он не верил, что Маша испугалась этого нападения настолько сильно, чтобы прекратить бывать в университете. Поэтому он мобилизовал свою охрану и отправил трех человек с утра до вечера патрулировать проклятый недострой. Уж его люди – не милиция. Рано или поздно, но они поймают ту сволочь, что посмела угрожать жизни его жены. Ладно, бывшей жены, но матери его ребенка! Ильдар в любом случае считал себя вправе спустить с преступника шкуру лично.

Иловенский опаздывал, а Каримову хотелось переговорить с ним до приезда гостей. Павел обещал вызвать из Москвы свою охрану, чтобы два человека посменно следили за Машей. Глупо, конечно, сам Ильдар не стал бы делать это тайно. В лучшем случае дал бы ей машину с водителем и телохранителя, чтоб постоянно стоял за ее спиной. А еще надежнее – запер бы ее в четырех стенах до тех пор, пока не счел бы возможным выпустить. Пусть сидит, платочки что ли вышивает. Павел – другой человек, слишком уважающий Машины чувства. Слишком потакающий ее сумасбродствам, вот так вернее!

Иловенский приехал за пять минут до появления иранцев.

– Где она? – спросил Ильдар, пожимая компаньону руку.

– Все в порядке, сидит на работе. Состояние у нее, правда, с утра было неважное, почти всю ночь не спала. Не переживай, мои ребята с нее глаз не спустят.

– Ладно, понял. Давай о деле. Сейчас они приедут. Главный – Али Реза Мусави, он говорит мало, в основном слушает, переговоры ведет Сайед Агаджери, он, кстати, неплохо говорит по-русски, учился в Москве. Есть еще Ибрагим Акбар Мехди, это специалист по нефтепереработке. Нужно, чтобы именно он нам поверил.

– Поверил? – удивился Павел. – А разве мы будем говорить неправду?

– Скажем так: полуправду. Нет-нет, я не собираюсь никого обманывать, но я сам ничего не понимаю в этих нефтяных вопросах. Мне остается только полагаться на компетентность моих специалистов, а они говорят, что все карты сразу раскрывать не станут. Я даже не знаю, получится ли у нас такая разработка.

– Да брось, твои доктора наук исследуют подобные вопросы десятки лет. Ты не с той стороны ищешь подвох. Учти, Ильдар, иранцы – очень учтивые люди, они из стремления быть приятными и не обидеть собеседника могут наобещать золотые горы, поэтому все договоренности должны быть только письменными.

– Понял, – улыбнулся Каримов. Он улыбался своей хищной татарской улыбкой уже не Иловенскому, а гостям, шаги которых слышались в приемной.

Обменявшись долгими приветствиями, хозяева и гости с четверть часа пили чай и беседовали о погоде, достопримечательностях города и России вообще, о том, как живется в Ярославле мусульманам. Иранцы только что посетили местную мечеть и остались приятно удивлены и местом ее расположения в самом центре древнего православного города, и количеством прихожан. Большое впечатление произвел на них и нефтеперерабатывающий завод, экскурсию на который Ильдар организовал с помощью Николая Сычева.

Сайед Агаджери поблагодарил Каримова за активную поддержку идеи перепрофилирования университета перспективных технологий в базу подготовки иранских специалистов. Павел взглянул на Ильдара удивленно, тот только пожал плечами. То ли гостей ввело в заблуждение появление владельцев «Дентал-Систем» на ученом совете, то ли в это заблуждение их намеренно ввел Шарип Зареев, выдав обещание невмешательства за гарантию поддержки.

Наконец, все любезности, похвалы и комплименты были рассыпаны, и удалось перейти к делу. Ильдар предложил гостям сразу отправиться в лабораторию, где их приняла группа специалистов во главе с Мирославом Тодоровским.

Ильдар Каримов сам долго не понимал, почему взял на работу Тодоровского. В научных подразделениях его компании в основном работали медики, фармацевты, микро– и наноэлектроники. Были биологи и химики, но совсем иной направленности, нежели Тодоровский. Этому доктору наук первое время достойного его квалификации занятия не было. Может быть, именно из-за него и ухватился Каримов за предложенную иранцами тематику, ведь Тодоровский много лет разрабатывал способы переработки и нейтрализации отходов при поддержке нефтепереработчиков, считал себя востребованным и полезным, добился серьезных результатов. И вдруг – проект закрыли. Не из-за недостатка средств, а просто потому, что давление экологов удалось, наконец, ослабить. Доктор Тодоровский остался без работы и без цели. И запил. В несколько месяцев он потерял все, что у него еще оставалось: репутацию, надежду найти новую работу, жену, которая не выдержала его запоев и подала на развод, друзей и здоровье.

В научный центр к Каримову он пришел устраиваться дворником, но, попав на опытного начальника отдела кадров, вскоре оказался прямо в кабинете Ильдара. Владелец компании выслушал историю падшего доктора и дал ему шанс. Тодоровского спросили, готов ли он на все, чтобы изменить свою жизнь к лучшему, тот согласился и немедленно оказался на операционном столе. Небольшое вмешательство в мозг – и Тодоровского навсегда отвернуло от алкоголя. А справиться с неизбежной послеоперационной депрессией и должен был помочь «иранский проект».

То, что сейчас предлагала группа Мирослава Тодоровского заказчикам, было сложно, но интересно и понятно даже не специалистам, какими считали себя Каримов и Иловенский.

В разложении и обезвреживании нефтеотходов при помощи бактерий не было ничего нового, но увы, этим бактериям для жизни необходим кислород, поэтому «работу» свою они выполняют только на поверхности. Это хорошо для нефтяного пятна в море, но совсем не годится в прудах-отстойниках и резервуарах-хранилищах. Микроскопические биороботы, изобретенные Тодоровским с помощью наноэлектроников научного центра, в кислороде воздуха не нуждались, они добывали его сами, разлагая, вернее, разбирая на составные части алканы нефти. Попутно из элементов, содержащихся в их «рабочей среде» биороботы производили себе подобных и множились до тех пор, пока было, с чем работать. Когда весь объем предоставленных на съедение нефтеотходов превращался в совершенно не горючие и относительно безвредные вещества, биороботы начинали переработку друг друга до полного взаимоуничтожения.

Иранцы оживились, даже не дослушав объяснения Тодоровского. Агаджери быстро говорил что-то Мусави, а тот переспрашивал у Мехди, будто не верил.

Ибрагим Акбар Мехди тут же нашел общий язык с Мирославом Тодоровским: они общались на английском без переводчика, Каримов прислушивался, но не успевал понять все, о чем они говорили, его самого с помощью переводчика расспрашивал о коммерческой стороне проекта Али Реза Мусави. Иловенский английского не знал, он выступал гарантом государственной безопасности и понимал, что ему придется заставить Тодоровского дать об этом разговоре подробнейший отчет, возможно, даже письменный.

Кажется, довольны остались все: иранцы – уровнем предлагаемой им разработки, Ильдар Каримов – размером предложенной оплаты, Тодоровский – признанием и славословиями, которые сегодня услышал. Только Иловенский немного нервничал, ответ на его запрос по этому проекту из Москвы до сих пор не пришел. Вроде никакой государственной тайны в разработке быть не могло в принципе, ведь все начиналось с нуля, но кто ж знает, как одна нефтяная держава посмотрит на работу своих ученых в интересах другой, пусть и не конкурирующей страны.

После научно-коммерческой части визита был предусмотрен деловой обед.

Глава 45

До конца рабочего дня Маша Рокотова не досидела. Что толку торчать в своем кабинете и пугать своим видом коллег, если ни о чем, кроме вчерашнего происшествия думать невозможно? Ей все хотелось вспомнить лицо нападавшего, но вспомнить то, чего не видела, она не могла, поэтому всякий раз представляла разные знакомые ей лица. Ей даже стало казаться, что у нападавшего было лицо Садовского. Конечно, быть этого не могло, преступник был явно моложе и крупнее ректора. Просто тот был следующим, кто оскорбил ее, нападавший – действием, Садовский – словом. Но не менее ужасно и болезненно. И вдруг ей вспомнилось то, чего вчера она не поняла, будто и не услышала: Садовский сказал, что любит ее. Я тебя так любил, вот как он сказал. Боже, какой ужас! Любил? Да если б Маша знала об этом, не стала бы связываться с ним с самого начала. Теперь понятно все бездействие ректора вкупе с упертостью в желании переизбираться. Он просто хотел, чтобы она была с ним рядом. Но только он-то ей не нужен!

Теперь, когда Маша вспомнила эти слова Садовского, ей стало немножко легче. Теперь она уже могла надеяться, что справится и с другими своими проблемами. А с ректором ей пусть поможет справиться Ильдар. Через полчаса она уже подъезжала к коттеджному поселку, где он жил.

Дом у Каримова был ужасный, похожий одновременно на минарет и русский терем, какое-то нагромождение башенок, балкончиков, стрельчатых окон. Тяжеловесный внизу и легкомысленный сверху. Такое было впечатление, что первый и второй этажи проектировании совершенно разные люди, непримиримые антагонисты. Хорош был забор: высоченный и глухой, неприступный, как Великая китайская стена, с видеокамерами, угрожающе склонявшими любопытные головы в сторону пришедшего.

Маша Рокотова приехала на такси, ей не хотелось, чтобы о ее визите сюда знал Иловенский. В крайнем случае, она всегда сможет оправдаться, что приезжала к Вере Травниковой.

– Машка, что ж ты не позвонила, – защебетала Вера, – я ехала с работы, могла тебя захватить. Знаешь, мне Ильдар купил машину… Или, может, я зря…

– Вера, перестань! – отмахнулась Рокотова. – Сколько можно! Знаешь, мне Павел предложение сделал.

– Правда?! Только не говори, что ты решила подумать. Ты, конечно, подруга, не без привета, но не до такой же степени, чтоб такому мужику отказывать.

– Да не собираюсь я ему отказывать. Только вот он надеется, что я в Москву к нему перееду.

– И что?

– Не хочу я в Москву. Лет мне уже много, и все я прожила здесь, у меня в Ярославле родственники, друзья, знакомые. Дети у меня здесь свою собственную жизнь строят. И вдруг я все брошу и сорвусь в город, где, кроме Павла, меня никто не ждет. А как я там работу найду?

– Какую работу? Ну ты даешь! Если ты выйдешь за Иловенского, тебе никогда больше не придется работать, поверь, он обеспечит тебя выше крыши!

– Так разве я из-за денег за него замуж собираюсь? – удивилась Маша.

– А из-за чего?

– Я его люблю…

– Так он же страшненький и толстенький, – широко распахнула голубые глаза Вера.

Кажется, подруга и в самом деле не верила, что Рокотовой может нравиться несимпатичный и угрюмый политик. Но статус, статус! Вот из Травниковой получилась бы замечательная жена публичного человека. Она до тонкостей разбиралась в хитросплетениях субординаций и светских интриг. Много лет работая секретаршей высшего пилотажа, она научилась блестяще организовывать жизнь руководивших ею мужчин. Она и теперь с удовольствием и умением взялась за Каримова. Любимые Машиным бывшим мужем черные свитеры, джемперы и тенниски уступили место белоснежным рубашкам и дорогим, почти драгоценным, костюмам. В его доме сменилась мебель, а на работе он никого теперь не принимал без предварительного согласования визита с референтом, все той же Травниковой. Агрессивный автомобиль «Вольво» был заменен на респектабельный «Порше» вкупе с персональным водителем. Теперь Ильдар правильно питался, посещал нужные встречи, заводил полезные знакомства, занимался спортом дважды в неделю, играл в бридж с вице-губернатором и раз в месяц выезжал на три дня отдохнуть и подлечиться в дорогой местный спа-отель. Рокотова могла поспорить, что через год-два Ильдар не сможет обходиться без Травниковой, отрастит круглый животик и огромное самомнение и переедет в нормальный дом, выстроенный по всем канонам олигархического благосостояния и Вериного представления о семейной жизни.

– Ильдар уже приехал? – спросила Маша, ей не хотелось обсуждать с подругой достоинства и недостатки ее предстоящего замужества.

– Пока нет, он вообще теперь подолгу торчит на работе, но к восьми обещал быть. А ты к нему по какому вопросу?

Рокотовой показалось, что подруга сейчас вытащит ежедневник и предложит ей записаться на прием к господину Каримову на будущую среду.

– Вер, иди ты в баню, я по личному вопросу. Налей лучше чаю.

– Ой, сейчас, только у меня к чаю-то ничего нет. Мне показалось, что Ильдар полнеть начинает, так я его на диету посадила, никаких пирожков-тортиков не покупаю.

– Да наплевать на пирожки.

– Нет, погоди, я сейчас сгоняю в магазин, куплю чего-нибудь.

– Вера, перестань.

Но Травникова уже побежала в холл.

– Нет уж, с кем я еще сладким побалуюсь, как не с тобой? Я сейчас.

Дверь за ней захлопнулась, Маша осталась в доме одна.

Она прошлась по гостиной, полупустой после Вериной мебельной ревизии. Теперь здесь не было уютных глубоких кресел, сидя в которых они с Ильдаром любили поболтать за бутылочкой хорошего вина. Дивана, хм… Того самого дивана тоже не было. Иногда на них накатывала такая тоска друг по другу, что подниматься в спальню – не было сил. Они и засыпали потом на этом диване, обнявшись. Теперь эти воспоминания уже не волновали, а всего лишь грели душу. Впрочем, и вспомнить-то прежнюю обстановку было непросто, сейчас здесь были другие кресла, домашний кинотеатр и круглый столик посреди ковра. Вот и все.

По узкой лестнице Маша поднялась было наверх, но остановилась на площадке и передумала входить в комнаты. Ей не хотелось видеть и знать, как Ильдар с Верой живут. Спят ли вместе, или у каждого – своя комната? Пусть живут, как знают. Она уже не имеет никакого права вмешиваться и расстраивать их отношения. Вера все время пыталась рассказывать об их жизни, о ссорах, мелких стычках и примирениях, но Маша слушала молча, о подробностях не расспрашивала, хотела дать понять, что ее это не интересует.

И сегодня Маша приехала только по делу, только попросить Ильдара помочь ей выйти из игры и объяснить Садовскому причины ее предательства. Она не могла говорить с ректором сама, но и совсем ничего не сказать, тоже казалось невозможным. Это ужасное нападение, то, как она полуголая бежала во двор университета, а Садовский даже не остановился, чтобы помочь ей и выяснить, что случилось, его самоуверенная бездеятельность, его странная и не нужная ей любовь – все это было Маше глубоко противно. Она даже решила, что переведет сына в другой вуз, если в этом выборы выиграет Садовский, а это их общий с Ильдаром сын, вот пусть и поможет.

Она еще немного побродила по гостиной, зашла на кухню и, решив, что подруга вот-вот вернется, поставила чайник. Грустно улыбнулась, ощутив некоторую неловкость. До того, как в доме поселилась Травникова, Рокотова чувствовала здесь себя почти хозяйкой. В кухне тоже все было новым, незнакомым и слишком модным. Интересно, а как теперь выглядит кабинет? Если Вера похозяйничала и там, значит, Ильдар действительно сдался и, может быть, даже влюбился: раньше он не допускал никакого вторжения женщин на эту заповедную территорию, даже домработница вытирала пыль и пылесосила здесь под его надзором. В двери не было замка, но запрет входить туда в отсутствие хозяина был много крепче.

Маша вошла в кабинет и облегченно вздохнула. Все здесь было точно таким же, как раньше: старомодные деревянные панели на стенах, бордовый ковер на полу, на окнах – тяжелые портьеры с кистями, книжный шкаф вдоль самой длинной стены, огромный рабочий стол и возле него высокое кожаное кресло, маленький журнальный столик, такой же тяжеловесный, как его большой брат и похожий на него, как слоненок на слона. Сукно на столе, ковер, портьеры, еще два больших кожаных кресла и диван у противоположной стены – все глубокого бордового цвета. Каримов говорил, что цвет этот бодрит его и помогает сосредоточиться.

Маша подошла к рабочему столу. За исключением массивной канцелярской подставки красного дерева, подаренной ею пару лет назад, и ноутбука, на поверхности была только одна вещь, но зато какая! Удивительная золотая стрекоза размером с мужскую ладонь стояла на тонких лапках, будто бы совсем не касаясь стола. Бордовое сукно отражалось в ее тонких блестящих крыльях, золотом брюшке и крупных фасетчатых глазах, от этого насекомое казалось зловещим, но все равно – прекрасным. Это, конечно, была та самая стрекоза, из-за которой Вера поссорилась с Ильдаром. Он на днях рассказывал об этой ссоре Тимуру, а тот Маше. Вроде бы у старшего Каримова снова возникли подозрения, что Травникова принимает наркотики. Но ничего удивительного, что Вере привиделось, будто золотое насекомое ползло по столу. И дело было не в наркотиках, Маша была уверена, что с этой бедой подруга покончила раз и навсегда еще в прошлом году. Дело было в невероятном впечатлении правдоподобности, которое производила стрекоза. Вера просто увидела игру света в изящных изгибах статуэтки, испугалась и смахнула вещицу со стола. Своим подозрением и необоснованной яростью Ильдар очень обидел Травникову, кажется, они до сих пор не окончательно помирились.

Надо же, какое искусство! Какое наслаждение любоваться этим совершенством! Маше захотелось непременно прикоснуться к удивительной стрекозе. Оглянувшись на дверь, ведь и она боялась, что Ильдар застанет ее здесь, Рокотова провела пальцем по золотой спинке. На мгновение ее ладонь оказалась прямо над кончиком хвоста стрекозы. Маша почувствовала очень болезненный укол и, вскрикнув, отскочила.

Ей вдруг стало дурно: затошнило, закружилась голова, и потемнело в глазах. Маша схватилась рукой за горло, ей не хватало воздуха. Ощупью нашла она кожаный диван и опустилась на него. За дверью послышались шаги. Слава Богу, Вера пришла, надо попросить у нее воды… Дверь открылась, на пороге возник Ильдар.