Текст книги "Запах ночных фиалок. Рассказы и повести"

ТУФЛИ

Были у Катерины туфли. Каблучок небольшой, кожа мягкая, ремешок тоненький – не туфли, а сокровище! Памятные, мамины.

Тэа их мало поносила – особо-то некуда было, да и рано Господь прибрал матушку. Лежали черевички в кованом сундуке в сенях, где материно приданое было сложено, и ждали своего часа.

Когда Катерина заневестилась – ну, семнадцать годков ей стукнуло – достал батя со дна сундука дорогие туфли жены-покойницы и под завистливые взгляды младших сестриц ей протянул:

– Мерь, Катька. Ты старшая, твоё наследство! Будут впору – считай, твои. На свадьбу обуешь, мамкины, чай!

Сердце из груди чуть ярким снегирьком не вылетело, когда, обтерев о передник ладошки, Катерина подошву той туфельки ко следку своему приложила. И – обмерла. Впору!

Не зря тятенька время выжидал – точь-в точь по ноге пришлись большухе материны черевички. Только лежали долго в сундуке без дела – подошва кожаная в двух местах треснула. Вот досада-то. И по улице не пройдёшься, и в церковь не обуешь. Надо к сапожнику снести – подлатает, как надо. На том с батей и порешили. И туфли в сундук сложили – теперь на самый верх. Тогда нечем с мастером было расплатиться, батя сказал, мол, пускай лежат до лучших времён.

Лучшие времена летом пришли, как поспела вишня. Много ягоды уродилось. Чтоб с сапожником разобраться, набрала Катерина полну корзинку вишенья, туфельки мамины заветные в узелок завязала, да и отправилась к сапожнику, за семь вёрст в соседнюю деревню.

А у сапожных дел мастера дочка была на выданье, Катерине ровесница, Лёлькой звали. Хороша была Лёлька – коса толстая ниже пояса, да и дом у сапожника – полная чаша, не то что Катина изёбка.

Женихался в ту пору с Лёлькой Прохор – зажиточный крестьянин с Покровки. Люди поговаривали, дело к свадебке шло. И так случилось, что Прохор-то в аккурат в то же время к Лёльке приехал, как девушка к папеньке ейному пришла. И тоже – с вишеньем.

Когда Катя во двор вошла да про хозяина спросила, Прохор возле амбара свою зазнобу поддожидывал. Стоял картинно возле тына да спелые ягоды из свово лукошка одну за одной в рот кидал. А ядрышки смачно под ноги сплёвывал. Куры с петухом у ног парня на добычу кидались, чтоб доклевать мякоть сладкую, что вокруг ядрышка осталась.

Поздровкалась Катя да в избу зашла. Отдала туфлишки памятные мастеру, ягодой расплатилась да в обратный путь двинулась.

Прошла помене версты – догоняет её Прохор на лошади и подвести предлагает.

Сперва Катерина поскромничала, отказала с поклоном, мол, пешей-то как-то привычнее, да парень настырным оказался, уговорил. Не стала долго препираться, косу на грудь перекинула, села на телегу да до дому доехала.

Так началась история любви деда Прохора и бабушка Катерины.

– Сразу Лёльку побоку! – хитро улыбался дед в усы. И внукам рассказывал, что с той минуты, как глянула на него Катя из-под чёрных бровей очами карими, батхатными, так и утоп он в них. И взял он в жёны девушку бедную, а не сапожникову Лёльку.

И любил Прохор свою Катю всю жизнь.

Но до самой старости, то ли в шутку, то ли всерьёз со внуками такие речи вёл:

– Я вот её люблю, Катерину-то, бабку вашу. Как тогда полюбил вмолодости, босую, так и не разлюбливал, всегда ей говорю, честно, по сию пору. А она мне ни словечка в ответ. Может, разлюбила? Идите-ка, спросите!

Ну, внуки и шли к бабке. И спрашивали, так, как дед говорил. Слово в слово Мол, что ты, деда-то не любишь, что ль?

А бабушка махала рукой. Глядела в дедову сторону, улыбалась, и морщинки вокруг её добрых карих глаз собирались в гармошку.

А старшие внуки, которые историю знакомства не один раз от деда слышали, между собой так толковали: – А ведь окажись прабабкины туфли из сундука в целости и сохранности… не пойди тогда бабуля к сапожнику… не встреться там с дедом нашим – и нас бы на свете не было!

Короче, если бы не туфли…

ЗАПАХ НОЧНЫХ ФИАЛОК

– Всё, больше не могу! Вера решительно бамцнула на «Сохранить», резко откинулась назад, прижалась к спинке компьютерного кресла, потянулась до боли в мышцах. Сняла очки и плотно закрыла глаза. Устала. «В глазах как песком насыпано», – говорила мама, когда уставала от шитья в очках. В детстве Вера не понимала, как это. Теперь знала.

С минуту посидела без движения, опершись лбом на руку. Старый компьютер гудел как пчёлы в улье. Хватит! Заканчивать отчёт не было ни желания, ни возможности – мозг отказывался перерабатывать информацию. Никто и не просил брать работу на дом, сама виновата.

«Выйду-ка на воздух,» – Вера поднялась, боясь передумать, потому что знала себя: ещё минута, и лень будет праздновать победу над желанием пройтись перед сном.

На этот раз получилось, и уже через несколько минут она была во дворе. Время белых ночей, когда и темноты-то нет, так – одни сумерки.

Нарочито медленно, глазея по сторонам, шла она по знакомой с детства улице Ленина. Когда-то давно она называлась Вокзальной. Если идти долго-долго прямо, можно попасть на железнодорожный вокзал. Оттуда выпускница школы №1 уехала покорять город на Неве.

Давно это было. Уехала, как тогда думалось – навсегда. А вот поди ж ты, пришлось вернуться.

В городок детства Вера переехала недавно – тут проще было, как говорила лучшая подруга, «зализывать раны». Позади – шумный развод с мужем и скоропалительная продажа уютной питерской квартиры.

Ну не могла Вера там оставаться. Из каждого угла пахло предательством.

Говорят, беда не приходит одна.

Вскоре после разрыва с мужем не стало мамы.

И Вера вернулась в родной городок, в мамину квартирку, где прошло детство. Сразу нашла работу. Тут же все знакомые! Одноклассница оказалась главбухом в ЖКХ, она и предложила ей, экономисту, поработать бухгалтером по квартплате. И пусть на время декретного, но Вера и рада – иначе можно сойти с ума, если ничего не делать.

Дочь далеко – вышла замуж и уехала с мужем не куда-то там, а за границу, в Норвегию. Одна радость – видеосвязь по вечерам.

Любой дом на улице, по которой ходила в школу, был ей знаком. В каждом жили люди, чьи истории оживали в памяти.

Вот когда-то крашеный коричневой краской, а сейчас – облезлый серый домишко с перекошенными оконцами. Неужели тут ещё живут люди? Сквозь немытые стёкла виден серый тюль.

Когда-то в этом доме жила старуха Серпиха – так её звали, а вообще-то фамилия у неё была Серпова. Старушка в любое время года сидела возле входа на покосившейся табуретке, одетая, как капуста: семь грязных и ветхих одёжек, и все без застёжек.

Рядом с хозяйкой, прицепленная на замызганную шлейку, лежала в пыли когда-то белая болонка, вся в колтунах, годами не чёсанных. Такая же старая и такая же грязная. Вера даже имя собаки вспомнила. «Дезя!» – покрикивала на подругу бабка, натягивая поводок. Серпиха с Дезей были неразлучны. Рассказывали, что у бабки были дети, но они выросли и разъехались, мать не навещали.

В сердце кольнуло. Мама… Мамочка… Как редко я приезжала! Раз в году, на несколько дней отпуска, и – скорее назад, в Питер. Как же – Влад без меня не может…

Наивная! Может, да ещё как! И давно, наверное, мог… Отгоняя мысли о муже – предателе, Вера шла по улице, всматриваясь в окна домов.

А вот в этой кирпичной двухэтажке на втором этаже жила Настя. Не разлей вода подруга с первого класса и свидетельница первой, пронзительной и сладкой, любви. Ромео. Так называли его между собой после кино «Ромео и Джульетта», куда детей до 16 не пускали. Но их с Настей провела после того, как погас свет, её соседка, уборщица из кинотеатра.

Вера остановилась, нашла глазами окно подружкиной комнаты. Безликие пластиковые рамы ничего общего не имели с тем окном, с широкого деревянного подоконника которого они свешивались, далеко сплёвывая косточки от вишни.

Крупную, с кислинкой, вишню приносил с дачи Настин папа, выглядевший, как дедушка. Он всё свободное время проводил на огороде, хвастался, что на грядках «всё колосится». Мама Насти, учительница математики Нина Игоревна, была много моложе мужа. Веру это удивляло.

Однажды, классе в 9, она даже спросила у Насти, почему у родителей такая разница в возрасте. И услышала красивую историю: отец работал директором сельской школы, куда по распределению приехала Ниночка, и он влюбился с первого взгляда. Потом они поженились, переехали сюда, и родилась она, Настя.

Тогда, в юности, история казалась красивой сказкой про любовь с первого взгляда.

Потом «от добрых людей» Вера узнала, что в деревне Иван Петрович бросил жену с тремя дочками мал мала меньше, и женился на молоденькой. На дочек долго выплачивал алименты, поэтому семейный бюджет двух педагогов оставлял желать лучшего…

А сейчас, с позиции женщины, пережившей уход мужа к молодой наглой тёлке (классическое «седина в голову, бес в ребро»), Вера по-другому увидела историю отношений Настиных родителей. Ивана Петровича уже давно нет, Нине Игоревне пришлось несколько лет ухаживать за ним, беспомощным после инсульта. Мама рассказывала, что та до конца несла свой крест. Впрочем, ненадолго пережила своего старого мужа. Сердце…

И мамы не стало после сердечного приступа. Ушла мгновенно, как и хотела, твердя: «Только бы никого не намучить!»

О чём не начни думать, мысли возвращаются к маминой смерти. Такой внезапной и такой – не вовремя. Хотя именно свалившееся на Веру горе заставило принять окончательное решение: развод и девичья фамилия, как говорили они с Настей в юности, когда ругались между собой. Да, теперь она снова Вера Березовская, как в детстве. И снова она тут, в своём городке…

Вера шла по улице дальше, и чувствовала, как клубок воспоминаний, лежащий где-то глубоко в подкорке, продолжает разматываться.

К дому в конце улицы ноги не шли. В том доме жил он, её Ромео. Неудавшаяся любовь.

Вера остановилась и присела на качели. Два столба и доска на цепях. Точно такие же были у её дома в детстве. Она присела на доску, уперлась ногами в ямку, вытоптанную детскими ногами, и, чуть– чуть раскачиваясь – не взад-вперёд, а вправо-влево, прикрыла глаза. Было тихо, только сверчки тянули свои нескончаемые песни и сильно пахли цветы в палисаднике соседнего дома.

Вера любила эти цветы, их по-простому звали ночными фиалками. Невзрачные на вид, они издавали такой тонкий и нежный аромат, что его хотелось вдыхать и вдыхать. Этот запах Вера помнила очень хорошо, но в Питере никогда с ним не встречалась.

Аромат ночных фиалок был прочно связан с их с Ромкой любовью и полуночными гуляниями. Так пахли цветы на улице, когда, провожая друг друга по нескольку раз – то он её до дома, то она его – назад, они останавливались посреди дороги и целовались, целовались, целовались. До распухших губ!

Как получилось, что расстались?

Впервые, может быть, за столько лет, Вера честно призналась себе: она виновата. Только она, а не бедный Ромка. Она проводила, и не дождалась парня из армии. Она уехала поступать в Питер, сдала экзамены, поступила. Сначала часто писали друг другу письма, на редких выходных – встречались, не могли наговориться, ждали каникул.

А потом Ромку призвали в армию. А она… Что она? Большой город, интересные знакомства. А ещё – Влад. Успешный. Красивый. Похожий на актёра Гойко Митича, от которого пищали все знакомые девчонки. Влюбилась по уши. И забыла про Ромку.

Вернее, нет. Не так! Она помнила о его существовании, но придумала себе оправдание, в которое тут же поверила. Мол, у них с Ромкой была просто влюблённость, а вот с Владом – Любовь. Так было проще. Ведь любовь главнее, чем какая-то школьная дружба!

Летом, после 3 курса, когда Ромка ещё служил, Влад сделал предложение. Свадебное платье, фата, всё по-взрослому! А потом родилась дочка, и…

Эх, да что там говорить…

Всякий раз, приезжая в отпуск, Вера, даже не спрашивая, узнавала от мамы о Ромке. Тот вернулся после службы к родителям, выучился в сельхозтехникуме на автомеханика, пошёл работать в автоколонну, даже начальником каким-то стал.

Долго не женился, жил с мамой и отцом в том самом доме в конце улицы Ленина, мимо которого страшно пройти.

Потом, когда их с Владом дочка уже пошла в 1 класс, Ромка женился на девочке из параллельного класса, Ирке Мешковой. Она чем-то была похожа на Веру в юности: худенькая блондинка с серыми глазами. Детей у них не было. «Бог не дал», – говорила мама, жалея Ромку. Он ей всегда нравился. Лет десять и прожили только, и Ира в аварии погибла.

Вспомнив опять о маме, Вера оттолкнулась ногами от земли. Цепи противно заскрипели, и она затормозила качели носком. Не хватало ещё людей перебудить. Вера нагнулась, пальцем стёрла пыль с носика белого кроссовка, и быстрым шагом двинулась дальше. К Ромкиному дому. Решив, что когда-то надо уже перебороть страх встречи с юностью.

«Вот сейчас только дойду до дома, развернусь и пойду спать», – решила Вера, неслышно ступая по вытоптанной дорожке и вглядываясь в сумерки.

Около дома на скамейке сидел, положив ногу на ногу, мужчина. Вера сразу поняла, кто – по звуку сердца, застучавшего так, что рёбрам стало больно. Остановилась и даже, кажется, перестала дышать. Он играл с котёнком. Маленький белый комочек с разбегу набрасывался на ногу и качался на ней, пока не сползал вниз, чтоб вновь броситься на обидчика.

Да. Это он, Ромео. Только волосы с сединой. За столько лет они ни разу не встретились. Она считала себя предательницей, поэтому избегала встреч, а он, понимал, что у Веры – своя жизнь, в которой нет ему места, и не искал возможности встретиться.

Что делать? Идти назад, развернуться?

Пока Вера решала, как поступить, Роман поднял голову, отвлёкся от котёнка и увидел её. Резко встал и пошёл навстречу быстрыми шагами.

Она растерялась и осталась стоять. Три больших шага, и вот они уже друг перед другом. Глаза в глаза. У Веры запершило в носу и пискнуло в горле.

– Ве-руня? Произнесённое со знакомой интонацией имя – так звал её только он – сработало как детонатор.

Слёзы хлынули как из крана, в котором сорвало резьбу. Он протянул руки и обнял её за плечи. Она уткнулась носом в мужское плечо, крепко зажав кулаки между своей и его грудью.

Оба молчали. Она плакала бесшумно, слизывая языком солёные слёзы, и вдыхала его запах, как оказалось, совершенно не забытый. А он тихонько гладил одной рукой Веру по голове, отчего той становилось ещё жальче себя.

И слёзы текли, текли и текли, не переставая.

Одуряюще пахли ночные фиалки. На городок на цыпочках наступала короткая летняя ночь.

ТРИ ЕЁ ЖИЗНИ

В этот маленький финский городок я приехала по приглашению давней подружки, которая вышла замуж за финна. В первый же день, во время нашей вылазки в парк у озера, ей позвонили с работы, и Ленка улетела, обещав вернуться через час, не позже. Мне же было приказано гулять и любоваться красотой, не отходя, впрочем, далеко от кафешки, где застиг её звонок начальницы, пренебрегшей отпуском сотрудницы.

Я медленно доедала мороженое и глазела по сторонам, прикидывая, куда направить стопы на час, а то и больше.

Моё внимание привлекла красивая пожилая дама в шляпке. Она сидела на скамейке в тени дерева, выпрямив спинку, и читала книжку, которую держала перед собой на вытянутой руке. Подумалось, что такую осанку, наверное, и называют царственной. Я продолжала рассматривать заинтересовавшую меня особу. Женщина не была полной, но не выглядела и худой. На ней был светлый льняной сарафан. Аккуратная, но кокетливая шляпка хорошо смотрелась на тёмных, наверное, крашеных, волосах. На ногах – белые босоножки. Образ завершали очки а ля Эвелина Хромченко. Возраст дамы на глаз определить было трудно, но точно, за пятьдесят. Но то, что она хорошо выглядела для своих лет – очевидно.

Мне вдруг захотелось узнать, что за книгу читает эта пожилая финка. Я расплатилась и пошла по красивой дорожке мимо скамьи.

С обложки на меня, подмигивая сквозь пенсне, смотрел… Антон Палыч! А слово «Рассказы», написанное по-русски, не оставляло сомнений в том, что передо мной – соотечественница.

Я, видимо, несколько секунд стояла перед нею, как столб, потому что дама обратилась ко мне: «Вы, я вижу, русская? Садитесь. Давайте знакомиться!» Она закрыла книжку, сняла очки, положила их в изящный очечник и подарила мне такую искреннюю, располагающую к общению улыбку, что мой рот сам растянулся до ушей в ответ.

– Да. Я из Питера. Приехала к подруге, а её срочно вызвали на работу, – словно оправдываясь, начала я, – меня Кристина зовут. А вас?

– Мария. – А… по отчеству? – спросила я и почувствовала, что краснею– вопросом подчеркнула разницу в возрасте.

– Просто Мария. Здесь, в этой моей жизни, по отчеству не принято называть.

– В этой? А… была ещё та? – видимо, в моём голосе она уловила нотку удивления, и, кивнув, сразу ответила: – Была. Даже две. Сейчас у меня третья жизнь.

Моя собеседница снова улыбнулась, но на этот раз как-то грустно. «Улыбкой Джоконды», – возликовало во мне мне моё высшее гуманитарное.

– Нет, не думайте, я не сумасшедшая. Это я так… метафорически. Хотите, расскажу? Пока ваша подруга справляется с делами, я расскажу про… жизнь. Иногда это полезно. Тем более в моём возрасте. И не всегда близким расскажешь то, что доверишь случайному знакомому. Слышали ведь о синдроме случайного попутчика?

Я кивнула. И поняла, что уже хочу стать этим самым случайным попутчиком, перед которым приоткроется занавес наверняка интересного спектакля одного актёра.

– А… сколько вам лет? – спросила я, и опять подумала, что поступаю невежливо.

– Не смущайтесь, девочка. Нормальный вопрос. Мне …достаточно много лет.

Но когда-то мне было восемнадцать. И звали меня тогда Марусей.

– Представьте себе… Хотя вы молоды. Ладно, так. Конец 60-х. Прошлый век. Мы живём в Казахстане. Целиноградская область, колхоз. Нас шестеро: отец и мама, которые со мной, маленькой, приехали поднимать целину, и трое моих сестрёнок. Они родились уже здесь.

Я заканчиваю школу, а мой мальчик, Виль, уходит в армию. Всю последнюю ночь мы с ним проводим в стогу сена, считая звёзды и клянясь друг другу в вечной любви.

А потом… Он служит, а я живу в его семье как невестка. Но моя родная семья меняет место жительства. На семейном совете решено вернуться на родину мамы. Но… они не согласны, чтобы я с будущим ребенком оставалась жить у родителей Виля. У меня же нет законного звания жены. «Нужны будете – отслужит и заберет, чтобы все, как у людей!» – сказала моя мама, как отрезала.

И мы уехали в Россию. Но жизнь внесла свои коррективы. За два года, пока Виль – отец моего старшего сына – служил, его семья уехала на ПМЖ в Германию.

Он не приехал за мной. Он так и не увидел своего сына, хотя отчество у Толи сначала было Вильгельмович, пока мой муж, Леонид, его не усыновил. Я ему давно всё простила. Теперь уже того мальчика в живых нет, он умер в один год с моим мужем. Но это было уже во второй жизни.

– Мой муж звал меня Машей. Наивная девочка Маруся осталась в прошлом. В мамин родной городок я приехала молодой мамой, с черноглазым сыном на руках. И там судьба свела меня с будущим супругом. В первый же день его возвращения из армии…

Мария помолчала, поправила шляпку и провела пальцами по лбу.

– Знаете, Кристина… Вот сейчас дошло до меня. Одного – проводила, а другого – встретила… Он рано утром шел к сестре, а я спешила на утреннюю смену на трикотажную фабрику. Была ранняя осень. Рябины уже начинали краснеть, такие были красивые. И я была в ярком оранжевом берете.

Потом он меня по этому берету вспомнил. И я призналась, что тогда тоже обратила внимание на солдатика на пустынной улице.

С большой теплотой вспоминаю свою свекровь. С годами только поняла, насколько непросто ей было принять в невестки приезжую, да ещё с ребенком.

43 года жизни с Леонидом пронеслись – прошумели как весенние воды, быстро-быстро. И как оказалось, счастливо. Было и хорошее, и плохое, но меня оберегала его любовь. Я это ясно поняла тогда, когда лишилась её.

Трое сынов у нас. Толя – старший. И ещё двоих я ему родила, Николая и Антона. Причём Тошу поздновато, мне уже 39 было, когда забеременела. А родила в сорок.

Это к Тоше, младшенькому, я переехала после смерти мужа. Знаете, ушел только один человек, но кардинально поменялась жизнь всей семьи. Не смогла я остаться в пустом без него доме.

Последней каплей стала Муха. У нас жила той-терьерша, знаете, такая, на тоненьких ножках? Умные глазки-бусинки, понимала всё! Наша с Лёней любимица…

Я поняла, что будет дальше, и решила помочь замолчавшей собеседнице: -Она… ушла на радугу? Ну… умерла?

– Да. В последний день года. Того же, когда не стало Леонида.

– Вы ещё не устали меня слушать?

– Нет, что Вы, нет… Продолжайте, пожалуйста, я вас прошу!

Поймала себя на мысли, что не хочу сейчас Ленкиного возвращения. Ну пусть она не приходит раньше, чем упадёт занавес этого захватывающего моноспектакля! Мой посыл во Вселенную был принят. Мария продолжила рассказ о теперешней её жизни.