Текст книги "Запах ночных фиалок. Рассказы и повести"

СИНДРОМ ПОХВАЛЕННЫХ КОЛГОТОК

Я замёрзла. У меня, как у героя Мягкова из «Иронии судьбы», ботиночки на тонкой подошве. Я сильно хотела в туалет, под плед и горячего чаю с карельским бальзамом. Именно в таком порядке.

Но я не могла вот так – взять и уйти. Бросить её посреди улицы. Она за меня держалась, как утопающий за соломинку.

В прямом смысле.

Вцепилась в мой рукав в начале разговора, чтобы привлечь внимание, да так его и не отпустила. Как сейчас вижу – маленькая цепкая рука в белой шерстяной варежке. Между зачёсом и началом рукава видавшей виды шубки – покрасневшая полоска голой руки. Я хорошо рассмотрела детали, потому что в глаза смотреть не могла..

Помните – настоящие шерстяные варежки, если их бросить сушиться на горячую батарею, превращаются в узкие «валенки»? Вот такой, скукоженной и вылинявшей, выглядела Ирина, моя старая знакомая.

Оказывается, на днях она осталась одна. Ну, как одна… С дочкой Маришкой. А муж – обожаемый Павлушка – ушёл жить к другой женщине.

Особенная манера разговора – сплошь и рядом слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами – это единственное, что бесило меня в ней. Она и себя называла не иначе как Иришкой.

А так была Ирина доброй, работящей и вроде неглупой женщиной.

Я постаралась спрятать в недра обмотанного вокруг шеи снуда лицо, оставив на виду только глаза, и стала тихонько обдувать горячим воздухом замёрзший кончик носа. Не забывала при этом кивать, мол, слушаю и понимаю, ага-ага-ага…

– Павлушка, он же у меня болезненный, гастрит у него. Я ему всё свеженькое: яички домашние, молочко, творожок, сметанку – всё деревенское, картошечку только с рынка, мяско -только курочку, чтоб ни жиринки. Как придёт, всё горяченькое. Утром чаёк целебный в термосе настою, к вечеру – кефирчик приготовлю. А она? Разве будет она, как я…

Тут меня понесло.

– Ирин! Ты сейчас про кого?

– Как про кого? Про Павлушку.

– Так он же не сын твой?!

– Какой сын? Муж он мой. Быыыывший…

И – смотрю, у собеседницы моей губа задрожала мелко-мелко, как у кролика, который к морковке подбирается. Были у деда моего такие в детстве, насмотрелась.

– А ты не думала, что ты его своей опекой так задолбала, что он спал и видел, как от тебя сбежать?

– Ну кто ж от хорошего-то бегает? Это сглазили нас. Сама виновата. Не стоило на каждом углу говорить, какой у меня Павлушка золотой, как у нас всё хорошо! Это как с колготками… Я вот как… не скажу, а подумаю, мол, колготки хорошие попались: давно ношу, а ни одной затяжки нет – так сразу или порву, или петля побежит. Так и тут.

Перед новым годом гуляли в кафе, типа корпоративчика, праздник часика на три, я потом к Маришке, домой скорей. А он у себя там, праздновал, в своей шарашкиной конторе. Я-то на новой работе – от коллектива оторваться не могу. В один день получилось, гуляли. Ну, я про Павлушку-то девулькам своим и рассказала. И как зарплату всю отдаёт, и с работы сразу домой, и как тихо-мирно перед телеком мы с ним кино вместе глядим. Всё. Сглазила. Как в соль села. Не зря говорят – чем похвалишься – без того и останешься!

После праздника этого – как подменили Павлушку. Сперва задерживаться стал, типа на выезды, за дополнительную оплату. Потом – смотрю, глаза прячет, как поздно придёт. Поняла я это так, что не заплатят ему за эти вечерние выходы, утешать стала, мол, не жили богато, не стоит и начинать.

А он как разозлится. Не даёт даже приласкать, руки скидывает. Как закричит, мол, не в деньгах дело! Я ему тихонько, мол, а в чём, Павлушка? А он аж с визгом: «Не называй меня больше никогда этим дебильным именем! Павел я, поняла? Павел!» И – на улицу. И дверью так хлопнул, что ключница из стенки на пол шмякнулась.

И ночевать не пришёл. А я всю ночь не спала, думала, у мамы он, бедный, ночевать остался. Первый раз такое. И к утру не пришёл. Я на работу к нему прибежала – он там. Злой, как чёрт. Говорить не стал, сказал, мол, дома поговорим.

Он тогда уже к ней пошёл ночевать, я думаю. Она молодая ещё, и готовить-то, думаю, не умеет. Пропадёт Павлушка мой. Гастрит сразу обострится. А ему же надо…

И опять всё с начала. Про яички. Про творожок.

Ну, тут уж я не стерпела. Поняла —не убегу сейчас – точно оконфузиться придётся посреди улицы.

Решительно вырвала рукав из её ручонки и, глядя прямо в глаза, спросила:

– Ирин! Ты в чай сколько ложек сахара кладёшь?

– Павлушке? Или Маришке? – собеседница моя даже опешила, – при чём тут чай?

– Не важно. Хоть себе.

– Себе – две. А им – по три ложечки. Повкуснее чтоб.

– Ир, а вот если в чашку твою кто-нибудь 10…нет, 15 ложек забабахает, вкусный будет чай?

– Ну… нет… Приторный. Не чай это уже, – раздумчиво бормотала моя тоже замёрзшая напрочь собеседница.

– Так и муж твой. Приторно ему от твоих кашек и яичек. Нестерпимо. Ну не смог он твою супер заботу переносить. Поперёк горла она встала, как кость рыбная. Подавился. Мужиком побыть захотелось! Сколько ему лет?

– 39. Почти 40.

– Вот. А ты ему кефирчик перед сном. Носочки глаженые. Мужиком ему быть охота. А не сыночкой. Залюбила ты Павлушку своего, вот и – сбежал!

– Так… ты думаешь, Танюшка… вернётся он ко мне? К нам с Маришкой?

– Думаю, да. Такие к дому привыкают. Как коты.

И я, махнув рукой на прощание, посеменила мелкими шажками в сторону дома. А она – в свою сторону. К Маришке.

Я бежала и думала: бывают же такие мамоподобные жёны, которых хлебом не корми, дай за мужиком, как за больным или ребёнком, поухаживать. Занянькают до упора. Ещё и оправдание себе находят!

Это ж надо додуматься: не виноватая она! Это синдром похваленных колготок сработал. И смех, и грех.

ТОНИНО СЧАСТЬЕ

– Баю-баю– баюшки, спите, мои заюшкииии…

Я качала коляску, в которой спал малыш. Ну, как качала? Покачивала. Чтоб не проснулся. Улыбка и доброжелательный тон сыграли свою роль – доверила женщина мне коляску с дорогим содержимым. А сама мама мальчика – ну, думаю, что мальчика, коляска-то синяя – в аптеку зашла. Поднялась по крылечкам, всё на ребёнка взглядывая. На вид – ближе к сорока, а по поведению – как будто первый у неё. У меня глаз намётан – мамочек молодых знакомых много, да и у дочки двое деток.

Я оказалась в нужное время в нужном месте: гуляла в парке вечерком, выхаживала нужное количество шагов. По-другому нельзя на моей сидячей работе. Гиподинамия – смерть. Эти слова принадлежат главному философу моей жизни – мамочке. Она по 3 км каждый день при любой погоде наматывает на ножной спидометр, а я, как-никак, моложе мамы на 20 с хвостиком. Стараюсь соответствовать.

Иду я, значит, от скверика к парку, и у крылечек центральной аптеки вижу растерянную мамочку. Вроде бы ей и ребёнка из коляски доставать жаль – проснётся. Но и бросать коляску с пассажиром без присмотра – плохая затея. А вдруг что? А тут я. Ну, и сразу понимаю, в чём дело.

Подхожу с улыбкой и говорю:

– Помощь принимаете? А давайте я пока вашего малыша посторожу? Опыт качания есть – дважды бабушка. Могу фото показать.

Не прошло и пяти минут – мы с малым вдоль аптеки туда-обратно раз пять проехали – мамочка летит, волосы из-под шапочки выбились.

– Ой, а вы от крылечка отошли? Я выскакиваю – нет коляски! Сердце чуть не остановилось!

– Ну что вы, разве можно так переживать? Просто мои сразу просыпались, если на месте стоять, вот мы и прокатились чуть. Как, кстати, зовут наследника? Мальчик же?

Мамочка, убедившись, что спит ее сокровище, тихонько засмеялась и сразу посветлела лицом:

– Мальчик. Сыночка. Кровиночка моя. Тёмушка. И так это было сказано нежно, с такой любовью, что мне захотелось расспросить побольше про Тёмушку.

– А вы куда сейчас? Можно вас проводить? Я всё равно гуляю, заодно и познакомимся. Вы, смотрю, не местная?

Те, кто меня знает, сейчас улыбаются. Потому что мне с незнакомым человеком заговорить – легче лёгкого.

Так мы познакомились с Тёмушкиной мамой. Её звали Тоня. Антонина. И действительно, в наш городок Тоня приехала совсем недавно. Мы пошли по тротуару в сторону Первомайской, и новая знакомая разговорилась. – К примеру, ждёшь принца на белом коне с 16 лет, а он долго скачет. Целых 20 лет. И не доскачет никак. В итоге – тебе 36, а о принце никаких вестей. А всем вокруг так интересно, и каждая вторая, если не первая, при встрече обязательно спросит, не вышла ли замуж. И пожалеет. И совет даст, чтоб не перебирала, то-годы же…

У меня так было. Я к тому времени уже похоронила маму, папа рано у нас умер, и жила одна в родительской двухкомнатной квартире. Город называть не буду, просто скажу – большой. Побольше вашего Пскова. С работы – домой, в выходные – зависело от времени года: или за город, в лес, или в приют собачий, волонтёрить. Люблю собак, у нас с мамой были собаки. Но домой новую не брала – терять родную душу – нестерпимо тяжело, двое уже на радуге из моих питомцев.

Книжки читала, вязала. Носочки, пинетки – соседка в детской больнице работала, она с радостью забирала их для деток из детдома, часто там у них лежали такие, брошенки. Я тоже иногда подумывала – может, усыновить, но не знала, дадут ли одинокой. Конкретно не выясняла. Ждала чего-то. Да и, что греха таить, на чудо надеялась.

Поставила планку: до 38 если ничего в жизни не изменится – вплотную вопрос про приёмную семью изучать начну.

Дети мои были – цветы, ими все подоконники заставлены. У каждого своё имя, у каждого – свой характер. Я с ними разговаривала, когда поливала. С окна на окно переносила, к солнышку поворачивала. А они мне в ответ цветы выпускали красоты неописуемой и листочки, как ладошки, протягивали утром – поздороваться. А вот с людьми я как-то не очень, общий язык находить не всегда получалось. Хоть и работала в областной библиотеке. Не на выдаче, а в архивном отделе. Несовременной на работе считали. «Тургеневской девушкой». Что в этом плохого? Тургеневская девушка не пьёт, не курит, в ночные клубы размалёванная по выходным не шастает.

И тут мамина старшая двоюродная сестра ломает руку. Она тут у вас всю жизнь живёт. А дядя Семён, муж её, после инсульта не поднялся, лежачий. Деток им Бог не дал, одинокие совсем, одна я из близких родственников. Сюда, к тёте Ксане, я в детстве всегда приезжала на каникулы, по два месяца летом жила, нравилось мне тут, тихо и спокойно.

Звонит мне тётя Ксана и плачет:

– Выручи, Тонечка, деточка, с одной рукой мне никак: ни деда не подниму, ни дров не наношу, ни воды, ни поесть не сготовлю. Хоть месяцок побудь у нас, подсоби, возьми отпуск, я всё тебе оплачу, у нас пенсии позволяют.

Я сразу решила, что поеду. Только деток пристрою. Цветы по соседкам разнесла, поливать как, рассказала. Заявление по семейным обстоятельствам директриса приняла, и я билет на поезд заказала. С собой вещей много не брала, так, рюкзак за спину, да сумку с гостинцами.

Люблю я ваш городок, звоны колокольные рано утром да поздно вечером. Домик тёти недалеко от монастыря, всё слышно. Приехала как раз месяца за два до дня рождения, в конце января. В марте 38 должно было стукнуть. Так и решила – помогу тёте Ксане, и поиском ребёночка займусь. И вот – нашла. Видите, какой хорошенький?

В это время малыш уже открыл глазки и смотрел на меня, незнакомую тётку, настороженно. Но вот он перевёл глаза на мамино лицо и маленький беззубый ротик расцвёл самой очаровательной улыбкой.

– А где нашли-то? – я уже готова была услышать историю усыновления, но смех новой моей знакомой зазвенел серебряным колокольчиком.

– Так прямо в огороде у тёти Ксаны. Не в капусте, врать не буду. Вернее, сперва папу его нашла, а потом уже и сыночек у нас появился.

На мой недоумённый взгляд последовало быстрое объяснение, потому как – раз ребёнок проснулся, тут уже домой пора – об этом каждая мама и бабушка в курсе.

– Поленница у нас обвалилась на второй день, как приехала. Ну, и уплыли дрова в соседский огород. Вместе с заборчиком. Ветхий он, гнилой, дядя Семён-то давно уже не в силах был. Я вышла за дровами, набирать начала, а они и посыпались. Я испугалась, закричала. И вышел сосед, вернее, сын соседей, Артём. Помог дрова собрать, да пообещал забор подремонтировать.

Так и познакомились. Можно сказать, во второй раз. Мы в детстве-то были знакомы, но с тех пор сколько воды утекло? Ему – 39, мне 38. Оба – не в браке, оба – не от мира сего: книжки читаем, водку не пьём. Про Артёма соседи говорили, мол, пропадает такой парень почём зря. Ну, вот, я и не дала ему пропасть.

Правда, белого коня у Тёмы-старшего не было, ну так ведь нам по этим улицам и на «Ладе» неплохо ездить! Не поверите – с первого дня, как он в гости на чай пришёл да в глаза своими серыми глазами глянул, я поняла: будет у меня сын. Артём Артёмыч. И – не ошиблась! Правда, сыночек?

Спасибо вам, что проводили. Знаете, я вам свою историю рассказала – как заново всё пережила.

Мы пришли, вон наш домик – за новым забором. Тёма расстарался, сам доски шкурил, забор строил, а я, как Том Сойер, потом доски красила.

Помните пословицу: не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот и у меня так вышло! Не сломай тогда тётя Ксана руку – не качать ей внука. Знаете, как она помолодела? Не поверите, с утра на рынок за козьим молоком бегает! Это сейчас приболела, вот, мы с Тёмушкой ей за лекарством ходили. И дедушка Семён у нас улыбаться стал, появился смысл в жизни, помирать неохота. Сыночек сам маленький, а сколько радости принёс. И ещё принесёт.

Пойдём мы. Папа с работы скоро придёт, пойдём ужин разогревать. И Тоня, помахав мне рукой, открыла калитку и быстро покатила во двор коляску со своим счастьем.

НОЧНОЙ ВИЗИТ

Он приходит ночью, в полнолуние. Через окно, по тонкой лунной дорожке. На цыпочках подходит к кровати и замирает рядом, сдерживая дыхание.

Во взгляде плещется девятый вал безусловной, всеобъемлющей любви. Как таблицу умножения, он помнит все её родинки, особенно кофейное зёрнышко под левой скулой, которое так вкусно шевелить языком. Рука тянется к холмику плеча. Хочет прикоснуться. Но он, словно обжёгшись, тут же отдёргивает её.

– Нельзя! Нельзя, чтоб она проснулась. Рано…