Текст книги "Запах ночных фиалок. Рассказы и повести"

ПРО ПРЕДАТЕЛЬСТВО И СОЛЁНЫЕ ОГУРЦЫ

Лера смотрела вслед уходящему поезду и тихонько выла. Хотелось материться, орать, топать ногами, но это не поможет! Неужели всё коту под хвост? Досрочно сданная сессия, дорогущий новогодний прикид по фен-шую, продуманное меню для новогоднего стола, полная сумка продуктов? Опоздать на поезд, когда едешь на первое свидание в Питер к парню в новогоднюю ночь – это не каждому дано, только избранным. Чёрт-чёрт-чёрт!

А всё бабушка!

– Лерочка, без домашних огурчиков – оливье не оливье! Путь к сердцу мужчины лежит через желудок! – приговаривала бабуля, перекладывая из трехлитровой банки в литровую маленькие хрусткие огурчики, аппетитно пахнущие чесноком.

Потом крышку искала. Перекладывала в сумке продуктовый набор, который должен был украсить стол нового внучкиного знакомого, с которым две недели как познакомилась по Интернету любимая внучка. Вот где время и ушло!

Но Лера не из тех, кто сдаётся при первой неудаче. Через 20 минут девушка уже сидела на заднем сиденье бла-бла-кара. Водитель, молодой парень, ехал из Пскова в Питер встречать Новый год и искал попутчиков. Только выкинул объявление, Лера тут же его отследила. Спереди устроилась пожилая дама, а на сиденье рядом с Лерой вскоре шлёпнулся парень в лёгкой куртке. Без шапки. Коротко стриженный. С тощей спортивной сумкой, которую он небрежно ткнул под ноги, к Лериной пухлой, под завязку нагруженной продуктами. Оба тут же сунули наушники в уши и закрыли глаза.

Лера представляла, как её встретит Гоша, гадала, с цветами или без. Адреса нового знакомого она не знала, сказал, что будет ждать на Московском проспекте под памятником Ленину и отведёт в уютное гнёздышко.

А Виктор, Лерин сосед, слушал любимую группу «Король и шут» и думал, как будет встречать первый новый год без мамы. Прошлый новый год пришлось встретить в казарме: заваленная из-за любви сессия обернулась отчислением и последним, под ёлочку, набором в армию. Служил в Пскове, в ВДВ. Весной приезжал домой, причина страшная – маму хоронить. Ковид наложился на старые болячки, и – не выкарабкалась. В кармашке сумки – ключ от квартиры, надо в наследство вступать, соседка звонила. Один он теперь. У девушки, из-за которой загремел в армейку, уже муж и карапуз в коляске.

Вдруг Лерины мысли прервало пиликанье. Прилетела от Гоши смска: «Не приезжай, я помирился со своей девушкой, встречаю НГ с ней.»

– Что? – Лера на миг перестала дышать. В глазах потемнело. Прочитала ещё раз. И ещё. Потом со всей дури стала пинать ногой ни в чём не повинную сумку.

Попробовала набрать номер предателя – телефон выключен.

Паренёк рядом повёл носом: по салону поплыл вкусный чесночный запах. Видно, с банки с огурцами от удара слетела крышка.

– Огурчики? С чесночком! Я о них год в армии мечтал! – не сдержался, вдохнув полной грудью неожиданный аромат, шёпотом сказал Лерин спутник.

Мысли в Лериной голове метались, как атомы в опыте про броуновское движение.

– Так ты из армии, что ли, едешь?

– Ага, дембель. Я тут служил, а в Питере живу. С мамой. Жил. Умерла мама, пока служил. Теперь вот не знаю, как Новый год встречать, – Витьке почему-то захотелось поделиться сокровенным с незнакомой девчонкой.

– Слушай… – Лера тщательно подбирала слова, – а …это… можно я его с тобой встречу? У меня вон – полная сумка еды! А у тебя квартира. Приедем сейчас, встретим Новый год, и разбежимся. Я утром домой уеду. Меня, понимаешь, парень бросил! Только что! Гад! – и слезы сами потекли.

– Да ты что? А меня девушка. Тоже. Только не сейчас. Сразу, как я в армию ушёл. А про Новый год – давай. хорошая идея! Тем более у тебя вон какие огурчики! На всю машину пахнут! – Витька улыбнулся и протянул Лере руку.

– Меня Виктор зовут!

– Лера.

– Скоро Московский, вы тут будете выходить, девушка? – водитель развернулся к Лере.

– Мы тут выйдем, ага!

– Витька, как мужчина, взял инициативу в свои руки, и Лере это понравилось. В конце концов Гошу этого она никогда в жизни не видела. А Витя – вот он, рядом. И вроде парень надёжный. Тем более, любит солёные огурцы…

ДЕДУШКА ДЛЯ СЫНА

– Ну, пойдёшь к деду? Мужчина у входной двери присел на корточки, развёл в сторону руки и призывно пошевелил пальцами. Димарик за минуту до этого прятался от незнакомца за маминой ногой, а сейчас уверенно потопал вперёд. И бесстрашно пошёл на руки к человеку, которого видел впервые.

Поведение сына удивило Инну. Малыш обычно настороженно относился к чужим людям, а тут сразу, по первому зову… Хотя… чему удивляться? Это же дед его. Родной человек. Зов крови – как пишут в умных книжках. В носу запершило, но Инна справилась.

– Проходите! Что ж мы так, в прихожей? – сказала она тихо и пошла в сторону кухни. Свой голос Инна не узнала, он был сухим и бесцветным.

Волнения не скроешь. Если сын сразу и безусловно принял деда, то ей ещё предстояло привыкнуть к живому отцу рядом.

Мужчина, не спуская ребёнка с рук, быстро снял светлые кроссовки и последовал за ней.

Пока она ставила чайник, доставала заварку, искала в холодильнике варенье, взгляд снова и снова возвращался к расположившимся на уютном кухонном диванчике мужчинам, пожилому и маленькому. Дед посадил внука на колени лицом к себе и, отрывая пятки от пола, подбрасывал его вверх со словами: «Хоп-хоп-хоп! На лошадке! Хоп-хоп!»

Малыш крепко вцепился в большие пальцы деда и довольно хохотал, откидываясь назад. А тот продолжал игру и улыбался открытой и доброй улыбкой.

Настоящая идиллия. То, чего никогда не было в Инкином детстве и о чём она всегда мечтала. Не признаваясь никому, даже себе.

Папа. Отец, которого она сама себе подарила на день рождения.

Оказывается, права Книга книг: «Всему своё время!»

Инка с детства знала, что она – нагулянная. Так говорили соседки. Это непонятное слово означало что-то плохое, отличало её от других детей. Поэтому когда в детском доме их, девчонок, не отпускали воспитатели по вечерам гулять в город, она понимала, почему. Если девчонка гуляет, она может нагулять ребёнка.

Так получилось у её девятнадцатилетней родительницы. Как-то осенью на танцах она познакомилась с солдатиком, а через 9 месяцев родилась она, Инка. Сколько себя помнила, Инка жила с мамой. Про отца не спрашивала, но знала, что он козёл и всю жизнь по тюрьмам, по ссылкам.

Пьяненькая мамка любила грузить Инку историей, как она разыскала-таки подлеца, не зная фамилии, и приехала в папкину деревню с нею, полугодовалой, на руках, и как этот козёл отказался от дочери, потому что уже обрюхатил ещё одну и как раз собирался на ней жениться.

История была страшной и Инке не нравилась. Она знала её наизусть и старалась не слушать, как отец поставил под сомнение своё отцовство и выставил свалившуюся, как снег на голову, подружку с дитём на улицу. Мамка тогда уехала и вычеркнула Валерку из своей жизни. Гордая! А потом мстила коварному изменщику с разными мужиками.

Сколько их было, этих самых «папок», и не сосчитать. Они приходили всегда с бутылкой. И каждый почему-то старался погладить Инку по голове, прежде чем мамка отправляла её прогуляться перед сном.

До пятого класса, пока девочка не попала в детдом, они колесили по всей области, жили в каких-то домах– хибарах, на квартирах, в которых никогда не было порядка и пахло затхлостью, застарелой грязью и куревом. Запах перегара и дешёвых папирос – самые ненавистные запахи её детства – не стёрлись из памяти до сих пор.

Когда в 8 классе на географии учительница рассказывала про перекати-поле, Инка поняла, что мамка-то её и есть оно самое – горький символ бесприютности и запустения, отчаянно цепляющийся за жизнь.

В этих случайных домах Инка всегда пыталась навести порядок. Это была её жизнь, и другой она не знала. Она остервенело отмывала заплёванные полы и представляла себя Золушкой, которая когда —то точно попадёт на бал и встретит прекрасного принца. И забудет эти временные приюты как страшный сон.

Если бы к тому первому сентября мамка проспалась и отправила дочку в школу, как это делала она обычно после летних приключений, может, Инка и не попала бы в детдом. Но запой перед пятым классом был затяжным, как прыжок безумного парашютиста.

Листья на клёнах уже ярко желтели и шуршали под ногами, когда в дом, где жили они с начала лета, приехали толстые тётки из опеки. Мамка грязно ругалась с ними, плакала пьяными слезами, орала: « Не имеете права! Вон отсюда! Пошли прочь!»

Инке было стыдно за мать и жалко её, но очень хотелось в школу. Поэтому она тихонько выскользнула за дверь, прихватив с собой любимую игрушку – зелёного лягушонка с длинным вытянутыми лапами. Она таскала его с собой повсюду лет с пяти. С ним спала, ему рассказывала все свои секреты.

Детство закончилось, когда в приюте Инку вымыли не очень тёплой водой, коротко подстригли, дали чистую одежду взамен её домашней и… отобрали лягушонка, сказав, что его нужно обработать от заразы. Какой именно, не объяснили, но больше она своего старого друга не видела никогда.

В детдоме Инке было нормально. Не надо думать, что поесть и где спать. И для школы всё выдали, а учиться она любила. Ей нравилось получать похвалу от взрослых. Хорошие оценки в школе автоматом вызывали хорошее отношение учителей и воспитателей. А ещё оказалось, что выходит неплохо танцевать, и после школы она вприпрыжку неслась в танцевальный. А ещё Инка попробовала играть разные роли в сценках, и это тоже хорошо получилось. Так время после уроков всегда заполнялось приятным. Повзрослела Инка, и доверили ей вести школьные концерты. Кон-фе-ран-сье! Трудное слово означало, что она никакая не Инка, а самое главное лицо на сцене! Когда со сцены смотрела в зал, видела восторженные глаза зрителей и слышала аплодисменты, очень хотелось, чтобы об этом узнала мама. И отец…

Да.

В детдоме она всё чаще и чаще представляла, что когда вырастет, обязательно найдёт своего отца. И пусть он пожалеет, от кого отказался: от умницы, красавицы и артистки.

Но в глубине души у Инки жила маленькая, просто крошечная, как жучок-светлячок, надежда, что отец не такой, как когда-то описала его пьяная мамка. А надежда умирает сама знаете. когда. Не скоро.

В 9 классе, когда все повально при первой возможности выходили с единственного компьютера в интернет, Инка зарегистрировалась Вконтакте. Там она как-то нашла «семиюродную» сестру Машку, ровесницу. Их мамы были троюродными, что ли, сёстрами, или даже четвероюродными, и девчонки в детстве иногда встречались. Инке очень хотелось быть как все, иметь родственников. Девчонки списывались при первой возможности. Однажды Машка написала, что спросила у родителей про Валеру, который Инкин отец. И мама ей сказала, что сейчас он живёт в соседней деревне. Чудеса же? Или надежда даёт о себе знать?

И девчонки разработали план: Инка приедет к Машке, та просит маму сходить к Валере и сказать, что его дочь – тут, рядом… И Инка идёт и знакомится с отцом.

На том и порешили.

После принятого решения Инка сошла с ума. Съехала с катушек. Перестала ходить на обед в столовую. Ни о чём думать не могла, кроме возможной встречи. Желание обрести родного человека разъедало изнутри. Наконец оно пересилило страх наказания, и в воскресенье положительная со всех сторон активистка и хорошистка Инка сознательно нарушила Устав учреждения. Сбежала из детдома. Впервые в жизни. Взяла в долг у старших девчонок денег, на первом автобусе доехала до областного центра, купила билет до Машкиной деревни и к обеду уже стучала в дверь Машкиного дома. Сестрёнка сперва опешила, потом пошла шептаться с мамой. Та согласилась сходить поговорить с Валерой.

Горячей лежанкой показалась ей хлипкая табуретка, на которой ждала Инка возвращения дальней родственницы. Стрелки на часах, казалось, взбесились – так быстро передвигались по кругу, а Машкина мать все не возвращалась. Инку разрывало два чувства: и встречи с отцом хотелось, и вернуться в детдом до отбоя.

От переживаний бросало то в жар, то в холод, нормального разговора с сестрой не получалось, язык заплетался, и она замолчала. Машка пыталась её разговорить, угощала разными деревенскими вкусностями, но Инка просто сидела и ждала, не сводя глаз с окна.

Наконец переговорщица пришла, и, отводя глаза, передала дрожащей от нетерпения Инке «ответ» Валеры. Он прозвучал для пятнадцатилетней девчонки приговором. Валера, якобы, сказал, что никакой дочери у него нет, у него есть три сына, и ни с кем он встречаться не собирается.

На незваную гостью было жалко смотреть, она дрожала, будто попала под дождь. Сунули градусник под мышку – температура! И тогда Машина мама упросила мужа довести расстроенную, но пытающуюся держаться «родственницу» прямо до детдома. И гостинцев с собой надавала.

На отбой Инка успела. Вкусняшки в тот же вечер съели товарищи. А она рухнула в постель, не умывшись, и отвернулась к стенке. Ночью температура зашкаливала, и утром в школу Инка не пошла.

Умное тело выбрало болезнь, чтобы спасти душу. С той поры девчонка вычеркнула из памяти того, чьё имя записано написано в её паспорте в графе «отчество». Мамка из жизни дочери самоустранилась раньше. Хорошо, если раз в год, летом, в июне, ближе к дню рождения, звонила в детдом и пьяным голосом просила позвать к телефону Инну.

Инка решила – так будет проще – жить и ни на кого не рассчитывать. Добиваться всего самой. И прожить жизнь не так, как эти… что произвели её на свет. Самое главное они уже сделали: подарили жизнь. А уж устроит её она сама. Хорошо. Всем назло!

Так и получилось. Инка, вернее, Инна, на 4 и 5 закончила 11 классов. По целевому направлению легко поступила в престижный питерский ВУЗ, достойно закончила и вернулась в областной центр дипломированным специалистом. Форма с погонами младшего лейтенанта МЧС Инку превратила в девушку с обложки. Красота, да и только. И жильё ей дали по сиротской льготе. Там же, в областном центре. Не сразу, но получила однокомнатную благоустроенную квартирку в новостройке.

Короче, Золушка из сказки превратилась в настоящую принцессу. А дальше – как в сказке – встретила принца. Принц предложил руку и сердце, принцесса согласилась. Вышла замуж, потом стала мамой.

Муж был постарше, тоже носил погоны, правда, другого ведомства, и скоро перевели его с повышением в город на Неве, где прошли Иннины студенческие годы. В любимый, хоть и дождливый, Питер.

Сидя в декрете с Димариком, Инна всё чаще и чаще вспоминала про отца. Да, он сильно был нужен ей в детстве. Но теперь ещё нужнее.

Сыну нужен дед.

Как-то, прокручивая Ленту новостей Вк, она вдруг решила поискать отца. Боясь передумать, лихорадочно ввела его фамилию, имя. Возраст? Хм… Наверное, столько, сколько мамке – он был тогда солдатом срочной службы, когда она родила. Больше вводить было нечего, и палец нажал на поиск.

Выпал один человек. Фотографий на открывшейся страничке было не ахти, но с каждой на Инну смотрели глаза, которые она видела в зеркале. Её собственные. Руки задрожали, а сердце забухало так, что она убежала на кухню, чтоб не разбудить спящего сына. Чтобы успокоиться, налила из-под крана в стакан холодной воды и выпила залпом.

А потом села и решительно стала писать в личку тому, чьё отчество носила почти тридцать лет и о ком ничего не знала. Она писала и стирала, и снова набирала, и стирала опять. Боясь, что Валерий снова её отвергнет, как тогда, полжизни назад, она тщательно продумывала каждую фразу. Ей хотелось, чтоб мужчина понял: ей от него ничего не нужно, кроме знакомства.

Написала, что у неё всё есть. Работа. Квартира, машина. Да, она сдала на права и сама водит машину. Есть семья. И даже сын. Нет только корней, о которых хотела бы узнать. И закончила лаконично: « Мой номер телефона – такой-то. Инна.»

Нажав на «Отправить», тут же вышла из сети, как нашкодивший ребёнок. Щёки пылали как тогда, пятнадцать лет обратно.

Весь вечер Инна играла с сыном и не брала телефон в руки. Специально. Боялась прочитать, что он написал. Только перед сном, в ванной, собравшись с духом, открыла Контакт. Ответа не было, хоть сообщение было прочитано. Сердце упало вниз с высоты 9-го этажа. Глядя на себя в зеркало, она плеснула в лицо холодной воды и, вымученно улыбнувшись своему отражению, сказала: – Чудес не бывает, детка. Что ты себе возомнила? Через два дня тебе тридцать стукнет, а ты всё ещё веришь в сказки со счастливым концом? Дурочка с переулочка! Ты ему и тогда не нужна была, и теперь не нужна. Нет у тебя отца, и не будет! Иди, спи!

Заснуть сразу не удалось. Раз пять пришлось перевернуть подушку, и всё равно она была горячей.

А 10 июня, в день рождения, рано утром ей позвонили с незнакомого номера. Инна ответила, потому что это могла быть служба доставки цветов – муж любил делать ей сюрпризы. Смущённый мужской голос на том конце трубки после небольшой паузы произнёс с запинкой:

– Дочка… с днём рождения! Я там, Вконтакте, увидел…

– Что, простите? – Инна сначала не поверила своим ушам, а потом всё поняла. Это был отец. И он ей позвонил. Такого подарка на свой юбилей она не ожидала.

Первый разговор длился час, пока оператор не отключил линию. Ни пауз в разговоре, ни какой-то неловкости не было. Разве что – в первые минуты, пока она и он сверяли «пароли и явки»: имя матери, город и место встречи, место рождения, отчество и цвет глаз… Потом Инна рассказа про ту поездку мамки к нему – с нею крошечной, и Валерий сказал:

– Всё верно. Ты – моя дочь.

Валерий рассказал, что никогда не сидел в тюрьме, а всю жизнь работал дальнобойщиком – ездил в Эстонию, Финляндию, Швецию, он и сейчас в рейсе. Что у него один сын, а не трое. И что никто и никогда не приходил к нему и не говорил, что с ним хочет встретиться дочка.

Тут Инна крепким словцом из детдомовского лексикона припечатала Машкину мать, убившую когда-то насмерть её детскую надежду. Потом отец стал говорить о том, что всю жизнь помнил, что где-то растёт девочка с его глазами. Это он сразу разглядел, когда та женщина сунула ему в руки свою малышку.

А не искал он Инну по той простой причине, что думал, что сломает её судьбу. Он был уверен, что мать её вышла замуж, и папой Инна зовёт какого-то мужчину. И тут явится он, хрен с горы: «Здрасьте, я – папа!». Он же, по сути – чужой дядька – мог нарушить спокойную жизнь и неведение ребенка. Ему и в голову не могло прийти, что девочка, которой он подарил жизнь, растёт в детском доме и мечтает с ним встретиться!

И вот сегодня он здесь, в Питере. В гостях у дочки и внука. Инна наливала чай в гостевые кружки и любовалась парой самых родных по крови мужчин, сына и отца, и думала о том, что чудеса всё же случаются.

Просто в них нужно верить.

ПОД СТУК КОЛЁС

Пузатая сумка упиралась, не хотела лезть в уголок под изголовье моей нижней полки. Ни руками, ни ногой не задвигалась. Сфукнула чёлку со вспотевшего лба и сделала всё по-человечески: достала тапочки, подняла крышку и шмякнула непокорную в ящик под спальным местом. Тревожные мысли успокоились и пошли одна за одной стройными рядами, как на параде: – Успела, слава Богу. Хорошо, что до Москвы – одна ночь! Сейчас лягу, а проснусь – уже на месте. Интересно, с кем придётся ночь коротать? Только бы без ребёнка, а то и не отдохнёшь!

Мой запрос о соседях, попал, видимо, в нужный отдел Небесной Канцелярии. Место напротив вскоре заняла приятная пожилая женщина. Поезд тронулся, а на верхние полки так никто и не посягнул. Вагон фирменный – даже застилать постель не пришлось. Свежее, действительно белое и тугое – накрахмаленное? – бельё, совсем не такое, как в советское время, так и манило прилечь, но мне хотелось чаю, да и соблюсти приличия не помешает. Мы познакомились. Попутчица моя назвалась Анной Митрофановной, и ехала она тоже до Москвы. Там её ждала первая встреча с правнучкой. Чувства переполняли новоявленную прабабушку до краёв, вернее, даже плескались через край, и вскоре я поняла, что сразу лечь в постель не удастся. Разговорчивой соседке очень хотелось поделиться счастьем.

Впрочем, я, как потенциальная бабушка, была не против послушать рассказ на мимишную тему – про малышку и ее маму.

Но история оказалась серьёзной и местами детективной, а ещё очень поучительной. Анна Митрофановна шёпотом изливала мне душу до поздней ночи, и закончила уже в полной темноте. Кусок жизни, о котором под стук колёс рассказала случайная попутчица, как фильм, прошёл у меня перед глазами и не дал уснуть ни на минуту после завершения сеанса.

Итак, история Даши. С самого начала, с рождения. Попробую вам, драгоценные мои, пересказать её словами бабушки, слушайте и представляйте.

Почти Рождественская история. Началось всё конце девяностых. Время страшное, помните? Сын с женой Лидой жили со мной в одном городе. И было у них две девочки, дочки. В магазине Лида работала, в ювелирном. И вдруг узнаёт моя невестка, что опять беременная. С мужем поговорила, нам с дедом сказала, и решила рожать, потому как – вдруг мальчик? Совпало так, что и сестра её младшая тогда тоже ребёночка носила. Две недели разницы. Так и ходили вдвоём, как два колобка катались.

Знаете, вот не у дураков сказано: человек предполагает, а Бог располагает. Что там произошло у них в магазине не так, я не знаю, но говорили, мол, подставили Лиду, под растрату подвели. И привлекли, значит, по уголовному делу. Перед самыми родами оказалась бедная в СИЗО. От тюрьмы и от сумы не зарекайся. Посудили, да и посадили– как вспомню– плачу. Срок дали порядочный. Мы с дедом сына с девочками не бросили – помогали, как могли. К себе в дом приняли, чтобы легче жить им было да мать дожидаться. Сын, он хороший, но, как говорят, валенок, жена им верховодила. Мы боялись, как бы не запил. Но ничего, он-то тут, под контролем. А она —в тюрьме! Так по Лидке, да по ребёночку, что ещё не родился, душа болела – и не передать! Прошло уже всё, а говорю – опять в сердце колет.

Ладно, слушайте дальше. Это носят дитя под сердцем девять месяцев, а рожают быстро– хоть ты на воле, хоть – в неволе. Родить – нельзя годить. В срок родила. Девочку. Мученицу. Машей назвали. Но раз мамаша под следствием, то Машеньку сразу отобрали и переправили в Дом малютки. А мать после суда – на зону. Правда, недалеко – километров 200 от нас.

И тут самое странное и страшное начинается. Кто-то сделал так, что в документах-то Лидиных оказалась отказная на ребёнка. Подписанная. Хотя невестка клянётся-божится, что ничего подобного и видеть не видывала! Нам-то сказали, что девочка умерла чуть не сразу. Так мы с дедом и сыном и думали! И пометки за упокой младенца Марии подавала!

А малышка-то оказалось живее всех живых! Только… заснула – маминой, проснулась – сиротой. Раз была от Маши отказная, то нашлись ей новые родители: молодая бездетная пара. Удочерили через суд, имя поменяли, назвали Дашей, да и отчество с фамилией – на ихние переправили. Даже местом рождения другой город написали, тот, откуда они– якобы там и родили. Всё по закону сделали. Так можно. Только день рождения оставили, как был.

Быстро только сказка сказывается, а жизнь человеческая – не сказка. Даша четыре года у них жила – дочкой. Потом родители эти, значит, решили разбежаться. Что там было – характерами ли не сошлись, или ещё какие причины, мне не ведомо, да и не важно. Главное – ушёл папа из семьи, оставил маму с Дашей. А мама– женщина молодая. Ну, и нашла себе нового мужика. Добро бы – себе мужа, так ведь и Даше – отца нового. Всё опять по закону: мама в ЗАГСе замуж вышла, фамилию сменила. И Даше тоже сменила, потому как новый папа её усыновил. Ну, то есть удочерил. Во второй раз, получается. А если родного считать, то уже в третий, так-то. В первый класс Даша уже под новой фамилией пошла.

Думаете, дальше что было? А, не знаете…

А матери Дашиной и этот муж не по вкусу пришёлся. Скандалы начались, когда она выпивать стала – какому мужику это понравится? Короче, пожил новый муж с ней сколько-то, да и объелся груш. Ушёл, значится. И официально на развод подал. Правда, надо отдать должное, хоть и чужая ему Даша была, алименты платил исправно. Правда, хорошо о нём Даша отзывается, нравился он ей, играл хорошо, на прогулку брал, истории рассказывал.

Я это всё с её слов знаю. Мама после развода пострадала-пострадала, да и решила, что найдёт мужика получше. Подружки, пиво каждый день, да что покрепче… Какое тут – за Дашкиными уроками следить, когда? А дитёнок к тому времени уже в третьем классе учился. Училась – громко сказано, скорей – в школу ходила, а учёба-то не ладилось совсем. За маму переживала, пьяных тёток расходиться упрашивала. Мать в школу вызывали, просили побольше внимания ребенку уделять, а откуда у неё время? Думается мне, Дашка поперёк сердца ей стала, мол, кто меня с хвостом возьмёт, кому в таком возрасте, да с чужим ребёнком, нужна? Короче, это ли было причиной, или просто пьяная баба в бреду увидела в ребёнке виновницу всех бед, но огрызнулась она как-то со злости на ребёнка, и сказала, как припечатала:

– Ты не родная мне, чё орёшь?!

Вот…

Что было дальше, только в страшном сне представить можно. Я как этот момент представлю, холодным потом обливаюсь! Мы-то её когда ещё оплакали? А ей, бедной, за жизнь бороться пришлось столько лет. И всё без нашей помощи! Нервный срыв у неё тогда случился, у Даши. Мамка напугалась, как протрезвела, по врачам тягать стала. Сначала – к «нервному патологу», потом к психиатру, а тот – в стационар послал. Оттуда – из психушки, и попала Дашенька в детский дом. Как так? А вот так! Баба бессовестная 12 лет Дашу дочкой родной называла, а пока та в больнице была, в суд сходила и иск подала: удочерение отменить. Мол, ребёнок психический. Осиротила ребёнка во второй раз!

Оказалась она сиротой при родителях. В детдоме. К ним приходил батюшка на занятия, и Даша ему призналась, что молит Бога, чтоб нашёл родную маму. Не верила она никогда, что мать родная её бросила, думала, что случилось что. Как в воду глядела, представляете? Я это всё потом уже по крупицам из неё вытянула, когда она у нас оказалась.

Наверное, вам не терпится узнать, как она к нам попала? А вот говорят же – Судьба. Так и тут. Лидина сестра, которая беременная-то с ней ходила, после того, как сыночка родила, больше родить так и не смогла, как не старалась. И по больницам ездила, и по бабкам – никак. И решила она как-то девочку взять из детского дома. Документы чуть не год собирала.

Вот в бумагах —то этих, в документах, и нашлась зацепка, которая нас с Дашей свела! Оказывается, когда девочку после суда в детдом отправили – в нашу опеку сообщили, что мол такой-то ребенок, в вашем городе рождённый, сиротой стал. И хоть имя и отчество с фамилией у неё сейчас другие, раз судом удочерение отменили, то и самые прежние там прописаны были: и имя Мария, и отчество по сыну моему, и фамилия наша. Так вот. Женщина из опеки в документах на жильё у Лидиной сестры вычитала, что вторая половина родительской квартиры на Лиду записана. А фамилия у Лиды по сыну моему! А у нас, по дедовой родне, фамилия редкая, второй такой в городе нету – из немцев они. Вот и говорит тогда Лидиной сестре эта, из опеки, мол, вы сироту взять хотите, а родная племянница в детдоме воспитывается!

– Какая племянница?!

– Такая-то! Тогда-то родилась, от такой-то матери. Ваша же?

Прибежала сестра к Лиде вся в слезах: «Как? Ты ж сказала, что ребёнок умер!» А ведь Лида, как по УДО вышла, искала концы по ребёночку-то, но не нашла ничего. Оно и понятно – Даша тогда в семье жила, тайна удочерения типа. И сейчас-то рассказали всё только потому, что по суду её разудочерили. Ну вот.

Кинулись Лида с сестрой сразу в детдом. Благо у сестры все документы, чтоб ребёнка взять, готовы были. Дашу к тётке родной на опеку оформили сразу. Так быстрей и проще было, ведь маме с папой еще доказывать надо было через суд, кто ей они. Во как запутала всё жизнь-то!

Привезли Дашу в родной город. Жить-то она к маме с папой пошла сразу, пока по закону всё решали. Думалось: слава Богу, нашлась доча, теперь всё хорошо будет, счастье-то какое! Только не получилось ребёнку в родной семье прижиться. Пришла беда откуда не ждали. Не приняли Дашку сёстры старшие, чужая она им, и всё. Они ей – слово, она им – пять в ответ, да еще грубо. Они её детдомовкой промеж себя звали, да психичкой, а Даша им простить не могла, что они при маме-папе всю жизнь, а теперь ей не дают жить в своём дому спокойно.

И как Лида ни просила, ни молила дочек, девчонки ссорились постоянно, аж до драк дело дошло. Дашка в 13 лет же в семью попала. За себя после детдома постоять умела, спуску девкам не давала. Старшей уже 17 было, младшей – чуть поболе 15. Самый поганый возраст. Папку они ни во что не ставили, не слушались – тот с горя к бутылочке пристрастился, а у Лидки слёзы не высыхали. Разве ж это жизнь?

Позвали тогда мы с дедом Дашу к себе жить. Пришла, куда деваться? А Лида с сыном нам денег давали да навещать дочку приходили. Не скажу, что часто, но и она не прикипела как-то к ним, всё со мной да со мной. Врать не буду, сперва букой смотрела, мол, какие мы ей родные. Потом – потихоньку, помаленьку – оттаяла. Вышивать мы с нею стали. Знаете, картиночки такие продаются: рисунок уже набит, и ниточки приложены, сиди себе, крестики лепи. Показала я, как надо иголку держать да рисунок беречь, у неё получаться стало, да и понравилось. Вот, пока мы вышивками занимались, она мне всю свою жизнь и рассказала. Особенно жалела, что батюшке тому рассказать не успела, что вымолила она у Боженьки встречу с мамой-то.

Девять классов, не спрашивайте, как, но закончила, да в колледж мы её сговорили, на швею. Пошла. Жила с нами. На каникулах в парке с пареньком признакомилась, Димой звать, служил в части десантной. Хороший парень, неизбалованный, не смотри, что москвич. А как отслужил, сразу с родителями к нам приехал, как раньше, бывало – свататься.

Осенью отдали мы Дашу замуж. А теперь вот – правнучку она мне родила. Хочу с первого денёчка с дитём рядом побыть, раз с внучкой не получилось. Об одном Бога молю – чтоб в своей семье у внучки счастье было, чтоб со свекровью все хорошо сложилось. За 20 лет жизни столько горя выстрадать пришлось, пусть теперь счастье будет!

А правнучку-то она Анюткой назвала. Признала за родню, значит.