Текст книги "Церемонии"

Старик – Авессалом – все еще жил; это знание преследовало миссис Порот на протяжении всего ее безрадостного существования. Она знала, что однажды он начнет действовать, соберет актеров – мужчину, женщину, Дхола – и запустит процесс. Знала, что все начнется первого мая и завершится первого августа, в месяц двух полнолуний.

Но она всегда думала, что у нее есть еще по крайней мере десять лет. Что времени на подготовку будет больше. Она не подозревала, что все начнется так скоро. В этом году. В этом мае.

Этим летом.

* * *

Его путешествие завершается на юге, где небоскребы отражают закатное солнце и отбрасывают громадные тени поперек проспекта. Беспечная воскресная толпа заполняет тротуары, течет мимо уличных торговцев и выплескивается из магазинов, чтобы присоединиться к общей массе, которая сливается, распадается и вновь сливается, как живой поток.

Среди него незамеченным идет Старик.

Навстречу ему бредет хромой полуголый мальчишка с бледной головой, раздутой, как перезрелый фрукт; в руках у него засаленный конверт. Слепой трубач в дверном проеме заброшенного здания пытается передудеть шум автомобилей. Кто-то ссутулился над таксофоном – яростно двигаются губы. На углу изможденная женщина размахивает грифельной доской со множеством имен и призывает планету спасаться. Человечество было осуждено, кричит она, и сочтено недостойным.

Старик знает, что она права. Он сам – один из судей. Он поворачивается спиной к женщине и оказывается нос к носу с собственным отражением в витрине: низенький полный человечек с зонтом в руках; синий саржевый костюм, брючки с мешковатыми коленями; широкое ангельское личико в нимбе тонких белых волос.

Отражение неприметного старичка.

Когда-то у него было что-то общее с толпой, что течет теперь мимо него по тротуару. Когда-то, больше века назад, он был одним из них – частью заполонившего планету мерзкого стада. Теперь осталась лишь видимость: органы, кости, плоть. Он был начисто отмыт от человечности; он не ощущает и тени родства с этими отвратительными, обреченными созданиями – лишь ледяную, неусыпную ненависть. Старик идет по проспекту, и люди расступаются перед ним, как кукурузные стебли.

Сигнал светофора меняется с красного на зеленый, и толпа подается вперед. Автобус с ворчанием отъезжает от обочины. Скрежещут тормоза, сигналит такси. Темные кошачьи тени прячутся под припаркованной машиной, потом бросаются в проулок. Из соседнего квартала несутся детские крики, в другой части города воют сирены. Солнце клонится к далеким холмам Джерси, к фабрикам, свалкам и нефтеочистительным заводам. Старик вновь поворачивает на запад. Внезапно земля озаряется красным, заводы вспыхивают, как раскаленные, холмы охватывает пламя. Река сияет огнем.

Добрые глаза Старика моргают, он улыбается. Грядут великие события; все, что он видит теперь, никогда уже не будет прежним. Толпа, автомобили, ненавистные мордочки детей – скоро, после Вул, они уже не будут его донимать.

Но сначала требуется еще кое-какая подготовка. Осталось не так много времени, и у него не будет другой возможности. Пройдет еще пятьсот лет, прежде чем все знаки вновь сложатся как надо. Нужно действовать быстро.

Он уже отыскал мужчину, какого-то малозначительного преподавателя без семьи и будущего. В городе живут сотни таких же, как он: молодых, полных надежд и как один обреченных. Но именно этот родился в нужный день и (хотя глупый мальчишка этого не осознает) интересуется как раз нужными предметами. Сейчас он болтается по ферме и наверняка пытается убедить себя в том, что ему там нравится. Он кажется крайне внушаемым. Вполне сойдет.

Но теперь Старику предстоит куда более важное дело, с которым нужно покончить до летнего солнцестояния.

Нужно отыскать женщину.

Не какую угодно. Она должна быть верного возраста. И происхождения. И иметь правильный цвет волос.

И, разумеется, она должна обладать этим древним, высмеянным нынче качеством…

* * *

– Как тут у вас замечательно, – сказал Фрайерс, пробираясь следом за Поротом через подлесок; его восхищение было лишь отчасти неискренним.

Ферма выглядела лучше, чем на фотографии, определенно зеленее, но требовалось еще много работы, чтобы привести ее в порядок. Это было очевидно даже для Фрайерса, в последний раз видевшего ферму в фильме «Дни жатвы», в котором Ричард Гир втыкает отвертку в Сэма Шепарда. Пороты уже расчистили поле неправильной формы, почти в два раза больше футбольного – оно простиралось на запад от лужайки позади дома, мимо амбара и до извилистого ручейка у южного края их земель, – но им еще предстояло разобраться с территорией во много раз большей, включая неухоженный участок на другом берегу ручья, который, по словам Сарра, они «оставили на следующий год».

Земли были куда обширнее, чем казалось с дороги, в общей сложности почти пятьдесят акров, хотя большую часть покрывал лес или заросли сорняков, такие высокие и плотные, что сквозь них невозможно было пробиться. Но Пороты переехали сюда только прошлой осенью, напомнил себе Фрайерс, а до этого земля семь или восемь лет лежала заброшенной. Наверное, поэтому молодая пара смогла позволить себе покупку.

Теперь, когда они перекусили и оказались вдвоем на зеленом, залитом солнцем просторе, ему хотелось расспросить Порота, во сколько им обошелся участок. Но до этого Сарр почти весь день – по крайней мере, с тех пор, как они проехали дом его матери, – находился в странном расположении духа и отвечал на вежливые расспросы Фрайерса с мрачной рассеянностью. Вот там – дом брата Лукаса Флиндерса, говорил он, слегка кивая в сторону опрятного фермерского двора, когда они проезжали мимо. А этот принадлежит Райдам. А вон там живет брат Мэтт Гейзель… К другим разговорам он, судя по всему, не был расположен. Потом, пока они на головокружительной скорости преодолевали последние три мили неровной грунтовки, что вилась среди деревьев и кустарника, Порот вообще почти перестал разговаривать, стараясь не дать старому автомобилю улететь в канаву. Фрайерсу начало казаться, что дорога брыкается и извивается под колесами машины, как дикое животное, и временами едва не складывается пополам. Он покрепче вцепился в ручку двери и в надежде, что водитель сбавит скорость, вслух заметил, что она будто пытается их скинуть. Ради чего он так гонит? Порот ответил только, что такая дорога не предназначена для езды, и даже не оглянулся на Фрайерса.

Джереми узнал дом с фотографии, как только он показался впереди: приземистое, крытое шифером строение, почти одинаковое в ширину и в высоту. Довольно старое на вид здание стояло у самой дороги, как будто ему не терпелось приветствовать странников, которые сумели забраться в такую глушь. Розовые кусты у стены теперь зазеленели, на них тут и там показались темно-красные бутоны.

Когда автомобиль подъехал поближе, на крыльцо вышла Дебора, жена Порота. У ее ног, как пара детишек, устроились две кошки. Даже с такого расстояния Фрайерс заметил, что и женщина выглядит практически так же, как на фотографии, в черном домотканом платье, которое закрывает ее тело от шеи до лодыжек. Дебора весело махнула им рукой, когда Порот вывернул руль, подогнал машину к боковой стене дома и резко остановился на пустом участке лужайки.

В первую очередь Фрайерса поразила тишина; он заметил ее, как только Порот заглушил двигатель. Когда Джереми с облегчением выбрался на твердую землю, ему показалось, что весь мир вдруг замер. Оказавшись в одиночестве в центре Гилеада, он испытал подобное ощущение неподвижности, но там она не казалась такой необъятной. В городке тишина была хрупкой, ее в любой момент должен был нарушить какой-то неизбежный шум: автомобиль, трактор или ворвавшиеся извне человеческие голоса. Здесь же, несмотря на тихое жужжание насекомых, пение птиц и шорох ветра в кронах деревьев, она была важнейшей и неизменной частью жизни.

Дебора немедленно спустилась с крыльца и пошла им навстречу. Она была симпатичной женщиной – куда симпатичнее, чем показалось сначала Фрайерсу, – с выдающимися скулами и большими темными глазами под тяжелым, неженственным лбом. Чувственные, полные губы широкого рта не очень подходили пуританскому образу. Немного косметики, подходящая одежда – и на нее можно было бы засмотреться. Черные волосы наверняка оказались бы густыми и длинными, но Дебора зачесывала их назад и стягивала на затылке в столь сложный и плотный узел, что процесс казался почти болезненным. Фрайерс попытался представить, как бы она выглядела с распущенными волосами.

– Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго, – сказала женщина после того, как Сарр ее представил. – Служба у Райдов всегда выходит длинной, чтобы брат Амос успел выговориться. Я боялась, что вы не утерпите и пешком отправитесь обратно в Нью-Йорк.

Фрайерс изо всех сил постарался выглядеть дружелюбно, отчасти потому, что видел, с каким хмурым видом смотрит на жену Порот. Вероятно, ему не понравилось, как непочтительно она говорит о соседях.

– Я вовсе не собирался идти домой. По правде сказать, я немного вздремнул.

– Я нашел его на кладбище, – сказал Порот. – Под тем большим камнем Троэтов.

Дебора рассмеялась.

– Отличный выбор! Это дальние родственники Сарра.

– Да, – откликнулся Фрайерс. – Как я понимаю, тут практически все друг другу родня.

– Угадай, где оказалось твое объявление? – сказал Порот. – То, что я повесил во Флемингтоне?

– Где? – Дебора посмотрела на Фрайерса.

– Я нашел его на доске объявлений в Нью-Йорке.

Это, судя по всему, ее удивило. Женщина перевела взгляд с гостя на мужа, как будто подозревала, что мужчины что-то от нее скрывают.

– Как оно туда попало?

– Этого мы не знаем, – мрачно ответил Порот. – Наверное, какой-то шутник.

– Или какой-то добрый самаритянин, – сказала Дебора. Она задумалась, потом кивнула. – Ну, разумеется, так и есть. Видите, как здорово все сложилось. Должно быть, это знак свыше. – Распахнув глаза, она повернулась к Фрайерсу: – Как и ваше имя – от Иеремии. Я уверена, что это тоже знак, – она широко улыбнулась. – Может, вы тоже окажетесь пророком.

Фрайерс нервно рассмеялся.

– Уверен, что он мне не родня. С другой стороны, откуда мне знать?

– Я уверена, – откликнулась женщина, – вам суждено было к нам приехать. Вы наверняка придетесь здесь как раз ко двору. – Взяв на руки одну из кошек, она пошла к дому. – А теперь пойдемте уже. У меня готов обед, а потом Сарр покажет вам округу. Вы оба наверняка проголодались. У нас есть ветчина и сыр, свежая зелень одуванчиков… – Дебора оглянулась на Фрайерса и добавила: – Не из нашего сада, мы пока ничего не собирали, но Гейзели прислали ревеневый пирог. Они живут дальше по дороге. – Повернувшись к Сарру, она сказала: – Брат Мэтт хотел зайти попозже. Думаю, ему любопытно поглядеть на нашего гостя.

– Прямо то, что доктор прописал, – сказал Фрайерс, следуя за ней. По дороге он мельком заметил за домом флигель, в котором собирался поселиться. Тот выглядел куда менее привлекательным, чем основное здание. Может, Пороты не хотели показывать ему помещение, пока он немного не разомлеет? Ну и ладно. Обед не помешает. Фрайерс поднялся по ступеням крыльца следом за Деборой, тайком поглядывая на ее бедра, упрятанные под черное платье. Подол покачивался в каком-то дюйме от пола – удивительно, что он не собирал на себя всю пыль.

Оставшийся на лужайке Порот вздохнул. Судя по всему, тема объявления была закрыта.

– Я оставлю машину снаружи, – крикнул он им вслед. – Нам надо будет выехать в пять, чтобы успеть к автобусу.

Дебора придержала сетчатую дверь, чтобы Фрайерс мог пройти, и мимо ее ног внутрь прошмыгнули две кошки, и сразу за ними – еще одна, которой он раньше не видел. Фрайерс забеспокоился; он не думал, что животных окажется так много.

Внутри дома было темно и тесно, в воздухе витал явный кошачий запах. В носу у Фрайерса подозрительно защипало. Он услышал шаги Порота на крыльце за дверью. Скрипнули старые доски.

– В задней части дома светлее, – сказала Дебора, показывая дорогу. Они миновали небольшую прихожую и комнату, которая явно служила гостиной: внутри, лицом к небольшому камину стояли кресло-качалка и низкий, довольно потертый диван. Дальше была кухня; солнечный свет лился в окна и сквозь сетчатую дверь в задней части дома.

Фрайерс не сразу понял, чего не хватает. Он напрасно оглядывался в поисках ламп, выключателей или телевизора. На каминной полке в гостиной стояла небольшая керосиновая лампа. Войдя в кухню, Фрайерс увидел еще одну на полке рядом с дверью. Он откашлялся.

– Мне казалось, что в объявлении упоминалось электричество.

– Во флигеле есть электричество, – сказал Порот, пригибаясь, чтобы войти в кухню. – Я сам сделал проводку всего пару месяцев назад. Но в нашем доме… – Он пожал плечами. – Мы предпочитаем держаться на некотором расстоянии от современного мира. Здесь, как видите, мы не зависим от города и тамошнего образа жизни.

Фрайерс не в первый раз уловил в тоне фермера намек на неодобрение. На другом конце кухни он заметил огромную чугунную дровяную печь, а рядом с ней – небольшую чистенькую плиту. Он повернулся к Деборе, которая возилась у раковины; у ее ног крутились кошки.

– Плита, как я понимаю, работает на газе?

– Все верно, – ответил Сарр. – Мы купили подержанную у человека в Трентоне.

– Дорогой, – бросила Дебора через плечо, – покажи Джереми баллоны за домом.

Посмотрев на тарелку с ветчиной, которую она поставила на кухонный стол, Фрайерс понял, насколько проголодался.

– Вот, поглядите. – Порот толкнул сетчатую дверь и провел Фрайерса на заднее крыльцо. На пыльных ступенях разлеглись еще два кота. – Каждого хватает примерно на месяц, – сказал Порот, указывая не на них, а на два похожих на миниатюрные космические кораблики серебристых баллона, установленных у задней стены дома в окружении розовых кустов и сорной травы. – Обычный пропан. Он греет нам воду и готовит еду. – Перекинув одну длинную ногу через перила, он оперся спиной о потемневший столб крыльца и сложил руки на груди.

– Я не понимаю, – сказал Фрайерс. – Вы говорили, что хотите отделиться от современного мира, но газ ничуть не древнее электричества. И, кажется, почти такой же дорогой.

Он подумал было, что обидел Порота, но эти слова фермера скорее позабавили.

– Знаю, звучит не слишком логично, – сказал он. – Я и не притворяюсь, что тут есть какая-то логика. Наши решения были по большей части… символическими. Это знаки нашей веры. – Он иронично скривил губы. – Вы понимаете, о чем я?

Фрайерс пожал плечами.

– Наверное.

– Поймите правильно, – продолжил Порот, – мы с Деборой – не какие-то фанатики. В доме есть водопровод. Я вожу автомобиль. Когда кто-то заболевает, мы обращаемся к врачу. Кое-кто в Братстве ограничивает себя еще строже. Кое-кто считает слишком строгими нас. В нашей общине не все живут на один манер. Вы не поверите, насколько непредвзятым может быть Братство.

Фрайерсу действительно трудновато было в это поверить: он еще не забыл, как смотрели на него люди в городке. Но все же вежливо ответил:

– Полагаю, вы куда терпимее, чем я думал. Я-то решил, что у вас тут что-то вроде поселения амишей, только в стиле Нью-Джерси.

Порот скривился.

– Мы зовем их «черношляпниками». По мне они – всего лишь развлечение для туристов.

– Полагаю, я судил по внешнему виду. В смысле, вы одеваетесь практически одинаково – не считая шляп.

– У нас действительно есть кое-что общее. Кое-какие традиции, привычки – все в таком роде. – Порот показал на свои брюки: – Поглядите, например. В них нет карманов. Карманы приводят к корысти. Как только у человека появляются карманы, ему хочется в них что-нибудь положить. «Корыстолюбивый расстроит дом свой», – фермер улыбнулся. – Все это – символы, понимаете?

– И правда! То-то мне показалось, что эти брюки выглядят странно. – Фрайерсу не терпелось рассказать об этом знакомым в Нью-Йорке.

– С бородой то же самое. Понимаете? Братья сбривают усы, потому что усы носили военные, – по крайней мере, в Европе, – а мы отказались уходить с ферм. – Порот внезапно перекинул ногу обратно и встал прямо. Он был почти на голову выше Фрайерса. – Электричество – тоже символ. В моем автомобиле есть аккумулятор; радио работает на батарейках. Нам нравится слушать библейские чтения. Но мы с Деборой не стремимся экономить силы и жить в роскоши. У нас нет никакого желания затягивать весь дом проводами. По мне, электрический провод – это золотая цепь, что приковывает человека к городу, который есть оплот греха. Мигни город – мигнули бы и мы. Погасни город – погасли бы и мы. Нам неплохо живется и без этой связи.

Он пошел обратно внутрь. Фрайерс на секунду задержался на крыльце, разглядывая земли позади дома, подсобные строения, фруктовый сад и поля, но вспоминая при этом чудовищную электростанцию в Астории и как она освещала ночное небо, будто океанский лайнер.

Наконец пейзаж привлек его внимание. Поля спускались от дома пологим склоном, и там, где они заканчивались, виднелся отдаленный отблеск воды. Участок был куда обширнее, чем думал Фрайерс, хотя точные границы определить было трудно: они постепенно растворялись среди леса, который служил задником для всей картины. Таящиеся под деревьями черные тени не казались привлекательными даже в разгар жаркого дня. Фрайерс внезапно осознал, как далеко оказался от города, и ощутил легкую дрожь волнения. Вот она, настоящая жизнь.

Они втроем поели на кухне, рассевшись на тяжелых стульях с высокими спинками вокруг старинного деревянного стола, который сделал какой-то давно умерший родственник Порота. Как оказалось, в доме не было столовой. Здание было слишком маленьким: три комнаты на первом этаже, две – на втором. Местами между грубыми досками пола было такое расстояние, что можно было разглядеть пространство под домом. Дебора с улыбкой заметила, что, когда она подметает пол, крошки падают через трещины в погреб, где их едят мыши.

– А их в свою очередь едят кошки, – добавил Сарр, как будто напоминая. – Все по воле Божьей.

Пока Порот читал молитву, под столом беспокойно сновали кошки, а Фрайерс изучал обоих супругов. Если не считать разницы в росте – даже сидя Сарр возвышался над гостем и женой – и того, что Дебора была пышногрудой и широкобедрой, а ее супруг – высоким и довольно сухощавым, оба они казались во многом похожими, как будто сошли с выцветшего фотоснимка какого-то предыдущего поколения. Несмотря на темные волосы, супруги могли похвастаться удивительно светлой и гладкой кожей, хотя им наверняка приходилось проводить много времени на открытом воздухе. Фрайерс уже понял, что Дебора дружелюбнее мужа, но сидя вот так, с опущенными глазами, и прислушиваясь к молитве, в которой Сарр благодарил Господа за щедрость и посланного им гостя, она исполнялась таким же сдержанным достоинством, как и муж. Они казались практически братом и сестрой: двое выращенных в глуши детей с серьезными лицами; оба – накоротке с Богом.

К концу молитвы внимание Фрайерса было полностью поглощено неодолимым желанием чихнуть.

– Ничего страшного, – пояснил он с некоторым смущением, когда хозяева дома наконец подняли головы. – Просто у меня аллергия на некоторые вещи; в основном – на кошек.

Он стиснул зубы и криво улыбнулся, когда два явно молодых зверька, один полосатый как тигр, другой – угольно-серый, подобрались ближе и стали тереться о его ноги. Фрайерс в равной мере злился и на животных, и на себя. Он бы с радостью наклонился и погладил их, почесал бы мягкую шерсть за ушами, но при каждом вздохе его нос закладывало все сильнее, как будто где-то в его теле заработал неподвластный ему механизм. У Фрайерса уже защипало уголки глаз.

Сарр молча наблюдал за ним. Вероятно, подобная неприятность казалась ему слабостью или знаком божественного неодобрения. Дебора проявила больше сочувствия.

– Мне кажется, это добрый знак, – объявила она, заглядывая под стол, где две кошки все еще деловито терлись о штанины Фрайерса в надежде оставить на незнакомце свой знак. – В смысле, то, как они к вам отнеслись. Значит, вам здесь рады. Думаю, нам всем недоставало компании.

Сарр нахмурился. Его, судя по всему, раздражала подобная болтовня.

– Я могу выгнать их за дверь.

Этого Фрайерсу хотелось больше всего, но он не собирался устраивать представление. Животные были для Поротов почти как дети. За лето он наверняка что-нибудь придумает.

– Нет-нет, все в порядке, – легкомысленно ответил он и выдумал некое дикое объяснение (хотя как знать, может, в нем и была доля правды) о том, как аллергию можно одолеть, только если почаще общаться с животными, которые ее вызывают.

– Моему организму всего лишь нужно выработать правильные антитела, – сказал он и мысленно поклялся, что запишется к приличному аллергологу, как только вернется в город.

Дебора явно успокоилась.

– Главное, не забывайте, – сказала она, – если летом у вас начнутся подобные неприятности, в аптечке всегда есть антигистамин.

Она говорила так, будто Фрайерс уже решил остаться у них на лето. Возможно, так оно и было. Ему начинало казаться, что он с ними давно знаком. Фрайерс послушно отправился в ванную комнату за таблетками, радуясь, что Дебора не предложила ему какое-нибудь одобренное Братством средство вроде трав, грязи или еще какого безумного народного лекарства.

Ванная оказалась небольшой тесной комнаткой рядом с кухней. Крошечное занавешенное окошко смотрело на розовые кусты у боковой стены. В углу стоял большой металлический бойлер, соединенный, судя по всему, с баллонами за домом. Рядом находилась простая раковина с отдельными кранами для горячей и холодной воды. Фрайерс удивился, что никто не догадался сделать один кран, ведь для этого требовался простейший соединитель. Главное место в помещении занимала громадная старинная ванна на четырех когтистых лапах. В ней могли поместиться два человека, но потребовалось бы много часов, чтобы наполнить ее водой. Если он решит провести здесь лето, душ ему явно не светит. Фрайерс заверил себя, что в ванне легче расслабиться: какое-нибудь классическое произведение, негромкая музыка по радио – можно неплохо провести время.

Содержимое аптечки было показательным: пыльные полиэтиленовые пакетики с корешками, цветные порошки, плавающее в коричневых баночках без этикеток неопределимое нечто и тут же – нужное ему брендированное антигистаминное средство, несколько рецептурных успокоительных, препаратов от головной боли и тошноты, а на верхней полке, в самом углу – полупустая пачка средства для вагинального спринцевания с ароматом клубники. Брак Поротов, судя по всему, был несколько необычным.

К тому времени, когда Фрайерс вернулся на кухню, Дебора уже поставила рядом с ветчиной тарелку с сыром и деловито нарезала краюху плотного ржаного хлеба, какой в городе продавался в немецких пекарнях; Джереми он всегда казался слишком дорогим. Женщина орудовала ножом размером с половину меча, а Сарр бесстрастно наблюдал за ней, как король на троне.

– Все это выглядит очень аппетитно, – сказал Фрайерс, садясь напротив Порота. Налил себе молока из большого керамического кувшина и запил таблетку.

– Это молоко, между прочим, только из-под коровы, – сказала Дебора. – Прямиком с молочной фермы дяди Сарра.

– А, я помню. Мы проехали ее по дороге. – Фрайерс проглотил большой кусок хлеба с сыром. – Готов поспорить, хлеб вы печете сами.

Дебора кивнула с довольным видом.

– Мы не покупаем хлеб с тех пор, как уехали из Трентона. Теперь я пеку его сама.

– В этой печи? – Фрайерс кивнул на громадную черную печь рядом с газовой плиткой, уже представляя себе сценки с какой-нибудь сентиментальной картины или открытки, изображающей сельскую жизнь. – На вид ей под сотню лет.

– Так и есть, – ответила Дебора. – Она такая же старая, как дом. Но с ней трудновато управляться. Мы топим ее только зимой, для отопления и… в ритуальных целях.

– Здесь сильно холодает зимой?

– Чердак надо отремонтировать, – сказал Сарр, явно наслаждаясь перспективой. – Я собираюсь положить новую теплоизоляцию этой осенью.

– Зимой здесь еще как холодает! – воскликнула Дебора. – Слышали когда-нибудь выражение «ночь трех собак», когда нужно засунуть в постель трех собак, чтобы согреться? Так вот, в этом январе нам с Сарром довелось пережить пару ночей шести кошек!

Фрайерс содрогнулся, но не при мысли о холоде. Глаза у него по-прежнему были красными, и он все еще хлюпал носом.

– Жуть, – заметил он. – Я бы, наверное, вовсе не выжил! Хотя на такой ферме от шести кошек должна быть какая-то польза.

– Семи, – сказала Дебора. – Вы, наверное, еще не видели Бваду. Это его питомец, – она кивнула на Сарра.

– И где он? – спросил Фрайерс.

– Она, – поправил Сарр. – Бвада предпочитает проводить день на улице. Иногда и ночь тоже. Она куда смелее остальных. Я ее завел еще котенком.

– Толстая и ужасно злобная кошка, – добавила Дебора. – Поэтому она всегда спит одна. Остальные куда приятнее… – И до самого десерта она подробно рассказывала ему об остальных шести кошках и даже об их происхождении. Их звали Хаббакук, Товия, Азарий… Имена происходили прямиком из каких-то полузабытых частей Библии и немедленно вылетели у Фрайерса из головы. Он полностью погрузился в мысли о Деборе. Воображал, как приятно было бы зимней ночью завалиться вместе с ней в громадную перьевую постель, какая наверняка стоит у них на втором этаже, задрать ее фланелевую ночную рубашку выше талии и грудей и почувствовать, как тепло ее тела разгоняет холод и мрак снаружи.

На десерт Дебора выставила на стол красный ревеневый пирог и кружевное печенье из патоки вроде того, что продается на городских ярмарках. Выпив вторую чашку кофе, Фрайерс начал опасаться, что, если и остальные обеды будут такими же плотными, ему вряд ли удастся сбросить вес. Впрочем, он все равно останется доволен.

Как только с кофе было покончено, Порот вытер губы, оттолкнулся от стола и предложил Фрайерсу прогуляться по округе.

– Надо вам посмотреть то, ради чего вы приехали, – сказал он, вставая и потягиваясь так, что пальцы его рук согнулись под самым потолком.

– Мой сад видно отсюда, – заметила Дебора, показывая через окно на небольшой огороженный участок бурой земли рядом с домом, – он пока выглядит невзрачно, но летом там вырастут тыквы, помидоры, горох, огурцы, морковь… Могу точно сказать, что питаться мы будем отлично.

Пороты явно старались представить ферму в наилучшем свете. Должно быть, эти девяносто долларов в неделю были им очень нужны.

– В этом году мы очень уж поздно начали, – сказал Сарр, когда они с Фрайерсом спустились по ступеням заднего крыльца. Дебора решила остаться на кухне. Следом за мужчинами, как раз перед тем, как захлопнулась сетчатая дверь, наружу прошмыгнула пара кошек. – Еды, наверное, едва хватит на нас троих. Но к следующему году мы надеемся вырастить и кое-что на продажу.

Это предсказание показалось Фрайерсу слишком оптимистичным. Огород не выглядел таким уж пышным, пусть в одном месте и показались небольшие ростки моркови, а над молодыми помидорами стояли полные надежд ряды свежевыструганных колышков. В то же время почва на лужайке по соседству казалась поразительно плотной, как будто эти земли на самом деле предназначались для жилой застройки, что уже захватила значительную часть округа.

Сбоку, на другой стороне открытого пространства виднелись заросшие сорняками останки деревянного сортира; двери заслоняла трава. Фрайерс сморщил нос, когда они подошли ближе, но вокруг пахло только сырой землей и соснами.

– Можете им пользоваться, если захотите, – выдал Порот редкую шутку. – Насколько я знаю, он в полном порядке.

– Замечательно! – Фрайерс заглянул внутрь через щель между досками. В скамье зияло два отверстия, для высшей деревенской сплоченности. Все в духе настоящих первопоселенцев! Фрайерс порадовался, что на ферме есть современная канализация.

Ниже по склону стояла задней стеной к лесу похожая на казарму постройка, которую он собирался снять на лето. Именно ее он заметил с переднего крыльца. Фрайерс немедленно узнал здание с фотографии.

– Мне чудится, – спросил он, – или раньше это был курятник?

– Так и есть, – ответил Порот. – Но мы его никогда не использовали. Мы держим куриц в амбаре.

В лучах весеннего солнца здание выглядело несколько более жизнерадостно, чем в ту пору, когда была сделана фотография, хотя теперь плющ покрывал стены еще плотнее и заползал по краям окон, сужая обзор со всех сторон.

– Я еще не закончил ремонт, – сказал Порот, окидывая постройку критическим взглядом. – Нужно будет еще установить сетки. Но нам все равно стоит заглянуть внутрь.

Внутри оказалось неожиданно темно – плющ заслонял почти весь свет.

– Я подрежу его перед тем, как вы приедете. – Порот щелкнул новеньким выключателем на стене, и под потолком зажегся свет. – Если срезать ветки сейчас, к лету они отрастут снова.

Комната выглядела совершенно непривлекательной. В воображении Фрайерса она в лучшем случае могла стать монашеской кельей; помещение было лишено всякой романтики, но вполне подходило для умственных трудов, которым он надеялся себя посвятить. В комнате стояли только крепкая кровать (он прикинул, что уместиться на ней сможет только один человек), комод и устрашающего вида старый деревянный шкаф, установленный, как надзиратель, в углу. Пол покрывал голубой линолеум со слегка неровным швом посередине. Чулан, судя по всему, был только один.

– Чуть позже этой весной я установлю тут несколько книжных полок, – пообещал Порот, оглядывая голые, покрытые гипсокартоном стены, – и мы можем перенести сюда стол, чтобы вы могли за ним работать. – Казалось, он был рад уйти.

Другая половина здания, с отдельным входом, служила кладовкой. На бетонном полу в беспорядке валялись дрова, потрепанного вида мебель и пыльные чемоданы. В воздухе витал запах плесени. Ряд пустых банок на подоконнике переднего окна собирал пыль и дохлых мух.

– Дебора хочет отремонтировать и эту половину, – сказал Порот, – раз уж мы провели электричество. Хочет и тут тоже сделать гостевую комнату.

Фрайерс разглядывал стопку старых книг с поблекшими и покоробленными обложками. «Законы приношений». «След Господа». «Божий промысел и Евангелие». Религиозные тексты.

– И что вы об этом думаете?

Его собеседник заколебался.

– Хочу сначала посмотреть, как пройдет это лето.

Он развернулся и собрался было уйти, но Фрайерс протолкался мимо мебели к двери в дальней стене.

– Куда она ведет? В чулан?

– Откройте и посмотрите.

Фрайерс распахнул дверь и улыбнулся. Перед ним была соседняя – его – комната. Тут же он с удивлением понял, что мысленно уже в ней поселился. Знакомый линолеум и узкая кровать казались почти родными.