Текст книги "Башня Зеленого Ангела. Том 2"

Примерно в сотне элей от того места, где они стояли, стараясь отдышаться, находились могилы королей Хейхолта, но все, кроме одной, представляли собой заросшие травой холмики, над которыми потрудилось время, и они стали казаться естественной частью пейзажа. Лишь одна, вне всякого сомнения, Престера Джона, еще оставалась грудой голых камней. На далеком западном склоне виднелись смутные очертания Хейхолта, а тонкий, точно игла, шпиль Башни Зеленого Ангела сиял ярче всего остального.

Бинабик посмотрел на тусклое солнце.

– Мы добрались сюда позже, чем я рассчитывал. Мы не сможем отправиться в обратный путь, пока не станет совсем темно. – Он пожал плечами. – Но тут мы ничего сделать не можем. Лошади сумеют прокормиться до тех пор, пока мы к ним не вернемся.

– А как насчет… – Саймон смущенно посмотрел на Кантаку, он уже собрался сказать «волков», – … диких животных? Ты уверен, что с лошадьми все будет в порядке?

– Они прекрасно умеют защищаться. К тому же в здешних краях я видел очень мало диких животных. – Бинабик похлопал Саймона по руке. – Кроме того, мы ничего не можем сделать, разве что рискнем сломать себе шеи или какие-нибудь кости.

Саймон сделал глубокий вдох и направился в сторону кладбища:

– Тогда идем.

Семь могильных холмов располагались частично по кругу, на расстоянии друг от друга, чтобы оставалось место для других. Саймон почувствовал укол суеверного страха, когда об этом подумал. Кто еще будет здесь лежать? Элиас? Джошуа? Или ни тот, ни другой? Возможно, происходящие сейчас события приведут к тому, что привычный и ожидаемый порядок будет нарушен.

Они шагнули в центр неполного круга и остановились. Ветер гнул траву, на вершине горы царило безмолвие. Саймон подошел к первой могиле, которая погрузилась в землю так сильно, что теперь была не выше человеческого роста, хотя ее длина и ширина превосходила его в несколько раз. В памяти Саймона всплыло стихотворение и воспоминание о черных статуях в темном, тихом тронном зале.

– Фингил Первый, Кровавый король, – тихо проговорил он. – Прилетел с севера на красных крыльях войны.

Теперь, когда он произнес первый стих, ему стало казаться, что, если он остановится, это принесет несчастье.

– Хьелдин, его сын, Безумный король, спрыгнул на землю с башни, населенной призраками.

Третья могила находилась совсем рядом со второй, словно тот, кто в ней лежал, продолжал искать защиты у своих предков.

– Икфердиг, следующий, Сожженный король, встретил огненного дракона темной ночью.

Саймон замолчал. Между тремя могилами и следующей было свободное пространство, а в голове у него начали формироваться новые строчки, и через мгновение он их окончательно вспомнил.

– Три северных короля, все мертвые и холодные. Север больше не правит в высоком Хейхолте.

Он перешел к следующей группе из трех могил, на сей раз быстро вспомнил следующие слова песни, и ему не пришлось их искать. Мириамель и Бинабик стояли молча и слушали.

– Король Цапля Сулис, прозванный Отступник, бежал из Наббана, но встретил свою судьбу в Хейхолте.

Святой король Тестейн вошел в ворота, но так из них и не вышел.

Последний, Эльстан Король-Рыбак, воспетый в легендах, разбудил дракона и умер в Хейхолте.

Саймон сделал глубокий вдох. Казалось, будто он произносил магическое заклинание, еще несколько слов, и обитатели могил восстанут от своего многовекового сна под звон украшений и оружия, сопровождавших их в последний путь.

Шесть королей правили в громадных залах Хейхолта. Шесть хозяев вышагивали по коридорам с каменными стенами.

Шесть могил на скале над глубоким заливом Кинслаг.

Шесть королей останутся в них до последнего Судного дня.

Когда он закончил, ветер на мгновение подул сильнее, со стонами примял траву… но больше ничего не произошло. Могилы оставались безмолвными и таинственными, а их тени тянулись по земле к востоку.

– Конечно, сейчас здесь лежит семь королей, – сказал Саймон, нарушив молчание.

Теперь, когда наступил решающий момент, он начал ужасно нервничать, сердце отчаянно колотилось в груди, и он вдруг понял, что слова застревают в горле и он почти не может говорить. Он повернулся к последней могиле. Она была выше остальных, а камни лишь частично заросли травой. Казалось, будто это раковина огромного морского существа, выброшенного на сушу древним приливом.

– Король Джон Пресбитер, – сказал Саймон.

– Мой дедушка.

Саймон повернулся, удивленный тем, что Мириамель заговорила. Она побледнела, глаза были испуганными и какими-то пустыми.

– Я не могу на это смотреть, – сказала она. – Я подожду там. – Она развернулась, стала обходить могилу Фингила, скрылась из вида, потом снова появилась и села лицом к востоку и скалам, по которым они только что поднялись.

– Тогда за дело, – заговорил Бинабик. – Мне это не доставит удовольствия, но ты прав, Саймон, глупо не воспользоваться шансом забрать меч.

– Престер Джон хотел бы этого, – сказал Саймон с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. – Он бы хотел, чтобы мы сделали все, что в наших силах, чтобы спасти его королевство и народ.

– Кто может знать, каковы желания мертвых? – мрачно сказал Бинабик. – Ладно, займемся делом. Так или иначе нам нужно соорудить какое-то укрытие до того, как наступит ночь, хотя бы чтобы спрятать от посторонних глаз свет костра. Мириамель, – позвал он, – ты можешь поискать в кустах на склоне хворост?

Она подняла руку, показывая, что услышала.

Саймон наклонился к могиле Джона и принялся тянуть на себя один из камней, но тот так врос в траву, что ему пришлось поставить ногу на соседний, чтобы его вытащить. Саймон выпрямился и вытер пот с лица. Его кольчуга оказалась слишком тяжелой и объемной для такой работы. Он ее развязал и снял, за ней последовала стеганая безрукавка, он положил их на землю рядом с могилой, и ветер тут же пробрался под тонкую нижнюю рубашку.

– Мы прошли половину Светлого Арда, и никому не пришло в голову прихватить где-нибудь лопату, – заметил Бинабик, который погрузил пальцы в землю.

– У меня есть меч, – сказал Саймон.

– Побереги его до того момента, когда в нем возникнет настоящая нужда. – В голос тролля вернулась обычная сухость. – Мне говорили, что камни имеют обыкновение затуплять оружие. А нам может понадобиться острый клинок. Особенно если кто-то заметит, что мы раскапываем могилу отца Верховного короля.

Саймон на мгновение закрыл глаза и вознес короткую молитву Эйдону, попросив у него прощения – и у Престера Джона за компанию – за то, что они собирались сделать.

Солнце зашло, и серое небо на западном горизонте начало обретать розовый оттенок, цвет, который обычно нравился Саймону, но сейчас казалось, будто что-то начало гнить. Они вытащили последний камень сбоку от заросшей по краям травой могилы Престера Джона, и открывшаяся черная пустота была подобна ране на теле мира.

Бинабик возился с кремнем, а когда высек искру, поднес ее к концу факела и прикрыл его от сильного ветра, пока тот не разгорелся как следует. Саймону ужасно не хотелось заглядывать в ждавшую его темноту, и он посмотрел на темную зелень на вершине горы. Вдалеке он разглядел маленькую фигурку Мириамель, которая наклонялась и выпрямлялась, собирая хворост для костра. Саймон жалел, что уже не может остановиться и повернуть назад, жалел, что задумал такую невероятную глупость.

Бинабик помахал факелом в дыре, вытащил его и снова засунул внутрь. Потом встал на колени и осторожно принюхался.

– Как мне кажется, по крайней мере, воздух там вполне нормальный. – Затем он сбросил несколько комьев земли с края ямы и снова засунул голову внутрь. – Я вижу деревянные бока чего-то. Это лодка?

– «Морская Стрела». – Саймон почувствовал, как важность того, что они делали, придавила его плечи, точно огромный груз. – Да, лодка Престера Джона. Его в ней похоронили.

Бинабик еще немного продвинулся вперед.

– Тут для меня полно места, чтобы встать, – сказал он, и его голос прозвучал приглушенно. – А доски над головой кажутся надежными.

– Бинабик, вылезай, – позвал его Саймон.

Тролль начал пятиться, пока не смог повернуть голову, и посмотрел на Саймона.

– А что не так, Саймон?

– Это моя идея, и туда должен залезть я.

Бинабик приподнял бровь:

– Никто не собирается отнимать у тебя славу того, кто нашел меч. Просто я меньше тебя и отлично чувствую себя в пещерах.

– Дело совсем не в славе… просто вдруг случится что-то плохое. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за моей глупой затеи.

– Твоя затея? Ты ни в чем не виноват. Просто я хочу как лучше. Кроме того, я думаю, внутри нет ничего такого, что могло бы причинить кому-то вред. – Он помолчал немного. – Но если ты хочешь… – Он отошел в сторону.

Саймон опустился на четвереньки, забрал у тролля факел, засунул его перед собой в яму и в мерцавшем свете увидел покрытый землей бок «Морской Стрелы»; лодка напоминала громадный сухой лист или кокон… словно тот, кто находился внутри, дожидался момента, когда он сможет возродиться.

Саймон сел и тряхнул головой, сердце, точно безумное, колотилось у него в груди.

Олух! Чего ты боишься? Престер Джон был хорошим человеком.

Да. А что, если его призрак сердится на то, что стало с его королевством? И, конечно, никакому призраку не понравится, что кто-то собирается ограбить его могилу.

Саймон сделал глубокий вдох и начал медленно опускаться в дыру в боку могилы.

Он скользил вниз по осыпавшейся стене ямы, пока не коснулся корпуса лодки. Купол из рангоутов, земли и белых корней у него над головой походил на небо, созданное хилым, полуслепым богом. Когда он сделал еще один вдох, его ноздри наполнили запахи почвы, соснового сока и плесени, и еще какие-то более диковинные, но такие же экзотические, как содержимое баночек со специями на кухне Джудит. Саймона неожиданно удивил сладковатый привкус в воздухе, и он начал задыхаться. Бинабик засунул в дыру голову.

– С тобой все хорошо? Там плохой воздух?

Саймон наконец задышал нормально.

– Я в порядке. Просто… – Он сглотнул. – Не волнуйся.

Поколебавшись немного, Бинабик исчез.

Саймон смотрел на бок лодки, как ему показалось, очень долго. Ее установили в яме так, что баргоут находился выше его головы, и он не мог придумать, как забраться внутрь с помощью одной руки, факел был таким толстым, что он не мог взять его в рот. Через несколько мгновений, когда ему отчаянно захотелось повернуть назад и выбраться наружу – и пусть Бинабик решает все проблемы, – он засунул конец факела в землю рядом с одной из досок, ухватился за баргоут и подтянулся вверх, дрыгая ногами, чтобы отыскать опору. Дерево «Морской Стрелы» оказалось скользким, но выдержало его вес.

Саймон перевалился верхней частью тела через баргоут и повисел в таком положении несколько мгновений, сохраняя равновесие и чувствуя, как борт впивается ему в живот, точно кулак. Здесь сладкий, мускусный запах был невероятно сильным. Посмотрев вниз, Саймон чуть не выругался – в последний момент подумав, что подобные слова могут принести несчастье и, вне всякого сомнения, будут проявлением неуважения, – когда понял, что поставил факел слишком низко, его свет не добирался до корпуса лодки, и он видел лишь непонятные сгустки теней. Разумеется, – подумал он, – мне не составит труда отыскать в темноте тело и меч в руках короля Джона. Он вполне мог найти их на ощупь, однако ни за что на свете не собирался это делать.

– Бинабик! – крикнул он, испытав гордость от того, как спокойно прозвучал его голос, – ты можешь мне помочь?

Тролль перебрался через край ямы и соскользнул вниз.

– Ты застрял?

– Нет, но я ничего не вижу без факела. Не мог бы ты его достать?

Когда Саймон перевесился через темный борт, деревянный баргоут задрожал, и Саймон на мгновение испугался, что он под ним развалится, к тому же ему совсем не нравилось тихое поскрипывание, доносившееся из подземного помещения. Саймон почти не сомневался, что это стонет измученное дерево – ведь лодка короля два года пролежала в сырой земле – но в голову лезли мысли о руке… древней и сморщенной… которая тянулась к нему с окутанного тенями дна…

– Бинабик?!

– Несу, уже несу, Саймон. Он оказался слишком высоко, и я не сразу до него дотянулся.

– Извини, просто поторопись, пожалуйста.

Свет на потолке могилы изменился, когда пламя факела сдвинулось с места, и Саймон почувствовал, как Бинабик похлопал его по ноге. Стараясь сохранить равновесие, он развернулся и теперь лежал на животе, вытянувшись во всю длину вдоль баргоута, чтобы опустить вниз руку и взять у Бинабика факел. Потом произнес еще одну короткую молитву и прикрыл глаза, опасаясь того, что увидит, повернулся и наклонился над внутренней частью корпуса лодки.

Сначала он ничего не видел и тогда открыл глаза пошире. Маленькие камешки и земля с потолка могилы засыпали большую часть того, что находилось внутри «Морской Стрелы», но не все.

– Бинабик! – крикнул Саймон. – Смотри!

– Что? – Охваченный тревогой тролль промчался вдоль корпуса к месту, где лодка соприкасалась со стеной могилы, а в следующее мгновение взобрался наверх, ловко, точно спешил куда-то по тропе в горах Минтахок. Легко балансируя на баргоуте, он оказался рядом с Саймоном.

– Смотри. – Саймон показал дрожавшим в руке факелом.

Король Престер Джон лежал в «Морской Стреле», окруженный последними дарами, в великолепных одеждах, в которых его похоронили. Лоб короля украшал золотой обруч, руки были сложены на груди, на длинной белоснежной бороде. Кожа Джона, несмотря на некоторую восковую прозрачность, выглядела как кожа живого человека. После нескольких сезонов, проведенных в разрушительной земле, казалось, он просто спал.

Но, несмотря на то что вид не тронутого разложением тела короля наводил ужас, не это заставило Саймона вскрикнуть.

– Киккасут! – выругался Бинабик, удивленный не меньше Саймона, и через мгновение забрался внутрь лодки.

Результат тщательных поисков в могиле подтвердил их первое впечатление: Престер Джон по-прежнему лежал в месте своего упокоения на Свертклифе – но Сияющий Коготь исчез.

37. Биения сердца

– Я не намерен терпеть глупость только потому, что Вареллан мой брат, – прорычал герцог Бенигарис рыцарю, стоявшему перед ним на коленях, и хлопнул ладонью по ручке своего кресла. – Передай ему, что он должен продержаться, пока я не приду с моими солдатами. А если он этого не сделает, его голова будет украшать ворота Санцеллана.

– Пожалуйста, милорд, – взмолился его оруженосец, который мельтешил сбоку от герцога. – Умоляю вас, не нужно так метаться из стороны в сторону, я же пытаюсь снять с вас мерки.

– Да, посиди спокойно, – присоединилась к оруженосцу мать герцога. Она занимала то же кресло, на котором сидела, когда ее муж правил Наббаном. – Если бы ты не превратился в жирную свинью, тебе по-прежнему годились бы твои старые доспехи.

Бенигарис уставился на нее, и его усы зашевелились от ярости:

– Спасибо, матушка.

– И не будь жесток к Вареллану, он еще почти ребенок.

– Он бездельник и придурок с идиотской улыбкой на лице. И это ты его таким сделала. Кстати, кто уговорил меня позволить ему возглавить армию у Ванстримского прохода?

Вдовствующая герцогиня Нессаланта отмахнулась от его слов:

– Любой сумеет удержать проход против оборванцев Джошуа. Даже я смогла бы. А опыт пойдет ему на пользу.

Герцог вырвал руку у оруженосца и снова с грохотом опустил ее на ручку кресла.

– Клянусь Деревом, мама! Вареллан сдал две лиги меньше чем за две недели, несмотря на то что у него несколько тысяч пехотинцев и пятьсот рыцарей. Он отступает так стремительно, что к тому времени, как я буду выезжать из ворот, я, скорее всего, об него споткнусь.

– Ксаннасавин говорит, что у нас нет поводов для беспокойства, – с довольным видом заявила Нессаланта. – Он очень внимательно изучил небо и звезды. Бенигарис, прошу тебя, успокойся. Будь же наконец мужчиной.

Герцог наградил ее ледяным взглядом, играя желваками, прежде чем ответить:

– Когда-нибудь, матушка, ты зайдешь слишком далеко.

– И что ты сделаешь? Бросишь меня в темницу? Прикажешь отрубить голову? – В ее взгляде вспыхнула ярость. – Ты во мне нуждаешься. Не говоря уже об уважении, которое должен оказывать той, которая тебя родила.

Бенигарис нахмурился, сделал глубокий вдох и снова повернулся к рыцарю, который доставил новости от юного Вареллана.

– Чего ты ждешь? – сердито набросился он на него. – Ты слышал, что я сказал. А теперь иди и передай Вареллану мои слова.

Рыцарь поднялся с колен, изящно поклонился, повернулся и вышел из тронного зала. Дамы в ярких платьях, которые тихо разговаривали возле двери, посмотрели ему вслед и принялись обсуждать что-то, вызвавшее у них смешки.

Бенигарис снова вырвался из рук оруженосца, на сей раз чтобы подать знак пажу, который тут же подбежал к нему с чашей вина.

Герцог сделал большой глоток и вытер рот.

– Армия Джошуа не так проста, как мы думали. Говорят, брат Верховного короля нашел где-то могучего рыцаря, который сражается во главе его армии. Утверждают, будто это Камарис. Серридан из Метессы им поверил, по крайней мере, к ним присоединился. Вероломный пес.

Нессаланта мрачно рассмеялась:

– Должна признаться, что недооценила Джошуа. Очень умный ход. Ничто так не возбуждает простолюдинов, как упоминание имени твоего дяди. Но Серридан? Ты хочешь, чтобы я беспокоилась из-за него и пары мелких барончиков, живущих в глуши? Метессанский Журавль не покидала дворцовых башен вот уже пятьсот лет. Они ничто.

– И ты совершенно уверена, что разговоры про Камариса всего лишь уловка со стороны Джошуа? – Но вместо насмешки слова Бенигариса прозвучали как-то безжизненно.

– Разумеется! Естественно, это не он! Камарис умер сорок лет назад.

– Но его тело так и не нашли. Отец очень переживал, что не смог похоронить брата по эйдонитским обычаям.

Герцогиня фыркнула, но не подняла головы от рукоделия:

– Я знала Камариса, мой храбрый сын, а ты – нет. Даже если бы он ушел в монастырь или где-то спрятался, вести о нем все равно просочились бы, он был таким безумно честным, что не смог бы солгать, если бы кто-то спросил его имя. Кроме того, его самодовольство и желание постоянно во все вмешиваться заставили бы его сражаться рядом с Престером Джоном во Второй войне тритингов – чтобы стать Камарисом Великолепным, Святым Камарисом, Камарисом Великим. – Нессаланта уколола палец и тихонько выругалась. – Нет, Джошуа не нашел настоящего Камариса – и, вне всякого сомнения, он не призрак. Они отыскали высокого самозванца, какого-нибудь громадного наемника и с помощью пудры превратили его волосы в седину. Обман. Впрочем, не важно. – Она несколько мгновений рассматривала вышивку и с довольным видом отложила пяльцы. – Даже настоящий Камарис не смог бы лишить нас трона. Мы слишком сильны… а его время давно прошло.

Бенигарис оценивающе на нее посмотрел.

– Лишить нас трона?.. – начал он, но его прервало движение в дальнем конце комнаты.

В дверях тронного зала появился герольд, плащ которого украшал золотой зимородок – знак дома Бенидривин.

– Ваше высочество, – провозгласил он громко, торжественным голосом. – По вашему приказу прибыл граф Стриве из Ансис Пелиппе.

Герцог откинулся на спинку кресла, и на его губах появилась напряженная улыбка:

– Ах да. Пусть граф войдет.

Носилки Стриве внесли в дверь и поставили около больших сводчатых окон, выходивших на море, хотя сегодня их закрывали тяжелые шторы, чтобы не впускать внутрь холод. Затем слуги графа достали его кресло и опустили на пол рядом с помостом, на котором стоял герцогский трон.

Граф закашлялся, потом сделал глубокий вдох.

– Приветствую вас, герцог, – просвистел он. – И герцогиня, видеть вас – огромное удовольствие. Как обычно, прошу прощения, что без позволения сижу в вашем присутствии.

– Разумеется, граф, – весело заявил Бенигарис. – Как ваша простуда? Не думаю, что ей полезен наш холодный морской воздух. Мне известно, что в вашем доме на Ста-Мирор всегда очень тепло.

– На самом деле, Бенигарис, я хотел поговорить с вами о…

– Давайте начнем с главного, – перебил его герцог. – Прошу простить мое нетерпение, но, как вы знаете, мы находимся в состоянии войны, и я не люблю ходить вокруг да около.

– Ваша прямота известна всем, друг мой, – кивнув, сказал Стриве.

– Да. Тогда к делу. Где мои лодки? И армия из Пердруина?

Граф слегка приподнял белую бровь, но его манеры и голос оставались невозмутимыми:

– О, они в пути, ваше высочество. Разве когда-то было такое, чтобы Пердруин не выполнил свой долг перед братским Наббаном?

– Но прошло уже два месяца, – сказал Бенигарис с деланой суровостью. – Стриве, мой старый друг… у меня может появиться мысль, что вы по какой-то причине специально тянете время.

На сей раз брови графа не выдали его удивления, однако лицо едва заметно переменилось.

– Я разочарован тем, что Наббан может подумать такое про Пердруин, и это после стольких лет честного сотрудничества. – Стриве опустил голову. – Но вы совершенно правы, лодки, которые вам необходимы для перевозок, задерживаются, и я приношу вам свои самые искренние извинения. Несмотря на то что я отправил в Ансис Пелиппе множество посланий, в которых подробно описал ваши нужды, никто не может справиться с делами так, как я, когда я беру их в свои руки. Я не хочу обидеть тех, кто у меня служит, но мы, пердруинцы, говорим: «Когда капитан спускается в трюм, матросы находят множество способов не делать работу». – Граф смахнул что-то с верхней губы длинными шишковатыми пальцами. – Я должен вернуться в Ансис Пелиппе, Бенигарис. Несмотря на то что расставание с вами и вашей дорогой матушкой меня печалит… – Он улыбнулся Нессаланте. – Я уверен, что смогу отправить вам лодки и солдат, как мы и договаривались, через неделю после своего возвращения. – Он снова сильно закашлялся, и тяжелый приступ длился несколько минут, прежде чем он снова стал дышать нормально. – К тому же, несмотря на невероятную красоту вашего дворца, здесь немного холоднее, чем у меня дома. И, боюсь, я стал чувствовать себя заметно хуже.

– Нас всех беспокоит ваше состояние, граф, и в последнее время оно постоянно занимает мои мысли, – заговорил Бенигарис. – Но еще лодки и солдаты. – Он помолчал, глядя на Стриве с улыбкой, которая становилась все более самодовольной. – Именно по этой причине я не могу вам позволить нас покинуть. Морское путешествие в такой момент… вполне возможно, плохо скажется на вашем и без того слабом здоровье. Позвольте мне быть абсолютно честным, хотя мои слова покажутся жестокими, дорогой граф… ради любви Наббана к вам. Если вы заболеете еще сильнее, я не только буду чувствовать себя виноватым, но это еще больше замедлит прибытие к нам лодок и людей. Если даже сейчас, несмотря на подробные указания, ваши подданные ведут себя не слишком расторопно, представьте, какими они станут, если вы совсем не будете за ними присматривать. Я уверен, что в такой ситуации многие из них найдут не один способ отлынивать от своих обязанностей.

– Иными словами, вы хотите сказать, что я не могу покинуть вас в данный момент? – прищурившись, спросил Стриве.

– О, дорогой граф, я настаиваю на том, что вы должны остаться с нами. – Бенигарис, которому в конце концов надоел оруженосец, суетившийся возле него, взмахом руки отослал его прочь. – Я не прощу себе, если не сделаю этого для вас. Вне всякого сомнения, когда прибудут ваши лодки и солдаты, чтобы помочь нам в борьбе с безумцем Джошуа, погода снова станет теплой, и вы сможете без опасений за здоровье отправиться домой.

Граф на мгновение задумался над его словами, изо всех сил делая вид, что взвешивает доводы Бенигариса.

– Клянусь Пелиппой и ее чашей, – сказал он наконец, – я вижу здравый смысл в том, что вы говорите, Бенигарис. – Он сдержанно улыбнулся, продемонстрировав на удивление хорошие зубы. – И тронут заботой о старом друге вашего отца.

– Я чту вас так же, как почитал его.

– Разумеется. – Улыбка Стриве стала почти доброй. – Как чудесно. В наши мрачные времена чести осталось так мало. – Он махнул шишковатыми пальцами, призывая носильщиков. – Думаю, мне следует отправить еще одно письмо в Ансис Пелиппе с приказом управляющему замком и плотникам поспешить.

– Очень правильное решение, граф. И отличная идея. – Бенигарис откинулся на спинку трона и пригладил пальцами усы. – Мы увидим вас сегодня вечером за нашим столом?

– О, полагаю, да. Где еще я смогу найти таких добрых и внимательных друзей? – Он наклонился вперед в своем кресле, изобразив поклон. – Герцогиня Нессаланта, видеть вас всегда удовольствие, дорогая леди.

Нессаланта улыбнулась и кивнула:

– Граф Стриве.

Кресло со стариком подняли и поставили на носилки. Когда он задвинул занавески, четверо слуг вынесли его из тронного зала.

– Я не думаю, что в твоей прямоте, равной грубости, была необходимость, – сказала Нессаланта, когда граф покинул зал. – Он нам не опасен. Разве пердруинцы с жадными до золота руками когда-либо хотели получить что-то другое?

– Про них известно, что они гребут монеты из самых разных карманов. – Бенигарис поднял чашу с вином. – Но так Стриве будет сильнее желать, чтобы мы одержали победу. Он совсем не дурак.

– Вне всякого сомнения. Именно поэтому я не понимаю, зачем была нужна такая жесткость в разговоре с ним.

– Все, что я знаю и умею, матушка, я получил из ваших уроков, – искренне заявил Бенигарис.

* * *

Изгримнур чувствовал, как растет его раздражение.

Казалось, Джошуа совершенно перестали интересовать насущные проблемы; каждые несколько мгновений он подходил к входу в палатку и смотрел через долину на монастырь, примостившийся на склоне горы, – жалкое собрание каменных строений, окутанных коричнево-золотым сиянием заходившего солнца.

– Она не умирает, Джошуа, – наконец не выдержал герцог. – Она всего лишь ждет ребенка.

– Что? – Принц посмотрел на него с виноватым видом.

– Ты весь день пялишься на монастырь. – Он тяжело поднялся с табурета, подошел к Джошуа и положил руку ему на плечо. – Если ты так волнуешься, отправляйся к ней. Но, уверяю тебя, она в надежных руках. Если моя жена не знает чего-то про младенцев, значит, это не нужно знать.

– Я все понимаю. – Принц вернулся к карте, разложенной на столе. – Но не могу заставить собственные мысли перестать кипеть от беспокойства, старый друг. Напомни мне, что мы обсуждали.

Изгримнур тяжело вздохнул и наклонился над картой:

– Ладно. Камарис говорит, что над равниной проходит пастушья тропа…

Кто-то тихонько кашлянул у входа в палатку, и Джошуа поднял голову:

– О, барон. С возвращением. Входите, пожалуйста.

Серридана сопровождали Слудиг и Фреосел. Все дружно поприветствовали друг друга, и Джошуа достал кувшин телигурийского вина. Одежда барона и лейтенантов Джошуа была в грязи и говорила о том, что они скакали целый день.

– Юный Вареллан остановился перед Шасу-Яринна, – ухмыляясь, сообщил барон. – Он крепче, чем я думал. Я рассчитывал, что он отступит до самого Ванстримского прохода.

– И почему он этого не сделал? – спросил Изгримнур.

– Возможно, считает, что, как только начнется сражение за проход, пути назад уже не будет, – покачав головой, ответил Серридан.

– Это может означать, что он не настолько уверен в нашей слабости, как его брат, – предположил Джошуа. – Возможно, он согласится на переговоры.

– Что так же вероятно, как и то, – сказал Слудиг, – что он постарается держаться подальше от прохода до тех пор, пока не придет его брат с подкреплением. Что бы они ни думали о нашей армии вначале, появление сэра Камариса изменило их мнение. Это точно.

– А где Камарис?

– Впереди с Хотвигом и остальными. – Слудиг удивленно покачал головой. – Великодушный Эйдон, я слышал о нем множество историй, но думал, что это лишь детские сказки. Принц Джошуа, я в жизни не видел никого, подобного ему! Когда Камарис и всадники Хотвига оказались между двумя отрядами рыцарей Вареллана два дня назад, мы не сомневались, что он погибнет или попадет в плен. Но он раскрошил наббанайских рыцарей, словно дерево для растопки! Одного разрубил одним уверенным ударом почти пополам, вместе с кольчугой! Его меч точно заколдован!

– Шип – это могущественное оружие, – сказал Джошуа, – но, с ним или без него, на свет не рождалось рыцаря, подобного Камарису.

– А рог Селлиан наводит на наббанайцев ужас, – продолжал Слудиг. – Когда его эхо разносится по долине, некоторые из врагов разворачиваются и скачут прочь. Из каждого отряда, над которым Камарис одерживает верх, он выбирает одного пленного и отправляет назад, чтобы тот сказал: «Принц Джошуа хочет поговорить с вашим командиром». Камарис победил такое количество, что, наверное, уже отослал к Вареллану две дюжины наббанайцев с одним и тем же посланием.

Серридан поднял чашу с вином:

– Давайте выпьем за него. Если он сейчас наводит на врага ужас, каким же он был во времена расцвета? Я был мальчишкой, когда он… – Граф коротко рассмеялся. – Я чуть не сказал «умер». Когда он исчез. Мне не довелось его встречать.

– Тогда он был немного другим, – задумчиво проговорил Изгримнур. – И это меня удивляет. Его тело постарело, но мастерство и боевой дух нисколько. Словно кто-то специально сохранил его силу.

– Как будто для последнего испытания, – сказал Джошуа, осторожно подбирая слова. – Надеюсь, волею Бога так и будет – и Камарис добьется успеха ради всех нас.

– Должен признаться, что я несколько озадачен. – Серридан сделал еще глоток вина. – Вы мне говорили, что Камарис ненавидит войну и готов заниматься чем угодно, только бы не сражаться. Однако я еще никогда в жизни не видел такого могучего воина, несущего смерть.

Джошуа печально улыбнулся, и на лице у него появилось озабоченное выражение:

– Камарис на войне подобен горничной, которая расправляется с пауками.

– Что? – Серридан нахмурил брови и прищурился, пытаясь понять, не потешается ли над ним принц.

– Если приказать горничной прикончить всех пауков в комнате госпожи, – начал объяснять принц, – она придумает сотню отговорок, но, когда окончательно убедится, что деваться некуда, несмотря на ужас перед пауками, уничтожит всех до единого, чтобы больше не пришлось этим заниматься. – Легкая улыбка Джошуа исчезла. – Так и Камарис. Единственное, что он ненавидит больше войны, – ненужная война, особенно убийства, которых можно избежать, доведя дело до конца в первый раз. Поэтому, когда он вынужден участвовать в сражении, он старается провести его так, чтобы у него не возникло необходимости браться за оружие во второй раз. – Джошуа поднял чашу, салютуя отсутствовавшему рыцарю. – Только представьте, каково это – быть лучше всех в мире в том, чего ты делать не хочешь.

Они осушили свои чаши и некоторое время молчали.

* * *

Тиамак, хромая, прошел через террасу, отыскал подходящее местечко на низкой стене и уселся, свесив ноги и наслаждаясь сиянием раннего вечера. Перед ним раскинулась долина Фрасилис, темная земля и зеленые верхушки деревьев по обеим сторонам Анитуллийской дороги. Если прищуриться, Тиамак мог разглядеть очертания палаток лагеря Джошуа на юго-западе в пурпурных тенях склона горы.