Текст книги "Гидеон из Девятого дома"

– Очередная конспирологическая теория, – сказал второй голос.

Первый обиделся:

– А почему шаттлы улетели? Почему тут такая свалка? Что за секретность? Почему кормят дерьмом? Что и требовалось доказать. Заговор.

Последовала задумчивая пауза.

– Не таким уж и дерьмом, – сказал третий голос.

– А я вам скажу, в чем дело, – продолжил первый. – Дешевые шуточки Когорты. Обычная дедовщина. Хотят посмотреть, кому хватит глупости куснуть приманку. Сами увидите, кто это будет. Точно не я.

– Только если, – сказал второй голос, который, как теперь понимала Гидеон, очень похож был по тону и высоте на третий, отличаясь от него только интонацией, – это не протокольное испытание. Может быть, мы должны дать пристойный ответ на расплывчатый вопрос, чтобы утвердить себя. Извлечь смысл из бессмыслицы. И все такое.

В первом голосе послышались визгливые нотки:

– Господи, перестань.

Шарканье. Движение. Эхо шагов. Они спускались.

– Интересно, где эти забавные деды спрятали шаттлы, – вслух задумался третий голос.

– Скинули с посадочной площадки, надеюсь, – второй.

– Не тупи, – велел первый. – Они знаешь какие дорогие.

Гидеон, прячась в темноте, впервые разглядела говоривших. Странные близняшки Третьего дома вертели головами. Их сопровождал мрачный, пышно одетый рыцарь. Вблизи они впечатлили Гидеон еще сильнее. Золотоволосая девушка оказалась самым прекрасным существом, которое она видела в жизни. Высокая, величавая, сияющая, как бабочка. Рубашку она небрежно заправила в брюки, которые, в свою очередь, небрежно заправила в сапоги, но при этом все равно вся она была как золотой топаз, как нежное сияние. Ряса для некроманта – все равно что клинок для рыцаря, но ряса девушки не закрывала руки. Прозрачная и тонкая, она взметывалась при каждом движении, как крылья. На каждой руке блестело по пять колец, а серьги могли бы поспорить пышностью с люстрами, но при этом она выглядела невинной и дикой, как будто просто примерила самые красивые вещички из шкатулки, а потом забыла их снять. Роскошные волосы прилипли ко лбу, и порой она накручивала прядь на палец и беззаботно ее бросала.

Вторая выглядела так, как будто ее разбили на кусочки, а потом собрали, не особо заботясь о результате. Рясу сшили из той же ткани того же цвета, но сидела она, как саван. Волосатый рыцарь с орлиным профилем напялил тесную куртку в обтяжечку.

– Лично мне кажется, – говорила сияющая девушка, – что это куда веселее, чем засунуть нас в комнату и заставить выяснять, кто лучше как некромант. Или чем надавать нам кучу плесневелых свитков и заставить часами переводить описания всяких там ритуалов.

– Да, это было бы некстати, – благодушно согласилась ее сестра. – Представь, все бы за пять минут поняли, какая ты тупая.

Золотой локон обернулся вокруг пальца.

– Заткнись, Ианта.

– Честно говоря, тут радоваться надо, – продолжила бледная девица, явно распаляясь. – Ты и так еле скрываешь, что ты красивая дура, а тут бы это вышло наружу со скоростью света.

Золотой локон слетел с пальца, как пружина.

– Ианта, не выводи меня из себя.

– Да уж будь любезна. Твоему мозгу больше одной эмоции разом не под силу.

Рыцарь скорчил уродливую гримасу:

– Тебе просто обидно, Ианта. Выпендриваться книгами ad infinitum нельзя, а без них тебя никто не замечает.

Девушки разом обернулись на него. Невзрачная просто смотрела, опустив бледные ресницы, а красавица схватила его за ухо двумя пальцами и безжалостно его выкрутила. Мелким рыцаря никто бы не назвал, но она возвышалась над ним на полголовы. На голову, если учесть прическу. Сестра спокойно наблюдала со стороны – хотя Гидеон могла бы поклясться, что она еле заметно улыбается.

– Если ты еще раз посмеешь с ней так заговорить, Бабс, – сообщила золотая красавица, – я тебя уничтожу. Проси прощения.

Он удивленно встопорщился:

– Ты же знаешь, что я не… все ради тебя. Тебя оскорбили…

– Она может оскорблять меня, как ей угодно. Ты забыл о субординации. Проси прощения.

– Принцесса, я живу, чтобы служить…

– Набериус! – рявкнула она и дернула его за ухо так, что ему пришлось сделать шаг, как зверю на поводке. На щеках у него зажглись алые пятна. Красавица подергала ухо.

– Унижайся, Бабс. И поскорее…

– Брось, Корона, – вдруг сказала вторая сестра. – Нет времени придуриваться. Брось его и пойдем дальше.

Красавица – Корона – помедлила, но все же отпустила ухо незадачливого рыцаря. Он сердито его потер. Гидеон теперь видела только его затылок. Он смотрел на девушку, которая наказала его походя, как собаку, и гордые плечи поникли. Корона вдруг порывисто обняла его и потащила вперед, по пути дернув за второе ухо – он угрюмо уклонился. Она втолкнула его в зал с ямой. Бледная придержала обоим дверь.

Когда они вошли, морщась от вони, бледная помедлила. Она не пошла за ними. Вместо этого она вгляделась в темноту под лестницей. Гидеон знала, что спряталась надежно, что ее совсем не видно, но все равно вжалась в стену. Подальше от бледного застиранного взгляда, который почему-то уставился прямо на нее.

– Плохое начало, глупое, – тихо сказала она. – Я бы не стала привлекать к себе внимание некроманта из Третьего дома.

Бледная закрыла за собой дверь.

Гидеон осталась одна.

10

К полднику Харрохак не явилась. Гидеон, не усвоившая еще концепцию полдника или хотя бы полудня, пришла на добрый час раньше остальных. Эти остальные либо обладали нормальными циркадными ритмами, либо оказались слишком гордыми и хорошо воспитанными, чтобы им не следовать. В той же жаркой, чисто отскобленной комнате, где подавали завтрак, перед Гидеон поставили кусок бледного мяса и ворох листьев. Хорошо, что рядом никого не было – Гидеон не представляла, что с этим делать. Мясо она съела вилкой. Нож ей не понадобился – оно оказалось таким нежным, что разваливалось на куски при прикосновении, – а листья подобрала по одному пальцами.

В процессе она поняла, что это, наверное, салат. Сырыми овощами в Девятом доме назывались жалкие кучки тертого лука-порея, залитого потоками соленого черного соуса. Гидеон догналась хлебом, который ей очень понравился, и сунула в карман кусок на будущее.

Скелет принес ей еду, скелет унес посуду, двигаясь с той же точностью, что и остальные. Никаких дешевых трюков – она внимательно смотрела. Ни шпилек в суставах, чтобы кости лучше держались, ни больших обрывков сухожилий. Нет, просто скелетов поднял кто-то очень талантливый. Она подозревала Учителя. Харроу бы это не понравилось. Предполагалось, что рынок идеального восстановления монополизирован Девятым домом, а тут целая куча слуг поднята маленьким старичком, который на полном серьезе всплескивает руками.

Гидеон стряхнула крошки с коленей и собралась уходить, когда в столовую вошли еще два послушника. Завидев Гидеон, оба встали как вкопанные.

Один оказался изнуренным остролицым мальчишкой в стерильно-белых одеждах и кольчуге, которую можно было вилкой проткнуть. Она спадала почти до колен. Странно: некроманты обычно не носят кольчуги, а мальчик точно был некромантом. Он выглядел как некромант. Бледный шелк спадал с его тощих плеч. Заметно было, что смерть приносит ему удовольствие. Он казался чопорным и аскетичным, а его спутник – он был постарше, даже постарше самой Гидеон – выглядел вечно недовольным. Этот был покрепче, коренастее, а добела вытертая кожаная одежда явно повидала многое. Минимум один палец на левой руке заканчивался толстой культей, что Гидеон восхитило.

Почему эти двое замерли на месте, Гидеон не понимала. Лично она встала, потому что некромант смотрел на нее с неприкрытой ненавистью. Как будто он наконец встретился лицом к лицу с убийцей своего любимого зверька.

Гидеон провела в темных глубинах Дрербура достаточно времени, чтобы понимать, когда следует, выражаясь по-научному, отвалить. Такой взгляд она ловила на себе не в первый раз. Сестра Лакриморта постоянно так на нее смотрела, а сестра Лакриморта, между прочим, была слепая. Взгляд Крукса от этого почти ничем не отличался, не считая того, что Крукс при этом еще умудрялся демонстрировать полное отсутствие удивления, как будто она не оправдала его самых скромных ожиданий. А очень давно – воспоминания об этом болью отдавались где-то в миндалевидной железе – Преподобная мать и Преподобный отец смотрели на нее точно так же, только к их презрению примешивался еще и гадливый ужас – с таким выражением можно смотреть на личинку.

– Разберись с культистом тени, – велел белесый мальчик таким глубоким, усталым и тяжелым голосом, которого Гидеон в жизни не слышала.

– Да, дядюшка, – отозвался второй.

Гидеон мечтала о драке. Ей очень хотелось, чтобы недовольный мужик в линялой коже бросился на нее. Он был крепкий, закаленный, желтовато-смуглое шершавое лицо покрывали глубокие морщины. Рядом со своим некромантом, одетым почти элегантно, он выглядел грубым и жестоким. Сильным. Слава богу. Ей хотелось кровавой драки. Ей хотелось сражаться до тех пор, пока не придется призвать костяных адептов, чтобы они вставили противнику ноги на место. Она знала о цене – ей придется проснуться в груде злобных записочек, ну или умереть, – но это ее больше не волновало. Мысленно Гидеон уже прикидывала, дотянется ли она рапирой до ключицы другого рыцаря.

Он страшно ее разочаровал, отступив на пару шагов, сложив ладони и поклонившись ей. Вежливо, но не подобострастно.

Голос у него был тоньше и грубее, чем у некроманта. А еще он немного хрипел, как будто страдал от простуды или много курил.

– Мой дядя не может принимать пищу в присутствии тебе подобных. Уйди, пожалуйста.

У Гидеон возник миллион вопросов. Например: «Каких таких мне подобных»? или «Что это за мелкий дядя цвета майонеза?» или «Это в смысле людей, которые ничьи не племянники, но зато сохранили все пальцы на руках?». Но она ничего не сказала. Несколько секунд она смотрела на него, и он смотрел на нее в ответ. Печати ненависти на его лице не было – но угрюмый застывший взгляд, казалось, пронизывал насквозь. Будь на его месте Крукс, она бы показала ему средний палец. В результате она кивнула и пошла прочь, сходя с ума от злости.

Как ее все это бесило. Она мечтала попасть в Когорту в том числе потому, что ее уже тошнило от темноты и одиночества. Ей хотелось стать частью чего-то более масштабного, нежели дом престарелых, где разводят лук-порей. И где она оказалась? Никому не нужная, она бродила по коридорам одна, без некроманта. Даже Харроу ее бросила, ничего себе удар по самолюбию? По-прежнему совершенно одинокая, разве что на свету. Она питала жалкие иллюзии, что испытания ликторов покажут, что она годится не только на то, чтобы подслушивать разговоры или портить другим завтрак. Даже «Мечи II» теперь казались желанными. В этом вот состоянии духа, не глядя по сторонам, она прошла по целой анфиладе пустых темных комнат и поднялась по влажной кирпичной лестнице. И неожиданно оказалась за пределами дома, в саду.

Солнце светило сквозь навес – стеклянный или из толстого прозрачного пластика. Садом это можно было назвать только с большой натяжкой. Неизвестно, где Первый дом выращивал свои съедобные листья, но точно не здесь. На металлических опорах наросла толстая корка соли. В горшках торчала чахлая зеленая поросль с длинными стеблями и уныло обвисшими цветами, выгоревшими от беспощадно белого света. От цветов шел странный, тяжелый, тревожный аромат. В Девятом доме не росло ничего, что имело бы запах: только мох и плесень в пещерах да безжизненные овощи на полях. Навес не доходил до края террасы. За ним ветер трепал корявые листья корявых старых деревьев. И там лежала под лучами безжалостного солнца Дульсинея, сама похожая на длинный обвисший цветок.

Совсем одна. Ее громадного телохранителя не было видно. Она полулежала в кресле и казалась усталой и слабой. В углах глаз и у рта виднелись тонкие морщинки. Шляпка на ней красовалась модная и глупая, а платье легкое и броское, еще не заляпанное кровью. Вроде бы она спала. Гидеон уже не в первый раз почувствовала укол жалости. Она хотела уйти, но не успела.

– Не уходи, – попросила Дульсинея, распахивая глаза. – Я так и думала. Гидеон из Девятого дома, здравствуй! Ты не могла бы поднять спинку моего кресла? Я бы сама подняла, но ты уже знаешь, что я нездорова и порой не способна даже на такое усилие. Могу ли я попросить тебя об услуге?

Полупрозрачный лоб под легкомысленной шляпкой блестел от пота, и Дульсинея едва заметно задыхалась. Гидеон подошла и долго возилась с креслом, растерявшись при виде простого механизма. Госпожа Септимус спокойно ждала, пока Гидеон справится, улыбалась и смотрела на нее большими глазами цвета горечавки.

– Спасибо, – сказала она наконец. Стянула дурацкую шляпку с влажных светлых кудрей и заговорщицки улыбнулась. – Я знаю, что ты дала обет молчания, так что тебе придется объяснять это жестами.

Брови Гидеон взлетели выше темных стекол очков.

– Да-да. – Когда Дульсинея улыбалась, у нее на щеках появлялись ямочки. – Ты не первая монашка из Девятого дома, которую я встречаю. Мне иногда кажется, что ужасно тяжело быть братом или сестрой Запертой гробницы. Я мечтала стать одной из вас… в юности. Такой романтичный способ смерти. Я должна была умереть лет в тринадцать. Я ведь об этом знала. Я не хотела, чтобы меня видели, а Девятый дом был так далеко. Я думала, что проведу какое-то время наедине с собой, а потом красиво уйду, одинокая, облаченная в черное, и надо мной вознесут торжественные молитвы. А потом я узнала, что вы должны красить лица, – обиженно сказала она. – Это все испортило. Нельзя тихо и красиво угаснуть в уединенной келье, если у тебя лицо раскрашено. Это вообще считается за разговор? Ты не нарушила свой обет? Кивни или покачай головой!

– Отлично, – сказала она, когда Гидеон, ошарашенная этим диким щебетанием, молча качнула головой вместо «нет». – Люблю внимательных слушателей. Я знаю, ты тут только потому, что тебе меня жалко, а ты кажешься хорошей девочкой. Прости, – сразу же добавила она, – ты, конечно, уже не ребенок, просто я чувствую себя ужасно старой. Видела эту парочку из Четвертого дома? Детки. Из-за них я кажусь совсем древней. Завтра я могу снова стать юной, но сегодня плохой день… и я чувствую себя уродиной. Сними, пожалуйста, очки, Гидеон из Девятого дома, я хочу посмотреть тебе в глаза.

Многие, увидев рядом слова «Гидеон» и «послушно», чуть не померли бы со смеха и еще несколько минут сопли бы вытирали. Но сейчас она чувствовала себя беспомощной из-за этой странной просьбы, из-за этих тонких рук и розового бутона губ то ли девочки, то ли женщины, а больше всего – из-за слова «уродина». Она сняла солнечные очки и предъявила лицо к осмотру.

И его осмотрели быстро и тщательно. Дульсинея на мгновение прищурила глаза и приняла деловой вид. В синеве этих глаз быстро что-то промелькнуло – глубокий ум и одновременно полное бесстыдство. У Гидеон запылали щеки, хотя мысленно она уговаривала себя успокоиться.

– Своеобразно, – тихо сказала Дульсинея скорее самой себе, чем Гидеон. – Хромолипоиды… рецессивный признак. Я люблю смотреть людям в глаза, – вдруг заявила она с улыбкой. – По ним столько можно прочесть. О твоей Преподобной дочери мне сказать нечего, но у тебя глаза как золотые монеты. Я тебя смущаю? Гадко себя веду?

Гидеон замотала головой, и Дульсинея откинулась на спинку кресла, прижалась к ней затылком и принялась обмахиваться своей легкомысленной шляпкой.

– Хорошо, – довольно сказала она. – Хватит и того, что мы застряли в этой гнилой дыре. Это достаточно плохо само по себе, и без того, чтобы я тебя пугала. Удивительно заброшенное место. Представляешь призраки всех тех, кто здесь жил… и работал… ждут, чтобы их призвали, нам нужно только понять, как это сделать. Седьмой дом не очень хорошо разбирается в призраках, ты же знаешь. Мы их оскорбляем. От нас много суеты. Старая манера разделять тело и дух. Мы слишком много внимания уделяем телу… кристаллизуем его во времени… фиксируем его противоестественным образом. В вашем Доме дело обстоит прямо наоборот, не так ли, Гидеон? Вы берете пустые тела и работаете с ними… мы удерживаем стрелку часов, не позволяя ей отсчитать последнюю секунду.

Это все было выше понимания Гидеон примерно на полпарсека, но одновременно эти слова успокаивали. Раньше о таких вещах она говорила только с Харрохак, которая снисходила до объяснений очень редко и при этом говорила с ней, как с очень глупым ребенком. Дульсинея выражалась туманно и доверительно, как будто была твердо уверена, что собеседник поймет каждое ее слово, даже если она будет нести полную хрень. При этом она широко и очаровательно улыбалась, а ресницы у нее трепетали.

Завороженная Гидеон пялилась на нее, скалясь во весь рот, а синеглазая некромантка положила узкую изящную ладонь ей на плечо. Кожа на выступающих костях туго натянулась, косточки на запястье походили на узлы на веревке.

– Покажи мне боевую стойку, – сказала Дульсинея. – Сделай мне одолжение. Вас много… но я хочу видеть тебя.

Гидеон высвободила руку и встала. Солнце лежало на полах рясы ржавыми пятнами.

– Обнажи клинок, Гидеон из Девятого дома.

Гидеон схватилась за гладкую черную рукоять, спрятанную в черном гнезде гарды. Ей показалось, что она проделывала это уже тысячи раз. Голос Агламены навечно поселился у нее в голове, продолжая спектакль.

«Обнажи клинок. Перенеси вес на правую ногу. Рука согнута, не падает, рапира нацелена в лицо или грудь противника. Ты защищаешь внешнюю часть тела, Нав, ты опираешься на правую ногу и не валишься вперед, как хренов мешок с дерьмом. Держи равновесие и двигайся вперед или назад».

Рапира, выдернутая из черных сундуков Дрербура, блестела тусклым металлическим блеском. Она казалась длинным изящным пятном тьмы. Гидеон неохотно признавала ее красоту – клинок походил на иглу, на черную ленту. «Свободную руку вверх». Она легко приняла нужное положение, гордясь новообретенной памятью тела, которую учитель сумела в нее вколотить. Ей снова хотелось драться.

– Как хорошо! – сказала Дульсинея и захлопала в ладоши, как ребенок, увидевший фейерверк. – Чудесно! Как Нониус на картинке! А ведь говорят, что рыцари Девятого дома только и умеют, что корзины с костями ворочать! Я думала, что ты будешь вся высохшая, с торчащими костями… сама наполовину скелет.

Это было предвзято, высокомерно и совершенно верно. Гидеон перехватила рапиру поудобнее – и увидела, что утонувшая в кресле хрупкая девушка прекратила играть со шляпкой. Губы ее дернулись в еле заметной улыбке, а взгляд сказал, что она сложила два и два и получила бескомпромиссные четыре.

– Гидеон из Девятого дома, – медленно сказала Дульсинея, – ты привыкла к мечу потяжелее?

Гидеон опустила глаза. Посмотрела на свою рапиру, нацеленную в небо подобно черной стреле, на вторую руку, которая легла на яблоко так, как должна была лечь на длинную рукоять. Так держат чертовы длинные мечи.

Она немедленно сунула рапиру в ножны, в которые та вошла с тихим железным шорохом. Под одеждой по телу побежал холодный пот. Ясные глаза Дульсинеи не выражали ничего, кроме озорного любопытства, но Гидеон они напомнили о звоне малого колокола, подгоняющего ребенка, который опоздал на молитву уже на десять минут. Какое-то мгновение ей казалось, что сейчас произойдет множество всяких глупостей. Она чуть было не призналась во всем Дульсинее, она смотрела в ласковые глаза джинсового цвета и готова была открыть рот и взмолиться о милосердии.

В этот дурацкий момент явился Протесилай и спас ее задницу просто потому, что был огромный и не обратил на нее никакого внимания. Он стоял – бледный, одутловатый, – закрывал собой столб света, который падал на руки адепта, и говорил мрачным грохочущим голосом:

– Закрыто.

Времени выяснять не было. Взгляд Дульсинеи перебегал со своего рыцаря на рыцаря Девятого дома, и Гидеон воспользовалась возможностью развернуться и не то чтобы убежать, но очень быстро убраться подальше отсюда. Сквозь трещины в плексигласе врывался жаркий соленый воздух, играл полами рясы и капюшоном, и ей почти удалось сбежать, когда Дульсинея крикнула:

– Гидеон!

Она обернулась, надвигая очки пониже. Протесилай из Седьмого дома смотрел на нее пустыми глазами человека, которого совершенно не удивило бы, если бы сейчас кусок стены обвалился и Гидеон рухнула в море. А вот его хозяйка смотрела на Гидеон с тоской.

Этот взгляд заставил Гидеон застыть у двери, в тени прохода, на ветру.

– Надеюсь, мы еще поговорим, – сказала Дульсинея.

«В задницу!» – подумала Гидеон, не глядя перескакивая через ступеньки. Она на это не надеялась.

С нее хватит разговоров. А ведь сама она не сказала еще ни слова.