Текст книги "Титан"

– Стефани, – сказал он, – на прощание я хочу сказать лишь одно. Разумеется, мы больше никогда не увидимся. Ты хорошая актриса и должна держаться за свое ремесло. Ты сможешь преуспеть в нем и стать звездой театра, если не будешь слишком растрачивать его на твоих любовников. Что касается свободной любви, то, наверное, она присуща твоему характеру, но портит твою репутацию. Спокойной ночи.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

– О, Фрэнк! – простонала Стефани призывным голосом, исполненным отчаяния, прямо на глазах у своего потрясенного любовника. Гарни застыл с открытым ртом и вытаращенными глазами.

Каупервуд не обратил внимания на ее призыв. Он прошел по темному коридору и спустился по лестнице. На какой-то момент соблазнительный образ прекрасной, загадочной, безнравственной и распутной женщины, – сладостного ядовитого цветка, которым она была для него, – снова предстал перед ним.

– К черту! – воскликнул он. – К дьяволу эту маленькую тварь!

Его слова были такими жестокими, грубыми и горькими, потому что он впервые по-настоящему узнал, что значит любить и потерять, пылко стремиться к своему и не получить этого, – ни теперь и никогда потом. Он был твердо уверен, что его путь больше никогда не пересечется со Стефани Плэтоу.

Глава 29
Семейная ссора

Случилось так, что незадолго до этого разрыва кое-какая тревожная информация дошла до Эйлин в результате простодушного замечания матери Стефани Плэтоу. Однажды миссис Плэтоу, посетившая миссис Каупервуд, рассказала о совершенствовании актерского мастерства своей дочери, о ссорах среди актеров, о том, что Стефани предстоит выступить в новой роли в пьесе по китайским мотивам.

– Вы подарили ей такой прекрасный набор из нефрита! – простодушно заметила она. – Я только позавчера впервые увидела его; раньше Стефани не говорила о нем. Она так высоко ценит его, что мне хочется лично поблагодарить вас.

Эйлин распахнула глаза.

– Нефрит? – с интересом спросила она. – Я что-то не помню.

Но она моментально вспомнила о пристрастиях Каупервуда и встревожилась, заподозрив неладное. Ее замешательство отразилось на лице.

– Ну как же, – настаивала миссис Плэтоу, сама обеспокоенная столь явным удивлением Эйлин. – Красивые серьги и ожерелье. Она сказала, что получила их от вас.

– По правде говоря, теперь я вспомнила, – сказала Эйлин, спохватившись в последний момент. – Но на самом деле это был подарок Фрэнка, а я надеялась, что они ей понравятся.

Она мило улыбнулась.

– Она считает, что они прекрасны, и они очень ей к лицу, – любезным тоном продолжала миссис Плэтоу, истолковав услышанное по-своему. Правда заключалась в том, что забывчивая Стефани однажды оставила свою шкатулку открытой, и миссис Плэтоу, что-то искавшая в ее комнате, увидела украшения и при первой возможности осведомилась у дочери, так как знала цену нефрита. Сконфуженная, Стефани заволновалась, пытаясь скрыть свое волнение, и упомянула о вечере в доме Каупервудов, где Эйлин чуть ли не помимо желания Стефани преподнесла ей этот подарок.

К несчастью для Эйлин, это обстоятельство нельзя было оставить без последствий, ибо однажды на приеме, устроенном молодым общительным скульптором Рисом Грайером, который был представлен ей Тейлором Лордом, она узнала, что такое быть отвергнутой женой в светском смысле этого понятия. Она ненароком подслушала разговор двух женщин, беседовавших в углу за ширмой, поставленной для маскировки закрытых тканью скульптур.

– А вот и миссис Каупервуд, – сказала одна из них. – Это жена трамвайного магната. Знаете, прошлой зимой и весной он увивался вокруг дочери Плэтоу из труппы «Актеров Гаррика».

Ее собеседница кивнула, с завистью поглядывая на великолепное платье Эйлин из зеленого бархата.

– Интересно, сама-то она изменяет ему? – спросила она, пока Эйлин напрягала слух. – Она выглядит достаточно смелой и самоуверенной.

Эйлин удалось разглядеть говоривших, когда те смотрели в другую сторону, и на ее лице отразилось все, что она о них думала. Но что толку? Жалкие сплетницы уязвили ее в самое больное место. Она была обижена, рассержена и ошарашена. Только подумать, что она могла подвергнуться такому унижению из-за амурных похождений Каупервуда!

Однажды, после разговора с миссис Плэтоу, Эйлин стояла у двери своего будуара на лестничной площадке и снизу, из вестибюля, услышала голоса двух служанок, обсуждавших чикагскую жизнь в целом и любовные похождения хозяина дома в частности. Одна из них была высокой, угловатой девушкой двадцати семи или двадцати восьми лет, которая работала горничной; другая была низенькой, дородной особой лет сорока, состоявшей в должности помощницы экономки. Обе делали вид, что вытирают пыль, но их приглушенные голоса выдавали истинную цель встречи. Высокая девушка еще недавно работала у Эймара Кокрейна, бывшего президента железнодорожной компании Западного Чикаго и нынешнего директора новой чикагской железнодорожной компании Западного округа под руководством Каупервуда.

– Я удивилась, когда узнала, что должна буду работать здесь, – услышала Эйлин ее слова. – Просто не верила своим ушам. Ведь мисс Флоренс бегала на свидания с ним по два-три раза в неделю! Удивительно, что ее мать ни о чем не догадывалась.

– Ох, – ответила другая женщина, – он настоящий дьявол, когда речь идет о женщинах! (Эйлин не видела выразительный взмах руки, сопровождавший эти слова.) Раньше сюда приходила одна юная девица. Ее папаша живет по соседству; Хейгенин его фамилия. Он владелец утренней газеты «Пресс», и у него приличный дом на этой улице, недалеко отсюда. Так вот в последнее время я редко видела ее, но не раз подсматривала, как они целовались в этой самой комнате. Конечно, его жена все знает, можешь не сомневаться. Я слышала, однажды у нее прямо здесь была ужасная ссора с другой женщиной – с какой-то шлюхой, с которой наш хозяин крутил шашни, да еще и приглашал ее сюда. Я слышала, что миссис Каупервуд жутко избила ее с криками и воплями. О, эти мужчины – настоящие дьяволы, когда дорываются до женщин! Им только дай волю!

Слабый шорох, раздавшийся в прихожей, спугнул сплетниц, но Эйлин слышала достаточно. Что ей оставалось делать? Как она могла узнать о новых женщинах, о которых она раньше вообще не слышала? Она сразу заподозрила Флоренс Кокрейн, так как знала, что эта служанка работала в семье Кокрейнов. А теперь еще и Сесили Хейгенин, дочь редактора, с которым они находились в самых теплых дружеских отношениях! Каупервуд целовался с ней? Да есть ли предел его двуличию, есть ли конец его изменам?

Дрожа от негодования, она вернулась в свою комнату, где размышляла и размышляла, должна ли она расстаться с ним, должна ли бросить обвинения ему в лицо или нанять новых сыщиков. Что хорошего это может дать? Ей уже приходилось пользоваться услугами сыщиков. Помогло ли это предотвратить историю со Стефани Плэтоу? Нисколько. Поможет ли это предотвратить другие измены в будущем? Скорее всего, нет. Очевидно, ее семейная жизнь с Каупервудом подходила к ужасному и катастрофическому завершению. Так больше не могло продолжаться. Возможно, она была не права, отобрав его у первой миссис Каупервуд, хотя Эйлин с трудом могла поверить этому, ибо Лилиан Каупервуд совершенно не соответствовала ему. Но какое страшное возмездие! Если бы она была суеверна или религиозна, если бы она знала Библию (а она не знала), то могла бы вспомнить предсказание из Нового Завета: «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».

Действительно, неизменная склонность Каупервуда к связям с представительницами прекрасного пола и в будущем не могла не привести к самым неутешительным последствиям. После расставания со Стефани Плэтоу жертвами его так называемой порочной натуры, – как сказали бы многие, – стали еще несколько женщин. Первой из них была очаровательная дочь такого достойного человека, как редактор Хейгенин, его самый искренний сторонник среди газетных кругов. Следующей оказалась дочь Эймара Кокрейна. По сути, грешником был не только он, поскольку он в равной мере выступал в качестве соблазнителя и соблазняемого.

Его отношения с Сесили Хейгенин завязались довольно просто. Будучи старинным другом семьи и частым гостем в доме ее отца, он увидел легкую жертву в этой «дщери желания». В то время она была жизнерадостной блондинкой примерно двадцати лет, весьма пышной и округлой, с большими васильковыми глазами и подвижным умом – куколкой, приятно забавлявшей Каупервуда. Когда она училась в школе, они шаловливо подшучивали друг над другом, и эти отношения продолжились, когда она возвращалась из колледжа на летние каникулы. В последние дни, когда Каупервуд регулярно сидел в библиотеке Хейгенина, где обсуждал с издателем и некоторыми журналистами свои планы, которые собирался представить общественности, он часто видел Сесили. Однажды вечером, когда ее отец уехал на заседание городского совета в связи с обсуждением очередных концессий, после обмена сочувственными и понимающими взглядами Сесили помахала перед лицом Каупервуда томиком нового романа, он в ответ ласково удержал ее руки.

– Вы не сможете так просто остановить меня, – шаловливо заметила она.

– Да нет же, смогу, – возразил он.

Последовала легкая возня, и не без содействия с ее стороны он заключил ее в объятия, так что ее затылок прижался к его плечу.

– Ну, что теперь? – поинтересовалась она, обернувшись и смерив его боязливым, но соблазнительным взглядом. – Вам просто придется отпустить меня.

– Да, но не сразу.

– Нет, придется. Отец может вернуться в любую минуту.

– Тогда давай его подождем. Ты стала чудесной красавицей.

Она не сопротивлялась, но продолжала испуганно, но и выжидающе смотреть на него. Он погладил ее по щеке, а потом поцеловал. Шаги ее отца могли положить конец мимолетному эпизоду, но с этого момента любое дальнейшее развитие их отношений было легко достижимым.

В отношениях с Флоренс Кокрейн, дочерью Эймара Кокрейна, его подход был несколько иным, но с таким же результатом. Эта девушка, в самом кратком описании, была блондинкой иного типа, чем Сесили, – хрупкой, нежной и мечтательной. В то время она была еще наивна, читала в основном Марлоу и Джонсона. Каупервуд, тогда энергично занимавшийся делами трамвайной компании Западной стороны, в ее глазах представал великим деятелем Елизаветинской эпохи. Она была скромна, но внутренне бунтовала против навязываемого ей благонамеренного жизненного уклада и унылого мировоззрения. Каупервуд уловил ее настроение, душевно говорил с ней, заглянул ей в глаза и увидел желаемую реакцию. Ни старый Эймар Кокрейн, ни его безупречно респектабельная жена так ничего и не заподозрили.

Эйлин, размышлявшая над этими последними событиями, с одной стороны, испытывала определенное удовлетворение и даже облегчение. Множество случайных связей представляет меньшую опасность, чем одна верная любовница. Если Каупервуд будет продолжать в таком духе, то не сможет всерьез кем-либо увлечься, поэтому он может с таким же успехом оставаться женатым на ней, как и развестись с ней.

Но она не могла отделаться от горьких мыслей о том, какой позор это означает для ее собственного женского обаяния и соблазнительности. Какой несчастный конец для идеального союза, который, казалось, должен был продолжаться до скончания их дней. Она, Эйлин Батлер, которая в юности считала себя равной любой красавице на свете, сильной и неотразимой, привлекавшей всеобщее внимание, она оказалась выброшенной на обочину молодым поколением, хотя ей исполнилось всего лишь сорок лет! И что это были за ничтожества! Стефани Плэтоу, Сесили Хейгенин и Флоренс Кокрейн, по всей вероятности, очередная миловидная потаскушка! Между тем сама она оставалась полной жизни, великолепной и жизнелюбивой, без единой морщинки на лице и гладком теле. Ее золотисто-рыжие волосы ничуть не поредели, походка оставалась пружинистой, вес составлял не более ста пятидесяти фунтов, что было абсолютно нормально для ее довольно высокого роста. Она имела превосходную туалетную комнату, наряды и драгоценности, обладала вкусом, знала все, что полагается знать искушенной женщине. И эти выскочки посмели оттереть ее с дороги! Это было почти невероятно и совершенно несправедливо. Жизнь так жестока, а Каупервуд перешел все границы. Боже мой, только подумать, что это правда! Почему он не любит ее? Время от времени она смотрелась в зеркало, а потом начинала рвать и метать. Почему ее тела было недостаточно для него? Почему он считает кого-то еще более красивой, чем она? Почему он преступает свои бесконечные заверения, что она по-прежнему дорога ему? Другие мужчины хранили верность своим женщинам. Ее отец никогда не изменял ее матери. При мысли об отце и его мнении о ее поведении она болезненно поморщилась, но не изменила свою точку зрения. Она твердо знала свои права. Посмотрите на ее волосы! Посмотрите на ее глаза! Посмотрите на ее гладкие, роскошные руки! Ну почему Каупервуд не может любить ее? Действительно, почему?

Однажды вечером, вскоре после этих событий, она сидела и читала в своем будуаре, ожидая прихода Каупервуда, когда он позвонил по телефону и сообщил, что вынужден допоздна задержаться в конторе. Потом он сказал, что, возможно, ему придется уехать в Питтсбург, но он непременно вернется послезавтра. Эйлин была возмущена и не скрывала этого. Они уже договорились отобедать с Хоксэмами, а после этого отправиться в театр. Каупервуд предложил ей пойти одной, но Эйлин резко отказалась и повесила трубку, даже не попрощавшись. В десять вечера Каупервуд перезвонил. Он сказал, что его планы изменились и что если она хочет куда-нибудь отправиться, например, на поздний ужин, то должна собираться.

Эйлин немедленно пришла к выводу, что какой-то его план с целью поразвлечься на стороне вдруг провалился. Сначала он испортил ей вечер, а теперь старается подстелить соломку! Это привело ее в бешенство. Неопределенность, связанная с его похождениями в последние месяцы, тяжело сказывалась на ее нервах. Гроза надвигалась, и вот она пришла. Немного позже он энергично вошел в дом, заключил ее в объятия, когда она вышла навстречу, и поцеловал в губы. Потом он притворным, но нежным жестом погладил ее руки и похлопал ее по плечам.

– Что тебя беспокоит, крошка? – осведомился он, когда увидел выражение ее лица.

– Ничего необычного, – раздраженно ответила Эйлин. – Давай не будем это обсуждать. Ты уже поужинал?

– Да, мы заказали ужин прямо в контору. – Он имел в виду себя, Маккенти и Эддисона, и эти слова были правдой. В кои-то веки, оказавшись в положении честного человека, он чувствовал, что должен немного оправдаться. – Сегодня вечером без этого нельзя было обойтись. Мне жаль, но дела отнимают так много времени, однако скоро я стану посвободнее. Все постепенно налаживается.

Эйлин освободилась из его объятий и подошла к туалетному столику. Увидев, что ее волосы немного растрепались, она несколькими движениями поправила их. Потом провела пальцем по подбородку и вернулась к чтению, как ему показалось, с довольно угрюмым видом.

– Ну же, Эйлин, что случилось? – спросил он. – Ты не рада моему возвращению? Я знаю, что в последнее время тебе пришлось нелегко, но что было, то прошло. Разве не лучше верить в будущее?

– В будущее? Только не говори мне о будущем! Того, что есть, уже более чем достаточно.

– Мне не нравится, когда ты так говоришь, милая, – сказал он. – Тебе известно, что я всегда любил тебя и заботился о тебе. Ты знаешь, что так будет всегда. Я признаю, что сейчас есть масса мелочей, которые отвлекают меня и мешают мне быть дома чаще, как мне бы того хотелось. Но чувства мои к тебе остались неизменными. Надо думать, ты это видишь.

– Чувства! – неожиданно взорвалась Эйлин. – Чувства! Да, я знаю о твоих чувствах. Тебе хватает чувств, чтобы дарить другим женщинам нефритовые украшения и волочиться за каждой безмозглой девчонкой, которые попадаются у тебя на пути. Тебе не стоило возвращаться домой поздно вечером только потому, что ты не смог отправиться куда-то еще, и говорить со мной о чувствах. Мне все известно о твоих чувствах.

Она раздраженно откинулась на спинку стула и раскрыла книгу. Каупервуд серьезно смотрел на нее, ибо этот выпад в сторону Стефани стал откровением для него. Отношения с женщинами иногда становятся возмутительно запутанными и досадными.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил он, напустив на себя недоумевающий вид. – Я никому не дарил нефритовые украшения и не бегал за безмозглыми девчонками, как ты их называешь. Даже не знаю, о чем ты говоришь, Эйлин.

– Ох, Фрэнк, – устало, исподлобья отозвалась Эйлин. – Ты прожженный лжец! Почему ты стоишь здесь и врешь мне в глаза? Я так устала от этого; мне уже тошно это слышать. Откуда у слуг нашлось бы столько тем для разговоров о тебе, если бы это не было правдой? Я не приглашала миссис Плэтоу приехать ко мне домой и спросить, почему ты подарил ее дочери набор нефритовых украшений. Я знаю, почему ты лжешь: ты хочешь утихомирить меня, чтобы я молчала и дальше. Ты боишься, что я обращусь к мистеру Хейгенину, к мистеру Кокрейну, к мистеру Плэтоу или ко всем троим сразу. Ладно, можешь не беспокоиться по этому поводу. Я не буду. Но меня тошнит от тебя и от твоего вранья. Стефани Плэтоу – тощая жердь! Сесили Хейгенин – сладкая толстушка! А Флоренс Кокрейн – она похожа на дохлую рыбу! (Иногда Эйлин находила гениальные определения.) Если бы не память о том, как я вела себя по отношению к членам моей семьи в Филадельфии, если бы не разговоры, которые сразу начнутся и повредят твоим блестящим финансовым планам, то я бы уже завтра приступила к действию. Я бы немедленно рассталась с тобой. Только подумать, что я когда-то верила, будто ты на самом деле любишь меня или всегда будешь заботиться только обо мне! Теперь мне все равно. Продолжай сколько угодно! Но я скажу тебе одну вещь. Тебе не стоит думать, что я собираюсь терпеть все это, как терпела в прошлом. Ты не будешь всегда изменять мне, и я не стану этого терпеть. Я еще не так стара. Есть масса мужчин, которые с радостью одарят меня своим вниманием, если ты не будешь этого делать. Однажды я сказала, что не останусь верной тебе, если ты изменишь мне, поэтому так и будет. Я тебе покажу! Я буду спать с другими мужчинами. Клянусь, я сделаю это!

– Эйлин, – тихо, умоляюще сказал он, сознавая тщетность очередной лжи в подобных обстоятельствах. – Ты не простишь меня на этот раз? Помирись со мной еще ненадолго. Иногда я сам себя не понимаю. Я не такой, как другие мужчины. Мы с тобой уже очень давно вместе; почему бы немного не подождать? Дай мне шанс и посмотри, смогу ли я измениться. Я смогу.

– Ах да, подождать еще намного. Ты можешь измениться. Разве я не ждала? Разве я не ходила по этой комнате ночами, день за днем, пока тебя здесь не было? Помириться с тобой… Да-да! А кто помирится со мной, когда мое сердце разрывается на части? Бог ты мой, – со страстной горечью добавила она. – Я несчастна! Как я несчастна! Как болит сердце!

Она прижала руки к груди, развернулась и вышла из комнаты той энергичной, стремительной походкой, которая когда-то, впрочем, как и сейчас, так волновала его. Увы! Ее чувства трогали его, но только как одно из проявлений жестокости и переменчивости этого мира. Он поспешил за ней (точно так же, как после инцидента с Ритой Сольберг) и обнял ее за талию, но она раздраженно оттолкнула его.

– Нет, нет! – воскликнула она. – Оставь меня в покое. Я устала от этого.

– Ты несправедлива ко мне, Эйлин, – с чувством произнес он, изображая предельную искренность. – Ты позволяешь одной-единственной измене стать вечной преградой между нами. Даю слово, что я не изменял тебе со Стефани Плэтоу или с любой другой девушкой. Да, я немного флиртовал с ними, но на самом деле ничего не было. Почему ты не придешь в чувство? Я не такой страшный злодей, каким ты меня рисуешь. Я занимаюсь большими делами, которые точно так же связаны с твоим будущим, как и с моим. Будь разумной, будь щедрой!

Последовал долгий спор с обычными обвинениями и встречными обвинениями, но наконец – из-за душевной усталости, из-за его осторожных ласк и неразрешимости всей этой ситуации – Эйлин позволила ему временно убедить ее, что в их отношениях остались какие-то крохи любви и нежности. Ей было тошно и физически, и душевно. Даже Каупервуд, пытавшийся утешить ее, ясно понимал, что для доказательства реальности своей любви ему придется приложить значительно больше усилий, чтобы утешить и умиротворить ее, и что это практически невозможно при его нынешней жажде новых ощущений. Какое-то время между ними могло существовать хрупкое перемирие, но, судя по тому, чего она ожидала от него, с учетом ее страстности и прирожденного эгоизма, оно должно было продлиться недолго. Он будет продолжать, и если понадобится, то ей придется расстаться с ним; но он не мог остановиться или повернуть назад. Он был слишком страстным, а его темперамент был слишком сложным и многогранным, чтобы он мог сохранять верность только одному человеку.