Текст книги "Китечка!"

Когда-то давным-давно, Одетта была прима-балериной одного из театров, потом бабка ее откинулась, передала внученьке дар и зажила Одетта куда лучше, сытнее и интереснее, чем раньше. К дару прилагались помощнички – мелкие бесы, которые сновали тут и там, собирали информацию, потому Одетта до встречи с клиентами на сеансах уже была вооружена необходимыми сведениями. Там дело за малым: нагнать ужасу, закошмарить, картишки раскинуть или воска в миску с водой налить. И денежки в кармане.

– Да чтобы я обманывала кого! – картинно округлила глаза ведьма. – Никогда не бывало такого, моя репутация чиста, как девственно-белый снег.

Она закурила и направилась обратно к своему дому.

– Не сметь в моем мусоре рыться, а то я вас знаю! – обернулась она и погрозила пальцем, прежде чем исчезнуть из поля зрения.

Подвальник фыркнул.

– Больно надо!

Просидев до вечера у мусорки, Подвальник и Сумрак, успевшие к тому времени сто раз помириться, перемывая кости ведьме, засеменили к подъезду. Подвальник, которому прошлой ночью удалось-таки разжиться кошатиной, находился в прекрасном настроении, предвкушал полакомиться чем-нибудь интересным в гостях у Басараба. Сумрак же особого восторга не испытывал, однако он страдал от любопытства: вдруг вампир что нового на холстах продемонстрирует и побольше расскажет про закат сена и абстра-чего-то-там.

– Абстракционизм, любезный, – наставительно сказал Басараб, когда все уже были в сборе в его гостиной и Сумрак поднял занимающий вопрос. – Не желаете ли сами попробоваться на роль художника?

Барашка сидел в уголке, еще до конца не отойдя от болезненного отпевания и размышления о смерти своей любимицы. Ему, конечно, хотелось, чтобы женщина вернулась в дом. В ином качестве, естественно. Но Барашка понимал, что желание это – дурное, ей бы отправиться в лучший мир. Иначе и быть не может, такому замечательному человеку наверняка приберегли там место. Брехливую собачонку забрала подруга детства барашкиной любимицы, сжалилась над несчастным животным. И квартира опустела. Но Барашка впервые за все время, наконец, отважился заглянуть в жилище женщины. Он разглядывал кружевные салфеточки на полированных поверхностях, комнатные цветы, фотографии на стенах. На тумбочке у кровати лежало вязание, которому не суждено было обрести финальную форму. Пустота и печаль там теперь хозяева. Потому как Барашка сунулся туда в первый раз, так этот раз стал и последним, наверное.

Подвальник молча набивал живот глазами, разложенными на широком блюде, запивал кровью, с аппетитом чавкал, радовался такому славному завершению тяжелого дня. Соблазн распотрошить мусорный мешок Одетты был велик, но мальчишка принципиально держался. И не потому что ведьма ему не нравилась (по секрету между нами: ого-го как нравилась, только Подвальник старался игнорировать данный факт), а потому что так надо. Стоически вытерпеть и не дать повода для насмешек.

Вечер шел своим чередом за разговорами, в которых Барашка участвовал лишь косвенно. Темная ночь перетекала в утро, когда гости решили расходиться по своим обиталищам. Барашка тихо попрощался, проскользнул в подъезд, поднялся к своей квартире, задержавшись у двери почившей любимицы. Он смотрел на поистрепавшуюся обивку, на кривой номерок, дверную ручку, которая все время заклинивала. Собачка не лает, не бубнит радио. Тишина.

Подвальник и Сумрак вышли на улицу, расселись на скамье. Они слышали, как где-то вдалеке собачатся чей-то домовой и один из бесов Одетты, как шумит оживающее шоссе. Посидели так недолго, разошлись на отдых. Открывая дверь в подвал, мальчишка подумал, что, в общем-то, званые вечера неплохи, да и сам вампир вполне занятный. С заморочками, конечно, а у кого их нет?

Мальчишка шмыгнул носом, сделал шажок к лестнице.

– Р-р-раз!

Семейные узы

– Тащем-та, продали меня моему наставнику за ящик водки, – Подвальник пил кровь из бокала, причмокивал, стараясь распробовать вкус как следует.

– Что же это получается, любезный? – Басараб всплеснул руками. – Вас, несмышленое, невинное дитя, на погибель добровольно отвели?

– Угум, – Подвальник, впрочем, ни капельки не переживал о случившемся. Ну, во-первых, это произошло давным-давно, а во-вторых, не продай его родители-алкоголики какому-то премерзкому типу, то он скорее всего вырос и прирезал бы матушку с батюшкой ночью. Спали родители всегда крепко, в квартире – толпы друзей-собутыльников. На мальчишку бы никто и не подумал.

– А как вы двое познакомились? – Басараб посмотрел сначала на Сумрака, а потом на мальчишку.

Знакомство вышло случайным. Сумрак, облюбовавший место под лестницей, перебравшись в новое жилище, заприметил высоченного уродца в балахоне, который спустя время откуда-то раздобыл себе личного ребенка. У нежити оно как заведено: детей либо на воспитание забирают, либо на пожрать. Судя по тому, что мальчонка был жив-здоров, приноравливался кошек ловить да других детей в подвал заманивать, уродец тот решил последователя вырастить. Нежить-то она дурная да бесплодная, редко когда случается кровными наследниками обзавестись. А любому дураку известно, что человеческие дети только в определенном возрасте нормальными людьми становятся. Потому забрать и переделать на свой лад несложно, все задатки имеются. Затем уродец пропал куда-то, мальчишка остался жить в подвале. Глазища у него огромными стали, зубы – во! Костяные иголки, ни дать, ни взять. Уши заостренные, быстрый, ловкий, глуповат только. Без направляющей руки одичал, почти не говорил, слова коверкал. Вот Сумраку и показалось, что стоит мальчишку в нужное русло направить, а то совсем зачахнет.

– Восхищаюсь вашими педагогическими навыками, – Басараб, пока слушал, все качал головой, печалился и сопереживал. Теперь едва сдерживался, чтобы не начать рукоплескать.

– Да чего уж там, – смутился Сумрак, отвел глаза, но внутри себя порадовался, мол, не зря с мальчонкой возился. – Как у вас с семьей обстоит?

– Как бы вам сказать, чтобы никому не обидно было, – Басараб достал мундштук, сигареты. – Высокие отношения и крепкая связь, пусть даже каждый из нас находится за тысячи километров друг от друга. Маменька, например, сейчас гостит у моих сестер, думаю, что на обратном пути в родовое гнездо, не обделит меня визитом.

Надо сказать, что матушка любила сюрпризы. Никак не принимать их, а устраивать. Басараб, напротив, всячески пытался искоренить эту нехорошую семейную привычку. Какой же дурной тон являться без предупреждения в то время, когда у него в разгаре карточные игры на очередном званом ужине! Вот именно из-за подобного, Басараб тактично свернул тему обсуждения семейных уз на втором собрании.

Когда в дверь позвонили и Басараб поспешил встретить нового гостя, то до Подвальника, Сумрака и Барашки, донесся громкий вопль, полный отчаянья:

– Маман, что вы тут делаете?

Ему никто не ответил, зато в гостиную прошла высокая дама, почти такая же высокая, как сам Басараб. У нее были черные волосы, собранные в причудливую прическу, платье в пол, кольца на костлявых пальцах и ядовитая улыбка. Такая острая, что ею можно было легко перерезать кому-нибудь горло. Дама обвела строгим взглядом всех присутствующих, задержавшись на Подвальнике, торопливо вытирающего с подбородка кровь, вздернула правую бровь и ледяным тоном велела гостям проследовать к выходу. Барашка незамедлительно выполнил указание, Подвальник же нахмурился:

– Чёй-та? Не вы тут хозяйничаете, не вам и выставлять!

– Правильно говорит, – тоже возмутился Сумрак, сердито поглядев на даму. За ее спиной появился Басараб, который одними губами произнес «уходите». Вид у него, при этом, был такой, будто к нему кто-то из охотников явился.

– Мон шер, что за побирушки? – спросила дама, повернувшись к Басарабу. – Вот так и знала, что нельзя одного оставлять, у вас с самого детства имеется дурная привычка водиться с отщепенцами.

Она горестно вздохнула и тут же злобно процедила сквозь зубы:

– Если вы немедленно не покинете квартиру, мы все будем решать радикальными методами!

Подвальник поставил бокал на стол, что-то сердито бурча себе под нос, Сумрак встал и направился в прихожую вместе с приятелем. Басараб опечаленно глядел им вслед, не смея даже спросить на какой срок приехала погостить маменька.

– Сердце мое, что за сомнительные личности? – дама картинно приложила руки к щекам.

– Маман, прекратите, я уже взрослый и самостоятельный!

Басараб даже и не думал втаскивать в квартиру чемоданы, складированные на лестничной площадке, надеялся, что маменька задержится ненадолго и вообще она тут проездом, по пути в столицу.

Впрочем, госпожа Илона собиралась провести с любимым сыном неделю, не меньше, о чем она тут же сообщила расстроенному молодому человеку.

– То, что вы взрослый, никак не оправдывает того, что вы общаетесь с какими-то оборванцами!

– Я сам решу с кем мне общаться!

Басараб подскочил к мини-бару, извлек золотой ключик, расправился с замком в две секунды и достал бутылку бурбона, черного как ночь. Такой бурбон продавался только в одном месте, и где именно Басараб не говорил никому.

– Вы что же задумали? – госпожа Илона нахмурилась, попыталась отобрать бутылку, но Басараб не дался, плеснул бурбона в бокал с кровью и залпом выпил получившуюся смесь.

– Как вам не стыдно, милый, – госпожа Илона неодобрительно покачала головой, а Басараб едва не расхныкался, как мальчишка: он ненавидел, когда маман так говорила, с самого детства ненавидел. И мать знала, потому специально ввернула это сейчас. Пока Басараб мысленно вспоминал за какие именно грехи ему досталось такое наказание, Илона рассматривала обстановку в гостиной, кривя губы. У сына с детства нездоровая любовь к красному цвету, которую за пределами родительского дома больше ничто не может обуздать.

Госпожа Илона, в общем-то сама не слишком рада забраться в такую глушь, однако непоколебимая вера в то, что без её сильной руки и мудрого наставления, семья превратится в нечто невообразимо ужасное. Как, например, произошло с одной старой знакомой. Единственный сын, наследник титула, сознался в нетрадиционных взглядах на брачные узы и узаконил отношения с ветреным повесой, который за полгода растранжирил все их накопления и укатил в Париж с новым возлюбленным. Илона не осуждала подобные предпочтения, но глубоко внутри себя злорадно потирала руки, ведь ее дети никогда бы не посмели выкинуть таких фортелей. Впрочем, не только железная хватка на шеях дражайших чад играла свою роль, но и суровый нрав супруга, главы семейства. Его именем можно кошмарить не только надоедливых смертных, своих детей вполне можно было раньше ввести в ужас одной лишь фразой «я сейчас позвоню отцу, радость моя». Стоит заметить, что сестрами помыкать получается сложнее, характером они удались в папеньку. А вот на младшем сыне можно и поездить. Маришка огрызалась, могла крепко ругнуться, Залеска игнорировала маман, картинно закатывала глаза и тоже огрызалась. Илинка, на правах любимицы, говорила:

– Нет, это я сейчас папеньке позвоню!

И Илона утихала. Но ровно до того момента, пока не вспоминала, что, в общем-то, имеется четвертый ребенок, самый младший и более подверженный авторитетному влиянию матери.

– Отдайте немедленно!

Илона попыталась отобрать бурбон у Басараба, но тот мертвой хваткой вцепился в бутылку, категорически отказываясь не только отдавать, но и делиться.

Подвальник, посидев с какое-то время на скамейке у подъезда, предложил товарищу прогуляться до парка. Жуткое-прежуткое место этот парк, самое оно чтобы там собираться со знакомыми из соседних домов.

– Отчего же и не прогуляться, – довольно согласился Сумрак, охотно закивав головой.

Если обогнуть дворик и выйти на прогулочную дорожку, то до парка дойти можно за считанные минуты. По прямой и чуть-чуть направо, напротив мрачного здания фармацевтического колледжа. Сам парк парком-то назвать сложно, так, колючий садик. Впрочем, это не особенно расстраивало тех, кто там ошивался регулярно. Молодые мамаши с колясками отправлялись на утренний, послеобеденный и вечерний променад, лица без определенного места жительства задерживались с вечерней до утренней зари. Зимой, конечно, делать там нечего, холодно и голодно – до продуктового магазина идти далековато, а как идти, если ноги не держат? Денег еще подсобрать, прежде чем отправляться за провизией. Собак бездомных немерено, в стаи сбиваются, на людей бросаются, но задобрить можно. В отличие, кстати, от тех самых, без постоянной крыши над головой.

Наша же ночь выдалась безлунная, безлюдная и холодная. Все по домам сидят, густые супы греют, на балконе курят, гремят посудой, хлопают дверцей холодильника: вдруг ее откроешь с десяток раз, а на одиннадцатый там что-то новое появится? Осенью ведь каждый человек ест за двоих, запасаясь необходимой теплотой, которая очень выручает в студеные январские ночи. Декабрьские-то помягче будут, их сопровождает предвкушение праздников и огоньки гирлянд. Люди бродят по магазинам, выискивают чего на стол купить повкуснее, желудок порадовать, и чтобы на душе неприятного осадка не оставалось. Ищут подарки для близких, иногда для себя, хотя должно быть наоборот – сначала себя порадовать, потом за остальных браться.

Но пока на дворе октябрь, месяц тыкв и заимствованных праздников, с которыми пришли новые соседи, которых Подвальник откровенно не принимал. Раскрашенные, ненатуральные, жути не нагоняют, за пятки не хватают. Люди стали высовывать ноги из-под одеяла, темнота только веселит. Между прочим, раньше от одного слова «темнота» дети испуганно икали, искали где спрятаться. Потому нынешние взрослые, бывшие пугливые дети, с опаской идут через холодные коридоры квартир за полночным чаем, современные же дети с радостным визгом предлагают чудовищам из шкафов и из подкроватья слопать себя, чтобы контрольные не писать. Дети уверены, что такие монстры безобидны и, скорее всего, не существуют. Ведь контрольные пишутся, ремнем за плохие отметки лупят, а чудовища как не приходили, так и не приходят.

Подвальник, конечно, поспорил бы с этим утверждением. Ведь вот он, сидит себе на неудобной лавочке, болтает худыми ножками, чуть ли не скидывая с них ботинки не по размеру, здоровается с соседями. Прошмыгнула троица в старинных масках. Тащат мешки какие-то, длинные молотки по асфальту волочат. Троица эта, Бряк, Стук и Навыворот, промышляют тем, что воруют счастливые воспоминания. Понятное дело, что их источник пищи – дети до какого-то там возраста, но бывает и у взрослых выколачивают силком. Потому молотки им в помощь. А маски какие страшные! Будь Подвальник всамделишным человеческим ребенком, он бы от вида этих масок под себя ходил недели две точно. Из папье-маше эти украшения, грязные и затасканные, оттого еще более ужасные.

Или, например, стабильно раз в неделю у входа в парк околачивается прелестнейшая девочка в чепчике и пышном платьице. Загляденье просто, а не девочка. Волосы белые, кудрявые, глаза огромные, чище полуденного летнего неба. Фарфоровая куколка, чудо из чудес! Если с ней поговорить, то словарный запас пополнится изящными «извольте», «пожалуйте» и «подсобите». Загляденье это – наживка для отвратительных взрослых, которым ничего не стоит похитить ребенка, упрятать или чего похуже сотворить. Такие отвратительные взрослые потом находятся в канавах или в узких переулках за мусорными баками. С разорванным горлом или обглоданным лицом, по частям или целиком, но непременно с каким-нибудь обезображиванием. Но если отбросить все, что о таких людях можно найти положительного, вроде статуса примерного семьянина или заслуженного учителя, то такая смерть им как раз к лицу. Аглая, то самое чудо из чудес, лишь улыбнется, продемонстрирует клычки как крючки, которыми плоть рвать самое оно, пожмет плечами и отправится восвояси. Ровно до следующей недели.

Иногда в парке можно встретить Спотыкача, неуклюжее нечто, облюбовавшее чердак в одном из домов. Если вы время от времени слышите такие звуки, будто в квартире над вами разместили целую конюшню, значит, вы въехали как раз в то жилище, где регулярно страдают от мигреней. Спотыкач, по своей сути, вполне мил, обходителен и весьма вежлив. Он может потягаться в этом с Басарабом. Но что поделать, если головные боли – основная пища Спотыкача, и наградили его неведомые создатели двумя огромными лошадиными копытами. Спотыкач все время извиняется за неудобства даже перед своими, весьма понимающими. У некоторых из них же вообще рацион из свежего мяса состоит, и ничего, не извиняются. Надо принимать себя такими, какие есть.

Спотыкач один гулять не любит, стесняется своих копыт, потому его можно встретить в компании Застенника. Если первый – это олицетворение мигрени, то второй – дрязги с соседями во плоти. Ну, фигурально выражаясь. Застенник, седой сгорбленный старик, вечно постукивает, гудит дрелью, отзывается звоном бьющихся тарелок и криками неугомонных младенцев. Говорить-то толком не говорит, но вот Спотыкач его понимает. Гуляют себе под ручку, беседуют о чем-то. Спотыкач ему про погоду, Застенник открывает рот, комментирует визгом циркулярной пилы. Спутник понимающе кивает, развивает тему. Замечательный тандем, люди даже вешались от такого дуэта. Один сверху копытами цокает, другой из-за стены подвывает брошенной псиной.

С Аглаей общаться одно удовольствие, с троицей в масках тоже можно словом перекинуться. Но с Подменышем, скользким созданием даже по скромному мнению Подвальника и Сумрака, разговаривать – все равно что пачкаться в вонючей слизи, что он оставлял позади себя. Лица у Подменыша не было, только гладкое лицо да широкая прорезь на нем, имитирующая рот. Прорезь эта полнилась хаотично растущими зубами, увидеть мельком его оскал вообще сердечному приступу подобно. Подвальник, которого Басараб в шутку называл иконой стиля за любовь пошариться на мусорках и раздобыть себе экстравагантные наряды, мерк рядом с Подменышем. Этот обгонял мальчишку по количеству обновок. То в клетчатом костюме щеголяет, то школьную форму нацепит. Все бы ничего, только если Подвальник для приличного вида шмотки ищет, Подменыш носит на себе личину того, кого подменяет. Внедрится так в семью какую-нибудь, предварительно сожрав кого-то из них, потихоньку тянет силы и когда все-все ослабнут, медленно приступает к другим блюдам. Ест не торопясь, смакует. Людям он видится сожранным человеком, Подвальник и остальные видят его настоящим.

– Принесла нелегкая, – Сумрак пихнул Повальника в бок, кивнул на Подменыша, который медленно тащился от входа в парк.

– У-у-у, образина, – мальчишка неодобрительно покачал головой. Подменыш, казалось, любуется пейзажем и ночным небом. Да только как мы уже знаем, органов для любования у него нет.

– Ве-е-е-чера-а, – заунывно протянул Подменыш, поравнявшись со скамейкой.

– И тебе не хворать, – отозвался Сумрак. Подвальник же промолчал, разглядывая синее платье, красовавшееся на Подменыше. Не услышав Подвальника, но совершенно точно уловив его присутствие, Подменыш прочистил горло или что у него в наборе имеется, и произнес:

– Здоро-о-ова-а-а.

– Здоровей видали, – хмыкнул Подвальник. Сумрак укоризненно покачал головой, мол, это тебе не Басараб, миндальничать не станет, наброситься может.

– Чаво в платье разгуливашь? – поинтересовался Подвальник. – Давеча в бруках с рубахой таскался.

– С Петр Ива-а-анычем зако-о-ончил, – самодовольно ответил Подменыш, высунул мерзкий длинный язык. – За други-и-их взя-ялси-и-и.

– Молодец какой, – похвалил его Сумрак. – Погулять вышел?

– Да-а-а, – прохлюпал Подменыш и направился дальше, вертя головой по сторонам.

– Фу таким быть, – изрек Сумрак, когда Подменыш отошел на безопасное расстояние. – Слыхал, что говорят?

– Чо?

– Будто у него местечко тайное имеется, куда он остатки всех сожранных складирует.

Подвальник поцокал языком. Если жрать, то так, чтобы следов никаких не оставалось. Люди-то слабонервные, найдут клад подобный, весь город на уши поставят. При таком повороте, кто-то может додуматься, что не маньяк орудует, выпишут из столицы охотников и тогда лавочка прикроется. Никаких кошек спокойно половить нельзя будет.

Вдоволь насладившись посиделками в парке, перемыв кости Подменышу (если таковые у него вообще имеются), Подвальник и Сумрак вернулись к подъезду, где обнаружили Басараба. Он курил сигарету без мундштука. Глаза злющие, сам нервный, дерганный. Как был в домашнем халате, так и вышел на улицу.

– Ба-а-а, чавой-то вы, мосье граф, в такой час тут шляетесь? – Подвальник разулыбался. – Маменька заругат.

Басараб сердито фыркнул, вздернул подбородок.

– И вы туда же!

– Я-то? Волнуюся же за вас, вот и любопытничаю.

Вампир бросил окурок на землю и у Сумрака округлились глаза: да чтобы он окурок не донес до урны!

– Невозможная женщина! – с надрывом произнес Басараб. – Решительно заявила, что не уедет, пока жизнь мою не наладит! Разве есть что налаживать, господа?

– Ну, матери-то виднее, – Сумрак почесал затылок. – Она ж вас как облупленного знает. Раз говорит, что налаживать собралась, значит, имеются недочеты.

У Сумрака, между прочим, какой-никакой пример перед глазами, а имелся. Зря он, что ли, под лестницей поселился и за всеми наблюдает?

– Я – сформировавшаяся личность! – у Басараба, кажется, даже руки затряслись. – Другой разговор, если бы финансово нестабилен был, угла своего не имел! Кошмар, кошма-а-ар…

– Дак вы женитесь, – ляпнул Сумрак. – Сразу увидит, что не мальчишка, готовы и такую ответственность принять.

Вампир навострил уши, внимательно стал слушать.

– У людей вроде так заведено. Раз женятся, то, значит, выбор осознанный, самый что ни на есть взрослый.

Подвальник же замотал головой.

– Чо несешь? Где видал такое?

– Есть чего дельного предложить, так давай, не утаивай! Все выложи!

– Ну уж не жанитьбу ему советовать! Да и к кому свататься? Евонная невеста под стать должна быть!

– Господа, – Басараб резко оборвал начинающуюся ссору. – Я вас услышал. Премного благодарен.

Он поправил прическу, скрылся за дверью подъезда.

– Дурень ты, – буркнул Подвальник. – Старый дурень!

– Кто бы говорил! Тьфу на тебя!

Они, конечно же, к утру успеют помириться и снова поругаться. Да только вот идея, высказанная Сумраком, прочно засела в голове у Басараба и ни к утру, ни даже на другой день оттуда не выветрится.

Одетта крутилась перед зеркалом, недовольно кривя губы и придирчиво рассматривая уже, наверное, сотый наряд за утро. Ей бы поторопиться, а то никак не успеет к нужному времени. Глаза Одетты в зеркальной глади полыхали зеленым огнем. Бес Захар, лениво зевал, примостившись на тумбочке. Ему выпала честь подбирать аксессуары, тогда как Вениамин выбирал обувь в гардеробной.

Гардеробная была самой главной комнатой квартиры ведьмы, если не считать кухню, на которой она не только зелья варила, но еще и пробовала свои силы в кулинарии. Получалось не слишком-то хорошо, в искусстве зельеварения Одетта преуспела куда лучше. Иногда, вспоминая своих покойных мужей, ведьма думала о том, что подгоревшие пирожки и несъедобные супы сильно ускорили процесс проводов супругов на тот свет.

– Все не то, не то! – сердилась Одетта, сбрасывая с себя очередную шляпку или откидывая в сторону перчатки. – Мне нужно его поразить, а не заставить задуматься о том, что у меня якобы нет вкуса!

Захар вздыхал, протягивал другую шляпку, другой шарф. У него, между прочим, дел по горло, сама Одетта же и нагрузила обязанностями.

– Захар, разуй глаза, – шипела Одетта. – Ты бы сам в таком пошел?

И шляпка с леопардовым принтом отправилась в кучу к остальным отвергнутым. Да и вообще, откуда в коллекции появилась шляпка с леопардовым принтом? Одетта покачала головой и дала себе обещание как-нибудь выкроить время для того, чтобы лично выбросить все то, что не носится.

– Хозяйка, – писклявым голосом сказал Захар, приглаживая шерсть на хвосте. – Не наряжайтесь вы так, словно хотите привлечь внимание.

– Действительно, – Одетта призадумалась. Чего это она, всесильная ведьма целого района, так старается? Все должно быть с точностью наоборот: пусть вурдалак сам волнуется и наряды перебирает.

– Вениамин! – позвала Одетта, снимая крупные серьги и внимательно рассматривая свое лицо, подойдя к зеркалу вплотную. Что за красавица, сама бы на себе женилась!

Из гардеробной высунулся второй бес.

– Да, хозяйка?

– Отбой, – Одетта махнула рукой. – Пойду в них.

Она посмотрела на простые черные сапожки возле тумбочки. Вениамин насупился. Зря что ли он по коробкам лазал? Теперь все убирай обратно.

– К моему возвращению наведите порядок, – ведьма осталась в элегантном черном платье до колена, чудесном пальто темно-фиолетового цвета, надела сапожки. Бесы переглянулись. Ведьма нахлобучила на Захара леопардовую шляпку.

– А эту выкинуть, – Одетта взяла в руки небольшую сумочку. – Хотя, тебе идет, можешь себе оставить.

Захар устало стянул шляпку, закрыл дверь за хозяйкой и поглядел на ворох отвергнутых аксессуаров.

– Вот и чего делать с этим всем? – пробубнил Вениамин, не самый умный из бесов, но зато старательный.

– Убирать, что еще остается.

Захар сгреб в охапку шарфы и вперевалочку направился в гардеробную.

Одетта вышла из подъезда, сделала глубокий вдох. Волнуется, как девчонка, хотя с чего бы?

На скамейке у подъезда сидели две бабульки. Обе в теплых пальто, платках, еще вокруг поясниц повязали шали.

– Здравствуйте, – кивнула им Одетта.

– Здрасьте, здрасьте, – бабульки неодобрительно разглядывали ведьму.

– Как поживаете? – поинтересовалась Одетта, роясь в сумочке в поисках ключа от автомобиля.

– Сносно, – одновременно отозвались они, продолжая буравить взглядом ведьму. Про то, как поживает сама Одетта, спрашивать не стали. Одетта села в машину и уехала, тогда как старушки тотчас оживились.

– Расфуфырилась, – качала головой Никитична. Она носила только серые платки и придерживалась скромной палитры оттенков во всей остальной одежде.

– Да уж, никак нового муженька заприметила, – Модестовна, которая предпочитала краски посочнее да поярче, поправила черный платок с алыми цветами на нем.

– Отчаялась, видать.

Никитична, кряхтя, достала из кармана пальто старенький мобильный телефон.

– Однако, засиделись мы, голубушка, – она ткнула крючковатым пальцем в экран. – Идем, чайку заварим, как раз новые серии скачались уже.

– Пошли, пошли, – Модестовна кое-как встала, взяла со скамьи подстилку, которую всегда носила с собой – мало ли где захочется присесть, так хоть старые кости не застудишь. Подождала, пока встанет Никитична, и они вдвоем открыли подъездную дверь. В полумраке их глаза засветились, как у кошек.

В магазине, где продавались краски и много чего другого для всевозможных хобби, Одетта сновала между стеллажей, осторожно выглядывая из-за них и делая вид, что ей в общем и целом искусство интересно. В принципе, ведьме очень даже нравились картины, на которых изображали морской берег и океанские просторы, неравнодушна она была и к натюрмортам, особенно если там нарисовано вино или наполненные им бокалы. В холодильнике Одетты вино было нечастым гостем, потому что проводить с ним вечера легко и весело, а наутро приходится общаться с головной болью, собирать себя по кускам и слушать, как ворчат бесы, мол, работа простаивает, нам что ли зелья варить?

У стеллажей с тюбиками масляных красок, Одетта замерла: вот он! Как по расписанию тут как тут. Прежде чем отправляться на знакомство с выгодной партией, Одетта заслала бесов, чтобы они от и до изучили весь график Басараба. Ведьма весьма удивилась, узнав, что вурдалак спокойно расхаживает днем, впрочем, как и отправляется на дневную охоту.

Одетта вертела в руках один из тюбиков, слегка отвинтила крышечку, зачем-то понюхала. Память тут же угодливо подкинула воспоминания о том, как ведьма позировала одному художнику для его картины. У него в мастерской пахло именно масляными красками, табаком и терпким одеколоном. Окно мастерской выходило во двор-колодец, а под высоченным потолком притаилась плесень. Художник постоянно шмыгал носом, поскольку практически всегда был простужен, гундосил и не терял надежды пригласить чудесную Одетту на ужин. Ведьма снисходительно улыбалась и отказывала, потому что картину ей хотелось, а ужинать с этим художником – да никогда в жизни. Портрет получился замечательным и до сих пор украшает гостиную Одетты, она с ним не расстается. А все потому, что для лучшего попадания в характер, художник добавил глазам рисованной Одетты зеленые огоньки. Ведьма тогда еще удивлялась: неужто разглядел или просто приукрасил? В любом случае, картина ей нравилась и Одетта подумывала к кому-нибудь обратиться за еще одной.

– Ах, какая я неуклюжая! – деланно воскликнула Одетта, нарочно оступившись и слегка перепачкав рукав пальто Басараба «зеленым кобальтом, светлым». Басараб, несколько опешив от такого поворота событий внимательно вгляделся в лицо ведьмы, растянул губы в улыбке и махнул рукой.

– Что вы, что вы! Пустяки!

Одетта полезла в сумочку за влажными салфетками, конечно зная, что пальто безнадежно испорчено. Басараб, до этого неприятного инцидента, погруженный в свои мысли и страшно сердитый на маменьку, во все глаза наблюдал за Одеттой. Потом вовремя опомнился и не позволил переводить ведьме всю пачку салфеток.

– Я все равно собирался покупать новое, – Басараб расплылся в улыбке, не показывая клыков.

– Тем не менее, – грустно произнесла Одетта, виновато опустив глаза. – Испортила ваше пальто. Какая же я растяпа!

Она опечаленно вздохнула и Басараб почувствовал, что у него вроде начинает биться сердце. Обычно оно не подает никаких признаков жизни, а тут надо же, очухалось.

– У меня есть идея! – вдруг щелкнула пальцами Одетта. – Давайте я угощу вас ужином! Хотя бы частично заглажу свою вину и оплачу химчистку.

Басараб не знал что сказать. Обычно это он так умело обрабатывает будущую жертву, дает немного напора, щепотку обаяния, и вуаля! Вторая положительная в бокале. Сейчас же у вампира было стойкое впечатление, что его тактику успешно переняли и используют теперь против него самого. Что-то тут не так.

– Давайте для начала я угощу вас кофе, чтобы вы не чувствовали себя виноватой. Право слово, не стоит беспокоиться о подобной ерунде!

Одетта улыбнулась своей самой ослепительной улыбкой. А в голове у Басараба, который уже понял, в чем дело, созрел план.

Кофе оказался отвратительным. Одетта давилась им все то время, пока они неспешно прогуливались во дворах рядом с магазинчиком. Впрочем, кофе на вынос редко бывает хорош. Басараб же подливал в кофе немного крови из пузырька, который носил с собой на непредвиденный приступ голода. Ведьма задавала разные вопросы и весьма искренне удивилась тому, что они живут в соседних домах. Потому, когда прогулка завершилась, она предложила подвезти Басараба, раз уж им по пути.