Текст книги "Собака жива и я тоже. История без слез о несносном бигле и его неудержимой хозяйке, которые отказались умирать"

– Не знаю. Надо уточнить… Это что-то новое… Мы не так часто отправляем такие документы, но если отправляем, то не по обычной почте. Рентгены и тому подобное вряд ли посылают, как обычные письма.

– Вы можете посмотреть, когда именно были отправлены рентгеновские снимки?

Она снова пропала на несколько секунд.

– Мы отправляем подобные документы компанией FedEx. Значит, можно следить за посылкой по трек-коду. Ваша была отправлена четыре дня назад.

В этот момент я вспомнила, что компания FedEx мелькнула в счете, который я оплачивала. Выходит, мисс Стервозная Активистка попросту забыла отправить рентгены и попыталась свалить вину на работников почты! И как понимать «Это что-то новое» по поводу нью-йоркской лаборатории? Действительно ли без нее никак нельзя обойтись? Была ли необходимость платить за нее или меня попросту надули?

– Пожалуйста, сообщите доктору, что я звонила, и попросите ее немедленно позвонить мне по поводу этого отправления FedEx.

Никто мне не перезванивал в течение двух дней. Когда же наконец мисс Стервозная Активистка объявилась, она ни словом не обмолвилась ни о задержке рентгенов, ни о том, что я звонила им в клинику двумя днями ранее. Она сразу сообщила мне результаты отчета из нью-йоркской лаборатории – края были чистыми. То, что уже давным-давно было известно. Я попыталась выяснить, было ли в этом отчете что-то новое и так ли он был необходим, но доктор Гилберт снова ушла от ответа, что, по большому счету, и являлось ответом. Я приняла решение просто верить, что любое исследование Шеймуса стоило того. По крайней мере, теперь мы могли начать планировать его дальнейшее лечение.

Первый сеанс химиотерапии был назначен на 17 декабря. Я понимала, что мне не избежать очередных испорченных новогодних праздников. Вместо подарков будут врачи, лекарства и предчувствие чего-то ужасного. Мне выписали рецепты на преднизолон и бенадрил для собак, я запаслась курицей, рисом, творогом, тыквой, собачьим кормом с высоким содержанием белка и новыми игрушками. Курицу я отварила заранее и отложила для Шеймуса. Теперь я позволяла ему спать, где он захочет – на кровати, на диване, на моих коленях… За неимением другого собеседника я разговаривала с ним – до тех пор пока не пришел Крис, чтобы обсудить наши планы на новогодние праздники.

– Мне некуда идти. Мои родители уехали из города на всю неделю, а в доме твоих родителей мне явно не рады, – сказала я.

– Этого они не говорили.

– Можно считать, сказали. Меня как бы вообще не должно быть в твоей жизни.

– Хорошо, ладно. Я съезжу к ним в канун Рождества, а после вернусь сюда, и мы встретим Рождество втроем с Муссом.

Когда я это вспоминаю, то понимаю, что я злилась на родителей Криса за то, что они меня не одобрили, и мне хотелось хоть как-то их наказать. В тот период я много на что злилась. Злилась и жалела себя.

– У Шеймуса двадцать третьего декабря будет второй сеанс химиотерапии, а так – да, конечно, иди, веселись со своей семьей, мы тут как-нибудь вдвоем справимся. Уж ты им покажешь, не сомневаюсь! Будут знать, что тобой не так-то просто манипулировать.

– Ты несправедлива.

– Несправедлива? Несправедлива?! При чем здесь справедливость?

И пошло-поехало…

Мы ругались до тех пор, пока не устали. Ночью Крис ворочался и не мог заснуть у меня в кровати на втором этаже, а я тихо плакала на первом этаже на диване. Шеймус, которому оставалась всего пара дней до первого сеанса химиотерапии, всю ночь бродил вверх-вниз по лестнице от меня к Крису. Около шести утра Крис спустился вниз.

– Я пойду, – сказал он.

– К себе домой? – я уставилась на него снизу вверх.

У него в руках была его походная сумка и еще одна – с вещами, которые он постепенно начал оставлять у меня дома.

– Я хочу сам со всем разобраться. Думаю, мне нужно побыть одному. Не знаю, чего я хочу… Я в жизни ничего труднее не делал, но, думаю, так будет лучше.

– Ты меня бросаешь?

– Не знаю. Может быть… Не знаю. Хочешь, чтобы я остался?

Много декабрей назад я попала в автомобильную аварию. Я была на пассажирском сиденье справа от водителя, когда машина съехала с дорожной насыпи автострады и, перевернувшись, поехала вниз по холму. Такие события и вправду переживаются будто в замедленной съемке. Когда крыша машины летела навстречу земле, я инстинктивно вжала голову. Я крутилась, отворачивая лицо от наступающей земли; основной удар пришелся на заднюю часть правого плеча. Я оказалась на потолке перевернутого автомобиля над сиденьями – между передними и задними, а исковерканная крыша прямо на моих глазах проткнула пассажирское сиденье, на котором я сидела всего секунду назад. Врач потом сказал, что это была одна автомобильная авария на миллион, в которой именно отсутствие ремня безопасности спасло пассажиру жизнь, как и мой инстинкт вовремя вжать голову в плечи.

В тот момент он снова сработал.

Крис стоял передо мной, ожидая моего ответа, ожидая хоть какой-то реакции. Конечно, я хотела, чтобы он остался. Я дорожила нашими отношениями, но не могла отпустить багаж из прошлого, который таскала с собой, чтобы жить в настоящем. Все, о чем я могла думать в тот миг, – то, что мать Криса победила двух моих предыдущих свекровей по части запугивания. С ее-то изобретательным методом – сочетанием прямой и пассивной агрессии, которая выводила противников из равновесия и делала беззащитными. Она была так добра ко мне на День благодарения, вся такая из себя изысканная и вежливая; я тогда и представить себе не могла, что она имела что-то против наших с Крисом отношений. Но вот уже сорок восемь часов спустя она усадила Криса перед собой и потребовала, чтобы он порвал со мной. Парализованная страхом, я даже не могла найти в себе силы сдаться.

– Делай, что считаешь нужным. Я не могу заставить тебя остаться против твоей воли, но и уходить только из-за того, что так хочет твоя мама, тоже глупо.

Вжать голову в плечи. Спрятаться.

Крис нахмурился.

– Думаю, что ты понятия не имеешь, через что я прохожу. Я стараюсь решать все сам, и мне важно знать, что ты на моей стороне, потому что сейчас я этого вообще не чувствую. Ты ведь и сама не знаешь, чего хочешь, – он замолчал и отступил назад. – Мне нужно побыть одному и обо всем подумать. Нам необходим перерыв. Я со всем разберусь, и тогда, может, мы все уладим. Потом. Не знаю… Думаю, я все-таки пойду.

Он перехватил поудобнее свои сумки и наклонился, чтобы поцеловать меня. Я отвернулась, пытаясь сдержать слезы, и поцелуй пришелся почти в макушку.

– Прости, – сказал Крис. – Я тебя люблю.

Я ничего не могла произнести в ответ: по моим щекам текли слезы. Как ты можешь говорить, что любишь меня, и сразу после этого оставлять меня одну? В тот раз я так ничего Крису и не сказала. Ни того, что хотела, ни того, что должна была, ни того, что следовало сказать; я просто сквозь слезы наблюдала за тем, как он уходит.

Шеймус с лаем бросился за ним. Я видела, что Крис наклонился к нему. Шеймус смолк, уселся и с мольбой уставился на него своими огромными карими глазами. Он прижался к Крису и попытался запрыгнуть к нему на руки, выпрашивая ласку. Я слышала, как лай перешел в тихие, умоляющие всхлипы. Я прекрасно понимала все, что чувствовал Шеймус.

Мне было шесть лет, когда родители разошлись в первый раз. Я стояла возле крыльца нашего дома и смотрела, как папа укладывает чемоданы с сумками в свой небольшой кабриолет. Когда он пошел в дом за оставшимися вещами, я стащила сумку с пассажирского сиденья, чтобы освободить место для себя. Папа вернулся и водрузил сумку на прежнее место. Я снова попыталась ее стянуть, объясняя ему, что иначе мне будет некуда сесть, а он накрыл мою руку своей и вернул сумку обратно на сиденье.

– Я вернусь за тобой, – пообещал он, – при первой же возможности.

Несколько недель спустя он и правда вернулся, но тогда, наблюдая за тем, как уезжает папа, я глотала слезы.

Крис на несколько минут задержался во дворе, обнимая Шеймуса и разговаривая с ним. Вряд ли он обещал ему вернуться. Напоследок Крис на мгновение прижался лбом ко лбу Шеймуса и поцеловал его в макушку, а после скрылся за воротами.

Глава 8
Сильные и независимые

Мой плач насторожил не только Шеймуса, но и меня саму. Кажется, я никогда так сильно не плакала. Даже ночью я проснулась от рыданий. Шеймус запрыгнул ко мне на кровать, сел рядом и с тревогой принялся обнюхивать мое лицо, залитое слезами. Я гладила его до тех пор, пока не пришла в себя.

Даже во время разводов я так сильно не плакала. Под конец моего первого брака я выплакала немало слез, но это уже казалось далеким и несопоставимым с моим теперешним горем. Мой первый муж оказался алкоголиком и лжецом, и поэтому сам брак для меня был тяжелее, чем развод, несмотря на то что бракоразводный процесс занял аж три года и оставил меня с долгом в размере 50 000 долларов, о котором я ранее не подозревала. Прекраснейший штат Калифорния постановил, что долг, который мой бывший муж нажил, тратя деньги на своих подружек, алкоголь, наркотики и автомобили (при том что сам он редко садился за руль), был нашим общим – так сказать, «нажитым в браке», и мне пришлось отдуваться за то, что я была единственной стороной, имевшей стабильный доход. Только злость помогла мне тогда справиться с горем.

Под конец своего второго брака я тоже плакала, но это нельзя было назвать беспомощными рыданиями. Конечно, мне было тяжело, но я прекрасно осознавала свою вину: в этот раз я вышла замуж за человека, который вообще не пил, никогда бы не стал изменять и никогда не пользовался кредитной картой (не говоря уже о том, чтобы делать это втайне от меня). Я нашла безопасного, комфортного человека для безопасного и комфортного совместного проживания. И мне с ним было хорошо – ровно до тех пор, пока я не оправилась от своего первого брака, и мне не захотелось чего-то большего. После первого развода я думала о прошлом и о том, что подобная история никогда больше не должна повториться. После второго развода я думала уже о будущем – кто я, чего я хочу от жизни и что могу себе позволить. Я отправлялась в большое одиночное плавание. Не просыпалась по ночам и не рыдала (видимо, слезы я приберегла на нынешнюю ситуацию).

Гладя Шеймуса посреди ночи, я пыталась спланировать свое будущее. Наверное, стоит вернуться к Алфавитной жизни? Я и в одиночку неплохо справляюсь. Потом я подумала, что дело было вовсе не в одиночестве, а в том, что я слишком поторопилась «жить дальше»: не надо было вообще начинать отношения с Крисом. Он был слишком молод, и все это было неправильно. Мне следовало быть избирательнее. Встречаться, чтобы развеяться, хорошо провести время, и все. Да, так я и поступлю – буду видеться с разными парнями, прислушиваться к себе и своим желаниям – выясню, чего я на самом деле хочу. Не следует спустя неделю после первого свидания вступать в отношения. И ни при каких обстоятельствах нельзя знакомиться с родителями парней! Отныне я буду встречаться только с сиротами, вот что. Найти таких мужчин моего возраста будет проще… Встречаться только с теми, чьи родители – ну, по крайней мере, мать – уже умерли. И чтобы никаких детей. И у него тоже.

Я была в абсолютном раздрае и не знала, поднимаю ли я планку своими новыми требованиями или, наоборот, занижаю.

Уснуть я так и не смогла, поэтому встала ни свет ни заря. Несколько дополнительных часов в сутки не помешало бы… Шеймус послушно спустился со мной вниз на кухню. Среди всего остального, в чем я несправедливо обвиняла Криса и Вселенную, было неудачное время для расставания: в ближайшие пять дней мне предстояло провести на работе рождественскую вечеринку, побывать на трех праздничных гулянках, а после отвезти Шеймуса на его первый сеанс химиотерапии. Теперь мне придется заниматься всем этим в одиночку! В понедельник утром мысль о новогодних праздниках подтолкнула меня к следующей стадии моего горя – злости. К черту Криса! Я же сильная и независимая женщина.

К черту Криса. К черту его мамашу. Пошли они все! Я и сама со всем прекрасно справлюсь. Я. Справлюсь. Со всем. В одиночку. Мне никто не нужен! Я могу все!

Ну, не совсем все. Я позвонила своим знакомым Тому и Крису, владельцам итальянского ресторанчика в соседнем городке, и попросила их помочь с готовкой на нашей рабочей рождественской вечеринке, которая будет проходить у меня дома, ведь мой бывший парень Крис больше не будет помогать мне с готовкой. Также я попросила своего партнера по юриспруденции Джейн, чтобы ее муж Фрэнсис стал нашим барменом: он делал ужасный мартини, но был при этом самым очаровательным мужчиной в мире. Джейн меня заверила, что Фрэнсис будет счастлив помочь.

Потом мне пришло в голову, что я могу отказаться от двух праздничных гулянок под предлогом «У моей собаки рак». Кому-нибудь это могло показаться неубедительным, но какое мне до них дело? Какая разница, что даже человек, не разбирающийся в животных, прекрасно знает – собака, полностью отошедшая от операции и не начавшая химиотерапию, в присмотре не нуждается. Я решила, что достаточно будет показаться на самой людной, шумной и веселой гулянке, чтобы создалось впечатление, будто я была на всех. Хорошо, что там будет выпивка. Много выпивки.

Моя подруга Шерил – красивая, умная брюнетка чуть постарше меня, которая была в «одиночном плавании» уже лет пятнадцать, согласилась стать моим «плюс один».

– Уверена, что хочешь пойти? – уточнила она.

– Мне это нужно. Все будет хорошо.

– Я-то всегда хотела попасть на эту вечеринку. У меня точно все будет отлично!

Я выглядела как женщина, которую только что бросили, – высокие каблуки, красное платье с глубоким вырезом в стиле «посмотри, что ты потерял» и убийственный макияж.

Стоя в очереди у бара, я заметила, что из соседней очереди на меня поглядывает мужчина. Он улыбнулся, когда поймал мой взгляд. Я вовремя вспомнила, что нужно улыбнуться в ответ. Мужчина был высоким и привлекательным. Чертовски привлекательным.

– Это кто? – спросила у меня Шерил.

– Не знаю. Да какая разница? – ответила я, переключая внимание на меню.

– Ну, не скажи! Тут не так уж много одиноких симпатичных мужчин. Он выглядит потрясающе! И он определенно положил на тебя глаз.

– Единственный мужчина, о котором я сейчас могу думать, находится по ту сторону барной стойки.

– Ну, хоть так – уже хорошо! – улыбнулась Шерил.

Я попыталась изобразить веселье – не столько ради Шерил, сколько ради себя, и заказала Космополитен с леденцом. Выбор был между ним и мартини с веточкой омелы. Это звучит как скверный анекдот, но нет – именно такие коктейли были в тот день в меню. Обычно я терпеть не могу, когда в мартини добавляют что-то, кроме оливки, но у всех вокруг в руках были яркие блестящие напитки – зеленые, красные… Чтобы добить меня, бармен, тот самый единственный мужчина, о котором я могла думать, положил мне в бокал небольшую леденцовую палочку.

Космополитен на вкус оказался еще хуже, чем на вид, и это о многом говорило: например, что не стоило добавлять в него что-то зеленое, взбалтывать и посыпать «снегом» в виде взбитых сливок сверху.

Попивая коктейль и морщась от его вкуса, я снова поймала на себе взгляд мистера Таинственного Красивого Незнакомца: он находился в толпе людей неподалеку от меня, но так как мы оба были ростом выше среднего, то без труда могли друг друга видеть. Он приподнял свой бокал в моем направлении, и я в свою очередь впечатлилась тем, что в его напитке не оказалось никаких ярких праздничных украшений.

Ко мне подошла моя знакомая по имени Мишель. Из ее бокала торчала веточка омелы.

– Идиотизм, да? – сказала она, указывая на нее.

– Даже не знаю, чей коктейль хуже, – ответила я, коснувшись леденцовой палочкой в своем бокале ее омелы. – Я, кстати, от кого-то услышала, что в соседней комнате есть винный бар.

– Это хорошо, – отозвалась она. – Ты вообще как? Как там твой воспитанник?

Когда я сказала друзьям, что встречаюсь с мужчиной на двенадцать лет младше, шутки о «пуме» вновь обрели популярность, и Криса стали называть моим воспитанником или выкормышем.

– Да ничего. Ну, не очень. Честно говоря, не знаю. Наверное, не вышло из меня настоящей пумы… Короче, я не знаю, как он и что с ним. Он меня бросил, – я поставила свой коктейль со взбитыми сливками на поднос проходящего мимо официанта. – Между нами все кончено. Но было весело.

Мне не хотелось выпускать алкоголь из рук, но либо так, либо в скором времени придется плакать в разгар праздничной вечеринки, на которую съехался весь город.

– Вот черт! А я так восхищалась тобой! Ты была моим примером для подражания. Развелась позже меня, но быстро вернулась в строй и нашла парня помоложе. Я так впечатлилась! Что ж, выражаю тебе наши всеобщие сожаления! – сказала Мишель.

– Жаль вас подводить. Давай выпьем вина? – я направилась в сторону винного бара.

Мишель отстала, предпочтя провести этот вечер с кем-то более веселым, а вот Шерил быстро последовала за мной.

– Ты точно в порядке? – в который раз спросила она.

– Не особо… Но я стараюсь.

Мое «стараюсь» заключалось в распитии нескольких бокалов шардоне и нытье знакомым о своей жизни в попытке получить хоть немного сочувствия. Я выяснила, что некоторые мои друзья считали, что это Крис недостаточно хорош для меня. Оказалось, многие из них задавались вопросом, что я вообще в нем нашла. Джейн, например, сразу поняла, что ничего у нас не выйдет, и вообще – почему у меня такой странный вкус на мужчин? Зи и Сью считали, что мне стоило задуматься в тот момент, когда Крис проголосовал за республиканцев. Карен сказала, что я слишком торопила события, – она не знала, что мне потребовался целый год, чтобы признать наши с Крисом отношения.

Все это было не то, что хочется узнать во время вечеринки пьяной, убитой горем женщине средних лет! Хр-ренов декабр-рь!

Чуть позже мы с Шерил снова столкнулись с мистером ТКН – он стоял в группе из четырех или пяти человек, и среди них были мои знакомые. Наши взгляды вновь пересеклись поверх чужих голов, словно в замедленной съемке. Я отвела взгляд, но не смогла сдержать улыбку – это был очень, очень привлекательный мужчина. А я была очень, очень шардонутой.

– Ладно, – сказала я Шерил. – сейчас он разговаривает с Барбарой. Значит, мы можем спросить у Дуга, с кем разговаривает его жена. Что-нибудь да выясним.

– Так тебе он все же интересен? Браво!

– Думаю, это больше интересно вину, которое я в себя влила. Однако пойдем узнаем.

Дуг, конечно же, был в курсе, кто такой мистер ТКН. В Риверсайде была популярна шутка, что в городе от силы двести человек жителей и все они постоянно сталкиваются друг у друга на вечеринках, так что правило шести рукопожатий здесь неуместно: максимум три.

– О, он как раз в твоем вкусе, Тереза! Отличный парень. Уже много лет занимается коммерческой недвижимостью, причем очень успешно, – дал мне объяснение Дуг.

– Как так получилось, что мы не встретились раньше? Вроде должны были.

– Ну, он подолгу живет в Северной Калифорнии – у него там деловые и личные интересы. Он в разводе. Его бывшая жена и дети переехали в Северную Калифорнию, поэтому он купил там второй дом, чтобы видеться с детьми; вот насколько он крут!

Да? Дети… Тогда-то мне и следовало свернуть это дело, но я решила отбросить свои предубеждения. К тому же мистер ТКН был таким привлекательным…

– Дети, значит. А сколько, не знаешь?

– Кажется, трое. А может, четверо, – Дуг улыбнулся.

Я разговаривала с мужчиной, который был женат на одной и той же женщине почти пятьдесят лет; они жили душа в душу и вместе воспитали четверых детей. Дуг наверняка считал, что расхваливает мне своего знакомого на все лады, в то время как про себя я вопила во все горло. Дуг продолжил:

– Отличный парень, серьезно! Он привел сюда свою восьмидесятилетнюю мать в качестве приглашенного гостя.

– О, черт! – вырвалось у меня. Теперь точно пора сматывать удочки! – Спасибо, Дуг. Вовсе не обязательно нас знакомить, – я начала пятиться назад и чуть не опрокинула на себя вино.

Черт, черт, черт! Привел мать? В качестве своего «плюс один»?! Господи, двух зайцев разом… Я повернулась к Шерил.

– Мне определенно пора.

Шерил весело фыркала, пробираясь со мной через толпу:

– Из всех мужчин ты нашла того, кто пришел с мамой!

– В качестве приглашенного гостя! По крайней мере, теперь я точно знаю, кого нужно избегать и что будет, если этого не делать! Уже прогресс.

– Может, его мама не так уж и ужасна…

Я затормозила и повернулась к Шерил.

– Ага, до поры до времени. Какой бы она ни была, со мной она станет отвратительной стервой, не сомневайся! Я уже выяснила, что я – худший кошмар любой матери, поэтому никаких больше матерей. Теперь я встречаюсь только с сиротами, – говоря это, я увидела через плечо Шерил, что мистер ТКН направляется прямо к нам, явно намереваясь представиться.

Он, наверное, решил, что я увидела привидение: мое лицо застыло, глаза расширились, и каждый нерв в моем теле завопил: «БЕГИ!» Я развернулась и решительно покинула вечеринку.

По пути назад мы с Шерил обсуждали быстрые знакомства. В моем космо-леденцово-шардонутом сознании укоренилась мысль, что если я за один вечер познакомлюсь с десятком мужчин, то впоследствии смогу сравнить их между собой и выбрать наиболее подходящего. Кого-то получше Криса, как советовала Джейн.

Ночью снова не спалось. Я ворочалась с боку на бок, переворачивалась на спину, на живот. Думала о быстрых свиданиях. В моем возрасте эта затея казалась каким-то абсурдом. Придется звонить Шерил утром и говорить, что я передумала. Я ведь даже не знала, кого именно я хочу и нужны ли мне отношения в принципе. Смогу ли я найти кого-нибудь лучше Криса?

Я попыталась представить кого-то лучше и начала говорить про себя: «В следующий раз я найду того, кто…», но все, чем я заканчивала это предложение, возвращало меня назад к Крису. Кого-то с хорошим чувством юмора (как Крис). Того, кто понимает мои шутки (как Крис). Кого-то умного, желательно умнее меня (как Крис). Человека, на которого я могла бы положиться в трудную минуту (как на Криса). Человека, который любил бы книги, искусство и путешествия (как Крис). Человека, с которым было бы легко в быту. Кого-то, кто был бы как Крис. Я всегда удивлялась тому, насколько быстро с ним пролетали дни. Мы оба были совами, оба больше любили жаркую погоду, оба любили вкусно поесть, выпить, почитать, написать что-нибудь, сыграть в настольные игры. Мы могли говорить часами, а могли и словом не обмолвиться за весь день; постоянно подшучивали друг над другом, и нам не надоедало. Такое у меня в жизни было впервые. Я не осознавала этого, пока не потеряла. Да, мне бы хотелось снова почувствовать эту слаженность, эту совместимость, и мне в голову не приходило ничего такого, чего бы мне хотелось и чем не обладал Крис.

Кроме покойной матери, разумеется.

Тогда я поняла, как все обстояло на самом деле. До тех пор пока я считала, что все отношения похожи на мои развалившиеся браки, было легко думать, что Алфавитная жизнь – мое единственное спасение. Но теперь, когда я знала, что бывает иначе, что существует другая любовь… я осознала, насколько неполной и несовершенной была моя предыдущая жизнь. Мне не хватало буквы L[31]31
  L – love (любовь).


[Закрыть]; мне нужен был человек, который действительно понимал бы меня и любил при любых обстоятельствах, вне зависимости от мнения его мамы по этому поводу.

Я ведь даже не дала Крису шанса доказать мне это…

На этот раз мои рыдания отпугнули Шеймуса окончательно – он спрыгнул с кровати и вернулся на свою лежанку. Я поднялась и написала Крису письмо, которое отправила чуть позднее в тот же день.

Химиотерапия должна была проводиться в клинике Ветеринарного онкологического центра округа Ориндж,[32]32
  Округ в Южной Калифорнии. Административный центр – город Санта-Ана.


[Закрыть] которая находилась всего в сорока восьми километрах от моего дома. Я радовалась, что не в Лос-Анджелесе, где находился Крис. Кроме того, я надеялась, что в новом месте у Шеймуса будет другой онколог.

Сначала нужно было возить Шеймуса туда каждую пятницу раз в неделю, потом раз в две недели, потом раз в три. Если правильно рассчитать время на путь туда и обратно, то можно успевать домой к двум или трем часам пополудни и даже успеть немного поработать – при условии, что все будет проходить без происшествий. Эффект химиотерапии лучше всего виден на второй или третий день после процедуры, поэтому пятница казалась наиболее подходящим временем для ее проведения. У меня был составлен четкий план, и я была готова ему следовать. Думать о чем-то постороннем я себе запретила.

Спала я урывками, постоянно ворочаясь. В конце концов Шеймусу это надоедало, и он покидал меня.

Я редко являюсь куда-либо заранее, но на первую химиотерапию мы приехали раньше установленного времени. Клиника округа Ориндж была современнее, чем в Лос-Анджелесе, хотя в ней тоже были бетонные полы, а на стенах висели различные произведения искусства и повсюду были расставлены миски с лакомствами для животных. Я зарегистрировала Шеймуса, и ветеринар помог мне правильно его взвесить. После взвешивания я указала результат (14,1 кг) в информационном листке и присела. Шеймус то запрыгивал ко мне на колени, то спрыгивал и принимался грызть дармовое печенье.

Я наблюдала за другими приходящими и уходящими людьми и их питомцами в зале ожидания: золотистый ретривер с наполовину выбритой задней частью; голосистая полосатая кошка в переноске, чей хозяин постоянно тер глаза и принюхивался; энергичная дворняжка на трех лапах и умиротворенный бассет-хаунд без каких-либо внешних признаков рака, сидящий в ногах опрятной пары средних лет. Но ведь мы в онкологической клинике, подумала я, значит, как и Шеймус, этот пес был тут из-за рака.

Рак…

Тяжело сглотнув, я решила переключить внимание на стопку журналов неподалеку и выбрала себе журнал о яхтинге, который совершенно меня не интересовал. Я принялась рассеянно листать его, а потом отложила журнал в сторону и предложила Шеймусу снова запрыгнуть ко мне на колени. Крепко прижав его к себе, я огляделась по сторонам, не в силах думать ни о чем другом: у всех этих животных нашли рак.

Рак.

Я дала Шеймусу еще печенья. Так и сидела – молча, не встречаясь ни с кем взглядом. Мне не хотелось знать ничего, помимо того, что все эти животные вылечатся и проживут долгую и счастливую жизнь. Начинать разговоры с их хозяевами было чревато новыми слезами.

– Си-мус? – к нам подошла молодая женщина в бирюзовом халате.

– Правильно – Шей-мус, – сказала я.

Пес спрыгнул с моих колен и, виляя хвостом, приблизился к девушке.

– Ой. Шей-мус. Прекрасное имя! – она написала его имя на карточке и дала ему печенье.

Шеймус явно чувствовал себя так, словно очутился в Диснейленде для собак: знакомства с другими питомцами, сидение у мамы на коленях, поглощение печенья, распитие воды из бутылки! Он и понятия не имел о том, что его разведенная год назад и потерявшая двух собак хозяйка, которая всего пару дней назад рассталась со своим парнем, потратила тысячи долларов на ветеринарное лечение. И что теперь ей придется брать многочисленные отгулы на работе, чтобы ездить в клинику для домашних животных. И что она едва стоит на ногах. И что никакое количество вкусняшек ее не спасет. Нет, Шеймуса это не волновало. Его волновал чужой карман, в котором наверняка лежало печенье.

Техник-ветеринар отвела нас в смотровую комнату, у которой на двери висела табличка с ярко выведенной оранжевым фломастером надписью «Шеймус». Шеймус сразу же вычислил в комнате банку с печеньем и стал подвывать в ее сторону. Ветеринар со смехом протянула ему печенье.

– Он такой милый! – она наклонилась и потрепала Шеймуса за ухом.

Он развернулся, чтобы гладить его было еще удобнее, и посмотрел на меня таким взглядом, словно хотел сказать: «Это лучшее место на земле!»

– Доктор подойдет через минуту, – произнесла девушка с улыбкой и оставила нас с Шеймусом в смотровой одних.

Когда дверь открылась, я не смогла скрыть своего удивления: мисс Стервозная Активистка собственной персоной! Печенья Шеймусу она, конечно же, не дала. И сразу перешла к делу: не взглянув ни на него, ни на меня, она сосредоточила все свое внимание на документах, которые принесла с собой.

Другие ветеринары из Онкологического центра все как один старались наладить с Шеймусом хоть какую-то связь – с помощью ласки или же при помощи проверенного метода «Путь к сердцу бигля лежит через желудок». Уделяя внимание Шеймусу, работники таким образом выражали мне свое сочувствие и сострадание. Но только не мисс Стервозная Активистка – она, казалось, наоборот, мечтала поскорее покинуть комнату, в которой мы находились. Когда она заговорила о диагнозе Шеймуса, тон ее голоса ничем не отличался от того, каким она сказала мне про туалет, находящийся чуть дальше по коридору и направо. Видимо, давало о себе знать полное несовпадение наших с ней характеров. Плюс ее ложь по поводу отчета патологоанатома из Нью-Йорка, о которой нам обеим было хорошо известно. И теперь мне предстояло пройти с ней весь путь химиотерапии Шеймуса!

Она молча осмотрела Шеймуса, после чего сказала:

– За ним придет техник и отведет его для забора крови. Потом можно будет начать инфузию. Вы можете подождать здесь или в зоне ожидания у входа.

Мне не хотелось сидеть там со всеми этими людьми и их больными питомцами.

– Я подожду здесь. Это долго?

– Около двадцати минут. Зависит от того, как он будет себя вести, – сказав это, Гилберт вышла.

Зависит от того, как он будет себя вести?..

Мгновение спустя в комнату вошла невысокая, светловолосая плотная девушка из техобслуживания. Она отрекомендовалась как Мисси, сразу же погладила Шеймуса и дала ему печенье.

– Хотите, я возьму у него кровь прямо здесь? При вас.

Терпеть не могу иголки, а от вида крови я чуть не падаю в обморок.

– Да, я бы хотела побыть рядом с ним. А при химиотерапии мне можно будет присутствовать?

– Химиотерапия обычно проводится в другой части клиники. Собака должна быть спокойна, а при виде вас он может начать нервничать, – Мисси приготовила иглу и усадила Шеймуса на полу. – Поверните его голову к себе, погладьте, поговорите с ним. Это быстро.

Я сама не смотрела и удерживала морду Шеймуса так, чтобы он тоже ничего не видел.

– Все, целуйте его, и мы его заберем. Будете ждать здесь?

– Да, я тут посижу, – я изо всех сил храбрилась ради Шеймуса. – Пока, Шеймус! Все будет хорошо. На выходе тебя ждет печенье.

Кажется, про печенье он понял. Пес вообще вел себя гораздо храбрее меня.

Я думала, что сеанс химиотерапии продлится несколько часов. Не знаю почему – наверное, из-за серьезности самой процедуры. Но Шеймус вприпрыжку забежал обратно в комнату уже полчаса спустя – его немного покачивало, а хвост был прижат, но при этом он все равно ухитрялся тащить Мисси за собой на поводке.