Текст книги "Лейла. По ту сторону Босфора"

Глава 13

– Слава Аллаху, ты не переоделась для визита ко мне! – воскликнула Зейнеп-ханым, когда Лейла снимала чаршаф у нее в вестибюле.

Окинув гостью критическим взглядом настоящей модницы, Зейнеп залюбовалась ее фетровой шляпкой без полей, украшенной перьями, крепдешиновым платьем светло-серого цвета, узкая юбка которого приоткрывала туфли на высоком каблуке. Такие каблуки обожали все стамбульские женщины.

– Ты очаровательна, голубка моя… И хоть ты и живешь в тени своей свекрови и я боялась, что ты никогда не будешь придерживаться моды, но… – пошутила молодая женщина, которая была известной личностью в кругах, выступающих за женскую эмансипацию.

– Она ни к чему меня не принуждает, – улыбаясь, ответила Лейла. – И мне нравится следовать нашим традициям.

– Вздор! – выпалила кузина, провожая Лейлу в гостиную. – Это какой-то кошмар. Когда я вижу твою свекровь, чувствую себя пятилетним ребенком. Кстати, как дети?

Рассказывая об их последних шалостях, Лейла заметила, что в гостиной были не только женщины – турчанки и европейки, – но и несколько мужчин. Зейнеп давно проповедовала общественную жизнь на западный манер, и ее второй муж, владелец газеты, не видел в этом ничего дурного.

– Ты пригласила женщин из Пера? – изумилась Лейла.

– Только самых недалеких, – тихо уточнила кузина. – Здесь я согласна с Гюльбахар-ханым: эти дамы громко разговаривают и ужасно нескромны, но они богаты, а мне нужны деньги для своих работ.

– «В их венах течет кровь шести народов, но души нет ни от одного из них», – процитировала Лейла с игривым огоньком в глазах.

Зейнеп расхохоталась.

– У твоей свекрови всегда был язык, как у гадюки!

Затем Зейнеп вполголоса поведала, что бывает на вечеринках, организованных союзниками, где узнает о последних действиях иностранных офицеров, и сообщает об этом кому следует. Мысль о том, что кузина могла быть осведомителем националистов, шокировала Лейлу. Гостья чуть не поддалась соблазну рассказать о происшествии с Хансом Кестнером, но решила промолчать – по примеру свекрови, которая заявила, что никому об этом не разболтает, даже Селиму. «Что происходит в гаремлике, его не касается».

Внимание Зейнеп привлекла суета возле дверей. Женщины вскочили и кланялись. Хозяйка бросилась встречать Фехиме-султан, дочь султана Мурада V, известную эксцентрическими нарядами. Либеральная принцесса не жаловала своего дядюшку, падишаха. Зейнеп поведала Лейле, что принцесса заодно с сопротивлением, так же как и одна из ее кузин, Наиме-султан. Даже в императорской семье расходились во мнениях касательно будущего страны.

Лейла с любопытством осматривала новый дом кузины. Зейнеп мечтала переехать в одно из зданий, которое делилось на квартиры. Тем не менее, как и многие мусульманские семьи, семья Зейнеп была слишком многочисленна для того, чтобы всем жить под одной крышей. Мебель была в европейском стиле, с картинами и французскими креслами, – кузина не признавала дешевку.

В небольшой гостиной женщины в английских костюмах с длинными узкими юбками, устроившись на подушках, курили и что-то живо обсуждали. За решетчатой дверью шкафа Лейла заметила вышитые чехлы, в которых обычно хранились ночные сорочки гостей, временно живущих в доме.

– Без этих турецких мелочей невозможно обойтись, – прошептала ей на ухо Зейнеп. – Так что мне в некоторой степени подходит эклектика Запада.

Во время войны Лейла встречалась с подругами кузины на собрании суфражисток, куда ее привела Зейнеп втайне от Селима. В тот день все участницы были в шелковых серебристых чаршафах. Но Лейлу не убедили их речи, на ее взгляд слишком радикальные. Эти женщины показались ей не столько озабоченными избирательным правом, чем правом участия в общественной жизни мужчин.

Сегодня все было иначе. Ходили слухи о том, что союзники пытали и постоянно унижали ее народ, и Лейла понимала, что турчанки не собирались бездействовать. «Мы – глашатаи большинства необразованных и молчаливых женщин. Наш долг – действовать!» – повторяла ее кузина.

Рыжеволосая дама с напряженным взглядом была автором статей в «Сюкуфезар», первой газете, которая издавалась исключительно силами женщин. Ее владелица хотела доказать, что женщины не «бестолковые длинноволосые существа». В последней статье журналистка разоблачала тех, кто, нажившись на войне, разъезжал за рулем шикарных автомобилей вместе с любовницами в мехах и драгоценностях. Получившие прекрасное образование авторы статей не стеснялись в выборе выражений. Лейла поняла, что женщины османской элиты отныне стремятся показать всему миру.

– Тебе бы тоже стоило писать, – вдруг заявила Зейнеп. – Тебя послушать – так идей тебе не занимать.

– Что? Я на это не способна! – покраснела Лейла.

– Нам нужны новые голоса. У тебя весьма острый язык, голубка моя. Преступление – не воспользоваться этим.

Пока Лейла беседовала в гостиной с кузиной, Роза Гардель вошла в холл и подала горничной пальто. Одна гречанка, активистка, занимавшаяся организацией взаимопомощи, пригласила ее на благотворительное чаепитие османской организации Красного Креста. Роза была удивлена тем, что в светских кругах различные общины города пересекались. Мадам Диамантидис пояснила, что мусульманские и христианские женщины часто работают вместе в некоторых общественных органпзациях, но, безусловно, имелись и другие структуры, которые создавались согласно этническим группам и вероисповеданию. Мадам Диамантидис не желала зла никому – ни победителям, ни побежденным. «В отличие от многих греков, я не ненавижу турок, – признавалась она. – Я знаю их недостатки, но мне известны и их достоинства».

Роза же была скептически настроена по отношению к туркам, считала, что потомки сельджуков способны на любое коварство. Трагическая судьба армян потрясла ее. Она не могла не переживать за сотни тысяч мужчин, женщин и детей, перемещенных в нечеловеческие условия, ведущие к гибели. Ее волновала судьба меньшинств не только потому, что Франция некогда была страной наихристианнейших королей, защитников Пап и Святого Престола, но и потому, что ее сестра была монахиней, жила в Порте многие годы и Роза понимала, что в любой день Одили может угрожать опасность.

Навстречу гостье вышла элегантная турчанка. Роза с натянутой улыбкой пожала ей руку. Француженку представили принцессе императорского дома, перед которой Роза присела в неуклюжем реверансе. В глубине души мадам Гардель была впечатлена этим знакомством. Среди приглашенных были жены и сестры представителей нового класса мусульманских предпринимателей, становление которого после падения султана Абдул-Хамида поддерживало государство. Судя по их модным нарядам, эта новая буржуазия ориентировалась на Запад.

Наступил момент, когда Зейнеп должна была обратиться к присутствующим. Чтобы привлечь внимание, женщина хлопнула в ладоши.

– Благодаря собранным во время распродажи деньгам мы можем помочь женщинам, лишенным права получить и работать по профессии. Для начала мы должны их накормить, как и во время войны. Бесплатные обеды, увы, по-прежнему забирают все наши средства…

– Нужно прекратить кормить русских, ведь не хватает средств для мусульманских беженцев! – прервала ее пожилая женщина.

– Уважаемая Ханым Эфенди, к сожалению, сейчас многие терпят нужду, – ответила Зейнеп примирительно.

– Они принесли проституцию, болезни, азартные игры и свои жуткие лотереи. Эти женщины сбивают с пути наших мужчин, которые теперь молятся на их возмутительные кабаре. В этом городе не осталось приличий!

– Турецким мужчинам не нужны русские, чтобы вести себя по-хамски, – с иронией заметила высокомерная брюнетка. – Это дикие птицы, которые именно так проводят время вдали от своих гнезд.

– Я знаю, насколько вы великодушны, Ханым Эфенди, – продолжила Зейнеп, – и уверена, что вы сочувствуете этим бедным женщинам. Горе и смятение толкают их на такие прискорбные поступки. И признайте все же, ответственность за это лежит не только и не столько на них, не так ли?

Пожилая дама упрямо дернула головой. Зейнеп закончила свою речь, перед тем как поблагодарить присутствующих и назначить следующую встречу на благотворительном ужине в июне. Роза вежливо поаплодировала. Французское посольство и религиозные сообщества поддерживали русских.

Мадам Гардель огляделась, ее внимание привлекла группа оживленно беседующих молодых женщин. В самых авангардистских европейских салонах они произвели бы фурор – обтягивающие костюмы, модные стрижки и покрытые ярким лаком ногти. Роза смутилась и нахмурилась. Они находились далеко от мусульманских кварталов, но даже здесь, в этом салоне, их отношения с греками и армянами казались весьма натянутыми. «Взвесив все, я по-прежнему отдаю предпочтение живописному гаремлику Гюльбахар-ханым», – подумала Роза.

Молодая гостья в фетровой шляпке с перьями внезапно расхохоталась. Светло-серое платье, выкройку которого Роза была бы не прочь раздобыть, сидело идеально. Даме подали сигарету, и, когда огонек зажигалки осветил ее профиль, Роза узнала Лейлу-ханым. Она была поражена. Ее сердце забилось быстрее. «Определенно, эти турчанки никогда не были такими, какими их считали европейцы. Настоящие хамелеоны», – сказала она про себя. Эта женщина совершенно не походила на ту сдержанную особу, которую Роза видела ранее. Раскрасневшаяся Лейла сыпала остротами, очаровывая собеседниц. Присутствующие в зале мужчины также подошли к группе дам. Один из них обратился к Лейле-ханым, и та скромно опустила глаза, но, по всей вероятности, ответила остроумно, потому что все рассмеялись.

Роза вспомнила, что даже Луи был очарован этой женщиной. Он всегда говорил о ней с особым волнением. Наблюдая, как в салоне, который был оформлен по западному образцу и в котором угощали алкогольными напитками, Лейла-ханым флиртует в отсутствие Селим-бея, Роза почувствовала себя не в своей тарелке. Француженка гордилась своей интуицией. Она думала, что Лейла вряд ли может быть для нее опасна. «Нужно за ней присматривать», – пообещала она себе, отходя на несколько шагов, чтобы ее не заметили.

Глава 14

– Бог мой, да что с тобой произошло? – воскликнула Лейла, вернувшись домой.

Она упала на колени перед сыном, не решаясь коснуться его распухшего лица. Фериде, скрестив руки, возвышалась позади Ахмета, словно цербер. Она уже обработала его ссадины и синяки.

– Молодой хозяин развлекается, вступая в драки, словно оборванец, – недовольно объявила она.

– Сердце мое, объяснись! – потребовала Лейла. Ахмет отличался несносной привычкой закрываться в упрямом молчании.

– Я был с друзьями.

– И?

– Немного выше по улице, у Румсов.

– Шайки мальчишек бросаются камнями и постоянно дерутся, – пояснила Фериде. – Городские кварталы стали укрепленными лагерями. Если бы мы не проиграли войну! – запричитала она, вскинув руки к небу.

Лейла присела на диван и привлекла сына к себе на колени.

– Вы не собираетесь его ругать? – гневалась служанка. – Ханым Эфенди, вы только посмотрите на этого озорника! В следующий раз, да убережет нас от этого Аллах, с ним может случиться что-нибудь похуже…

Лейла начала укачивать мальчика в объятиях, положив щеку ему на макушку. Едкий запах йода смешивался с ароматом его волос. Сын был таким хрупким для своего возраста…

– Львиная смелость в теле ягненка, – прошептала она.

Любовь к Ахмету была изодрана угрызениями совести – он родился в страданиях, пуповина была обмотана вокруг шеи, и после родов она была слишком слаба, чтобы кормить ребенка грудью. Она лишила сына этой материнской поддержки, такой важной в первые недели жизни.

– Я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, мой маленький волчонок, – тихо произнесла она. – Ты для меня важнее, чем все звезды на небе, ты же это знаешь.

– Мама, нужно бороться за себя…

– Ангел мой, бороться должны взрослые, а не дети. Дети должны расти и учиться, чтобы стать сильными и умными мужчинами, которые будут полезны своей родине. Не торопи события. Научись терпению…

После недолгого молчания мальчик спросил, может ли он пойти вместе с Али Ага на молитву в мечеть.

– Конечно, сердце мое. Беги быстрее попросись с ним пойти!

Ахмет метнулся к двери. Фериде неодобрительно смотрела на хозяйку. Иногда поведение Лейлы шокировало старую служанку, и ей никак не удавалось привыкнуть к тому, что та одевается по-европейски. «Я слишком стара для всех этих глупостей», – устало думала она.

– Я читаю тебя, словно открытую книгу, – ласково произнесла Лейла, целуя руку той, кто был с ней рядом с самого детства. – Но порицание Ахмета ни к чему не приведет. Он снова возьмется за свое.

– Есть и кое-что похуже, – продолжала брюзжать Фериде. – Он недавно искал Орхана и спросил, почему на его двери замок.

Лейла вздохнула. Сегодня Ахмет. Кто завтра?

Люди падки на пересуды. Одно откровение, одно бестактное замечание, одно любопытное ухо… Ее сердце сжалось в тревоге.

– Как он? – поинтересовалась она.

– Намного лучше. Горячка наконец-то прошла.

– Хорошо, пойду поговорю с ним.

Фериде молча подошла к инкрустированному сундуку, достала вуаль и протянула госпоже с выражением лица, не терпящим возражений. Лейла улыбнулась, снимая шляпку.

– Он уже видел меня с непокрытой головой и полуодетой.

– Поскольку он был при смерти, то молим Аллаха, что он ничего не заметил!

Лейла поправила складки вуали.

– Я могла бы также надеть униформу медсестры, – пошутила она.

– Не понимаю, почему вас волнуют подобные вещи, – выпалила Фериде. – Он же неверный, даже если и пролил кровь за нашу страну.

– Исключительно из тщеславия. Не хотела бы, чтобы он подумал, что турецкие женщины не умеют одеваться со вкусом.

– Вздор! – раздраженно фыркнула служанка. – Как по мне, я желала бы, чтобы он поскорее поднялся на ноги, покинул наш дом и я больше никогда о нем не слышала… Как будто у нас нет других забот!

Ханс Кестнер спал, откинувшись на подушки. Ранение не прошло бесследно. Он похудел, и черты лица заострились. Доктор Кампьон несколько раз приходил проверить, нет ли заражения. Первое время днем и ночью Фериде и Лейла дежурили возле раненого, особенно когда температура росла и мужчина бредил.

Лейла положила руку ему на лоб. Кожа была прохладной. «Самое плохое миновало», – с облегчением подумала она. Она должна гордиться этой победой. Внезапно немец открыл глаза, и она отдернула руку, словно от ожога. Впервые он смотрел на нее, пребывая в сознании. В тот же миг особая связь улетучилась, и они снова стали чужими. Лейла с удивлением заметила, что ее это расстроило.

– Ханым Эфенди, я обязан вам жизнью.

Он говорил по-турецки, немного искажая интонации, но в целом мелодика речи была правильной. Смущенная, Лейла отступила на шаг. Она никогда не испытывала такого стеснения перед солдатами в военном госпитале.

– Я счастлива, что вам лучше.

– Это благодаря вам.

Он так пристально на нее смотрел, что Лейла отвела глаза и принялась изучать полку, на которой лежали перевязочный материал и лекарства.

– Я могу вас отблагодарить?

– Послушайте, это ни к чему. Любой поступил бы так же.

– Сомневаюсь, – серьезно произнес он. – Многие бы смотрели, как я истекаю кровью, после чего бросили бы мой труп в Босфор. Вы очень смелая.

Щеки женщины залил румянец. Она почувствовала себя совершенной и наивной глупышкой.

– Кажется, вы многое знаете…

– Благодаря Орхану.

– А, мой дорогой братец, – с нежностью, но немного иронично произнесла Лейла. – Вы – герой для него и его товарищей.

– Скажем, их впечатляют мои приключения. Тем не менее в них нет ничего особенного.

– А ведь именно вам Орхан обязан своей страстью к археологии. Ко всем этим пыльным камешкам, которые вы переворачиваете, копаясь в земле… – пошутила она.

– Увы, он подсунул вам коварный сюрприз, когда привел меня в ваш дом. Мне очень жаль. Предают только свои, не так ли?

Лейла была поражена блеском его задорного взгляда и улыбкой. Сердце женщины екнуло.

– Не хотите присесть? Вы немного побледнели, – встревожился он.

– Не думаю…

– Прошу вас. Нам нужно поговорить.

Он попытался приподняться, на лбу выступили капли пота.

– Успокойтесь, – сказала Лейла, придвигая стул. – Вы еще слишком слабы.

Он закрыл глаза, голова упала на подушку.

– Знаю. Я просто хотел встать.

– Вы не должны это делать! – воскликнула она. – Еще слишком рано!

– Как вы думаете, когда я смогу уйти?

Она задумалась.

– Врач говорил, что период выздоровления может продлиться около двух месяцев.

– Два месяца! Но это невозможно. Вы не представляете, какой опасности я всех вас подвергаю. Не знаю, в курсе ли вы…

– Вы убили британского шпиона.

– Вы кажетесь такой спокойной, – удивился он. – Вас это не шокирует?

Взгляд Лейлы потемнел.

– С чего бы это? Перемирие скрепило печатью документ об окончании военных действий в Европе, но мы по-прежнему воюем. И нам пришлось к этому привыкнуть, вы так не считаете? Иногда я спрашиваю себя – почему? Либо это результат небрежности наших правителей, либо проклятие, – вздохнув, добавила она. – Как бы то ни было, я не вижу, как за короткий срок ситуация может улучшиться. Поэтому будет еще много смертей, поверьте.

Ханс Кестнер подумал, что нет ничего более пленительного, чем умная женщина. Он любовался изяществом и утонченностью Лейлы-ханым. Встретить османскую женщину из высшего общества считалось особой привилегией. Он привык к загорелым лицам анатолийских крестьянок, к их ярким платкам. Муслин скрывал волосы хозяйки дома, но он помнил их, густые и ароматные, цвета красного дерева, а также прохладу рук спасительницы и тембр голоса, который доходил до него сквозь помутневший от боли и тревоги разум.

– Если англичане найдут меня здесь, вас бросят в тюрьму. Они очень серьезно относятся к пособничеству повстанцам.

– Успокойтесь, эту задачу затруднит им тот факт, что мой супруг служит у падишаха и что в селямлике живет французский офицер. Не существует лучшего укрытия, чем в логове врага, – ответила она с наигранным весельем.

Он понял, что Лейла боится, но пытается это скрыть. Внезапно ему отчаянно захотелось защитить эту хрупкую и отважную женщину.

– Да услышит вас Бог, – прошептал он. – Я не прощу себе, если принесу несчастье вам и вашей семье.

Ханс решил сменить положение и лечь ровнее, но это простое действие было почти невыполнимым. Он побледнел. Его тело стало тайным врагом, с которым он должен был обращаться крайне осторожно. Немец не привык быть слабым, он боялся беспомощности. Однако он и раньше бывал рядом со смертью, участвуя в опасной тайной войне. Он владел турецким и арабским, был знаком с жителями Месопотамии и Персии, поэтому высшее немецкое командование и османский военный министр Энвер-паша доверили ему особую миссию. В задачу небольшого числа немецких офицеров входило поддержание волнений на юге Османской империи. Эта нестабильность представляла угрозу для британцев, помешанных на безопасности Великого Индийского пути. За голову Ханса было назначено вознаграждение, его фотографиями пестрели первые страницы «Basra Times». Один из его товарищей был арестован и казнен. Там, где англичане располагали войсками и отлично налаженной системой шпионов, немецкие разведчики могли действовать только поодиночке. Хансу пришлось пройти необычное испытание, не бояться ни смерти, ни дьявола, чтобы показать себя достойным игры. Одиночество может свести с ума, но оно уже давно стало близким другом Кестнера.

Лейла налила чай, выложила изюм.

– У нас почти нет сахара, – извиняясь, сказала она.

Ханс дрожал от истощения. Она наклонилась как раз в тот момент, когда он чуть было не разлил чай. Аромат ее духов снова обволок его. Он вздрогнул, ощущая, как она сжимает его руки своими. У нее были тонкие пальцы, миндалевидной формы ногти, нежная кожа. Будучи знатоком ювелирных изделий, он смог оценить великолепные драгоценные камни, сверкавшие на ее пальцах. Его охватило смятение вперемешку с неким страхом, но также такое сильное возбуждение, которого он еще никогда не испытывал.

С того времени, как Ханс пришел в себя, он ждал момента, когда женщина снова его навестит. На протяжении всех этих тревожных часов его успокаивало лишь присутствие молодой хозяйки дома. Орхан рассказал, как днем и ночью она самоотверженно заботилась о нем. Ханс был поражен таким безграничным великодушием. Он не привык, чтобы ради него кто-то собой жертвовал. И сейчас он испугался чувства, охватившего его, и на долю секунды понадеялся, что Лейла-ханым снова его спасет, но на этот раз от него самого. Желание – требовательный хозяин, и оно нигде так не опасно, как на берегах Босфора. Он всем сердцем привязался к этому удивительному древнему народу, и солончаки Анатолийского плоскогорья, волнительный серый свет гор Фарса, омываемая водами Тигра и Евфрата северная равнина ал-Джазира и южная – Двуречья стали свидетелями его страсти к Востоку.

Когда Лейла отвернулась, Ханс понял, что ее охватило такое же волнение. Вот оно – магнетическое влечение, безрассудное и опасное. Он упрекнул себя за то, что подверг ее такому испытанию. Их пути не должны были пересечься. Все это было и невероятно, и рискованно. В тишине было слышно их дыхание. Но Ханс больше не думал о себе – лишь о ней. Он хотел уберечь ее от грядущих бед. Он почти надеялся, что она встанет и молча уйдет. Он с уважением отнесся бы к ее выбору, не попытался бы ее удержать.

Лейла посмотрела на него, ее взгляд был спокойным. По его телу пробежала дрожь. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. Оба осознавали препятствия и запреты. На что они могли надеяться? Они принадлежали к разным мирам, и все же никто не сможет отнять у них то, что их связало в этот момент.

С чувством смирения и счастья, смешанным со страхом и гордостью, Ханс поднес к губам руку молодой османской женщины, потом ко лбу, преклоняясь перед ее красотой, безрассудной смелостью и тихим безумством, которое уносило их обоих.