Текст книги "Сила ненависти"

– Ударишь меня ею? – вскидываю бровь, чего она не разглядит из-за маски. Но мне прекрасно видны все до последней черты ее лица, в том числе и конфликт, на секунду промелькнувший в испуганном взгляде.

– Не подходи! – шипит она, нахмуриваясь и замечая, что, кроме бумаг и перевернутой шкатулки, на столе нет никакого подобия оружия. На долю секунды ее лоб морщится, а в глазах светится злость, когда она осматривает пустую шкатулку и все, что я из нее высыпал. – Ты засранец!

Ауч.

– Тебе стоит научиться ругаться, – усмехаюсь, подходя ближе, чем заставляю ее отступить еще на шаг. – И запирать дверь.

Она подтягивает полотенце и всматривается в мои глаза, борясь с паникой, как будто пытается просчитать дальнейшие действия: нападу я или отступлю, нужно ли ей бороться. Смятение в голубых глазах заставляет меня усмехнуться.

– Ты сказал, что не причинишь мне вреда, – сглатывая, шепчет она.

Голос едва слышен, уязвимость в ее позе и чертах по-девичьи юного лица заставляет мое сердце сжаться.

– Никогда, малышка Ливи.

Светлые брови в секунду взлетают вверх, а рот широко открывается. Мне требуется секунда, чтобы осознать тот факт, что только что по-королевски облажался. Оливия открывает рот, чтобы что-то спросить, неясная боль в ее глазах ранит, потому что теперь похоже, что она разочаровалась в тот момент, когда понимание обрушилось на ее хрупкие плечи. Делает короткий вдох, но потом передумывает, качая головой.

– Какого хрена ты возишься? – раздается за моей спиной, и я, оборачиваясь, вижу Зика, стоящего в дверях. – Вот же… Это еще кто?

Он входит в комнату, и Оливия ныряет за мою спину, вцепившись мне в куртку мертвой хваткой. Тот факт, что, несмотря на дерьмовость положения, она все же ищет у меня защиты, возвращает в мое тело немного тепла.

– Она никому не расскажет, – выпаливаю, не совсем уверенный в своем заявлении. – Пошли, – делаю шаг вперед, но крохотные руки не отпускают.

– Пусть он выйдет, – шепчет она мне в спину. – Я не одета.

Не вижу лица Зика под маской, но уверен, что тот раздражен не меньше моего.

– У тебя минута, и лучше бы девчонке держать язык за зубами, – угрожающе проговаривает он каждое слово.

После того как Зик выходит, я еще пару секунд смотрю ему в спину, боясь обернуться и столкнуться с осуждающим взглядом Оливии. Нет! Мне плевать на нее и ее чувства, даже если это жалость и ненависть. Я пришел сюда не за этим.

Поворачиваясь к ней лицом, делаю самую глупую вещь в своей жизни. Снимаю с себя маску и наклоняюсь к уху Оливии так, чтобы моя голова оказалась на одном с ней уровне, при этом говоря:

– Я солгал. Скажешь хоть слово, и я вернусь за тобой, принцесса.

Она даже не дышит, впитывая мои слова, до тех пор, пока не выпрямляюсь, отступая. Доходя до порога, кидаю ее телефон обратно на кровать. Мои глаза не покидают ее лица, пока я не выбегаю из спальни, уже жалея о сделанном.

Наши дни

Покручивая в руках незажженный косяк, я сидел на диване в гостиной Брайана, пока он возился на кухне в поисках закусок, при этом ворча на ингредиенты в составе чипсов. Мои глаза были прикованы к окну, за которым светило солнце, а в голове рождался вопрос: сколько раз Оливия стояла по ту сторону, заглядывая внутрь? Как много из того, что было неведомо другим, она знала?

Брайан вернулся, неся в руках поднос, полный еды, и моя рука нырнула в карман, чтобы спрятать марихуану. Я бы не стал рисковать его доверием даже сейчас, когда больше не жил здесь. Старик потратил кучу сил, буквально заменив отца и вытащив меня из того дерьма, в котором я погряз, околачиваясь в компании Зика в Роксбери. Ему ни к чему было знать, что я все еще барахтался без спасательного круга, обещая себе завязать, просто теперь научился скрывать эту сторону себя, движимый страхом потерять последнего из немногих близких, которые у меня остались. Я не готов был так рисковать. Не сегодня.

Глава 13
Оливия

Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною.

(1 Кор. 6:12)

Начало новой недели, как и следовало ожидать, не загладило скомканных ощущений от событий прошедших выходных. Я все еще переваривала новость о своем статусе невесты. Мне срочно нужен был совет Керри, но ее телефон не отвечал. Признаков Кая тоже не было – за мной все так же неустанно следил Роуэн. Лучше бы моему новоиспеченному жениху выполнить свои обещания, иначе я позабочусь о том, чтобы его вторая нога тоже вышла из строя.

Мой жених. Подумать только.

Я влюбилась в Доминика еще до того, как обнаружила у себя наличие половых гормонов. Поначалу это было восхищение маленькой глупой девочки, рожденное из интереса к таинственному прекрасному принцу, но я росла, и мои чувства обгоняли меня по скорости. Жаль, что понимание безответности этой любви пришло слишком поздно, когда дороги назад уже не было. Этот парень всегда был единственным, в чьих руках была сила заставить меня чувствовать себя маленькой и никчемной. Когда ты влюблена в кого-то, кто даже не видит в тебе человека, достойного его внимания, это превращается в пытку и не вызывает ничего, кроме желания вонзить что-нибудь острое себе в живот и вырезать все эти чувства.

Если бы меня спросили, на сколько процентов по шкале от одного до ста было сильно мое желание превратить жизнь Доминика Каллахана в кошмар, то ответ на этот вопрос затерялся бы далеко за пределами этой галактики. Горечь прошлого поражения смешалась с нынешним предвкушением предстоящего брака, мысли настолько спутались, что казалось, потребуются годы психотерапии для восстановления. Я прекрасно осознавала риски своего положения, помнила все в мельчайших деталях, и эти картинки подпитывали мою решимость быть стойкой перед любым проявлением чувств.

О любви писали книги и снимали фильмы, ее воспевали как нечто прекрасное, светлое и способное подарить бабочек в животе. Моя любовь извивалась гадюкой прямо под ребрами, жалила, обжигая внутренности ядом, отравляла тело и разум, пока я билась в агонии. Это должно было прекратиться. По этой причине я твердо вознамерилась сделать то, что должна, а потом отпустить мысль о Доминике раз и навсегда, избавиться от своей болезненной многолетней зависимости, вырвать ее с корнями, даже если вместе с ней распадется часть моей души.

Занятия закончились, и шумовая граната из голосов студентов взорвалась в аудитории с последним словом профессора. Я с облегчением выдохнула. В мире было столько вещей интересней международной экономики, ценообразования и инвестиционного анализа, но все они были мне недоступны. Оторвав скучающий взгляд от окна, в которое смотрела на протяжении всей лекции, стала собирать свои вещи. Аудитория опустела, и я поспешила к выходу, не желая бесить Роуэна минутной задержкой. В иные дни нарочно плелась бы черепахой, но сегодня была не в состоянии вступать в конфронтацию.

– Выглядишь так, будто тебя прожевали, – насмешливо донеслось с порога.

Мой взгляд метнулся в сторону двери, и кости будто окатили цементом. Я подняла голову к потолку и проныла:

– Да за что ты меня так ненавидишь? Я ведь каждое воскресенье пою тебе гимны!

– В церкви, в которой снимали «Святых из Бундока»[11]11
  Американский криминальный комедийный триллер режиссера и сценариста Троя Даффи.


[Закрыть], – хохотнул Доминик. – Сомнительный досуг.

Я устало вздохнула.

– Что тебе нужно? – Я не шутила, когда говорила, что не готова к конфронтации, а Доминик Каллахан был последним человеком, с которым мечтала столкнуться после восьми часов нудной болтовни и записей. И даже если бы с утра молилась о смирении, призывая свои тело и разум достичь абсолютной гармонии, это бы не убавило раздражения, которое проползло по моему позвоночнику при виде этого мужчины.

Вообще тот факт, что он сам соизволил явиться, вызывал во мне волну возмущения и паники. Это я всегда была той, кто бегал за ним как собачонка, поэтому перестановка сил была непривычной и, надо признать, пугающей. В довесок то, каким небрежным взглядом Доминик окинул мой наряд, состоящий из плотных черных колготок, серой юбки длиной до колена и наглухо застегнутого пиджака в тон, говорило о многом. Сам он, конечно же, мог блистать даже в обычных черных джинсах и рваном джемпере, будто бы снятом с Канье Уэста.

– Нам нужно подготовиться к помолвке, – внезапно посерьезнев, сказал Доминик.

К этому времени мы уже встретились с адвокатом компании и подписали оставшиеся бумаги.

– Это еще зачем? У нас фиктивный брак, – сухо отрезала я, наконец придя в движение и обогнув высокую фигуру, после направляясь в сторону выхода. – Где мой телохранитель? – спросила, не заметив Роуэна на горизонте.

– Ты просила избавиться от него. – Доминик ощерился, щелкнув пальцами. – Сделано!

Я закатила глаза, не зная, радоваться или огорчаться альтернативной версии реальности. Что, если завтра очнусь на потолке и начну передвигаться вверх тормашками?

– Спасибо, – буркнула, продолжая свой путь к выходу.

– Пожалуйста, но мы не закончили. – Он поравнялся со мной, пытаясь идти в ногу, что при его росте и хромоте выглядело комично. Я также отметила, что сегодня при нем не было костыля, а манжета, фиксирующая колено, исчезла. – Нам действительно нужно запланировать кучу всего, включая свадебный декор и прочее дерьмо, в котором я совершенно не разбираюсь.

Я резко остановилась, развернувшись к нему лицом и на всякий случай незаметно ущипнув себя за руку.

– Ты ведь шутишь, да? – спросила я. Недоумение в серо-голубых глазах подсказывало, что тот настроен серьезно. – К чему все это? Почему бы не расписаться в мэрии и не покончить с формальностями?

Доминик выглядел действительно сбитым с толку. Отлично.

– Я думал, вы, девушки, любите эту хрень: белое платье и банты… – получив от меня «ты сексистский придурок» взгляд, он добавил: – К тому же наши родители настаивают на том, чтобы помолвка и свадьба состоялись официально, с большим количеством гостей.

– Не знала, что ты до сих пор слушаешься родителей, думала, ты у нас взрослый, – уколола, разворачиваясь в сторону метро. Без Роуэна добраться до дома могла разве что на общественном транспорте, так как деньги, что могла бы потратить на такси, экономила на случай, если мне все же понадобится скорый побег из штата.

Сильная рука обернулась вокруг моего предплечья, мягко останавливая. Доминик снова образовался рядом, ища в моем лице признаки любой несерьезности.

– Правильно ли я понял, что ты все еще злишься за те разы, когда я называл тебя маленькой? – прищурился он. – Потому что я думал, мы все решили и тема закрыта. И если память мне не изменяет, раньше ты была не такой… взрослой.

Он плотно сжал губы, как будто боясь сказать что-то еще, что мне не понравится.

– Теперь это не имеет значения, – сухо сказала я. – У меня нет времени на нарядный спектакль для партнеров отца. Тебе нужна компания, мне – свобода. Это честная сделка.

Доминик выглядел ошеломленным, стоя передо мной на тротуаре, где вокруг сновали другие студенты и бурлила жизнь. В поле битвы наших взглядов время как будто замерло.

– Ты не была удивлена… – вдруг пробормотал он, изучая меня пристальным взглядом.

– Тому, что вы, Каллаханы, все меряете деньгами и пафосными сборищами? Ничуть.

– Моя нога… – казалось, тот меня даже не слушал, продолжая таращиться так, что мне сделалось не по себе.

– Не мог бы ты потренироваться в ораторском деле, прежде чем пытаться донести какую-то, по-видимому, ценную информацию? У меня нет всего дня, чтобы стоять тут и ждать, пока ты соберешь предложение целиком, – скрестила руки на груди в надежде, что это защитит меня от смущения.

– Мы не виделись три года, и ты не удивилась, когда я пришел на костылях.

– Ну и что? – Мне не нравилось, к чему он клонит.

И я не стала поправлять его, ведь мы не виделись два года. Но он, судя по всему, не помнил нашу последнюю встречу, что ранило больней, чем хотела бы признать.

– Следила за мной? – широкая улыбка расплылась на губах Доминика, делая лицо таким чертовски привлекательным, что захотелось закричать от несправедливости.

Несмотря на то что слова меня задели, собрав все самообладание в кулак, я сохранила лицо скучающим.

– Твое эго должно участвовать в конкурсе на самый большой объект в пределах солнечной системы.

– И не только оно. – Доминик многозначительно ухмыльнулся.

Мои щеки обдало жаром.

– Прибереги этот никому не нужный факт для номинации «нарциссизм».

Чувствуя новую неловкость, я огляделась вокруг, поняв, что до метро мы так и не дошли, все еще переминаясь в пределах парковки кампуса. Впервые за все время с момента поступления я задумалась, каково было бы иметь нормальную студенческую жизнь: вот так ссориться с парнем, сбегать с занятий не в клуб, где твоей единственной подругой является ирландская стриптизерша, а на прогулку или сеанс в кино, например. Последняя студенческая вечеринка, на которую мне удалось прошмыгнуть, прошла паршиво по всем показателям, поэтому я нарочно избегала любых предложений о повторении. Временами также слышала перешептывания и смешки в адрес своей чересчур скромной одежды и отшельнического образа жизни, мысленно улыбаясь иронии.

Глаза Доминика блуждали по моему лицу в поисках подсказок.

– Все в порядке? – спросил с тенью беспокойства, как будто ему действительно было не плевать. Он мог бы одурачить меня еще пару лет назад, но время вдали от источника моего сердцебиения укрепило стены вокруг огрубевшего органа.

– В полном.

– Тогда залезай в машину, раз уж у тебя нет всего дня, – бросил он мне, подходя к «Форду F-150», припаркованному недалеко от места, где мы стояли.

Любопытство заставило меня отбросить протест и пронаблюдать, как Доминик забирается внутрь высоченного пикапа, осторожно подтягивая левую ногу в салон.

– Ты вообще сможешь управлять этой штукой, не убив нас обоих? – на всякий случай уточнила, подходя ближе.

Мой скептицизм, должно быть, оскорбил его настолько, что Ник захлопнул дверь перед моим носом, жестом приказывая садиться в машину. Позже я, наверно, с десяток раз пожалею о своем решении, но сейчас какая-то неведомая сила толкнула меня в спину, заставляя подчиниться.

* * *

Не считая гула мотора и ворчания Доминика, не адресованного кому-то конкретному, в салоне царила тишина. Жизнь, долгое время лишенная тесных дружеских взаимодействий и общения, научила меня получать удовольствие даже от простого молчания собеседника. Но конкретно эта тишина оглушала настолько, что моя рука пару раз непроизвольно тянулась к регулятору громкости на панели с радио. И каждый раз я одергивала себя, возвращая взгляд к окну. Доминик был сосредоточен на дороге или делал вид. Готова была поспорить, что с травмированным коленом вождение машины превращалось в настоящую борьбу, поэтому какая-то крохотная часть меня даже прониклась сочувствием к этому парню.

– Так куда мы едем? – в конце концов не выдержала я.

– В следующую субботу состоится ужин в честь нашей помолвки, – будничным тоном начал Доминик. – Полагаю, у тебя нет подходящего наряда.

Конечно, они уже все распланировали.

– У меня есть платья, – с горячностью в голосе выпалила, чувствуя прилив жара к лицу и шее.

Доминик окинул меня снисходительным взглядом.

– Я имел в виду что-нибудь уместное, не для святош.

Я резко развернулась, кипя от злости.

– Если мой стиль в одежде не подходит, можешь поискать другую кандидатку, готовую выслушивать твои словесные нападки, – насупив брови, снова отвернулась к окну, наблюдая, как за ним проплывают фасады местных зданий.

– К тому же тебе нужно кольцо, – не обращая внимания на мой выпад и игнорируя гневные замечания, он бросил короткий взгляд на мои сцепленные на коленях руки. – Какой у тебя размер?

Желчь подкатила к горлу от осознания реальности всего происходящего. Кажется, я начинала понимать значение выражения «бойся своих желаний». И даже попыталась припомнить, как именно звучала формулировка фразы, нацарапанная мной десятилетней при помощи розовой ручки с блестками на страницах секретного дневника с замком. Там точно фигурировали слова «замуж» и «принц», но воплощение фантазии пока что выглядело скверно. Наверно, потому что в десять мой почерк в основном состоял из каракуль.

А чего ты ожидала? Предложения на одном колене?

Заткнись, заткнись, разум!

К тому же его нога травмирована, он не сможет опуститься на колено.

Заткни…

– Оливия? – вкрадчивый мягкий голос напомнил о цели нашей поездки. – У тебя есть пожелания, предпочтения?

– Мне бы понравилось, если бы ты просто вернул мне мое кольцо, – уколола я.

Оно принадлежало бабушке и было велико мне в ту пору, когда Доминик со своей непонятно откуда взявшейся бандой ворвался в наш дом, чтобы стянуть что-нибудь ценное. Я понятия не имела, для чего ему грабить кого-то, ведь его семья владела чуть ли не половиной города. И я бы вручила ему тот треклятый золотой слиток даром, если бы он просто попросил. Я бы отдала ему все. Но он предпочел шариться по моей спальне, как пронырливый енот по мусорным бакам, а потом разбрасываться «я еще вернусь» угрозами в духе какого-нибудь Терминатора.

– У меня его нет, – глухо отозвался Доминик, его длинные пальцы сжались на руле.

Я разразилась невеселым смехом.

– Конечно, его нет, ты ведь наверняка продал его скупщику краденого вместе с тем дурацким куском золота.

– Послушай, принцесса, – он на мгновение прервался, сделав медленный глубокий выдох. – Мне очень жаль, что я взял то, что мне не принадлежало…

– Поздновато для раскаяния, – невозмутимо перебила я. – И я тебе не гребаная принцесса!

Глаза Доминика расширились в удивлении, а мои ладони подлетели ко рту, плотно закрывая его, как только я осознала, что только что вслух грязно выругалась. Этот мужчина, подобно демону, вытягивал из меня худшее.

– Господи, если ты слышал это, знай, что я сожалею и прошу не сжигать меня в адском пламени, – взмолилась я полушепотом.

Доминик вслух расхохотался.

– Не переживай, он не слышал твои сквернословия, точно так же, как и молитву.

– Правда?

– Ага. В основном, потому что его не существует.

– Знаешь что? – Мое терпение имело границы, и прямо сейчас Доминик пересек их на своей до смешного огромной машине. – Мне осточертело, что ты полжизни насмехаешься над моими принципами, возрастом, одеждой и чем бы там ни было еще. Катись к черту! – Я отстегнула ремень, вцепившись в дверную ручку, всем своим видом приказывая ему остановить машину и снова проклиная себя за ругательство. Но Доминик невозмутимо продолжил движение, явно не улавливая намека на мой скорый взрыв. – Останови!

– Как только мы прибудем в место назначения, – тот избегал смотреть на меня, чем еще больше раздражал. Пока мои внутренности извергали пламя, он был холоден, как горный хребет в Альпах, и ни единый мускул в его теле не указывал на возможное напряжение.

– Ненавижу тебя, – выплюнула, надеясь, что слова заденут его за живое.

– Осторожно, принцесса, – он нарочно выделил последнее слово. – Из ненависти рождаются самые сильные чувства.

Придурок.

Повисла звенящая тишина, и мой предательский живот выбрал именно этот момент, чтобы громогласно оповестить о том, что я морила его голодом со вчерашнего вечера. Что поделать, если хороший аппетит никак не вязался с грудой новостей, обрушившихся на меня за последние двадцать четыре часа. Насупившись, я обняла себя за талию и откинулась на сиденье, закрыв глаза.

Спустя примерно пять минут почувствовала, как пикап Доминика сбавляет ход. Открыла глаза как раз в момент, когда он остановился у маленькой закусочной в греческом стиле.

– Давай! – Доминик заглушил мотор, встретившись со мной глазами. – Усмирим твоих демонов хорошим вином и мусакой[12]12
  Запеканка из баклажанов с мясом, чаще с бараниной, под соусом бешамель.


[Закрыть].

– Мне нельзя пить, – бросила я очевидный факт.

– Вся такая правильная.

Не дожидаясь моего ответа, он вылез из машины, разминая левую ногу и чертыхаясь себе под нос. А мне стало интересно, есть ли в мире что-то, что способно было усмирить и его демонов.

Глава 14
Ник

…Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?

(1 Кор. 1:20)

Сделать из Оливии союзника оказалось сложней, чем я ожидал, примерно на целую сессию у доктора Коллинз и пригоршню ксанакса в сутки. В последнюю нашу встречу она робко краснела, избегая моего взгляда, но при этом таращилась как одержимая, стоило сделать вид, будто не замечаю ее.

Нынешняя версия Оливии была смелой и острой на язык, готовой отстаивать свои идеалы, по крайней мере за пределами поля зрения ее отца. Она все так же дерьмово одевалась в скучные серые шмотки, за исключением того момента, когда ее застали врасплох в выходной день, в саду. Я был готов поставить на кон все свои сбережения, включая коллекцию футбольных трофеев и гипотетические призы, которые еще не выиграл, что это Гордон заставил дочь носить эти тряпки.

Я немного знал о взаимоотношениях внутри особняка Аттвудов, но даже слепой заметил бы отстраненность родителей и настороженность Оливии. Быть ребенком в привилегированном обществе, воспитанным по большей части посторонними людьми, – паршивый опыт.

– Ты почти не притронулась к еде, – подметил я, наблюдая, как она растаскивает кусочки по тарелке, собирая их в причудливый узор.

Во времена помутнения рассудка полгода назад я пару раз приглашал Элли в ресторан, тогда еще не догадываясь, что она по уши влюблена в Ди. Так вот, что бы я ни заказывал, она покорно соглашалась, даже когда перечисленные мною блюда казались ей чем-то чужеродным. Разумеется, заметив тогда шок на ее лице, я приврал, что посещение пафосных ресторанов было исключительно привилегией игрока НФЛ, стабильно раз в месяц посещающего благотворительные вечера в высшем обществе. Я бы не стал рассказывать, что вырос в доме, где отыскать бургер под слоем черной икры и сорока сортов сыра было практически нереально.

Оливия же не нуждалась в помощи при выборе еды, и, конечно, она заказала что-то отличное от моей рекомендации, чисто из вредности. Это заставляло улыбаться, даже несмотря на странное напряжение, которое витало в воздухе всякий раз, как мы оказывались в одном пространстве. Я бы списал статическое электричество на отголоски детско-юношеской влюбленности Оливии и тот факт, что большую долю нашего знакомства вел себя как последний придурок, но какая-то часть меня будто знала, что дело вовсе не в этом.

– Я не ем мясо, а больше тут ничего нет.

– Твой отец наверняка в восторге, – усмехнулся я.

Лоб девушки нахмурился, отчего на гладкой фарфоровой коже образовалось несколько складок, голубые глаза пробежали по заведению, после нехотя встретившись с моими. Ее светлые волосы, заплетенные в тугую косу, немного растрепались у лица, а на лацкане серого пиджака красовалось пятно от соуса, о чем я промолчал. Не потому, что был джентльменом и боялся смутить, а потому, что ее пронзительный взгляд на мгновение лишил меня дара речи. Всегда ли она была настолько красива?

– Ты когда-нибудь жалел, что вырос в том доме? – вдруг спросила Оливия, и ее вопрос сработал, как дротик с транквилизатором, заставив меня откинуться на деревянном стуле и буквально вжаться в его обивку.

«Каждый чертов день», – хотелось мне ответить, но вместо этого я глотнул воды и выдал короткое:

– Временами.

– Поэтому ты ушел?

– Если это игра в двадцать вопросов, то я тоже могу спрашивать, – ехидно заметил я. – И да, это было одной из причин.

В какой-то момент я испытал легкость от того, что вот так непринужденно признавался ей и самому себе в вещах, которые обычно не мог выдавить даже под пристальным взглядом доктора Коллинз. Это было странно и освобождающе.

– Хотела бы я быть такой же смелой, – пробормотала Оливия больше себе, чем вслух.

Что-то в ее словах заставило мое тело напрячься.

– Тебе не нравится жить с родителями?

Худые плечи приподнялись и опустились в замешательстве, с ее губ сорвался легкий вздох, пронизанный тяжестью многолетнего смирения. Была ли она счастлива в том доме? И если нет, то понимала ли, что может быть по-другому?

Какое тебе дело? Это простая сделка.

– Временами, – отбила она, смущенно улыбаясь.

Это был самый исчерпывающий наш диалог за короткий период повторного знакомства, и он ощущался в разы приятней тех перепалок, что непроизвольно начинались, стоило одному из нас открыть рот в присутствии другого.

– Ну, как только ты переедешь ко мне, часть этой проблемы решится.

За моими словами последовал придушенный звук, после которого поток воды полетел через стол дождем из брызг.

– Я – что? – переспросила Оливия, быстро вытирая рот и подбородок ладонью.

Вытащив из держателя несколько салфеток, я протянул их девушке.

– Ты же не думала, что после свадьбы продолжишь жить с родителями, – это был не вопрос. Ее округлившиеся глаза подсказывали, что именно так она и думала. – Ты станешь моей женой.

У нас пока не было времени обсудить детали помимо условий, выдвинутых Оливией, загнанной в угол ее комнаты. Но если я намеревался умыкнуть ее акции, то нужно было держать наследницу Аттвуда подальше от проницательных опекающих глаз ее отца.

– Это ведь даже не настоящий брак. – Ее щеки вспыхнули, голос звучал неуверенно, а я сбился со счета, сколько раз она воспроизвела эту фразу за последние сутки. Мне было любопытно, кого из нас двоих Оливия пыталась убедить.

– Имеет ли это такой уж вес, если в конечном итоге ты получишь свободу от надзора? – То, как загорелись глаза Оливии после моего единственного аргумента, завораживало. Но магия сияния ее взгляда была недолгой.

– Я не могу оставить дедушку, – с налетом печали сказала она. – У него там совсем никого нет.

– Ты можешь навещать его каждый день после учебы. – Тут ее губы скривились, будто я говорил не об университете, а о купании в кислоте.

– Разве тебе не нужно обратно в Чикаго? – спросила Оливия, переводя тему. – Где ты вообще собираешься жить? Если в том жутком доме, в котором живет твой…

– Карсон и я в одном доме? Хреновая идея, – прервал я. – Я присматриваю жилье в Бостоне.

Пока что это только временное жилье, до тех пор пока не заберу дом матери себе. Мне придется раскошелиться, чтобы обеспечить достойную крышу на ближайший год, но это меньшее из зол. Утром состоялся наш разговор с Тони, и он подтвердил то, что я уже и так знал.

Руководство клуба по-настоящему взбесилось после всего, что всплыло на поверхность в том до смешного карикатурном зале заседаний. По словам моего агента, заместитель Винсента де Ла Круа даже продырявил стул своей горящей задницей ровно через три минуты после моего ухода. Он привел по меньшей мере дюжину аргументов, принимая в расчет которые, мое место было где угодно, только не в «Файр».

Наблюдать, как все, чего ты так упорно добивался, становится большим жирным ничем, без преувеличения больно. Но еще хуже – в крохотной надежде на снисходительность облизывать не успевшие остыть пятые точки толстосумов. У меня даже не было достойного противовеса их гневу, учитывая травму и тот факт, что моя карьера без всего этого не продержалась бы дольше намеченного срока.

Брови Оливии нахмурились, когда тень недоверия промелькнула на ее утонченном лице. Малышка Аттвуд взвешивала варианты, пытаясь найти лазейку и одновременно с тем завладеть желаемым. Будь я чуть более тщеславным, то обиделся бы на ее внезапно пропавший интерес ко мне, но, в сущности, это не имело значения, ведь я твердо намеревался сделать то, что должен.

* * *

– За обедом ты сказала, что спешишь домой, так какого черта мы стоим здесь уже добрых пятьдесят минут ради какой-то долбаной примерки? Просто войди внутрь и выбери то, что тебе нравится и в чем тебе было бы удобно. – Я осмотрел наряд Оливии с головы до ног. – Ну, не настолько удобно.

Серьезно, ее выбор одежды убивал стояк, особенно когда я подозревал, что под ней скрывается настоящее сокровище. Но мое раздражение, подпитанное переминанием на месте в бестолковом ожидании, не позволяло продвинуться в своих мыслях.

После обеда мы несколько часов проторчали у выбранного миссис Аттвуд организатора мероприятий, перебирая образцы тканей, пестрые брошюры и фотографии счастливых пар, запечатленных в различных свадебных декорациях в сопровождении неизменных пластиковых улыбок. Энтузиазмом не пахло, не помог и перерыв на кофе, потому что в агентстве не смогли найти соевое молоко, что было сродни катастрофе для моей будущей жены. Мы отложили часть планов, остановившись в конечном пункте сегодняшнего пути.

Оливия настояла на том, чтобы заручиться поддержкой подруги, раз я ничего не смыслил в женской одежде, потому что в основном носил футбольную форму и выцветшие толстовки – это ее слова, не мои. И вот мы стояли у магазина с платьями, что само по себе ощущалось слащавым, пытаясь дозвониться какой-то Керри, чтобы она соизволила притащиться сюда, пока не наступила новая зима.

– Ты такой козел, – насупилась Оливия, демонстративно поворачиваясь ко мне спиной. Только сейчас я заметил, какая она маленькая в сравнении со мной. То есть она всегда была маленькой, но сейчас эта физическая разница не выглядела неправильной и тревожной. Напротив, в моей голове начинали вспыхивать различные дурацкие идеи типа «как бы ощущалась эта круглая попка в моих ладонях».

– Семеро меня раздери, прости, дорогая! Я бежала со всех ног, – запыхавшаяся рыжеволосая женщина лет тридцати с небольшим с мальчишеской стрижкой остановилась перед Оливией, обнимая ее так крепко, что мне показалось, будто расслышал треск костей. – Чертов таксист свернул не туда, мне пришлось выйти за четыре квартала.

Она, пыхтя, отбросила за спину конец полупрозрачного пурпурного шарфа, но тот снова упал ей на грудь. Я не видел лица Оливии, стоя за ее спиной, но мог поспорить, что та улыбнулась, когда мягко проговорила:

– Я так скучала по тебе, – снова ныряя в объятия подруги. Тесная связь двух женщин продлилась почти минуту, после чего зеленые глаза, перемазанные жирным слоем косметики, посмотрели на меня с недобрым прищуром.

– Только без паники, дорогая, – сказала Керри, все еще сжимая в руках тело Оливии. – Там за твоей спиной какой-то извращенец пялится прямо на нас, как псих.

Я вскинул бровь. Нарочно ли она говорила достаточно громко, чтобы я мог услышать?

– Все в порядке, Керри. – Моя капризная невеста наконец снизошла до того, чтобы повернуться. – Это Доминик. Доминик, это Керри, она поможет мне с выбором платья.

– Просто Ник, – подчеркнул я, глядя на Оливию.

– Стоп, стоп, стоп, – рыжая вскинула руку. – Платье? Ты сказала, это вопрос жизни и смерти! Я чуть не сломала каблук, а потом и ногу, пока спешила вытаскивать тебя из передряги!

Черт, у меня почти возникло дежавю – она так походила на Сью в своей манере заставлять людей чувствовать себя крохотными. Только ее пристрастия в одежде, в отличие от безукоризненной бывшей помощницы Ди, не вызывали доверия. Кто вообще носит на себе все семь цветов одновременно? И как вообще эта женщина могла помочь найти подходящее платье, если ее повседневный наряд состоял из лакированных красных сапог, мини-юбки в розовых блестках и волосатого желтого пуховика, обмотанного шарфом. В начале апреля!