Текст книги "Сила ненависти"

– Оставь свою скорбь сейчас, мальчик. Ты даже не пришел на похороны.

Будто получив удар, я отшатнулся.

Мне нечего было ответить. Трагедия, что унесла жизнь моего брата, сломала нас в сотню раз сильней, чем гребаный Хадсон Коэн, лишивший меня возможности прямо стоять на ногах. Тогда я прибег к единственному средству, которое могло помочь забыть и не чувствовать той боли, что ежедневно вонзала в меня свои когти. Когда вышел из своего кокона забвения, мысль о брате стала чем-то туманным и странно-нереальным. Дэмиен был всем, что удерживало меня в здравом уме после смерти матери, а потом он ушел, оставив после себя незарастающую рану в груди, глубочайшее чувство скорби и вину, которая не давала мне спать по ночам.

Ты сбежал из этого ада, братишка, а я все еще здесь, пожираемый пламенем.

Чувство бессилия и осколки воспоминаний вывернули меня наизнанку, у меня не осталось ярости, чтобы вести противостояние с отцом, поэтому, несмотря на унижение, я опустился на пол и практически пополз к тому месту, где лежал мой костыль. Мне нужна была физиотерапия, чтобы снова свободно двигаться, если хотел быть достаточно сильным для этой борьбы.

Добравшись до пункта назначения, я сел и, нашарив в кармане фишку, выудил ее, повертев в пальцах и ощутив внезапный прилив бодрости. Подняв себя в вертикальное положение, бросил полный ненависти взгляд на отца. Хотелось, чтобы в моих глазах он прочитал свое будущее, в котором его наследие не будет таким уж прекрасным, как он себе нафантазировал. Я стану троянским конем, что сломает его стены изнутри и обрушит их ему на голову, нужно лишь найти ту самую ахиллесову пяту, которая будет катализатором крушения империи Карсона Каллахана.

– Я сделаю это, – все, что смог произнести на данный момент.

Отец недоверчиво наклонил голову вбок, анализируя мое лицо, выискивая в нем признаки неподчинения и вранья. Их не было, потому что я намеревался пойти на эту жертву, надеясь, что мне хватит сил и жестокости обернуть ситуацию в свою пользу.

Получив одобрительный кивок, я повернулся и захромал к двери.

– Завтра в полдень жду тебя в офисе, нам нужно подготовиться, – донеслось мне вслед.

На этот раз я был тем, кто не ответил. Мысленно кивнул сам себе. Мне действительно нужно подготовиться.

Глава 9
Оливия

…кровь Его на нас и на детях наших.

Мф (27:25)

Несмотря на все усилия со стороны отца по превращению меня в марионетку, была одна вещь, которую у меня не могли отнять, – решимость. Я твердо верила, что однажды вырвусь отсюда. Бывали дни, когда, утопая в учебниках, сидя в университетской библиотеке, я мечтала сбежать за границу. Могла бы стать танцовщицей какого-нибудь кабаре, хотя сгодился бы любой захолустный танцевальный зал, где мои ноги могли бы свободно двигаться, подальше от укоризненного взгляда родителя.

Мама продолжала заверять, что он делает это для моего блага, а я все больше убеждалась в необъятности ее лицемерия. Керри злилась, осыпая моего отца ругательствами, главным из которых было «Dryshite»[10]10
  Ирл. Этим словом называют кого-то унылого или скучного; может восприниматься как довольно серьезное оскорбление в Ирландии.


[Закрыть], угрожая нагрянуть и, выражаясь на ее языке, «поставить чертов дом крышей вниз». Я боялась даже представить, как бы взбесился отец, пожалуй моя ирландская подруга к нам на порог, поэтому, будучи пацифистом, умоляла ее притормозить, пока что-нибудь не придумаю.

Тем более всю последнюю неделю отец был мало похож на себя: приходил поздно, засиживался в кабинете, выкуривая по три сигары за вечер, а потом выходил с покрасневшими глазами и растрепанными волосами, словно никак не мог найти какое-то решение. И лезть под руку я категорически отказывалась. С того странного вечера мы почти не общались и с мамой, которая иногда бросала в мою сторону сочувственные взгляды, многозначительно вздыхая.

Может быть, мы все единовременно рехнулись.

В свой долгожданный выходной я бесцельно слонялась по саду за домом, кружась на кончиках пальцев ног вокруг пруда. Апрельское солнце нагревало тело, делая мою кожу липкой под узкими серыми штанами для йоги и тонким лавандовым свитером, натянутым поверх белой майки. Я представляла себя балериной, хотя ничего не смыслила в балете, лишь знала пару движений и могла, пусть и нелепо, снова и снова воспроизводить их вдалеке от пытливых глаз домочадцев.

Мое тело кружилось и кружилось, а вместе с ним и голова, амплитуда вращений нарастала, и я осознала, что не смогу остановиться, слишком поздно, когда ноги уже запутались друг за друга. На периферии зрения выросла фигура, напомнив мне про Роуэна, который намертво приклеился ко мне в последние несколько недель и прямо сейчас, видимо, наблюдал мое фееричное падение на траву. Я не подняла головы, бросая вызов его всегда суровому неодобрительному взгляду и продолжая хохотать над собой, стоя на четвереньках у кромки воды. Живот сжимался спазмами до колик, а я все никак не могла перестать смеяться над своей неуклюжестью. Постепенно хохот превратился в истерику, в которую выплеснула все накопившиеся за долгое время эмоции.

– Недурно, – вслед за комментарием послышались ритмичные хлопки. Тело моментально сковало льдом.

Нет-нет-нет. Этого не может быть.

Все еще стоя в позе собаки, я зажмурилась и взмолилась всем богам мира, чтобы земля поглотила мое тело, не оставив даже крохотного упоминания о том, что Оливия Аттвуд некогда существовала.

Пожалуйста, пусть это окажется иллюзией моего больного разума.

Я подняла голову. Все выглядело вполне реально. У меня не было сил подняться, поэтому оттолкнулась от земли слабыми руками, привстав на колени, и снова закрыла глаза, зная, что он пристально наблюдает за рождением приступа паники, уже сотрясающего мои конечности.

Даже не глядя на него, я могла по памяти воспроизвести лицо человека, что был героем моих самых ярких снов и монстром самых страшных кошмаров. Того, кто стоял в десяти ярдах от меня и сверкал белоснежной улыбкой, склонив голову. Я помнила все грубые линии в мельчайших деталях: эти темные волосы, вечно нахмуренные брови и острые скулы, квадратную челюсть и глаза цвета штормовых волн и грозы. Когда-то прямой нос, который теперь искривляла горбинка и пересекал тонкий белый шрам.

Что бы ни случилось, он это заслужил.

Мне потребовалась не одна минута, чтобы снова начать дышать и не развалиться на части посреди лужайки. Я наконец взяла себя в руки и поднялась на ноги, взглянув в лицо Доминика Каллахана. Только теперь все звали его просто Ником.

– Привет? – Его приветствие больше походило на вопрос. Но этот голос.

Мои внутренности из желе превратились в сталь, а если бы не журчание воды и приближающиеся голоса, то я бы расслышала скрип собственных зубов. Всего на мгновение недобрая усмешка промелькнула на лице парня, уступив место новой приветливой улыбке.

– Какого черта ты тут делаешь? – стиснув зубы, спросила я. Мне стоило огромных усилий не вцепиться ему в лицо ногтями.

– Малышка Ливи научилась ругаться, – восхищенно присвистнул Доминик.

Сюрприз, придурок. Спасибо Керри и ее урокам общения с проходимцами, посещающими наше шоу.

Я задавалась вопросом, в какой из прошлых жизней умудрилась так облажаться, что в этой меня снова и снова швыряло с небес на землю. Чем заслужила такое пристальное внимание неудачи и когда это все закончится?

К моему большому облегчению, родители вышли на задний двор в сопровождении Карсона Каллахана и все внимание переключилось на него. Этот мужчина до чертиков пугал меня с тех самых пор, как десять лет назад чуть не убил отца прямо на моих глазах. Я понятия не имела, что случилось тем вечером, но спустя годы усвоила, что в нашем мире дела чаще всего вершатся благодаря применению силы. Отец Доминика всегда был одним из самых могущественных людей Бостона, в то время как мой бестолковым бараном плелся за ним по пятам, то откусывая части от общего бизнеса, то получая дубинкой за воровство.

Я презирала их обоих, хотя своего отца в меньшей степени, но это не меняло того факта, что оба мужчины наживались на истязании и убийстве животных, финансовых махинациях и бог пойми чем еще, во что я даже не хотела вникать. Всякий раз, расплачиваясь за кофе в «Старбаксе», клялась, что найду способ зарабатывать честным путем, ненавидя себя даже больше, чем все, за что они ратовали.

Несмотря на яркое солнце, тени на заднем дворе сгущались, а взгляды родителей и пары внезапно нагрянувших Каллаханов были прикованы ко мне, отчего сделалось еще больше не по себе. Это странное сборище могло означать только одно – теперь меня точно заставят работать в компании. Холодный пот заструился по спине, вызывая озноб.

– Что происходит? – обратилась я к отцу, старательно игнорируя пристальный взгляд серо-синих глаз и свое желание пнуть Доминика ногой в пах.

– Думаю, нам лучше зайти в дом, – кротко проговорила мама, стоя за спиной отца и держась за подол его пиджака, как утопающий держится за спасательный круг.

– Поговорим в кабинете, – выдохнул отец, а его взгляд, брошенный в сторону мистера Каллахана, будто пообещал что-то зловещее и жестокое.

Боже.

Внутренности скрутило тугим узлом, пока я наблюдала за двумя мужчинами, поодаль друг от друга направляющимися в сторону дома. Мама семенила следом за отцом, и только один человек ненадолго задержался у пруда. Он все еще смотрел на меня, оценивая реакцию на его внезапное появление. Но я не была бы собой, если бы снова позволила ему прочитать на моем лице хотя бы одну эмоцию, кроме всепоглощающей злости.

Гордо вздернув подбородок, обогнула Доминика и пошла за родителями, чтобы узнать, в чем дело и почему в некогда пустом доме в одночасье стало так многолюдно. Чувствовала, как упрямые глаза таращатся мне в спину, изо всех сил стараясь не вскинуть руку с красноречивым жестом в виде среднего пальца. Мои шаги были тверды, но вот цунами в душе сметало часть фундамента той решимости, с которой я вышла в сад каких-то сорок минут назад.

* * *

Кабинет отца был, пожалуй, худшим выбором места для того, чтобы сбавить градус напряжения между собравшимися. Глава нашей семьи сидел за столом, вертя в руках незажженную сигару. Мы с мамой присели на диван, и ее рука тут же нашла мою, сжимая крепче тисков. Я обеспокоенно посмотрела на женщину, чей рот нервно подергивался, а взгляд был прикован к полу. Она никогда не была королевой драмы, но сейчас выглядела так, будто репетировала истерику перед полномасштабной киношной сценой.

Каллаханы уселись в скромные кресла для посетителей, но словно заполнили собой все тесное пространство кабинета, подобно истинным его владельцам держась величаво и царственно, если не считать подлокотного костыля, прислоненного к левой ноге Доминика, и шины, натянутой поверх брюк.

– Итак, – мой голос звучал слабее, чем хотелось бы. – Кто-нибудь наконец объяснит, что происходит?

Рука мамы сжималась сильней, до тех пор пока мои пальцы не посинели от нарушенного кровообращения. Если это был сигнал, чтобы я заткнулась, то следовало начать разговор с чего-то более впечатляющего, чем тихое молчание, или хотя бы предупредить меня о том, что сюда завалится предмет моей подростковой одержимости под руку со своим отцом.

– Мы с твоим отцом как раз собирались сообщить важную новость, – начал мистер Каллахан. Из всех присутствующих он выглядел самым довольным, заставляя меня напрячься и податься вперед в ожидании следующих слов. – Много лет назад мы подписали одно соглашение, которое должно вступить в силу незамедлительно.

Его речь оборвалась, но понимания у меня не прибавилось, поэтому в поисках ответа взглянула на отца, чье лицо в полумраке кабинета выглядело почти серым. Мрачные синяки усталости залегли на складках осунувшегося за неделю лица. Теперь было ясно, что заставило его изводить себя: он боялся за свой драгоценный бизнес или вроде того. Но, даже если компания была почти что общей, я не собиралась работать на Каллаханов.

– И что мешает вам привести план в исполнение? – нетерпеливо спросила, чувствуя, как снова попадаю в ловушку нежелательного взгляда. Я поочередно посмотрела на мужчин, нарочно не задерживаясь на Доминике, но успела отметить его напряженную позу и мрачный вид, говорящий, что он тоже не в восторге от пребывания здесь.

– Сразу к делу, а она мне нравится, – хохотнул мистер Каллахан. – Честно сказать, абсолютно ничего не мешает, верно, старина? – обратился он к моему отцу.

Тот громко откашлялся, глядя на маму, и я почувствовала, как на наши сжатые ладони капают слезы.

– Оливия, – тихо прошептал отец, – мне жаль, что я был глупцом и сделал то, что когда-то посчитал верным. – Он выдержал паузу и наконец нашел в себе силы посмотреть на меня, чего не делал все последние семь дней. – Карсон и я заключили договор, целью которого было объединить наши ресурсы. Самым крепким из всех известных нам союзов являлся брак.

Да неужели? Большей чуши я, пожалуй, не слышала. Однако что-то подсказывало, что тропа, на которую мы ступали, была еще более ухабистой, чем казалось изначально, а меня и без того уже начинало укачивать.

– И говоря это, вы намекаете на… – хотела ли я слышать продолжение?

– Союз между тобой и моим сыном Дэмиеном должен был решить нашу проблему, – просто ответил мистер Я-Несу-Несусветную-Чушь.

– Но ведь… – начала было я.

– Его больше нет, – кивнул мистер Каллахан. От меня не ускользнуло, сколько сожаления было в его голосе, хотя мне сей факт не приносил облегчения, ведь по какой-то причине они все равно были здесь. Я встретилась глазами с Домиником, ожидая увидеть в них опровержение того, что пока еще не было озвучено.

Пожалуйста, скажи, что это не то, о чем я думаю.

Словно высеченное из камня, его лицо ничего не выражало, поэтому я сделала глубокий вдох, облизав пересохшие губы, и на секунду прикрыла глаза. Я давно уже привыкла к кошмарам, так что может сделать еще один, если в конечном итоге все равно проснусь?

– Я ожидаю, юная леди, что вы с моим вторым сыном вступите в брак не позднее наступления осени, – твердо проговорил Каллахан.

С его вторым сыном. Осень через пять месяцев. Это какой-то абсурд.

– Отец? – Я снова посмотрела на мужчину, что по какой-то неизвестной мне причине был тих, как мышь, и не рвался вышвырнуть наглецов из нашего дома. Он пялился на свои руки, будто в них были ответы.

– Прости, Лив, я сделал все, что было в моих силах, – отец покачал головой.

– Что ж, видимо, ты сделал недостаточно, – огрызнулась я.

– Соглашение было подписано задолго до того, как все полетело к чертям, я понятия не имел, что оно действительно вступит в силу.

Подавив панику, я встала на ноги и развернулась к матери лицом. Она все так же содрогалась, теперь выпустив мою руку из своих холодных пальцев. Алые капли засохшей краски на ее руках напоминали кровь.

– Мама? – Она подняла глаза на мою мольбу. – Они не могут этого сделать! В каком веке мы вообще живем? – взмолилась я, метнув ледяной взгляд в мистера Каллахана, чья улыбка больше походила на гротескную маску.

– Я предупреждал, – холодно заметил Доминик.

– Заткнись! – Я повернулась к нему. Чувства, которые испытывала, не имели ничего общего со злостью – это была ненависть в чистом виде. – Я бы не вышла за тебя, даже если бы это означало, что за моим отказом последует смерть.

Придурок лишь приподнял бровь и недоверчиво усмехнулся в ответ на мой выпад.

– Довольно, девочка! – встрял мистер Каллахан. – У тебя нет права голоса, все уже подписано и заверено лучшим адвокатом. Брак состоится.

Слова будто потерялись по пути к моему открытому от шока рту. Я жадно хватала воздух, моя грудь вздымалась и опадала, раздувая раскаленные угли у меня в животе. Те вспыхивали жаром, и пламя, которое вырывалось из недр моего тела, обещало спалить Карсона Каллахана дотла.

– Вы не имеете права распоряжаться моей жизнью! – Я сделала шаг вперед и ткнула пальцем в его лицо, почти задевая оправу очков, на тот случай, если он был так же сильно слеп физически, как и во всех других отношениях. – А ты, – повернулась к отцу, зная, что с мамой диалог вести бессмысленно. – Как ты вообще смеешь в этом участвовать? Я отказываюсь быть пешкой в вашей дурацкой игре, так что лучше тебе расторгнуть эту странную сделку и остаться без своей компании, или ты потеряешь дочь!

Мое горло болезненно сжалось от исторгнутой тирады, я сдула с лица волосы и провела руками по горящим щекам, восстанавливая сбитое дыхание и мысленно умоляя отца послушать меня.

– Я не могу, Оливия, – незамедлительно ответил отец. – Если этот брак не состоится, мы потеряем не только компанию, но и этот дом. Видит бог, я бы смог остаться на улице, но подумай о маме и в особенности дедушке, – его голос дрогнул. – Мы не сможем обеспечить ему должный уход без денег и связей.

– Он сядет в тюрьму, Лив, – тихо сказала мама, приведя меня в еще больший шок.

Господи. Что же ты натворил, отец.

Как бы там ни было, это ничего не меняло – я все еще отказывалась принимать тот факт, что в нашем мире существуют подобные махинации. Лучше бы родилась в семье простых работяг, где любовь наверняка ценилась превыше денег и власти.

– Ненавижу вас всех, – выплюнула я, развернулась и выбежала из кабинета, так сильно хлопнув дверью, что Роуэн, стоящий за ней, подпрыгнул на месте. – Не смей идти за мной! – огрызнулась, поднимаясь по лестнице в единственное место, где могла найти утешение и поддержку.

Глава 10
Ник

…ибо видимое временно, а невидимое вечно.

(2 Кор. 4:18)

Я молча наблюдал, как на лице Оливии поочередно вспыхивали эмоции, там было все: от удивления и осознания до неприкрытого гнева и паники. То, с каким рвением она отстаивала свою свободу, не могло не заставить меня улыбнуться. Малышка выросла во всех смыслах.

Когда мы прибыли в дом Аттвудов после недели переговоров с Гордоном, адвокатами и инвесторами, я намеренно отделился от остальных, чтобы не слышать новых угроз, что наши отцы метали в адрес друг друга. Быть участником бестолковых споров – пустое занятие, особенно когда решение уже принято и юридической лазейки для Гордона не осталось. Он мог выбрать свою дочь вместо компании, чего, конечно, не сделал бы, я знал это наперед. Аттвуд был слишком похож на моего отца, а тот не выбрал бы свою семью, даже если бы выбор стоял между нами и пулей в лоб.

Давая себе минуту на уединение, я обошел дом и направился по мощеной тропинке в сторону пруда, намереваясь выкурить косяк до того, как буду вынужден распрощаться с беспечной жизнью. Не пройдя и десяти шагов, остановился как вкопанный.

Оливия Аттвуд – проклятие моего существования – кружилась по саду, как прекрасное видение, еще не ведая о том, что скоро на нее обрушится бомба. Светлые волосы, впитавшие солнечный свет, развевались от вращения, подтянутое тело парило в воздухе в каком-то молчаливом танце, и я так завороженно наблюдал, что мысленно стал подбирать мелодию, созвучную с движениями ее изящных рук и ног. В какой-то момент она потеряла равновесие и упала на траву, тогда музыка в моей голове оборвалась, заглушаемая звонким смехом Оливии.

Что-то внутри натянулось струной при виде ее невинной красоты. Крохотная светлая часть меня умоляла о том, чтобы убрался к черту и оставил бедную девушку в покое, но темная сторона, что занимала почти все остальное существо, истошно вопила о другом. Внезапная потребность взять что-то настолько хрупкое и сломать это, игнорируя стрелки морального компаса, брала верх.

В тот момент, когда Оливия вскинула голову, улыбка, украшающая ее губы, стерлась, и я почувствовал необъяснимый гул в теле. Всего мгновение удивления, а потом борьба в ее взгляде и яростный вызов, сопровождаемый едким тоном, заставили меня усмехнуться. Больше не было маленькой девочки, что дрожала в страхе перед каждой тенью в особняке моего отца и тайком следила за мной на протяжении многих лет. На ее место пришла воинственная женщина, чей взгляд буравил меня так сильно, что словно размалывал в кашу внутренности.

Это будет захватывающе.

Позже в кабинете, загнанная в угол, Оливия так же стойко отражала удары; она велела мне заткнуться, и это снова заставило уголки моих губ приподняться, хотя и не только их. Я мог бы поклясться, что даже мой член дернулся в штанах от возбуждения, вызванного ее настойчивым сопротивлением. Я знал, что эмоциям не место в этом деле, что мне нужна была холодная голова и ясный ум. «Это лишь на время», – повторял себе, сидя в кабинете мистера Аттвуда. Но острые коготки и кошачье шипение этой девушки пробуждали желание приручить дикарку.

Пока наши отцы спорили, а миссис Аттвуд оплакивала будущее своей дочери, я поднялся и отправился на поиски ускользнувшей Оливии. Бежать бесполезно, она поймет это, как только эмоции улягутся. Сейчас моей основной задачей было сделать так, чтобы стать ее союзником, а не врагом.

Охранник в вестибюле преградил путь, когда я дошел до главной лестницы, а моя поврежденная нога зависла в воздухе, не добравшись до первой ступеньки.

– Куда это ты направляешься? – фамильярно прогрохотал он, вскинув бровь.

Я оглядел его, взвешивая свои шансы на победу в гипотетической драке. В былые времена мог бы надрать ему зад, полагаясь на скорость и изворотливость, но сейчас, когда одна моя конечность была фактически выведена из строя, пришлось прикинуться идиотом, поэтому натянул безобидное выражение лица и поморщился.

– Это колено доконает меня, брат, – кивнул в сторону своего костыля. – Мистер Аттвуд любезно предложил воспользоваться уборной в его крыле, чтобы я мог стянуть проклятые штаны и сделать самомассаж. Не возражаешь?

С минуту он изучал мое лицо на предмет лжи, но потом отступил в сторону и произнес мрачным тоном:

– Если хоть одна вещь после твоего ухода исчезнет со своего места, я вытряхну из тебя дерьмо.

Аттвуды и вполовину не были так богаты, как Каллаханы, а мой банковский счет пока еще высвечивал девятизначную сумму, но я не стал испытывать судьбу и тыкать ему в лицо очевидным. Бедняга просто делал свою работу. А потом в моей голове проплыло одно воспоминание, и я внутренне улыбнулся – до чего же он был близок к истине.

– Ясно как день! – отсалютовал я, взбираясь по лестнице на второй этаж. – Ты бы проверил, как там дела в кабинете, а то атмосфера немного накаленная, – бросил кость в надежде, что это отвлечет внимание охранника. Как раз в этот момент из вышеупомянутого кабинета послышался гневный крик Гордона, и громила отошел от лестницы.

Превозмогая дискомфорт в ноге, я свернул в западное крыло, где, как знал, была комната Оливии. Подойдя к двери, тихонько постучал, готовый к тому, что меня как минимум назовут бранным словом, а как максимум спустят обратно на первый этаж. Но по ту сторону стояла тишина – ни сердитого бормотания, ни слез. Тогда я вспомнил еще об одном обитателе дома Аттвудов и поспешил в другое крыло, чтобы проверить свою теорию.

За всю жизнь я ни разу не был уличен в подслушивании, но вот, ведомый иррациональным желанием знать, что малышка Аттвуд чувствует по поводу случившегося, стоял у спальни ее деда, прижавшись ухом к холодному дереву двери. При этом уверяя себя, что делаю это лишь для того, чтобы собрать информацию, которая может стать для меня полезной в дальнейшем, а не потому, что мне было не наплевать на ее внутренние конфликты.

– Я ненавижу его, дедушка, – плакала Оливия так горько, что мое сердце на мгновение болезненно сжалось. Должно быть, она имела в виду мистера Аттвуда или моего отца, что ж, нас таких, кто испытывал жгучую ненависть, было двое. Но затем она продолжила. – Если бы я могла, то вырвала бы его сердце и перемолола в гигантской мясорубке на заводе отца. Доминик Каллахан – последний мужчина на Земле, чья кандидатура могла бы хоть как-нибудь рассматриваться. Лучше смерть, чем это. Хотя нет, лучше его смерть, чем моя.

Ауч.

Чувство удивления заставило меня отстраниться, так что я не расслышал ответа старика, но было ясно одно – по какой-то причине Оливия Аттвуд ненавидела меня и желала мне смерти. Поначалу я думал, что ее отказ был лишь сопротивлением против дурацкого брачного союза и юношеским бунтом перед родителями, но теперь окончательно был сбит с толку. Это не то, с чем можно работать.

Оливия всегда была той, кто бросал в мою сторону влюбленные взгляды, и я ожидал, что новость в целом порадует ее больше, чем разозлит. Но слова, сказанные в той комнате, не вязались с прошлой реальностью. Желая узнать причину ее враждебности, я развернулся и пошел обратно в западную часть дома.

Пять лет назад…

(Оливии 15, Нику 22)

Семейные ужины в нашем доме всегда приравнивались к самым изощренным формам пыток. Я бы предпочел раздобыть гарпун для подводной охоты и прострелить им обе ноги, лишь бы избежать необходимости приходить и молчаливо ковыряться в тарелке, пока отец разглагольствует о том, насколько сильно презирает футбол.

Сегодняшний ужин отличается лишь тем, что будет проходить в доме ближайшего партнера отца – Гордона Аттвуда. Не странно ли, что празднование успешного окончания учебного года сопутствует мероприятию в чужом доме? Да. Не похер ли мне? Определенно похер. Чем думает мой отец, остается загадкой.

С семнадцати лет я практически не общаюсь с Карсоном и редко возвращаюсь в поместье, всячески его избегая. Полагаю, теперь он хочет увильнуть от разговора о том, какое место я займу в компании, когда до окончания учебы и драфта остается год. Своей специальностью я выбрал социологию, что по меркам Гарварда неплохо, но в мироустройстве Карсона Каллахана считается таким же дном, как и игра в футбол. Ему плевать, что у меня хорошо получается и то и другое, ведь он не вложил ни копейки в мое образование.

– Вы только посмотрите, кто у нас здесь! – Моя голова дергается в сторону от шуточного подзатыльника, а затем крепкие объятия смыкаются вокруг моих плеч. – Поздравляю, Доминик, еще один год позади! – Дэмиен широко улыбается, перевесив руку через мое плечо, пока мы идем к его машине.

– Спасибо, засранец, – я не в силах сдержать ответную улыбку. – Ты – единственный, кто сегодня скажет мне это.

Он пихает меня в бок.

– Ну и хрен с ним! Просто насладись своими успехами и хорошенько напейся. – Он обходит внедорожник, залезая на водительское сиденье, пока я ныряю в пассажирское кресло, сразу включая стереосистему.

Дэмиен выбрал управление бизнесом, чтобы хоть один из нас мог не бесить отца иллюзией свободной жизни. Он всегда был более покладист и уступчив, когда дело касалось будущего компании. Поскольку Дэм был старше на каких-то десять минут, то с чего-то считал своим долгом заботиться обо мне, иногда становясь чересчур опекающим, но именно ему удалось принять удар на себя, уговорив отца позволить мне пойти своим путем. С тех пор как умерла наша мама, мы крепко держались друг за друга, так что без него жизнь не имела бы смысла.

– Старик потеряет свое дерьмо, если я залью в рот хоть каплю перед его деловым партнером, – кривлюсь, глядя, как Дэмиен выруливает на дорогу.

– У тебя нет ощущения, что их броманс выглядит по меньшей мере странно? Сначала они готовы убить друг друга голыми руками, а в следующую минуту устраивают дружеские посиделки и придумывают новый план по завоеванию мира, – усмехается брат.

– Готов поспорить, однажды эта борьба сведет их в могилу, тогда они наконец смогут скончаться в один день, – шучу я.

– Ты уже решил, что будешь делать после учебы? – спрашивает Дэмиен, следя за дорогой.

Мы знаем, кого из нас двоих отец сделает преемником, и обоих это вполне устраивает. По крайней мере, так у меня есть еще два года, пока Дэм не окончит стажировку, чтобы стать правой рукой Карсона. Пока отец единолично стоит у руля, меня бросает в пот от одной только мысли о работе на него.

– Есть шансы на НФЛ, – скромно пожимаю плечами, хотя в действительности готов прокричать это с трибуны. Предстоящий драфт поможет мне выбраться из болота, в котором я увяз. – Но если не выгорит, буду мозолить твои глаза в компании.

Дэмиен присвистывает и бьет меня кулаком в плечо.

– Ты – самый умный из всех, кого знаю, черт, да ты умнее меня, и я был бы глупцом, отказавшись от твоей помощи. Но они тебя возьмут, даже не сомневайся! Я уже говорил, как горжусь тобой, братишка? – Черты его лица смягчаются в неподдельной радости. Мы так похожи внешне, что малознакомые люди путают нас, но там, где я зажат и суров, мой брат-близнец выглядит настоящим проблеском света.

– Примерно раз в час, – отвечаю. – Спасибо, что делаешь мою жизнь терпимой.

Уголки рта Дэмиена ползут вверх, и мы несемся по дороге в самый конец Бэк-Бэй, где расположен дом Аттвудов.

Когда мы входим внутрь, немногочисленный персонал снует по всему периметру, слышится лязг подносов с едой и приглушенные голоса.

– Наконец-то! Все уже собрались. – Миссис Аттвуд появляется в вестибюле, поочередно обнимая нас и ведя в сторону столовой, где уже сидят наши семьи и некоторые члены совета директоров «Каллахан и Аттвуд».

Прекрасно, блядь.

Это долбаное деловое собрание, замаскированное под семейный ужин, так что я теряю последнюю надежду на крохотный шанс получить хоть каплю внимания отца. Дэмиен крепко сжимает мое плечо, мы занимаем свои места.

Остальная часть вечера проносится как в тумане, я полностью отключился от обсуждения дел, незаметно для отца подливая водку в свой стакан, предназначенный для воды. Требуется каждая унция терпения, чтобы не встать и не покинуть этот дом, послав к черту всех присутствующих. Но алкоголь уже достаточно расслабил тело, поэтому я не смогу сесть за руль внедорожника Дэмиена.

Примерно час спустя после начала ужина в коридоре слышится грохот бьющейся посуды и робкие извинения, после чего в дверях столовой появляется маленькая фигурка, облаченная в скромное грязно-розовое платье длиной до колен. Ее голова опущена, а щеки пунцовые от заливающей их краски смущения, что резко контрастирует с бледной кожей шеи и рук. Юбка платья покрыта каплями того, что, должно быть, являлось напитками, пока девушка не столкнулась с официантом.

– Милая, ты опоздала на целый час, – бормочет миссис Аттвуд, вставая и подходя к дочери, чьи плечи ссутуливаются еще больше под пристальными взглядами гостей.

– Я… – Она спотыкается на словах, мотает головой. – Занятия затянулись. Я думала, будем только мы, – шепчет она так громко, что могла бы и прокричать.

– Сядь уже, Оливия, – сдавленно командует Гордон, посылая гостям виноватую улыбку, и белокурая голова поднимается вверх, открывая хмурое лицо и огромные голубые глаза. На светлых ресницах росой лежат слезы, а подбородок Оливии начинает дрожать. Она смотрит на свое платье, затем снова переводит взгляд на собравшихся и натыкается им на то место, где сижу я. Наши взгляды сталкиваются, с ее губ срывается придушенный вздох, и щеки девочки приобретают еще более насыщенный оттенок красного.