Текст книги "Сила ненависти"

– Девчонка Аттвудов, похоже, втрескалась в тебя, – смеясь, шепчет Дэм и наклоняется ко мне. Взгляд Оливии перемещается на него, после чего ее челюсть отвисает.

Могу предположить, она не знала, что у меня есть близнец. Мы с ним всегда вместе, за исключением времени, когда он стажируется у отца, а еще он не любит вечеринки, поэтому чаще меня пропускает стычки с Аттвудами, из-за чего все внимание Оливии, как правило, достается мне. Нежелательное, надо сказать, внимание.

Я сбился со счета, сколько раз ловил на себе восхищенный взгляд этой девочки, что порядком успело меня доконать. С того дня, как мы впервые встретились на очередном приеме в честь заключения партнерства между нашими отцами, она, видимо, вообразила себе, что я какой-то прекрасный принц из ее глупых детских сказок. В наши редкие встречи она тихонько подходила ближе, а стоило мне обратить на нее внимание, как девочка начинала без умолку тараторить о лошадях и собаках, о танцах и еще какой-то бессмысленной фигне, в которой я не разбирался. В последнюю нашу встречу Оливия спросила, нравится ли мне ее платье, и тогда я оборвал ее на полуслове, попросив отстать и пойти поиграть в свои куклы.

Одно дело – быть предметом обожания университетских девчонок, но сердечки в глазах принцессы Аттвуд выбивали меня из колеи. Понятия не имел, как нянчиться с ребенком, и развлекать ее уж точно не входило в мои планы, тем более я опасался, что с годами мое участие в диалоге будет только подпитывать ее внезапный интерес.

Я бы ни за что не разрушил ее жизнь своим скверным присутствием. И сколько бы жалости сейчас к ней ни испытывал, предпочел затолкнуть ее поглубже.

Бросая в сторону Оливии пренебрежительный надменный взгляд, я считаю мгновения до того дня, когда она наконец вырастет и отвяжется от меня, встретив какого-нибудь парня из хорошей семьи. Тем временем грустное лицо девушки искажается гримасой стыда, смешанного со злостью, и она выскакивает из столовой так же стремительно, как появилась, оставив миссис Аттвуд пожимать плечами.

Глава 11
Оливия

Наши дни

Откуда среди вас враждебность и распри? Не от ваших ли страстей, которые борются внутри вас самих?

(Иак. 4:1)

После времени, проведенного с дедушкой, я немного успокоилась, хотя все еще переваривала разговор, состоявшийся в кабинете отца. Реальность напоминала кривое зеркало, отражающее изуродованные версии людей, которым я слепо привыкла доверять.

По дороге в спальню ощущала лишь изнеможение и усталость, мечтая залезть в теплую ванну, смыть с себя этот день и свернуться калачиком в своей постели, хотя бы до утра забыв все случившееся. А потом, вероятно, приступить к плану побега. На моем банковском счету было немного денег, чтобы удрать подальше, пока не придумаю, как поступить. Мне была ненавистна идея о том, чтобы тратить деньги отца, но лучше уж так, чем отдать себя на растерзание.

Закрыв дверь в свою комнату, прижалась к ней спиной, закрывая глаза и позволяя темноте окутать меня таким необходимым спокойствием.

– Безумие, – сорвалось с моих губ в тишине.

– Не могу не согласиться.

Я резко открыла глаза, а мое сердце рухнуло в живот, продолжая бешено колотиться. Прикроватная лампа вспыхнула, ослепляя на мгновение, прежде чем взгляд сфокусировался на человеке, сидящем на кровати.

Святые небеса.

– Совсем ополоумел? – Вспышка злости сверкнула так ярко в моих глазах, что Доминику пришлось поднять руки в примирительном жесте.

– Это будет короткий разговор, – сказал он, опираясь на свой костыль и поднимаясь. Судорожно пробежав взглядом по комнате, я отметила в ней идеальный порядок, что немного успокоило мои расшатанные нервы. Не хотелось бы, чтобы этот говнюк прикасался к моим личным вещам, как сделал это в прошлый раз. – Я ничего не брал, – добавил он, заметив мой блуждающий взгляд.

– Разговора не будет, выметайся, – распахнула дверь и отошла в сторону.

Ник сократил расстояние между нами, спиной закрывая дверь и прислоняясь к ней так, чтобы я не смогла открыть. Его плечо слегка задело мое, и потребовалось больше, чем одно усилие, чтобы не впасть в ступор от его близости.

– Ты выслушаешь меня, а потом сделаешь все что хочешь, – спокойно проговорил он скучающим тоном, глядя на меня с высоты своего роста.

Я отошла как можно дальше, возвращая себе немного пространства в комнате, внезапно сжавшейся до размеров горошины.

– Если тебя послали, чтобы уговаривать меня, то это не сработает: я не избалованный капризный ребенок, решивший закатить истерику, потому что ему не купили мороженое. Я – взрослая женщина, которой только что бросили в лицо тот факт, что ее жизнь ей больше не принадлежит, и меня это ни капли не устраивает, – перевела дыхание, отвернувшись к окну.

Снова смотреть в эти глаза было до боли в груди невыносимо и опасно. Однажды я с огромным трудом выкарабкалась из этой ямы и не позволю спустить меня обратно, закопав еще глубже. Взгляд Доминика обжигал спину, тишина закладывала уши, а пол под ногами будто вибрировал, угрожая обвалиться.

– Я понимаю твою злость и полностью разделяю твои чувства, – тихо заверил Доминик. Короткий смешок сорвался с моих губ.

– Да неужто?!

Послышался тяжелый вздох, и в отражении оконного стекла я увидела, как он покачал головой.

– Это правда. Возможно, в прошлом я был несдержан и груб, но сейчас у меня нет намерения причинить тебе вред.

Отголоски воспоминаний угрожали открыть новую воронку в моей душе и засосать все в радиусе мили в необъятную черную дыру. Это было похоже на следы от пощечин, которые неумело пытаются залечить те же руки, что ударили. Дорожка из слез нарисовалась на моей щеке, и я провела по лицу, незаметно смахивая ее.

Некоторое время мы молчали, пока в моей голове прокручивались сотни невысказанных слов и десятки сценариев, ни в одном из которых этот разговор не заканчивался хорошо.

– Я не могу выйти за тебя замуж, – едва слышно выдохнула, желая, чтобы он отвязался и ушел.

– Почему?

Потому что ты разбил мое сердце.

– Просто не могу. Я не разменная монета, а человек, разве этого недостаточно?

– Для того, кто родился в кругах, где браки по расчету случаются с регулярностью двух в минуту, это слабое оправдание.

Он был прав. Вы удивитесь, но в нашем окружении едва ли насчитывался хотя бы десяток семей, в которых брачный союз не был бы скреплен деньгами. Просто я никогда не задумывалась, что такое может случиться и со мной. Несмотря на свою холодность, родители любили меня, и это знание делало ситуацию еще более ужасной.

Собравшись с духом, я наконец обернулась, прислонившись спиной к окну. Теперь мы стояли друг напротив друга, зеркально отражая позы.

– У тебя есть парень? – с непроницаемым лицом спросил Доминик.

– Нет, – нахмурилась от внезапного вопроса.

– Тогда дай более вескую причину, чем простое «не хочу», – казалось, он действительно пытался понять, что стоит за моим отказом.

Неужели он всерьез спрашивал меня? Ну что ж, давай посмотрим. Открыв рот, я произнесла самую неочевидную из очевидных вещей:

– Я хочу выйти замуж по любви, а тебя я не люблю, – теперь, когда сказала это вслух, слова прозвучали фальшиво даже для моих собственных ушей.

– С каких пор? – У него хватило наглости выгнуть бровь.

Я поборола в себе желание подбежать и ударить его кулаком в горло. Вскинув подбородок, взяла под контроль лицо и голос.

– Достаточно долго, – не было смысла врать, что никогда его не любила. Мы оба знали правду. Но прямо сейчас я не испытывала ничего, кроме отравляющей болезненной неприязни. Она просочилась в каждую пору в моем теле и теперь разъедала изнутри.

Доминик пристально вглядывался в мое лицо, выискивая в нем признаки лжи, пока наконец не кивнул все с тем же бесстрастным спокойствием в глазах.

– Просто для справки, я сожалею о том, что сказал тебе в доме Райана, – его слова ударили точно по моему израненному сердцу. – Я не имел это в виду, когда говорил. Ты вывела меня из себя, и я сказал первое, что пришло в голову, чтобы ты оставила меня в покое.

Воспоминания обрушились сотней ударов хлыста, и я зажмурилась, утопая в отчаянии.

Три года назад…

(Оливии 17, Нику 24)

Дождь льет целый день, почти не прекращаясь, но я не могу заставить себя развернуться, шагая в направлении Форест-Хиллз, где, как знаю, живет теперь Доминик. Вчерашняя игра окончательно лишила меня самообладания и остатков разума, и все, о чем теперь могу думать, – это его сильные мышцы, перекатывающиеся под футбольной формой.

Я совершенно точно выжила из ума, наверно, не мешало бы проверить голову, потому что моя одержимость причиняет больше неудобства, чем пользы. Тело промокло насквозь, несмотря на дождевую куртку и резиновые сапоги, что в спешке натянула, выскочив из постели посреди ночи. Не спрашивайте, как мне удалось выбраться из дома незамеченной, я ставлю на чистейшую удачу и тот факт, что всем на меня плевать.

Автобусы уже не ходят, поэтому приходится вызвать такси на соседнюю улицу и выйти за два квартала от дома Донованов. Обхватив себя руками, приказываю ногам и рукам не дрожать, все еще не понимая, от холода это или от паники, что захлестывает все сильней с каждым следующим шагом. Но нужно двигаться быстрей, если хочу прояснить все сейчас, пока не наступило утро и меня не хватились родители. А еще потому что под покровом ночи, под дождем, все сказанное и сделанное не так пугает, благодаря чему у меня пока еще есть крохотная горстка храбрости.

Подходя к дому, мимо которого проходила уже сотни раз, делаю серию глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. Я готова к тому, чтобы сказать Доминику, как чертовски сильно влюблена в него, потому что это знание больше не умещается в моей груди. Через год мне стукнет восемнадцать, и мы сможем закрыть глаза на огромную разницу в возрасте.

Четырнадцать ступенек отделяют меня от порога дома, но я не иду сразу к дверям, сворачивая на лужайку и обходя двухэтажный коттедж вокруг. Здесь нет забора, я знаю это, потому что уже была здесь, подглядывая в окно за тем, как Доминик просматривает записи матчей и ужинает в компании Донованов. Знаю, звучит как отрывок из дневника сталкера, но такова правда беспросветно влюбленной и отчаянной семнадцатилетней девушки, по-прежнему живущей мечтой о прекрасном принце.

В гостиной темно, только свет от телевизора, поэтому я с трудом различаю сквозь покрытое каплями дождя окно силуэты двух движущихся тел. Доминик сидит на диване обнаженный и выглядит как настоящий греческий бог, но я не даю себе времени на то, чтобы пялиться, потому что все мое внимание сосредоточено на девушке, что стоит перед ним, сбрасывая с себя одежду. Ее длинные, белые как снег волосы спадают на спину, а тело при этом выглядит таким совершенным, будто она только что сошла с обложки мужского журнала.

Воздух в груди заканчивается, и я пытаюсь дышать, но легкие сковывает невыносимая тяжесть, причиняя боль. Это не то, что ожидала увидеть, не говоря о том, чтобы быть к этому готовой. Делаю шаг назад, застигнутая врасплох, но не могу уйти, будто нарочно продолжая мучить себя открывшейся перед глазами картиной. Поэтому возвращаюсь и прижимаюсь ближе к стеклу.

Он ясно дал понять, что ты ему не интересна.

Мой внутренний голос велит убираться, но в ушах стоит такой гул, что я не слышу этих призывов, таращась вперед. Дана говорила мне в детстве, что если смотреть на предмет достаточно долго, то его очертания постепенно размываются, пока мозг не стирает его почти полностью, нужно просто не моргать. Пытаюсь провернуть этот трюк, но ничего не выходит, и девушка взбирается к Доминику на колени.

Всхлип вырывается из меня в тот же момент, когда к дому подъезжает машина. У меня нет времени, чтобы убраться, потому что после череды пьяного бормотания и ругательств дверь со стороны улицы открывается. Сверкает молния, и яркий свет заливает пространство, освещая меня, стоящую прямо перед окном. Взгляд Доминика врезается в то место, где я стою, и на мгновение задерживается на моем лице, он ошеломлен, зол и… напуган?

Далее начинается какая-то суматоха, когда пьяный приятель Доминика расхаживает по гостиной с бутылкой виски в руке. Я наконец намереваюсь уйти, пробегая мимо дома на подъездную дорожку, когда дверь за моей спиной вдруг распахивается.

– Не так быстро! – летит в спину. Замираю, оборачиваясь.

Доминик выбегает на улицу, на нем только спортивные шорты. Дождь мгновенно заливает его с головы до ног, и я ловлю себя на том, что пялюсь на его твердую грудь и пресс. Темные волосы прилипли ко лбу, вода стекает с ресниц парня, пока я с горечью отмечаю, насколько он невыносимо прекрасен сейчас.

– Какого хрена ты тут делаешь? – рычит он, оглядываясь на дом, откуда слышны странные пьяные песни другого парня. – У меня нет времени, чтобы возиться с тобой!

Смотрю на открытую входную дверь, облизывая внезапно пересохшие губы. Не знаю, что сказать, пойманная с поличным.

– Я… я… просто…

– Просто что? – кричит он.

– Я совсем тебе не нравлюсь? – отчаяние в моем голосе такое ощутимое, что его можно смять, как листок бумаги.

Ноздри Доминика раздуваются, и грозный рокот вырывается из его груди. Он ругается себе под нос, во взгляде мелькает едва различимая борьба, а потом в его голосе появляется еще больше злости.

– Ты выглядишь как ребенок, черт возьми! Оставь меня в покое, Оливия! Я, мать твою, устал терпеть это! – Его глаза опасно темнеют, и я пячусь назад, чуть не падая с лестницы. Доминик хватает меня за руку, и я чувствую боль в месте, где его пальцы впиваются в ткань дождевика. Слезы катятся по моим щекам, но их стирает дождь. – Я до смерти устал от твоего навязчивого внимания. Сделай одолжение нам обоим, отвяжись! – Он качает головой, отпуская меня, и требуются все силы, чтобы не рухнуть к его ногам. – Ты – глупая маленькая девочка…

Мое лицо искажается от обиды и боли, когда его слова замирают. Полный сожаления взгляд Доминика на секунду задерживается на моем лице, он задирает голову к небу и произносит громкое проклятие, а затем разворачивается и возвращается в дом, оставляя меня стоять под дождем.

Наши дни

– Оливия, – нетерпеливо позвал Доминик, и только сейчас я поняла, что отключилась.

Подняла глаза, вглядываясь в его лицо.

Господи. Он думает, что это и есть причина моей ненависти.

Моя рука взлетела ко рту. Миллион эмоций разом пронеслись в голове.

– Ты слышала, что я сказал? Мне жаль, что обидел тебя, прости, – повторил Доминик. – Теперь между нами все улажено? – Он наклонил голову, сканируя меня взглядом, но я была не в силах произнести ни слова.

Осознание поразило меня до дрожи.

– Да, теперь все улажено, – не своим голосом выдавила из себя, все еще ошеломленная этим открытием.

– Так ты… – Он на короткое время замолк, подбирая слова. – Ты подумаешь над сегодняшним предложением?

Я не стала напоминать, что, со слов его отца, у меня нет выбора. Только что у меня появился шанс окунуть Доминика Каллахана в чан с его же ядом. Мне не нужно было думать дважды.

– Я согласна, но у меня есть условия.

Он шагнул ближе, застигнутый врасплох внезапным поворотом разговора.

– Я слушаю.

– Мне нужно, чтобы отец отозвал того цербера, что пасет меня днем и ночью и вернул моего старого водителя.

– Хорошо, что еще?

Было ясно, что замужество и, возможно, шантаж помогут мне выйти из тени отца. Поэтому я решилась на большее.

– Ты сделаешь так, чтобы мой отец ослабил свой контроль.

– Считай, сделано. – Он так быстро со всем соглашался, что я уже чуяла какой-то подвох, но перспектива свободы была слишком притягательной.

– Один день в неделю вместо учебы я буду заниматься своими делами, и ты не будешь совать в них свой нос, а отцу скажешь, что проводила время с тобой. Если нарушишь это или любое другое условие, я уйду.

– Мне придется иметь дело с законом?

– Я сказала, что ты не будешь задавать вопросов.

Он прищурился, но кивнул.

– Прекрасно, – я почти заставила себя улыбнуться. – И последнее.

– Ну конечно, – ухмыльнулся Доминик.

– Это брак по расчету, поэтому не ожидай, что что-то из этого будет настоящим.

Ухмылка Доминика стала шире, он провел большим пальцем по своей нижней губе, забавляясь.

– Как пожелаешь, принцесса. Только не спеши нарушать свои же условия.

Бросив на меня последний веселый взгляд, он, прихрамывая, вышел из комнаты.

Мое тело будто ждало, когда это случится, потому что ноги тут же подкосились, и я осела на пол у окна, прижимая колени к груди и упираясь в них лбом.

Иисус, я только что заключила сделку с Дьяволом.

Глава 12
Ник

…дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников.

(Лк. 19:46)

Вечер в компании Брайана Донована неизменно состоял из большого количества нездоровой пищи, разговоров о рыбалке, веселых подшучиваний и запахов, которые можно было смело разливать по бутылочкам с надписью «Дом», чтобы продавать в парфюмерных магазинах. Я возвращался примерно два раза в год, всякий раз спонтанно, и неизменно удивлялся, когда моя спальня была прибрана в ожидании. С тех пор как принял решение уйти из дома, мне и в голову не приходило, что однажды смогу найти место, в котором буду чувствовать себя настолько счастливым. Но так было не всегда.

Я мог с точностью сказать, что впервые все покатилось к чертям, когда мамы не стало. Нам с Дэмиеном было по восемь, и понимание происходящего с трудом догоняло бегущие вперед детские мысли. В один момент женщина, что подарила нам жизнь, стояла на балконе третьего этажа, смеясь и пританцовывая, и вот, буквально спустя десять минут, ее тело лежало распластанным на гравийной дорожке, огибающей особняк.

– Доми, ты будто ангел, созданный на небесах, – с упоением шептала мама, баюкая у себя на груди мою голову и целуя в закрытые веки. Ее теплые руки и запах жасмина навсегда запечатлелись в памяти. – Мой ангел, – повторяла она.

Только спустя годы я осознал, что исчадия ада не порождают ангелов, как бы они ни старались. Отец стал еще черствее с ее смертью, все чаще срывая гнев на подчиненных, а затем и на нас с братом. Время шло, и каждый новый день, наполненный звуками ударов и пощечин, приближал меня к черте, перейдя которую я больше не смог бы стать прежним. Я уже не был обычным ребенком, постепенно становясь подобием монстра, который меня сотворил.

В подростковые годы, будучи злым на весь мир и преисполненным юношеским максимализмом, я стал попадать в переделки. Если кто-то задирал меня, я ограничивался предупреждающим взглядом в его сторону, но стоило обидчику хотя бы заикнуться по поводу моего брата, то тут же срывался, устраивая драку. Куча психологов, новые наказания отца и осуждающие взгляды сверстников и их идеальных родителей превратились в рутину. Пока школьный тренер за шкирку не притащил меня в зал, заставив колотить боксерскую грушу так, что кулаки чуть не стерлись в кровь, а потом до изнеможения и глубокой ночи нарезать круги по стадиону.

Тренер не был выдающимся наставником, но его слова вселили в меня больше боевого духа и стремления изменить свою жизнь, чем все учителя и психологи, вместе взятые. Он практически ежедневно заставлял меня заниматься подтягиваниями, перетаскиванием снаряжения и другими видами физических нагрузок, укрепляя мое тело и разум, пока я наконец не осознал один простой факт – теперь я могу дать отпор тому, кто давно это заслужил.

Я больше не кидался на одноклассников, сосредоточив внимание на спорте и желании, чтобы отец сделал первый шаг, дав мне возможность отплатить ему за каждый синяк и каждую сломанную кость в моем теле. Долго ждать не пришлось. Мне было шестнадцать, когда я впервые встал в боевую стойку, получив очередную оплеуху. Еще до того, как подоспели охранники, Карсон узнал, как болит разбитая челюсть и сколько ударов в живот может выдержать тело человека, пока того не стошнит кровью.

С тех пор Дэмиен ни разу не жаловался на побои отца, а я наконец получил сладостное чувство удовлетворения. Правда, за этим последовало другое наказание, из которого я вынес новый урок – сила не только в кулаках. Карсон лишил меня карманных денег и тех средств, что предназначались на колледж. Чтобы обеспечить себя, все еще живя в роскошном доме, после школы я отправлялся на поиски подработки. Дэм пытался вразумить отца, но тот окончательно слетел с катушек, отвергая любые просьбы и мольбы. Да и мне не нужны были подачки, я знал, что смогу поступить, даже если не получу футбольную стипендию, нужно было лишь поднажать, выкладываясь на максимум, пусть это и выматывало меня до состояния насухо отжатой половой тряпки. Однако со временем концентрация стала паршивой, а день начал пролетать так быстро, что я не успевал опомниться, отчаявшись в том, чтобы найти решение своих проблем…

Район Роксбери был гадюшником вселенских масштабов и одновременно с этим лучшим местом для получения быстрой прибыли. Здесь проходили подпольные бои, рекой текли наркотики и даже продавалось оружие без лицензии. Спустя некоторое время после знакомства с этой частью Бостона я почувствовал себя героем боевика, мимикрируя из статуса богатенького наследника до состояния человека, что знал, где достать порцию бодрящего вещества, способного поддерживать изможденный организм в норме. Мой первый дилер продавал эту дрянь, расхваливая так, будто это был настоящий прорыв в медицинском слове. И я, черт возьми, поверил, впервые в жизни поддавшись слабости по собственной воле. Забыл прописную истину Каллаханов – слабаки умирают первыми.

Поначалу все шло фантастически, моя продуктивность резко взлетела вверх. Я успевал на утреннюю тренировку, затем шел на занятия, после чего отрабатывал целую смену в общественном центре на Вудрафф Вэй и снова бежал на тренировку, пока обессиленный не падал в кровать всего на несколько часов неглубокого сна. Через два месяца жизни на пределе человеческих возможностей я был твердо уверен, что двигаюсь в нужную сторону. Ровно до той поры, пока окружающая действительность не начала двигаться быстрее. Я стал заторможенным и раздражительным, из-за чего пришлось увеличить дозу таблеток, сон сократился до двух часов в сутки…

Одна из самых сложных вещей, с которой сталкивается зависимый человек, – это не ломка и не сиюминутное желание облегчить муки, не отсутствие денег на новую дозу и не осуждение окружающих. Труднее всего признаться самому себе в том, что ты – зависимый, наркоман, торчок, не способный держать себя в руках, и что тебе нужна помощь.

Четыре года назад…

(Оливии 16, Нику 23)

– Пошевеливайтесь! – ворчит Зик.

Ему не впервой проникать в чужие дома, в то время как я при всей своей скорости и картографической памяти отстаю на десяток шагов.

Не следовало начинать это.

Пытаюсь уверить себя, что всем внутри плевать и никто не заметит пропажу какого-нибудь ценного дерьма, но совесть неустанно кричит мне обратное. Достаточно того, что я буду знать.

Прошло четыре года с тех пор, как я ушел из дома, окончательно разругавшись с отцом. Периодами перебивался ночлегом в Лоурел-Холле, у друзей Дэмиена, пару раз ночевал у приятеля по команде, в доме его отца. Райан и Брайан Донованы так не похожи на мою семью, что порой невыносимо смотреть на них без зависти. Зик же приютил меня около месяца назад, когда отец окончательно заблокировал все мои счета и пригрозил лишить Дэмиена наследства, если я сунусь к нему, чтобы попросить о помощи. Он также обещал натравить копов на всех, кто стал мне дорог за последние беспризорные годы. Денег катастрофически не хватало. Я по-прежнему играю в футбольной команде университета. Осталось продержаться всего чуть-чуть до момента, когда на драфте назовут мое имя – я должен пройти этот отбор и попасть в лучшую команду из представленных. А для этого мне нужно еще немного поднапрячься, потом я слезу, заработаю кучу денег и стану примерным членом общества.

Я прекращу принимать.

– Обход закончится через семь минут, – командует Джейсон. Он изучил дом вдоль и поперек, сверил свои данные с моими рассказами и взял на себя роль смотрителя операции.

Сегодня мы грабим особняк в Бэк-Бей, но это вовсе не типичное ограбление. Нам просто нужны деньги, чтобы купить себе немного дури, так что мы не будем безжалостны и возьмем только то, что, по нашему мнению, не заметят хозяева. Откуда знаю, что они не заметят? Во-первых: их нет дома, в чем я убедился. Во-вторых: знаю эту семью достаточно, чтобы понять – они не считают свои побрякушки.

Охраны почти нет, обход заканчивается, и нам удается перелезть через забор и добраться до задней двери незамеченными. Зик использует какой-то замысловатый планшет с торчащими из него проводами, чтобы взломать сигнализацию, пока мы с Джейсоном стоим на стреме.

– Сигнализация отключена, – говорит Зик, убирая устройство от двери.

– Молодчина, бро. – Джейс толкает приятеля в плечо.

– Я ни при чем, – хмурится тот. – Она уже была отключена до нас.

Тревожное чувство заставляет волосы на затылке встать дыбом и подсказывает, что что-то тут не так, но озноб и слабость в теле усиливаются, и мои ноги ломит от долгого стояния на месте. Начинаю беспокойно подпрыгивать.

– Наверно, они не стали ее включать, потому что осталась охрана. Просто заходи, мать твою, – нетерпеливо говорю, мечтая покончить с этим и убраться, чтобы по пути в квартиру Зика запастись бодрящей россыпью таблеток. Лицо под лыжной маской зудит, как и все остальное тело, я потею и чувствую онемение в пальцах.

– Ладно, не кипятись. – Зик отпирает дверь и ждет несколько долгих мгновений, прислушиваясь, затем одобрительно кивает. – У нас примерно пятнадцать минут. Я иду на третий этаж в главную спальню, Джейс, на тебе первый этаж, так что гляди в оба. Заметишь движение – звонишь нам, – мы уже заранее перевели телефоны в режим вибрации. – Ник, на тебе второй этаж. – Он первый, кто стал меня так называть, из-за чего в Роксбери это имя прижилось, и я решил оставить его для этой части своей жизни. Зик в последний раз слушает тишину, подняв вверх указательный палец, а затем начинает пробираться к лестнице, грациозно и неслышно, как будто делал это десятки раз.

Остановившись на втором этаже, я колеблюсь, но времени нет, поэтому, повернув в восточное крыло, сразу двигаюсь к центральной двери в комнату, что прямо под спальней, в которой орудует Зик. Широко распахнув дверь, замираю. На двуспальной кровати перед открытым балконом лежит тощий старик. Три аппарата подключены к его рукам и ногам, но не это заставляет меня обделаться от страха. Он бодрствует. Тусклые голубые глаза смотрят на меня без каких-либо признаков страха, в них только абсолютное понимание происходящего и интерес.

Святое гребаное дерьмо.

Изначально я выбрал дом Гордона, потому что это не так лично, как плюнуть в лицо отцу, запустив пальцы в его карман. Здесь меньше охраны, и я точно так же знаю все, что нужно. Кроме одной важной, блядь, детали. Ни разу за все время, что бывал в этом доме, никто и не заикнулся о четвертом члене семьи. И вот теперь я ставлю под угрозу всю операцию тем, что стою прямо перед человеком, который, должно быть, приходится отцом или тестем Гордону Аттвуду. Я бы поставил на первое, уже увидя в сморщенном лице знакомые черты.

– Не разрушай свою жизнь, парень, – хрипит старик.

Это еще больше выбивает кислород из моих легких. Вся комната в белых тонах, и если бы я не чувствовал физическую ломку, то подумал бы, что попал на небеса, а этот некто пытается меня вразумить, что немного поздновато, на мой субъективный взгляд.

Не говоря ни слова, закрываю дверь и несусь в западное крыло, поочередно открывая двери гостевых спален, но в них нет ничего ценного, только простоватый безликий декор. Пишу СМС Зику и Джейсу, сообщая, что у нас меньше пяти минут, пока старик подаст какой-нибудь сигнал, ведь нужно быть абсолютным глупцом, чтобы позволить грабить собственный дом, даже если ты прикован к постели.

Последняя дверь справа по коридору не заперта, поэтому я быстро вхожу в комнату, сразу понимая, где оказался. Прикроватная лампа зажжена, обдавая все вокруг бледным сиянием, и теперь до меня доходит, почему с улицы дом выглядел таким нежилым – окна всех основных комнат выходят на задний двор.

«Сегодня не твой день, просто убирайся!» – кричит разум.

Мой взгляд цепляется за дверь ванной комнаты, по ту сторону которой слышен звук льющейся воды. Не думая дважды, подбегаю к письменному столу, осматривая его. Шкатулка на одной из полок выглядит невзрачной, но все равно открываю ее, вытряхивая содержимое: билет на футбольный матч моего университета, обертка от жвачки, железная пуговица… Полная ерунда. И тут мое внимание привлекает настоящий, мать его, слиток золота, лежащий на стопке распечаток, как долбаное пресс-папье.

Приходится проморгаться и покачать головой, чтобы убедиться, что мне не показалось. Беру слиток, чей вес подсказывает, что он настоящий, и кладу в карман, продолжая слушать звуки, доносящиеся из ванной комнаты. На прикроватной тумбочке блестит маленькое кольцо, беру и его. Этого хватит, чтобы обеспечить себя на пару месяцев и успокоить Дэмиена, который звонит не переставая. Если перестану просить у него деньги, то он поверит, что я завязал, и тогда отвяжется.

Уже иду к двери, когда со спины слышится пронзительный крик, заставляющий обернуться. Принцесса Аттвуд стоит на пороге ванной комнаты в одном полотенце, ее волосы мокрые и прилипают к щекам и плечам, босые ноги выглядят тощими, в трясущихся руках прикроватная лампа. Бледная кожа вся испещрена красными пятнами, как будто она слишком долго отмывала ее в душе.

Дьявол.

Мне приходится сделать глубокий вдох, чтобы не выругаться вслух, после чего я выдыхаю, понижая голос.

– Я не причиню тебе вреда.

Ее глаза пробегают по мне с ног до головы, нижняя губа дрожит, а покрасневшие глаза полны ужаса. Она что, плакала? Не хочу пугать ее еще больше, поэтому поднимаю руки в сдающемся жесте и спиной пячусь к двери.

– Не двигайся! – внезапно кричит девочка, и я при всей абсурдности положения, в котором мы оказались, должен признать, что она храбрей, чем кажется.

Медленно она отводит голову в сторону кровати, где на покрывале лежит телефон, при этом ее глаза все еще прикованы ко мне.

– Я бы не стал, – угрожаю я.

Нормальный человек развернулся бы и бежал со всей скоростью, которая еще осталась в ногах спортсмена, но мне интересно, что она будет делать с этой лампой и успеет ли схватить телефон, прежде чем мне удастся ее остановить, поэтому я, как истукан, застыл на месте. Один ее рывок, и прикроватная лампа летит мне в лицо, но я отбиваю ее рукой и прыгаю через кровать, за которой уже стоит смелая неудачница, пытаясь снять блокировку мобильного. Ее замешательства достаточно, чтобы я вырвал устройство из ее рук. Она снова кричит и начинает пятиться к столу, пробегая по нему глазами в поисках чего-нибудь, чем можно дать отпор. Из тяжелого там только старая Библия в кожаном переплете.