Текст книги "И в беде мы полюбим друг друга"

Но это время прошло, и секс больше не работал как анестезия для моего одиночества, даже если предположить, что какое-то время он ею был. Но я очень быстро понял, что случайная встреча – это подделка, ее высшая точка – это удовольствие от секса, а после него сразу обвал. Всякий раз, получив удовлетворение, я испытывал пустоту. Возвращался трезвый взгляд на вещи, и я видел мужчину и женщину, которые притворялись уверенными и раскованными, но почувствовали разочарование и недовольство, оказавшись в довольно нелепой ситуации. А иногда возникало и ощущение неловкости за взаимно пережитое бесстыдство. Я отправлялся на охоту, подогревая в себе воодушевление, а возвращался еще более несчастным и опустошенным.

Мы встали из-за стола одновременно с Кандис и ее приятельницами.

– Антуан! Рада тебя видеть! – уверенно провозгласила Кандис и наградила поцелуем. – Познакомься, мои подруги: Ольга и Далия. Мы вместе работаем.

Я пожал им руки и представил Эдди.

– Ну и как у тебя идут дела? – стала расспрашивать меня Кандис.

– Извините, но мне пора, – заторопился Эдди. – Рад, что вам есть о чем поговорить. К сожалению, вынужден вас оставить. Уже опаздываю.

Девушка по имени Ольга мгновенно сообразила, что имеет в виду Эдди.

– И нам нужно срочно бежать. У нас совещание, – подхватилась она.

– Какое это? – удивилась та, что поменьше ростом. – Мне ничего не говорили…

– Совещание в моем отделе, но мне нужна твоя помощь, – сухо отозвалась Ольга и взяла подругу под руку.

И вот мы с Кандис идем рядышком по улице и не знаем, о чем говорить. Я ничего, ну почти ничего о ней не помню. Разве что она работает, кажется, в системе СМИ.

– По-прежнему занята программами, заполняющими пустоты в мозгах домохозяек? – спросил я.

– Вроде того. Сейчас как раз готовим новую. Если все сложится, откроется Эльдорадо. Для руководства, конечно. А ты как?

– И я по-прежнему, в своем скромном агентстве по найму охраны.

– И как?

– Непросто, но держимся.

– Если хочешь, я могла бы порекомендовать твое агентство нашим. Мы нанимаем охранников для съемок.

Обычно я отказываюсь от подобных предложений. Я сам себе голова, и у меня достаточно времени, чтобы работать над расширением своей сети, находить коммерческих партнеров. Партнеры прекрасно знают, что я всегда рядом и готов обеспечить их нужды, но им доставляет особое удовольствие видеть, как я напрягаюсь, чтобы их заинтересовать. Кое-кто знает о моих трудностях и выражает мне сочувствие… А потом прощается, так и не сделав никакого предложения. Самые злонамеренные сулят золотые горы, чтобы покрепче держать на привязи. Сколько раз мне говорили, что очень хотят помочь, обеспечить работой, познакомить с нужными людьми… Я понял, что чаще всего людям на тебя наплевать. Но бывает, что они просто хвастают возможностями, которых не имеют. Бывает, что наслаждаются минутой, подпитывая свое эго эфемерной зависимостью, которая вдруг возникла, радуясь своей собственной успешности, которую подчеркивают мои трудности. Только Эдди готов на все, лишь бы мне помочь, и не ждет от меня ничего, кроме дружбы.

Но тут я вспомнил Самира и решил испробовать новую дорожку. В творческих организациях на CV обращают меньше внимания, чем на производстве, где дорожат профессиональными тайнами.

– Обещание без последствий, лишь бы дать понять, что ты очень важная? – поддел я ее, надеясь, что она обидится и что-то сделает.

– Вовсе нет! – Кандис действительно обиделась. – Дай мне визитку, я передам ее человеку, который отвечает у нас за охрану.

Я протянул ей карточку как раз перед дверями здания, где находился ее офис.

И тут появилась очень необычная женщина.

Одетая по вчерашней моде, она, казалось, заблудилась в сегодняшнем дне. Шла робко, боязливо, низко опустив голову, словно страшась увидеть что-то неожиданное. И лицо такое грустное… Нет, скорее покорное. При взгляде на нее сердце у меня перевернулось, а почему, я понятия не имею. И все, что потом последовало, тоже не оставило меня равнодушным. Незнакомка собиралась войти в здание, но на пути у нее оказалась компания мужчин, которые вышли покурить. Она потопталась на месте, хотела обойти их сначала справа, потом решила, что с другой стороны будет лучше, извинилась, но они ее не услышали. И, что еще хуже, даже не заметили. Она неуверенно улыбнулась им, но они болтали между собой и не обращали на нее внимания. Тогда она все-таки решила их обойти, ей очень нужно было добраться до двери. Я удивился сам себе, обнаружив, что смотрю на нее с участливой нежностью. Когда она проходила мимо меня, по телу побежали мурашки, что тоже меня удивило. Я проследил за ней взглядом – она меня забавляла и трогала, и чувство, которое меня взволновало, было трудно определить и еще труднее понять. Вообще-то я не западаю на незнакомок. И на эту я тоже не запал. Но она… Она привлекла мое внимание своим внешним видом, поведением и тем, о чем я про нее догадался. Психолог просил меня постараться и поставить себя на место другого человека, попытаться понять, что он чувствует, но сейчас я не старался, все вышло невольно, само собой.

Но что же меня заставило все это почувствовать? Почему я на нее откликнулся – вот что я должен был понять. Потому что она показалась очень уязвимой? Или потому что выглядела слишком печальной, что совсем несвойственно такой молодой женщине? Всем своим видом она как будто говорила: «Я из другого времени», и в самом деле сильно отличалась от окружавшей ее толпы мужчин и женщин. Она не притворялась и не разыгрывала гордое безразличие или счастье. Может быть, поэтому? Потому что терпела жизнь и не находила в ней себе места?

Разумеется, в ту минуту я не задавал себе таких точных вопросов. Но встрепенувшиеся во мне чувства дали мне понять, что эта молодая женщина мне интересна, что она произвела на меня впечатление. Она к тому же была еще и хорошенькая. Но на свой лад. Тоже по-особенному. И я вдруг подумал, что я единственный, кто увидел ее красоту, потому что она старательно ее прятала. Она не красилась, не выставляла напоказ свою фигуру. Похоже, она поставила себе целью стушеваться, слиться со всем окружающим. Если доверить ее рукам визажистов, которые работают с ведущими прогноза погоды на телевидении, она станет роковой красавицей, на которую оборачиваются все мужчины, торопясь расправить плечи, убрать живот и стать обольстительным джентльменом. Я вдруг почувствовал себя потрясенным почитателем искусства, который на распродаже отыскал шедевр за смехотворную цену. Мысль, что я единственный знаю о невероятной находке, пронизала меня, вызвав чуть ли не дрожь.

Незнакомка увидела Кандис, неуверенно ее поприветствовала и собралась подойти, но, увидев меня, раздумала. Я наблюдал за ней до той минуты, пока она не скрылась в лифте. Кандис заметила мой взгляд.

– Оставь. Вот уж кто не в твоем вкусе, – усмехнулась она.

Что она знает о «моем вкусе»? Думает, что проведенная со мной ночь дает ей право считать себя в моем вкусе? Она забыла, что я ей ни разу больше не позвонил?

– Да, она не из тех, с кем я бы провел вечер.

Кандис не уловила двойного смысла моей фразы.

– Алиса очень зажатая, застенчивая, всегда не в своей тарелке. И немного хромает, ты заметил? В общем, довольно странная, если честно.

Именно это и привлекло меня в ней. Она не похожа ни на одну другую женщину, а ее неприспособленность к жизни очень напоминает мое бесприютное существование. Ей, видимо, приходится в жизни так же плохо, как со временем стало мне. Для нее нет места, она это знает и не хотела бы, что все другие знали тоже.

– Скоро увидимся? – предложила Кандис.

– Ок, – согласился я. – Загляну на днях и выпьем по чашечке кофе.

Может, обещание огорчило Кандис, но она этого не показала.

– Чудная мысль! – отозвалась она.

Держа мою визитку, она расцеловала меня в обе щеки и исчезла за дверью.

Я вернулся к себе в агентство, вспоминая, что видел, и продолжая чувствовать волнение.

Так Алиса вошла в мою жизнь, не подозревая об этом.

Эдди

Все труды Тони пропали даром. Он потерял двадцать лет, работая на машину своей мечты, принимая амбиции своих патронов за свои собственные. В результате он остался один, без цели, без веры, вымещая на окружающих то презрение, какое испытывал к самому себе.

Его энергия, не питая новых иллюзий, понемногу подтачивает его самого. Тони был похож на урну с пеплом.

Я понимаю, в качестве обычного свидетеля я говорю слишком высокопарно, но не могу устоять, хочу найти точное слово, исчерпывающий образ и описать своего друга таким, каким он был перед тем, как все это произошло. Хочу, так сказать, почтить память Антуана, каким он был накануне событий.

Если описывать Тони одним словом, я назвал бы его… придурком. Те, кто едва его знали, считали докучливым занудой, типом, которого раскатали неприятности и который видел в них причину своих неудач, хотя это он сам превратил свою жизнь в то, во что превратил. Антуан смотрел на людей высокомерно, веря, что только ему открыта истина, только он постиг суть системы, а она, и заодно с ней и все остальные, не заслуживают никакого снисхождения. А как он любил ощущать себя частью этой системы! Он и теперь все еще ее часть, потому что стал владельцем небольшого агентства по найму охраны. Оно было его последней возможностью сохранить связь с обществом, и я помогал ему всем, чем мог. По дружбе, разумеется. Одолжил денег, порекомендовал своей клиентуре. Но он сам начал все портить: не являлся на встречи, вел себя агрессивно.

Короче, можно сказать, стал некоммуникабельным. Если снисходил вдруг до какой-нибудь вечеринки, то обязательно портил всем настроение: ядовито смотрел на того, кто легкомысленно затрагивал серьезную тему, бросал презрительные взгляды на знакомых, ляпнувших какую-то пошлость, отворачивался, когда все хохотали, и в конце концов гасил любое веселье. Кончилось дело тем, что он лишился всех своих знакомых.

Всем прекрасно известно, что система у нас гнилая, что мы живем на пороховой бочке, что любые радости преходящи, что все человеческие отношения таят под собой корысть. Но что тут поделаешь? И что, спрашивается, делал он? Он записался в партию, которая готовила революцию? Вступил в общество, которое стремилось помочь человечеству? Нет. Он перестал вообще стремиться к какой-либо деятельности. Он занял позицию наблюдателя, едкого, язвительного критика.

Я остался его другом, потому что я человек с принципами. Но дается мне это непросто, могу вас уверить. Жена не хочет больше звать его в гости, детям он тоже не нравится. Но я держусь, потому что боюсь, как бы он не наделал глупостей. Я имею в виду… Впрочем, вы сами все уже поняли.

Антуан

В следующий раз я увидел Алису в ресторане. И понял, что обязательно должен с ней познакомиться.

Накануне Кандис предложила выпить кофе после обеда. И я согласился, понадеявшись, что снова увижу незнакомку.

Тогда я еще не знал, как ее зовут. И вообще ничего о ней не знал. Но хотел докопаться, что меня на ней так заклинило.

У меня возникло ощущение, что сама судьба предназначила мне встречу с этой молодой женщиной. Дело было не в желании и не в любопытстве, дело было в предчувствии. Что-то мне подсказывало, что, если я подойду к ней, мне во всем повезет.

Странно, не правда ли?

Сегодня я могу сказать, что, появившись в моей жизни, Алиса совершенно бессознательно пробудила во мне самую лучшую часть души, ту, что, как мне казалось, омертвела навсегда. Она возродила во мне простое человеческое желание – но, возможно, оно сексистское – мне захотелось ее оберегать. От кого? От чего? Я не мог ответить. Но я захотел с ней познакомиться, послушать ее, поговорить с ней.

Но как познакомиться с боязливой женщиной, женщиной-интровертом, наверняка очень подозрительной? Традиционные методы знакомства были совершенно бесполезны, и я бы даже сказал, вредны. Мне нужно было быть крайне осторожным и при этом решительным. Эти два качества плохо сочетаются между собой.

Я не знал, что придумать, чтобы Кандис заговорила со мной об Алисе. Но решил, что соображу что-нибудь на месте.

Когда я пришел, моя шумная бывшая подружка сидела за столиком со своими двумя приятельницами и… Алисой. Случай был ко мне благосклонен. Случай или судьба?

Заметив меня, Кандис поднялась, собираясь подойти ко мне, но я оказался проворнее и сам подошел к их столику. Приятельницы Кандис поздоровались, не сводя с меня испытующих и любопытных глаз, какими всегда смотрят женщины на «знакомого их подруги». Одна Алиса проявила полное безразличие. Она быстро проговорила «здравствуйте» и отвела глаза.

Я ей был неинтересен. И это не было притворное безразличие, с какого начинают разыгрывать партию соблазнения, и уж точно не вежливая сдержанность по отношению к мужчине, который считается «другом приятельницы». Алиса встретила мое появление с вежливой заминкой, с какой пассажиры вагона метро встречают бомжа, опасаясь, что он их заденет или обратит на них внимание.

Здороваясь с подругами Кандис, я наблюдал за ней. До чего же необычная молодая женщина. Темные круги затеняли сверкание ее карих глаз, губы были тонкие и великолепно обрисованные, нос чуть длинноват, но изящнее и быть не могло. А прическа? Она была как будто в матовом серебристом шлеме, который изготовил лишенный воображения парикмахер былых времен, не ощущающий притягательности женственности. Я убедился в верности своего первого впечатления: Алиса прятала или затушевывала все достоинства своей внешности. Неужели сознательно? Да, она была способна и на такое. Но могла поступать так оттого, что не верила в себя или не подозревала, сколько соблазна и привлекательности в ней таится. И это делало ее еще более трогательной.

Я не большой эстет и не слежу за модой, но, когда был одним из самодовольных гордецов, уверенных, что ключи успеха у них в кармане, я любил наблюдать за женщинами. Я всегда ценил талант тех, кто умел затушевать свои недостатки, и сочувствовал тем, кто их подчеркивал, крася темной помадой слишком тонкие губы, румяня щеки, подчеркивая тем самым отсутствие скул, сделав короткую стрижку при круглом личике, начернив брови и подчеркнув мужеподобность лица… Я говорю не о тех, кому приходится мириться со своей некрасивостью, и не о тех, у кого отсутствует желание нравиться, я говорю о жертвах модных журналов и руководств– бедняжки, стремясь стать красивее, не понимают, что не все советы им подходят.

Видя иной раз вопиющую безвкусицу, я иногда хотел помочь простодушной красотке советом, чтобы вернуть ей ее красоту: «Стоит ли вам носить такое платье? Зачем вам так много краски? Ваша прическа мешает другим разглядеть, какая вы на самом деле! Вам пойдет не такая яркая губная помада, подчеркните ваши высокие скулы и носите волосы подлиннее…» Похоже, я был о себе весьма высокого мнения, если считал себя непогрешимым судьей. Но в то время я и сам был жертвой диктатуры: закон дня был для меня святыней. Впоследствии депрессия избавила меня от подобных волнений. До сегодняшнего дня. Алиса воскресила мой въедливый взгляд, но свои суждения я оставил при себе. Может, она и не умела подчеркнуть свою красоту, следуя сиюминутной моде, но она в этом и не нуждалась. Она была прекрасна для тех, кто сумел ее разглядеть. И я был из их числа. Впрочем, много ли нас было? Сомневаюсь. Мужчины тоже давно утратили свободу суждения. Из-за нехватки времени, а может быть отсутствия самостоятельности они доверились рынку, торгующему красотой, сделались конформистами. Они расхватывают серийные модели и перестали замечать личности.

Алиса была единственной. И ее уникальность, проявляющаяся в каждом слове, в каждом движении, воскресила во мне то, что, казалось, умерло навсегда, – способность взволноваться, способность заинтересоваться кем-то другим.

Кандис увлекла меня к другому столику. Похоже, ей было приятно показать меня своим коллегам. Она уселась лицом к залу, и я вынужден был сесть спиной к Алисе. Но игра зеркал сделала мне подарок: я видел ее щеку.

– Это твои коллеги или подруги?

– Коллеги, превратившиеся в подруг. Ольга – потрясающая девушка, редкая умница и очень уверена в себе. Босс не принимает ни одного решения без ее совета. Далия… она чудачка. Не семи пядей, но мы ее ценим за другие качества.

Кандис замолчала, прервав презентацию.

– А третья?

– Алиса? Вот она точно коллега.

– Значит, не подруга? – уточнил я.

– У нее нет друзей. Алиса ни к кому не ходит в гости, никогда не развлекается, у нее нет поклонников. Ну-у… мы пытались ею заняться, встряхнуть ее, расшевелить.

Такая короткая характеристика должна была развенчать в моих глазах Алису, но она ее возвысила. Мне не понравилось, что эти три девицы попытались подогнать ее под свой стандарт. Не знаю, почему, но я был уверен, что из их стараний никогда ничего не получится. Я искоса взглянул в зеркало. Слегка наклонив голову, Алиса слушала коллег. Мне было так жаль, что я вижу только щеку и не могу увидеть глаза, чтобы прочитать в них то, чего я о ней еще не знаю.

– С вашей стороны это очень мило.

Кандис пожала плечами.

– Не думаю, что мы здесь для того, чтобы говорить об Алисе.

– Действительно, – ответил я, и мне стало смешно.

– И что же ты расскажешь мне о себе?

– А что ты хочешь услышать?

– У тебя есть кто-нибудь?

– Нет. Я один и собираюсь оставаться в одиночестве.

Я ответил грубо, и в ее улыбке, с которой она встретила мой ответ, затаилась горечь, опустившая уголки губ.

– Хватает мгновенных завоеваний?

– Хватает.

Взгляд Кандис обежал зал, она мысленно пыталась найти для себя роль, которая позволила бы ей остаться в игре, и, не найдя, переменила тему.

– Кстати, я передала твою визитку нашему начальнику по охране. Думаю, он тебе позвонит.

– Очень любезно с твоей стороны. Спасибо, – сказал я.

– Не за что. Всегда рада тебе помочь.

Мы обменивались готовыми формулировками, осторожно подыскивая темы, чтобы разговор не иссяк. Теперь была моя очередь искать зацепку.

– А у тебя как дела? Мне кажется, ты любишь свою работу.

Я перевел разговор на тему, которая больше всего нравилась Кандис, на нее саму. И она оживилась.

– Я ее обожаю! – воскликнула она и откинула назад волосы отработанным элегантным жестом. – И знаешь, я только что стала членом креативной группы.

– Это повышение?

– Можно сказать и так. Я принимаю участие в обсуждении идей будущих проектов и в разработке передач, которые готовят для заграницы.

– Уверен, что это интересно.

– Ты наверняка видел хоть какие-то из передач, какие мы готовим. «Приз лучшей гостинице», «Состязание кемпингов», «Добро пожаловать в мой ресторан»?

– Конечно.

– А «Свадьба года»?

– Тоже.

– Неужели ты смотришь наши передачи? – удивилась она.

– Иногда случается. Они популярны, о них часто говорят.

– Мы поставили себе целью создать формат, который вышел бы за рамки телевидения и стал темой обсуждения в соцсетях.

– Понимаю. Хотите поднять шум.

– Возможно. Телевидение не может существовать в изоляции. Молодежь теперь все больше проводит времени перед другими экранами – компьютерами, планшетами, смартфонами, они сидят в сетях и практически не смотрят телевизор. Подняв шум, мы объединим соцсети и телевидение, а значит, и поколения.

Логичная, хорошо выстроенная речь Кандис аппетитно описывала ситуацию, которая внушала мне ужас. Передачи, которые она перечислила, на мой взгляд, были омерзительны. Они выставляли напоказ человеческую низость и, что еще хуже, возводили ее в норму. Строились передачи по одному и тому же принципу: конкурс, в котором конкуренты-соперники оценивали свадебные агентства, рестораны, гостиницы, кемпинги. Превратившись в судей, эти люди обнаруживали всю свою мелочность, злобность, завистливость, они топтали друг друга, стремясь выиграть во что бы то ни стало. Прощай, награды за достоинства, за труд, за профессионализм. Да здравствует лицемерие, сведение счетов, взаимные унижения. И вот эта гадость пользовалась успехом. Телезрители становились вуайеристами, они получали удовольствие от возможности презирать и насмехаться. Они хотят, чтобы сети стали резонаторами скверных чувств? Я не мог лишить себя удовольствия поделиться с Кандис своими мыслями.

Она приняла их с возмущением и принялась возражать.

– Так значит, ты из любителей поучать? Ты ругаешь телевидение и не принимаешь никаких обновлений?

– Я считаю безответственностью представлять постыдные склоки как что-то нормальное. Эти передачи представляются мне симптомом того безумия, какое завладело нашим временем, когда образцами для всех, главными действующими лицами стали темные бездарные люди с пещерными ценностями и взглядами.

– Поняла. Критика с позиции «раньше было лучше» с претензией на защиту морали.

– Ничего подобного. Да пусть все валится в тартарары, мне на это глубоко наплевать. Но это не значит, что мне приятно смотреть на деградантов.

– Мы показываем людей такими, какие они есть, – повысила она голос. – Показываем придурков и стерв, они теперь в моде. Ими интересуются, они возбуждают реакцию.

– Но мотив всего этого – ненависть, Кандис! Загримированная, выведенная на сцену, освещенная юпитерами прожорливых СМИ.

– Думаю, ты слишком стар, чтобы понять, что мы делаем, – не без горечи отрезала она.

– Не стану спорить. Но возможно, дальнозоркость сродни ясновидению.

Вот мы и подошли к точке разрыва. Значимость, какую она себе приписывала, ее образ «владычицы мира», радость находиться в авангарде общества, влиять на его эволюцию, эксплуатировать его богатства, невзирая на последствия, – все это вызывало во мне отторжение. В другое время я бы сразу же поднялся и ушел. Но зыбкое отражение Алисы в зеркале меня удержало.

– Вообще-то ты в чем-то прав, – признала Кандис. – Эти передачи стали терять аудиторию, и мы с моим боссом работаем над форматами… более глубокими.

– Например?

– Не могу пока говорить. Пока это только проект.

Тайна – фундамент власти, она чувствовала себя причастной к тайнам, а значит, привилегированной.

– Да, конечно, я понимаю.

Мы обменялись еще несколькими банальностями, чтобы разрядить атмосферу.

– Мне пора, – сказала Кандис, увидев, что ее подруги поднялись с мест. – У нас совещание.

– Я тебя провожу.

Подруги ждали ее на улице у ресторана. Далия наградила Кандис пристальным взглядом, чем, видимо, ее смутила. Ольга смотрела на меня недоверчиво, она еще не определилась с мнением насчет меня. Алиса постаралась держаться от меня подальше и пошла последней. Кандис хотела взять меня под руку, но я притворился, что ищу телефон, и отвел руку. Девушки завели разговор о делах, и я, воспользовавшись этим предлогом, немного отстал, чтобы идти рядом с Алисой. Наши взгляды встретились, и она улыбнулась, так робко, что мне сразу захотелось укрыть ее в своих объятиях.

– Значит, и вы занимаетесь разработкой программ?

Изумившись тем, что я к ней обратился, Алиса покраснела.

– Да. То есть нет. Студия готовит программы, а я… Я помощник финансового директора.

– Уверен, он не самый приятный человек.

Она чуть прищурилась, и это у нее получилось удивительно.

– Пожалуй.

Мы уже стояли перед входом в их здание вместе с остальными девушками.

– И вот мы здесь, перед гнездом разврата, – провозгласила Кандис, указывая на здание театральным жестом.

И, обратившись к подругам, посмотревшим на нее с удивлением, прибавила:

– Это я для Антуана, он считает наши передачи безнравственными.

– Без какими? – переспросила Далия.

– Этого я не говорил, – заметил я.

– Правда? – удивилась бывшая, подумав, что я даю задний ход.

– Я сказал, что ваши программы мне не нравятся.

Я готов был смягчить свои слова, чтобы они не казались такими уж обидными, но соблазняющая улыбочка Кандис меня взбесила.

– Они бесполезные и бессмысленные, – прибавил я.

Эффект был ровно такой, как я ожидал. Кандис сразу же пожалела, что затронула опасную тему.

– Спасибо, – произнесла Ольга, ее мнение обо мне сложилось окончательно.

Стайка замерла в нерешительности. И только Алису мое замечание позабавило. Она опустила голову, чтобы никто ничего не заметил, но я успел увидеть, как она снова прищурила глаза.

– Пока. Созвонимся, – сказала Кандис и быстренько меня поцеловала.

Ольга прошествовала в здание не попрощавшись. Далия, похоже, не поняла, что произошло, и помахала мне. Алиса тихонько проговорила «До свидания» и исчезла за дверью вслед за коллегами.

Я ушел, озаренный новым светом. Я знал совершенно точно: мне непременно нужно познакомиться с этой девушкой, услышать, что она мне скажет, узнать, как на меня посмотрит. Почему? Не знаю. Никаких разумных оснований. Но именно поэтому я чего-то очень ждал от этой непредвиденной встречи. На протяжении долгих лет я был весьма рационален в своих выборах и теперь пришел в крайнее возбуждение, подумав, что впервые ступаю на путь, подсказанный интуицией.

Но оставался один подводный камень, мешающий мне войти в мир Алисы. В ее глазах я был и оставался бывшим близким другом Кандис, с которым она не собиралась расставаться. Или, возможно, наш последний разговор избавил Кандис от этого желания? Алиса, скорее всего, была соткана из всевозможных правил, а значит, не могла нанести обиду приятельнице, согласившись на встречу за ее спиной. Значит, мне нужно было приближаться к ней тайком. Возможно, мне это не очень нравилось, но мне обязательно нужно было сблизиться с ней и узнать ее как можно лучше.