Текст книги "Поддай пару! Вор Времени (сборник)"

Гарри хмыкнул.

– То-то супружница удивится. – Он внимательно обдумал перспективы, которые обрисовал перед ним Мокриц. – Да уж, станет небось щеголять, как… герцогиня! – Он посерьезнел и продолжал: – Я-то думал, что из нас двоих это я король дерьма, но ты им просто полон! Может, хоть объяснишь, в какие неприятности ты нас сейчас втягиваешь? Барон, как же. Ладно, ну и как же два плута вроде нас это провернут?

Как бы ни давил на них патриций, на строительство железнодорожных путей все равно требовалось время, даже после того, как этим занялись все парни, тролли и гоблины, которых сумел привлечь Гарри Король. «Цорт не сразу строился», – твердили они как заклинание, когда кто-то начинал терять терпение. И все же день ото дня новая великая железная дорога в Убервальд становилась все ближе к конечному пункту назначения.

Строительство железной дороги было одно, а поддержание ее в хорошем состоянии – совсем другое. Рельсы были подвержены ветрам и непогоде и зачастую находились далеко от цивилизации. Мокриц каждую неделю разбирал жалобы на поломки и прочие неурядицы. Следуя своему чутью, он всегда начинал с необычных и иногда комических новостей: пьяный тролль на путях, гнездо гарпий в угольном тендере, рожающая женщина 6161
  Дэйзи Снейпс официально стала первым человеком, родившимся на борту движущегося поезда, благодаря повитухе, которая устроила роженицу в вагоне для поездной стражи. Малышка родилась на скорости тридцать миль в час, и счастливые родители окрестили ее Локомотива Снейпс. Однако Мокриц узнал об этом и всучил ей и всей ее семье бесплатный сезонный абонемент на пользование железной дорогой, высказав заодно предположение, что Локомотива будет звучать лучше в качестве среднего имени.


[Закрыть]. И опять оползни, которые перечеркивали все графики. Еще люди как будто не понимали, что бросить на железнодорожном переезде фургон с поросятами – значит помешать любому движению на железной дороге. И как забыть обо всех тех, кто считал, будто стоит им поднять руку перед движущимся составом, и поезд в ту же минуту остановится? Поезд в принципе мог бы, но внеплановое торможение всегда приводит к массе никому не нужной канцелярской работы.

Мокриц прекрасно отдавал себе отчет в том, что журналисты всех Равнин Сто с момента открытия только и ждали, что первой настоящей железнодорожной катастрофы, и хорошо бы как минимум с одной чудовищной жертвой.

И они ее получили. Впрочем, не на рейсе Гигиенической железнодорожной. Нет, первая трагедия произошла на задворках Щеботана, где три предпринимателя, винодел месье Лавасс, сыровар месье Крок и торговец декоративными луковыми гирляндами месье Лестрип в складчину приобрели частную одноколейную линию, связавшую их фермы и виноградники.

За экспертным мнением обратились к Дику Кексу, в частности поинтересовавшись, как избежать лобового столкновения двух паровозов на одной колее. Эту задачку Дик разрешил с типичной для него легкостью, придумав систему условных сигналов и специальный медный жезл, который передавался тому из машинистов, кому в данный момент принадлежало преимущественное право движения.

На волне заголовков в духе «СИСТЕМА КЕКСА ТЕРПИТ КРАХ» и «ЖИЗНИ ПАССАЖИРОВ ПОД УГРОЗОЙ?» Дика и Мокрица вызвали в Щеботан для расследования, где они и выяснили всю правду. Оказывается, один управляющий из шато Лавасс захотел ускорить процесс и сделал копию медного жезла, а машинистам и сигнальщикам объяснил, что им просто надо быть осторожнее. Некоторое время дела шли как по маслу, и все вздохнули свободнее. Но однажды сигнальщик Хьюго отвлекся и забыл о важнейшей мере предосторожности, и вот два поезда неслись друг на друга на огромной скорости по одноколейной дороге, и каждый машинист был уверен, что преимущественное право у него. И они сошлись на полпути. Один машинист погиб, второй получил серьезные ожоги от растекшихся сыров, которые, оказавшись в раскаленной кабине машиниста, обратились в лаву. Значительные повреждения получило и фуа-гра.

А клерк, который принял решение сделать дубликат жезла, сказал: «Ну, я думал, что сэкономлю всем время, я только хотел…»

Репортаж Рэймонда Шаттла в следующем выпуске «Правды» гласил: «Я соболезную обеим жертвам, – сообщил мне господин фон Липвиг. – Пожалуй, никогда уже мы не сможем спокойно смотреть на фондю. Однако господин Кекс ясно дал понять, что в то время как с глупостью еще можно бороться, непроходимую глупость адски трудно изжить. Я даже не знаю, сколько чудовищных преступлений было совершено, потому что кто-то послушал доброжелателя, сказавшего: «Я только хотел»…»

Приняв такие антикризисные меры, Дик и Мокриц вернулись обратно в Анк-Морпорк. Каменистые почвы, столь благоприятные для знаменитых щеботанских вин, оставались позади, и поезд прибрежной линии начал неторопливо огибать дымные земли Нидергландов 6262
  Болота в этой части света славятся своей орнитологией, но это печальная слава, потому что здешние болота постоянно перемещаются и делают это быстро. Здесь сложно найти сухую землю. Люди, населяющие эту территорию, живут на больших плотах, которые служат одновременно и домом, и огородом. Представителей старших поколений отличают перепончатые лапы, которые те надеются развить и в своих отпрысках, потому что перепонки демонстрируют, что их обладатель – великий болотный охотник. У них нет врагов, преимущественно потому, что никто не хочет лезть в болота. Они охотно помогают путникам и настаивают бесценные лекарственные препараты на плавучей болотной флоре и фауне, которые представлены, в частности, дынькой-вертлявкой и отъявленной мухоловкой, чей яд используется при изготовлении тонкой чугунной гравировки и к которой нужно подступать с исключительной осторожностью, потому что своим ядом она плюется на расстояние до нескольких ярдов.
  В Нидергландах явно действовало волшебство, и они курировались профессором Ринсвиндом из Незримого Университета, который признавал их потенциал в качестве фармакологической столицы мира. Его донесения свидетельствуют, что сок, выжатый из определенного желтого цветочка, повышает уверенность пациента на пятнадцать минут. Удалось установить с уверенностью, что на этот короткий срок пациент становится абсолютно уверенным во всем без исключения. Более подробные исследования показали, что водяной плавучий гиацинт таит в своих недрах полную неуверенность во всем на целых полчаса. Философы увлеченно придумывают способы применения для этих зелий, и продолжается поиск растения, которое сочетало бы свойства их обоих, что представляет особый интерес для теологов.


[Закрыть]. Дик спал, а Мокриц смотрел на пролетающий мимо пейзаж, гадая, сколько еще испытаний ждет их впереди. Он поглядывал из окна на болота, чувствуя смутное облегчение от того, что поезд не остановится, пока не выберется на твердую почву маленького городка Шанкидудль, главного экспортера беговых лошадей. «Это хорошо», – думал он. Отсюда до Нидергландов вела долгая петляющая пешая тропа, и, если не знать этой тропы, тебе нечего было там делать.

Дождь заливал столатский вокзал, вода ручьями текла с крыш, а люди торопились спрятаться, ища спасения от потопа. В тихой кофейне Марджори Пейнсворт было сухо, и в качестве дополнительного утешения в этот жуткий вечер она выставила на продажу горячие булочки. Здесь нашла себе тихую гавань юная троллиха, которая неуверенно болтала ложечкой в чашечке плавленой серы в ожидании поезда. Она наблюдала за приходящими и уходящими людьми и очень удивилась, когда один гном указал на стул рядом с ней и спросил:

– Прошу прощения, это место занято?

Хрустке никогда особо не приходилось иметь дела с гномами, но с той поры, как разрешился конфликт в Кумской долине, прошло уже немало времени, и было вполне естественно пообщаться с гномом, особенно учитывая, что этот был прилично одет, да и выглядел по-человечески – анк-морпоркский гном, как их называли. Поэтому она улыбнулась и сказала:

– Прошу, присаживайся. Не правда ли, слишком ненастная погода для этого времени года?

Гном отвесил поклон, присел и сказал:

– Прошу простить мне это вторжение, но мне несказанно приятно слышать в речи такие слова, как «ненастная». Так и представляешь себе картину, не правда ли? Довольно серую, но тем не менее… Ах, прошу меня извинить, совсем забыл о приличиях! Позволь представиться: Друпи Доксон к твоим услугам, госпожа, и позволь мне заметить, что ты прекрасно говоришь на гномьем.

Хрустка огляделась по сторонам. Люди продолжали прибывать, спасаясь от дождя, и убывать, когда приходил поезд. Все-таки Сто Лат был крупнейшим железнодорожным узлом, почти все поезда проходили здесь. Она и сама держала ушки на макушке и ждала, когда дежурный объявит о прибытии ее поезда, но все-таки ответила:

– Твое понимание тролльего также вызывает восхищение, если хочешь знать. Могу ли я поинтересоваться, куда ты держишь путь?

Гном снова улыбнулся:

– Я библиотекарь из Клатча. Не так давно я похоронил своего отца под Медянкой.

Хрустка проглотила смешок и сказала:

– Прошу меня извинить, соболезную по поводу твоего отца, но это удивительно! Я ведь тоже библиотекарь, служу в библиотеке алмазного короля троллей!

– О, Алмазная библиотека! Увы, нам до сих пор закрыт в нее доступ, даже несмотря на знаменитое мировое соглашение. Я бы все на свете отдал, чтоб хоть одним глазком взглянуть на нее.

И два библиотекаря заказали еще напитков и поговорили о книгах, пока свистели свистки и поезда один за другим покидали станцию. Хрустка рассказала Друпи, что ее муж не любил книг и считал, что троллям, должно быть, достаточно бурчания под нос, как это было в старину, а гном рассказал ей о своей жене, которая даже после Кумского соглашения продолжала считать троллей какими-то животными. И они говорили и говорили о значении слов и, разумеется, о своей любви к словам.

Горячий кофе с серой лились рекой, иногда вприкуску с теплым каменным кексом, и Марджори узнавала эти симптомы. Конечно, это было не ее дело, ее не касалось, как жили и распоряжались своей жизнью другие, и она совершенно точно не подслушивала, разве что самую малость, но как было не услышать, когда гном сказал:

– Мне предложили пост библиотекаря в Коксфорде и сказали, что я могу привезти с собой личного ассистента.

И Марджори без особого удивления обнаружила две пустые чашки и пустой столик, когда в следующий раз посмотрела в их сторону. Такие вещи неизбежно происходили на железной дороге. Она расширяла горизонты вширь и вглубь. Люди хотели найти себя, а находили кого-то еще.

По сравнению с другими мятежами Шмальцбергский мятеж разворачивался постепенно, он растекался по туннелям и шахтам как патока и был такой же липкий. Знаток мятежей легко узнал бы эту схему. Двое нашепчут третьему, что именно это нужно сделать, потому что все остальные тоже будут это делать, ты же не хочешь оказаться на проигравшей стороне? Всегда находились сомневающиеся, но волна все набирала разбег. Подземный Шмальцберг во многих отношениях был ульем, и вот рой решил, что ему нужна новая королева.

Пламен и изгнанные гномы, разумеется, были в эпицентре всего этого, и сейчас они с триумфом 6363
  Во всяком случае, по собственному представлению. Стоит отметить, что они не стали рисковать и предпочли свергнуть короля-под-горой, когда тот укатил далеко в Щеботан.


[Закрыть]возвратились и обосновались на прежнем месте так, будто оно принадлежало им по праву…

«Никто не должен пострадать», – говорили они, и возможно, гномы в ответ бормотали: «Ну, это же в их собственных интересах». Были и другие уступки вроде: «Настало время для свежей крови» или «Мы обязаны сохранить наши священные обычаи». И если вы были чувствительны к веяниям, вы бы заметили, как гномы, нормальные здравомыслящие гномы, авторитетные и справедливые, все же понемножку начинали нарушать обеты, которые они некогда давали со всей серьезностью, потому что улей жужжал и им не хотелось оказаться ужаленными.

Ключевыми словами было: «восстановить порядок» и «вернуться к истокам подлинной гномовости».

Однако всегда найдется тот, кто не станет гудеть вместе с роем, и сейчас это был Альбрехт Альбрехтсон, вокруг которого сплотились гномы, категорически возражавшие против переворота и готовые сохранять верность Рысу Рыссону, что бы ни случилось. Температура в коридорах накалялась, и назрел негласный вопрос: кто первым ужалит?

Альбрехт Альбрехтсон положил ладонь на Каменную Лепешку.

– Мои дорогие гномы, я дал клятву, и вы тоже. И как мы все знаем с детских лет, гинунгагап поджидает душегубов и клятвопреступников. – Его лицо исказила гримаса. Он продолжал: – Возможно, я ослышался.

– Обстоятельства изменились, – сказал Пламен. – Король слишком любезничает с троллями и с проклятыми людьми, и, ради всего святого, он даже подписал декларацию о том, что гоблины – гоблины, вы слышите? – заслуживают к себе такого же отношения, как и гномы! Не знаю насчет вас, но я не считаю гоблина равным себе.

В звенящей тишине Альбрехтсон еле слышно спросил:

– А Кумское соглашение? Достигнутое взаимопонимание, которое сохранит мир на нашем веку? Мы все приняли в нем участие. И теперь мы с легкостью нарушим собственную клятву!

– Я ничего не подписывал, – возразил Пламен.

– Да, не подписывал, – согласился Альбрехтсон. – Его подписал Рыс Рыссон от лица всех гномов.

– Не от моего лица, – не унимался Пламен. – И я не верю в эту мизансцену в пещере. Сам знаешь, каковы люди. Не удивлюсь, если какой-нибудь Витинари сам туда ее и поместил.

На этот раз тишина была громогласной. Они все видели странную картину в Кумской долине, где пещерный воздух был так холоден, а два погибших короля вошли в историю в состоянии преднамеренного пата. И быть может, кто-то задумался, что сделают мертвые короли, если нарушить их мир. Молчание прервал Пламен.

– Нам нужна стабильность, – говорил он. – Не обязательно доводить до греха, никто не пострадает. Я могу поклясться в этом.

– Извини, – возразил Альбрехт. – Эта клятва будет чем-то отличаться от той, которую ты давал своему королю, изменник?

Лязг стремительно обнажаемого оружия эхом отозвался в зале, а за ним наступила оглушительная тишина – никто не хотел первым наносить удар. Это была тупиковая ситуация, которая не нравилась никому.

– Я не стану отвечать на глупую провокацию, – процедил Пламен. – Нужно разбираться с тем, что есть. Нужно сделать так, чтобы мир стал тем местом, которое мы хотим для себя, где гномы займут свое законное место за столом. Времена изменились. Нам нужен тот, кто всегда готов защищать наши интересы. Все твердят, что мир меняется. Я сделаю так, что эти перемены принесут гномам только лучшее.

Он подошел к Альбрехту и протянул ему руку.

– Ты раньше тоже так думал, друг. Почему ты не присоединишься ко мне?

Все дружно затаили дыхание. Альбрехт на мгновение замялся.

– Можешь сунуть это предложение себе в свитер.

Тянулось молчание. Разве что некоторые гномы спрашивали у соседей: «Что это значит?» – а другие, успевшие повидать мир и имевшие дело с людьми, объясняли: «Это как сказать – засунь туда, где не светит солнце», на что те гномы, которые не разбирались в человеческих обычаях, говорили: «Это о той миленькой долине подле Слайса? Приятное место», – пока кто-то не произнес: «Короче, это значит «засунь это себе в задницу» – «Ах, вот оно что».

– Может, проголосуем? – предложил Пламен. – Все, кто против меня и против достойной защиты нашего рода, каким он был с незапамятных времен, пусть поднимут руки и покажут свои лица.

Альбрехт поспешно сел на Каменную Лепешку.

– Да, – сказал Пламен. – Посиди подольше, друг мой, и заработаешь себе геморрой.

Послышался смех, но смех неспокойный. И как ни странно, гномы подумали, прежде чем сделать. Да, гоблины поднимались в обществе, так же как и люди, и тролли, и на игровой доске мира гномам тоже были нужны союзники. Ну и что, если сменится король? Когда король вернется, он обнаружит это постфактум, а мир будет слишком занят собственными делами. В политике постоянно случаются радикальные перемены… Немой, невысказанный вопрос был в другом. Все понимали, что, если сейчас гном пойдет на гнома, это распространится повсюду, и с чем тогда они останутся?

В зале под самой крышей замка леди Марголотты, возвышающегося над глубочайшим ущельем Убервальда, хозяйку разбудил дежурный Игорь, чем вызвал ее крайнее недовольство.

Она приоткрыла крышку своего гроба и спросила:

– Что такое? Еще даже не сумьерки.

– Ферьезные дела творийтьфя, гофпожа. Говаривайт, в Шмальцберге мятеж, и Пламен ефть зачинщик.

Игорь внимательно смотрел на свою госпожу, которая внезапно впала в задумчивость. Он на всякий случай отошел подальше – мало ли, вдруг она вспылит.

– Этот крысеныш? – только и сказала леди Марголотта, к его изумлению. – Такие вещи всерьез испытывают на прочность мою черную льенту. Как дальеко разошлись вестьи?

– Фовфем недалеко, хозяйка. Фемафоры закрывайт по приказаний Пламена.

Воркующий тон госпожи встревожил Игоря. Если бы шелк умел разговаривать, у него был бы именно такой голос.

– По его приказаньию? В самом делье? Это мы еще посмотрьим. Йа, еще как посмотрьим.

Леди Марголотта вышла на балкон и спрыгнула в каньон, набирая скорость в полете, пока не добралась до первой клик-башни за пределами Убервальда. Там она мягко приземлилась на небольшую площадку так близко от смотрителя, что тот чуть не поседел. Впрочем, он уже успел убедиться, что леди Марголотта была черноленточницей и вообще крайне полезной соседкой.

– О, Артур, это ты, – сказала она. – Как поживает супруга? Извиньи, что потрьевожила.

Смотритель несколько нервно ответил:

– У Долорес все хорошо, госпожа, спасибо за беспокойство.

– А киндер?

– У детей все в полном порядке, спасибо, госпожа, и благодарствую за помощь с оплатой обучения.

– Нье за что. Башня еще работает?

– Да, госпожа, но на линии, видимо, какие-то проблемы. У нас ужасно долгая задержка, и мы не понимаем, что происходит. Похоже, боевые граги опять взялись за свое.

– Да, Артур, я знаю. Битте, отправь кльик лорду Витьинари и копию – алмазному королю троллей. И в центральный офис Щеботана, чтобы доставили Рысу Рыссону. Разумьеется, моими личнымьи кодами, первостепенный приоритьет.

Топая ногой по полу, она подождала, пока Артур выполнял задание, и вздохнула с облегчением, когда он закончил.

– Данке шон, Артур. Будь так добр, передай прьедназначенные мнье сообщения своим курьером-гоблином прьи первой возможностьи, битте? О, кстатьи, скоро у твоего киндера дьень рождения, йа?

– Да, завтра!

В ладонь семафорщика упала увесистая золотая монета.

– Скажи ему, пусть не тратит все сразу, – сказал голос издалека, и вдруг леди Марголотта пропала с башни. Смотритель беспокойно взглянул на блестящую монету у себя в руке. Вот так и вела себя знать. Работать с ними было выгодно. А леди Марголотта помогла его семье, когда у них серьезно заболела дочка. Ну, подумаешь, вампирша. Лишь бы человек был хороший. И он был только рад ей услужить.

Возвращения домой пришлось ждать долго, но оно стоило долгой разлуки. А после приятного вечера, проведенного с Дорой Гаей, что могло быть лучше, чем визит дворцовых стражников, которые будят тебя в три утра? Ответ был очевиден: абсолютно что угодно.

Кроссли пришел в такое негодование, что стражники попятились от него за порог. Мокриц услышал слова своего дворецкого:

– Это возмутительно! А как же хабеас корпус?

И старший стражник сказал:

– А что хабеас корпус?

Мокриц вздохнул и натянул штаны. Сейчас он всегда держал их под рукой именно ради таких случаев. Он был сыт этим по горло. Сунув ноги в туфли и на ходу застегивая пуговицы на рубашке, он практически скатился вниз по лестнице, где стражники с ухмылками на лицах отодвинули в сторону протестующего Кроссли.

Мокриц заметил Дору Гаю, которая смотрела с лестницы, пребывая в своем самом шпилечном настроении, и тут настал один из тех моментов, когда думаешь: «а катись оно все»… Стражники ввалились в холл, а он подошел к ним и потребовал:

– Где ваш ордер?

– Чего? Не нужен нам никакой ордер.

– Ладно, – согласился Мокриц. – Тогда совет на будущее. Вам, ради вашего же блага, стоило бы серьезно задуматься над тем, чтобы извиниться перед моей женой за то, что потревожили ее покой в такое время суток. У нее очень… портится настроение, если разбудить ее не вовремя.

В тот же момент Дора Гая перегнулась через перила и сказала:

– У меня в руках первоклассный арбалет, один из лучших в ассортименте Коренного и Рукисилы, и я могу сделать только один выстрел, господа, так что выбирайте, в кого из нарушителей мне метить? Потому что сейчас вы кажетесь мне именно нарушителями, и довольно бесцеремонными. В конце концов простого: «Господин, не соблаговолишь ли пройти с нами», – было бы достаточно. Мокриц? – Дора Гая вскинула заряженный арбалет к плечу и продолжила: – Это тот самый, со слабым спуском? Вечно их путаю.

Мокриц поднял руки и сказал:

– Вот как мы поступим. Вы, наверное, думаете, что на вашей стороне будет Витинари, авторитет патриция, и все такое. В то же время моя жена может выстрелить в любого из вас, если пожелает, и даже, возможно, заденет при этом меня. И что-то мне подсказывает, что Мокриц фон Липвиг для патриция важнее, чем ваш дуэт.

– Прочь, господа, – добавила Дора Гая со своей обзорной позиции. – Я полагаю, мой муж посетит его светлость где-то после завтрака. Дела всегда лучше делать на сытый желудок.

Мокриц посмотрел на стражников и сказал:

– Господа, я вовсе не намерен доставлять вам неприятности или в самом деле вынуждать жену нанизывать вас обоих или кого-то одного на шампур. Так что я, пожалуй, прогуляюсь в этот ранний час в сторону дворца. Если по стечению обстоятельств вы будете прогуливаться в том же направлении, так тому и быть. Впрочем, я бы на вашем месте прогуливался быстрым шагом, потому что я боюсь, как бы моя жена не смотрела нам вслед из окна верхнего этажа, а у нее действительно арбалет со слабым спуском.

И Мокриц зашагал за внезапно оживившимися стражниками, которые лязгали друг о друга железом, торопясь убраться из этого дома. Он с удивлением заметил, как неизменно чопорный Кроссли сжал кулак и сказал:

– Отлично сработано, сэр! Они даже не вытирают сапог, когда заходят в дом.

Лицо этого смирного человечка пылало от возмущения.

Во дворце Мокриц застал Витинари за разговором с каменнолицым командором Ваймсом. Обычно спокойный Продолговатый кабинет приглушенно гудел, деловитые клерки то и дело прибывали с новыми сообщениями и передавали их Стукпостуку.

Витинари поднял на Мокрица глаза и сказал:

– А, господин фон Липвиг. Я рад, что ты согласился оторваться от своих ночных занятий и почтить нас своим присутствием.

– Ваши стражники совершенно не умеют бегать. Вам надо что-то с этим сделать, сэр, и, раз мы затронули эту тему, хорошо бы вам научить их правилам приличия.

Патриций поднял бровь:

– Я остался под впечатлением, что тебя не устраивало тыканье мечом, господин фон Липвиг. В тебя тыкали?

– Нет, сэр, но…

– Рад слышать, – отрезал его светлость. – Тогда перейдем к делу? Как и предполагалось, сторонники грагов и прочих оппозиционеров просто залегли на дно, и кажется, в этой темноте вопиющие идеи продолжают распространяться, как плесень. Судя по всему, в Шмальцберге произошел дворцовый переворот, всего лишь третий в истории гномов. К несчастью, король-под-горой, что называется, недоступен, он на саммите с алмазным королем в Щеботане. Рыс Рыссон – выдающийся переговорщик, в чем мы воочию могли убедиться в Кумской долине, и ему много лет удавалось сдерживать неспокойные коалиции старших начальников шахт. Не сомневаюсь, что топором он тоже владеет на славу, но ему нужно вернуться в Убервальд и созвать внутренний совет, если мы не хотим, чтобы этот… неудачный поворот событий распространился и на другие шахты. Рассмотрев все варианты, – продолжал патриций, – я прихожу к заключению, что железная дорога до Убервальда, которая в настоящий момент находится в процессе строительства, обеспечит скорейшее, безопаснейшее и наиболее комфортабельное возвращение короля-под-горой, его свиты и военных советников на родину. Время, как говорится, поджимает. Ты, господин фон Липвиг, помчишься на всех парах в Щеботан и возьмешь на себя организацию мероприятия. Командор Ваймс обеспечит полицейский эскорт и присоединится к тебе собственнолично, когда вы будете проезжать Анк-Морпорк на обратном пути, со всем подкреплением, какое он сочтет необходимым. Учти, господин фон Липвиг, это – твоя Кумская долина на колесах.

– А когда ты прибудешь в Щеботан, – вставил Ваймс, – обязательно разыщи гнома по имени Грох Грохссон. Он тебе пригодится, и он точно на стороне короля.

– Но пути еще ни разу не готовы! – застонал Мокриц.

– Господин фон Липвиг, ты уже в курсе, что перечислять проблемы не входит в твои должностные обязанности. Твоя обязанность – докладывать о решениях. Мы друг друга поняли? Уверен, что у Гарри Короля есть быстрый состав, который он с готовностью уступит – один из Скорых, например.

– Но, милорд, будь у Гарри хоть дюжина свободных составов, загвоздка в непроложенных рельсах.

– Господин фон Липвиг, я прошу… Нет, я приказываю тебе творить чудеса любыми средствами, – сказал Витинари. – Я ясно выразился? А то я могу постараться выразиться еще яснее.

Мокриц отдал честь и без тени сарказма отчеканил:

– Так точно, сэр! Приступать сегодня же! Чудеса наше второе имя, сэр!

Витинари ответил кратко:

– Приступи вчера.

И Мокриц понял, что на этом их разговор закончился.

Стукпостук был очень занят. Еще когда Мокрица выдергивали из постельки дворцовые стражники, домой к Гарри Королю и Дику Кексу были направлены посыльные. К тому моменту, когда Мокриц добрался до участка, там царила еще большая суета, чем в разгар рабочего дня. Гарри и Дик вышли ему навстречу в бледном предутреннем свете. Они о чем-то спорили, и Дик был явно недоволен.

– Это ради товарного вида, Дик, – внушал ему Гарри. – Железная Ласточка хороша, спору нет, но Скорые выглядят презентабельнее и больше подходят королевской особе.

– Извини, Гарри, – не соглашался Дик. – С любым другим паровозом это будет слишком рискованно. Не спрашивай почему, потому что я не умею этого объяснить, даже со счетной линейкой, но нам нужна именно Ласточка. И сказать тебе по правде, я так ее надраил да навощил, все смазал, все проверил, что она достойна любого короля или даже королевы. Нет, Скорые тоже хороши и шустры, но я повторяю еще раз: моя Ласточка – лучший паровоз для экстренной ситуации.

Мокриц сам с собой вел мысленные дебаты. Витинари говорит, должна сохраняться полная секретность, а это будет первый за долгое время выезд Железной Ласточки вне пределов участка. Это непременно заметят. И поезд впервые пойдет мимо Земфиса – это в любом случае заметят. И если это будет обычный Скорый, то все пассажиры захотят знать, почему они не могут на него сесть. А на борту будут вооруженные стражники, так что они обратят на себя внимание издалека. И вообще, если уж ты собираешься запускать особый поезд, его должен возглавлять особый паровоз.

– А знаешь, Гарри, – сказал Мокриц, – думаю, Дик прав. Что-то есть в этом паровозе…

Как раз в этот момент Железная Ласточка, стоявшая чуть в стороне, с отчетливым свистом выпустила облако пара. Даже Гарри обратил внимание.

А Дик сказал:

– Поддадим пару, господа. Все, кто выдвигается в Щеботан, – на борт. Господин фон Липвиг, извини, но его светлость велел отправлять только товарные вагоны, чтобы не привлекать внимания. Да и, по правде говоря, в Страже есть такие офицеры, что только в товарные и пролезут. Придется поработать над этим до вашего возвращения. Не беспокойтесь, – добавил он поспешно, увидев испуг на лице остальных. – Для обратного пути мы прицепим обычные вагоны.

– Надеюсь, состав заполнен, – сказал Гарри. – Не хотелось бы гнать порожняк, когда у нас тут товар простаивает.

– Ну как, крайний вагон в настоящий момент заполнен сержантом Детритом, – сказал Дик, и действительно, в открытый люк Мокриц увидел очертания тролля, послушно примостившегося у стенки. – Но да, остальные вагоны забиты до отказа.

На пути к Щеботану колыбель Железной Ласточки укачала Мокрица, и он вздремнул. Он готов был поспорить, что она шла более плавно, чем любой новомодный Скорый. Все считали это глупостью, но он не мог отделаться от этой мысли: Скорые всегда казались ему машинами, а Железная Ласточка… кем-то. И все наблюдатели сходились с ним во мнении. Как будто Ласточка была живым воплощением железной дороги.

Шато, выданное в распоряжение короля-под-горой на время его пребывания в Щеботане в качестве участника ультраважного саммита, было воплощением помпезности.

Мокрица у главного входа встретил гном, который был опрятно одет и безоружен, что особенно бросалось в глаза.

– Грох Грохссон, господин фон Липвиг. Я узнал тебя. Твое лицо так часто появляется в газетах.

Внутри Грох сказал ему:

– Позволь мне, как это у вас говорится, расставить все точки, господин фон Липвиг. Король взбешен из-за мятежа и из-за того, что сам не принял вовремя достаточных мер, и если уж откровенно, взбешен мной. Но что я – я смотрю в небеса и обращаюсь к Таку: «Не обижайся, но когда ты сотворил нас, гномов, у тебя выдался неудачный день и в ящике с деликатностью ничего не осталось». Мы готовы скорее драться и ссориться, чем просто жить.

В шато их встретил отряд вооруженных до зубов гномов – до зубов, значит, еще более вооруженных, чем среднестатистический гном, который обычно в одиночку нес на себе оружие, которого хватило бы для целого вооруженного отряда. Они посмотрели на Мокрица обычным для стражников всего мира свирепым взглядом, который намекал: «Ты просто пыль у нас под ногами, так что берегись». Грохссон проигнорировал их и проводил Мокрица в большую залу, которая гудела как улей.

Теперь ему предстояло встретиться с королем. Дело было деликатное, но Мокриц не собирался позволять придворным и охране помыкать им. Он был наслышан о Рысе Рыссоне как о разумном и влиятельном гноме умеренных взглядов, который смотрит фактам в лицо и знает, что это единственный способ выжить.

Мокриц ждал, пока Грохссон разберется с формальностями, и гадал, сколько присутствующих здесь, в этой пышной зале, были действительно на стороне короля. Недоверие витало в воздухе как пыль и оседало на плечи каждому. В конце концов, началась подпольная война гномов. Куда проще было воевать с троллями. В них всегда можно узнать врага, но как выяснить, где прятались предатели здесь, в этой болтливой толпе?

Один гном из охраны попытался конфисковать у Мокрица его драгоценные отмычки и бросил эту затею, только когда Мокриц вернул их при помощи хитроумного введения в заблуждение и не самой дипломатичной лексики. Он уже несколько лет как не прибегал к отмычкам: слова обычно оказывались куда полезнее кусочков кривого металла, если нужно было куда-то проникнуть. Но Мокриц все равно был очень недоволен и хотел уже сказать кое-что совсем неполиткорректное, когда Грохссон ухватил его под локоть и отвел к королю.

Комнаты короля, как ни странно, размещались на верхнем этаже здания. Обычно в среде гномов, чем ниже гном жил, тем он был важнее, и Мокриц подумал, что король-под-горой мог поселиться наверху, чтобы спутать планы какого-нибудь консервативного гнома.

Короли не путешествуют налегке и без помпы. Повсюду среди прислуги в шато мелькали гномы, которые собирали вещи и в самой натуральной панике запихивали их в сундуки, как будто за ними уже вышли приставы.

Но наконец Мокриц и Грохссон попали в небольшую приемную залу, где король-под-горой со своим внутренним советом планировал ответный удар. Периодически прибывали новые клики, которые тут же передавались в руки королю.

Рыс Рыссон был миниатюрнее, чем ожидал Мокриц, и в этой забитой людьми комнате его окружали генералы и прочие участники того бродячего цирка, который сопровождает любого монарха.

Мокриц поймал на себе несколько угрюмых взглядов от гномов, недовольных человеческим вторжением. Грохссон поклонился королю и представил Мокрица.

– Господин фон Липвиг, ваше величество. Доверенное лицо лорда Витинари.

– И убийца предаталей-глубинников, – сказал король Мокрицу. – И не в последнюю очередь банковский управляющий. – Рыс засмеялся. – Сложно, наверное, быть банкиром, а, господин фон Липвиг?

Мокриц попытался посмеяться в ответ.

– Вы даже не представляете, ваше высочество. Но самое важное, что вам нужно обо мне знать, это что я был мошенником и аферистом, притом весьма неглупым. Кто сможет управлять Королевским банком Анк-Морпорка и Монетным двором, как не аферист? У меня привычки афериста, навыки афериста, и я смотрю на жизнь как аферист – я вижу проблемы, и я вижу возможности. И я счастливый человек, потому что у меня талант легко заводить друзей.

– Вряд ли с теми грагами тебе удалось подружиться, – заметил король.

– То, что я выжил, чистая удача. Но я выжил и, позвольте заметить, желаю выжить и королю-под-горой и его двору.