Текст книги "Поддай пару! Вор Времени (сборник)"

Дама рассмеялась.

– Как славно сказано. Буду иметь в виду, что спустила два с половиной пенни зазря.

– Могу ли я поинтересоваться, что привело тебя на железную дорогу?

– Ничего особенного. Я вдруг подумала: была не была, один раз живем. Когда я была маленькой, матушка говорила, что я вечно бегала за телегами, чтобы посмотреть, куда они едут, и теперь, когда мой муж Арчибальд скончался, я решила, что самое время повидать свет… Все эти далекие земли со странными названиями… Дверубашки, или Чортов лес, или Промеж. Только вообрази, какие экзотические события должны происходить в месте с названием Промеж. Так много мест, в которых я никогда не бывала… Я должна познать этот мир, пока не поздно. В дороге я буду вести дневник своих странствий, чтобы вновь насладиться увиденным, уже когда я вернусь домой.

Что-то шевельнулось у Мокрица в голове и заставило его спросить:

– А скажи, госпожа Брэдшоу, у тебя разборчивый почерк?

Она посмотрела на него с достоинством и ответила:

– Еще как, господин фон Липвиг. Когда-то я делала записи каллиграфическим почерком для своего покойного мужа. Он был законником, а от них требуют безупречного почерка и владения языком. Господин Кривс всегда был… бескомпромиссен в этом вопросе, и никто не знал цену вовремя упомянутого лататинского выражения лучше моего дорогого Арчибальда. Добавлю, между прочим, что обучалась я в Щеботанском колледже благородных девиц с углубленным изучением иностранных языков, хотя морпоркский язык, кажется, стал в последнее время родным в Щеботане. – Госпожа Брэдшоу шмыгнула носом. – Помогая супругу, я многое узнала о людях и человеческой природе.

– Госпожа Брэдшоу, если ты и впрямь объедешь все края, куда ходят поезда, и напишешь об этих местах, не откажись выслать и мне экземпляр своих записок? Они могут пойти на пользу нашим неустрашимым пассажирам. Люди смогут узнать, чего ожидать от Чортова леса или Двухрубашек еще до того, как они заплатят за билет. Уже сейчас столько жителей Анк-Морпорка катаются в Щеботан просто погреться на солнышке. Это наша самая нагруженная ветка! Некоторые уезжают буквально на один день! Уверен, люди задумались бы и о поездках в другие края, если бы прочли в подробностях о каждом населенном пункте на твоем пути, и возможно, ты могла бы упомянуть и об условиях проживания, и о других достопримечательностях? – добавил Мокриц, которого захватила волна воображения. – Все, что тебе самой показалось бы привлекательным и интересным. Куда бы ни завело тебя путешествие, ты всегда можешь адресовать рукопись Мокрицу фон Липвигу и оставить ее у ближайшего начальника станции, он позаботится, чтобы она попала ко мне в руки.

Мокриц подумал о богатстве, скапливающемся в сундуках Гарри Короля, и добавил:

– О вознаграждении мы, разумеется, договоримся…

Когда госпожа Брэдшоу устроилась и стала глазеть в окно, Мокриц достал блокнот и нацарапал записку Гарри Кингу: «Пожалуйста, позволь госпоже Джорджине Брэдшоу ездить всюду, где она захочет, даже по тем маленьким веткам, которые мы еще официально не открыли. Насколько мне известно, она обучалась в одной из лучших женских школ и знает разные языки, а еще госпожа Брэдшоу описывает все станции на пути следования, и это может оказаться небесполезным. Инстинкт подсказывает, что мы будем ею гордиться. У меня такое чувство, что госпожа Брэдшоу окажется либо дотошна, либо одарена чувством юмора, а в идеале и то и другое. Вдова, которая приезжает в Анк-Морпорк с бриллиантовым перстнем на пальце и уезжает, не лишившись его, уж точно не глупа. Она разговаривает, как леди Сибилла. Вот что такое Щеботанский колледж. Высший класс! Разве не к этому мы стремимся? Мы хотим, чтобы люди расширяли свой кругозор, путешествуя поездом, хотя бы и на один день. Некоторые жители Анк-Морпорка не бывали даже в Сто Лате. Путешествия раздвигают границы познания, ну и приносят доход компании».

Образчик ее прекрасных трудов на надушенной бумаге был у него на столе неделю спустя.

Высокий Трух на Равнинах Сто славен чудесными солеными ваннами из восхитительно теплого источника. Владелец источника и его жена делают гигиенический массаж тем, кому захочется воспользоваться этой услугой. Женщины и мужчины отдельно, разумеется; здесь нет ничего такого, что можно было бы счесть неблагопристойным или что шокировало бы самые утонченные чувства.

Здесь же отель «Континенталь» предлагает комнаты троллям, людям, гномам и гоблинам – в настоящий момент в отеле доступны пятьдесят номеров. Тех, кому захочется погулять по округе, возможно, заинтересует Священная поляна Шокни, известная своим удивительным эхом. Неподалеку расположено святилище Анойи, богини-покровительницы людей, у которых вещи застревают в ящиках.

Прекрасный вариант для отдыха на выходных с отличной кухней. Исключительно рекомендую.

Мокриц взял на заметку, что в Анк-Морпорке нужно будет повидаться с господином Козлингером. Если он хоть что-то смыслил в этих вещах, издатель с руками оторвет рукопись, чтобы хоть бочком примазаться к железнодорожной лихорадке.

Когда Мокриц вернулся домой, в первую очередь пришлось заняться железной дорогой до Убервальда. Гарри вышагивал по большому кабинету, где они с Диком изучали планы, отчеты и чертежи, и до сих пор нервничал.

– Вот что, Мокриц, между нами, и больше ни для кого, у меня поджилки этак немножко трясутся. Мы снимаем бригады с остальных веток и вбухиваем все ресурсы в поезд дальнего следования до Убервальда. Это неподъемный труд. Мне куда комфортнее стоять по колено в дерьме, что как раз нас и ждет, если ничего не выгорит, помяни мое слово.

– Да, – согласился Мокриц. – Но ты опять забываешь, что добраться до Убервальда – значит миновать по пути очень много других городов, где тоже нужны железные дороги, они-то и помогут покрыть расходы на местах. С туннелями и мостами будут проблемы, но, слава богам, это все старые технологии. Полно каменщиков, которые сумеют построить для нас крепкие мосты, а что до туннелей, тролли готовы взяться за них, если разрешить им самим вырыть дом поблизости.

Гарри только зарычал в ответ.

– А чем еще хороши тролли, – добавил Мокриц, – они приведут с собой всю семью, даже детей. Так у них заведено. Если ты не умеешь обращаться с камнем, то какой ты после этого тролль. Они обожают ландшафтные работы. Один спросил у меня на днях, сможет ли он стать землемером, и я только хотел ему отказать, как подумал: почему, собственно, нет? Он смышленый малый, медлительный, да, но не глупый. Так что я сказал нашим ребятам, чтобы обучили его своей работе.

– И ему доверят одну из особых линеек Дика? – спросил Гарри с улыбкой.

Мокриц рассмеялся в ответ.

– А что, Гарри, очень может быть! Кто сказал, что землемер не может быть настолько сильным, чтоб приподнять гору и посмотреть, что под ней?!

Он воспользовался разрядившейся обстановкой, чтобы склонить Гарри к более приятным темам, и попросил ввести его в курс дела по последним достижениям.

Теперь каждое утро стол Гарри Короля ломился от писем людей, которые совсем не хотели поездов, хотели парочку, но не больше, хотели много и прямо сейчас. Попадались и другие полезные предложения: господин Храп Храпссон в письме обращал внимание Гарри на то, что из-за кучи людей, назначивших встречу под вокзальными часами, у него ушло четыре часа, чтобы найти в толпе своего друга… Не могут ли сотрудники предоставлять стремянки гражданам, которые пониже ростом?.. Еще требовалась помощь пассажирам с тяжелым багажом, престарелым и нежити… В поездах на каждом шагу смертельно опасные механизмы – нельзя ли поставить туда стражу, только не Городскую Стражу, а кого-нибудь с головой на плечах, кто охранял бы поезд и пассажиров? Все это влекло за собой заботы о формах, фуражках, флажках, свистках и прочем увлекательном снаряжении.

Весь этот ажиотаж, видимо, и надоумил редактора «Правды» взять в штат специального железнодорожного корреспондента, господина Рэймонда Шаттла, который был самым что ни на есть беззастенчивым железнодорожным фанатом: блеск в его глазах ни с чем нельзя было спутать.

Наряду с основными доходами от железнодорожных билетов Гарри нарадоваться не мог на то, сколько денег готовы спускать восторженные пассажиры на железнодорожные сувениры вроде маленьких заводных игрушечек, которые лицензированно выпускались ловкими умельцами, сколотившими на сувенирах целое состояние 5757
  Состояние, которое было бы еще больше, если бы вовремя не подсуетился Громогласс и Гигиеническая железнодорожная компания не успела бы урвать свой куш.


[Закрыть]. А самые изобретательные из них, вечно ищущие возможности зашибить деньгу, выдумывали бесконечные дополнения для этих детских игрушек: миниатюрное депо и четыре крошечных человечка, ожидающих поезда. Сигнальная будка с размахивающим флажками гоблином. И конечно, миниатюрный поворотный круг, совсем как на участке, и так далее и тому подобное. Если родители не жалели денег на свое чадо, любой ребенок мог обзавестись собственной Железной Ласточкой и овальной железной дорогой с несколькими прямыми участками и поворотами, и даже с миниатюрными железнодорожниками, включая фигурку самого Гарри Короля 5858
  Гарри был на седьмом небе от счастья. Он старался ничем не выдавать своего восторга, но узнав, что станет частью игрушечной железной дороги, он улыбнулся до ушей, хотя Юффи и возмутилась, что в виде игрушки он был слишком толстый.


[Закрыть].

И Мокриц снова поразился силе мечты.

А потом они шагнули на улицу, в этот перепачканный мазутом мир, где можно было посмотреть на новейшие паровозы, которые испытывали механики, и увидеть своими глазами, до чего додумался талантливый господин Кекс со времени их последней встречи с Мокрицем.

Одно оставалось неизменным. Над какими бы новыми чертежами для будущих паровозов ни работал Дик, он каждый день продолжал усердно корпеть над Железной Ласточкой, и, наверное, именно поэтому в каждый визит Мокрица она выглядела чуточку иначе: то у нее новый котел, то новые колеса, то новая краска, не говоря уже о множестве внутренних штуковин, которых Мокриц не видел. Ласточка была гордостью и радостью Дика, его первой паровозной любовью. Так думал Мокриц, боясь ляпнуть что-нибудь вслух. Первоиспытательница каждой инновации Дика. Ни один паровоз не сверкал ярче Железной Ласточки. Ни один паровоз не получал обновления раньше Железной Ласточки. Она действительно была первой ласточкой железных дорог, а Дик ее добровольным рабом.

Пока Мокриц определялся, откуда начать поиски Дика, показалась Эмили Король в красивом белом платье и резво проскакала по участку в направлении священного сарая, как будто не замечая повсеместной сажи и мазута. Впрочем, подумал Мокриц, она выросла на другом предприятии своего дяди, по сравнению с которым железная дорога была благоуханным садом. И вот она бежала вприпрыжку, и вот стояла Железная Ласточка, и вдруг Мокрица прошиб холодный пот, душа ушла в пятки, и он готов был кусать ногти, а девушка все приближалась к поезду в своем девственно-белом ситцевом платьице.

Мокриц молниеносно бросился к Эмили, но девушка уже поравнялась с Железной Ласточкой. Он посмотрел на Дика, чье лицо приняло занятный сероватый оттенок, заметный даже под слоем сажи, и приготовился к худшему, как вдруг Эмили погладила паровоз и сказала:

– Привет, Ласточка, как поживаешь, красавица? – и, пока Мокриц смотрел на это разинув рот, Эмили достала платочек и начистила медную дощечку с именем Железной Ласточки, так что та заиграла на солнце. Пока Эмили нахваливала Железную Ласточку, Дик повернулся к Мокрицу и очень тихо произнес:

– Она бы ни за что. Только не Ласточка.

– Вот и славно, – отозвался Мокриц. – А между тем у тебя уже две дамы сердца, счастливчик.

Но внутренний голос говорил другое: «Ты ведь совсем не этого ожидал, правда, Мокриц фон Липвиг? О, маловерный». – И он услышал вздох пара.

Следующие два часа Мокриц провел за своим столом в конторе Гарри, чувствуя себя паровозом, который несется во весь опор, а мимо только успевает мелькать пейзаж. Время от времени приходил юнец с очередной кипой бумаг из очередной области владений Гарри Короля, и к вечеру Мокриц начал ловить себя на том, что впадает в транс, поначалу даже слегка приятный: он воображал себя в бледно-розовой дымке, и его это ничуть не пугало. Ничто его не волновало. И мало-помалу Мокриц фон Липвиг начал отключаться. Но стоило ему оказаться на грани забытья, как из вечернего полусвета на Мокрица выпрыгнул Из Сумерек Темноты, хотя вот откуда он выскочил, Мокриц никак не мог взять в толк.

– Надо поспать, господин Мокриц! Если жечь свечку с обеих сторон, и яичницу сожжешь, и задницу подпалишь. Когда господин Мокриц в последний раз ел? Не всухомятку! А сытно ел! У меня есть сушеные грибочки, если ты проголодался. Нет? Они на любителя… на меня. Но если не поешь, так хоть поспи. Господин Мокриц не сможет сделать все сразу. Не поешь – ничего не сделаешь. Деньги зарабатывать – дело хорошее, но в погребальном саване карманов нет. Отдохни, господин Вагоновожатый! Вот, держи, очень хорошо поможет, зуб даю.

Гоблин вручил Мокрицу пузырек с замусоленной этикеткой, гласившей, что под крышкой содержится «КРЫСИНЫЙ ЯД».

– Не верь этикетке, господин Мокриц, пузырек помыли, крыс съели, да-да-да, вместо яда – особый гоблинский напиток от усталости. Никаких червей, зуб даю, и после него спишь как убитый, а если проснешься – то будешь чувствовать себя как новенький! Гарантирую! Вещь! Нет ничего лучше!

День был долгий, и от литейного цеха валил такой жар, что Мокрицу самому было душно ничуть не менее, чем литейщикам, поэтому он подумал: «Какого черта» – и сделал хороший глоток.

– Умница, господин Мокриц! – захихикал гоблин. – От этой штуки даже волосы быстрей растут… везде!

Позже, когда Мокриц закончил беседовать с танцующими поганками и господином Йохохо, который так забавно уплетал собственную физиономию, ноги Мокрица без видимого участия самого Мокрица донесли его до постели, волочась, как пара старых ослов, не без помощи добрых стражей правопорядка в лицах сержанта Колона и капрала Шноббса, которые якобы нашли его под дверью дома, разговаривающим с собственными коленками. И, если верить Шнобби, он внимательно выслушивал их ответы.

Мокриц проснулся на полу спальни. Кто-то накрыл его одеялом, которое даже заботливо подоткнул. Он схватился за голову и подумал: «О нет! Я выпил еще одно гоблиново снадобье!» Его тревога спала, когда он осознал, что чувствует себя абсолютно нормально, и более того, испытывает такой прилив сил, из-за которого у всего остального мира должен наступить отлив. Когда Мокриц вышел на балкон глотнуть свежего воздуха, вокруг пели птички, а небо было восхитительно синее.

За спиной открылась дверь, и раздался голос Доры Гаи:

– Я, конечно, понимаю, что у нас с тобой, что называется, нетрадиционный брак, потому что у обоих ненормированный график и так далее, но я была бы совсем плохой женой, если бы не спросила, куролесил ли ты вчера с распутными падшими женщинами? Я не тороплю. Ответишь, когда будешь готов.

Голова у него закружилась от радости, что он жив, и, конечно, от всего этого прилива, и Мокриц весело спросил:

– Одну минуточку, давай разберемся. Уточни, падшие женщины тебя интересуют или все-таки распутные? Или одно как бы исключает другое? Нет ли какого-нибудь справочника натуралиста по этому предмету?

– Мокриц фон Липвиг, ты пьян, как пират. Ты ходить-то хоть можешь?

Вместо ответа Мокриц подпрыгнул в воздух, прищелкнув каблуками, и продолжал:

– Падшие или распутные, дорогая моя, и почему не обе сразу?

Втащив его обратно в спальню и закрыв за ним балконную дверь, Дора Гая сказала:

– А вот сейчас и разберемся, муж мой.

В Шмальцберге была гроза, но гроза в Шмальцберге бывала часто. В горах раздавались раскаты грома, словно боги играли в камушки. Запершись в своем кабинете, король-под-горой обсуждал свежие новости с Ароном, который выглядел оптимистичнее обычного.

– Кажется, все успокаиваются, – сказал Рыс. – Гномы спорят и спорят, а потом кто-то вспоминает, что у него дела на крысиной ферме, или на золотом руднике ЧП – наводнение, или подпоры просели, да мало ли проблем, которые нельзя переложить на подчиненных, – и все затихает.

– Мне понятно ваше беспокойство, – сказал Арон, – но я считаю… нет, я уверен, что у вас больше союзников, чем вам кажется. Даже гоблины знают, что вы один из первых подписали указ об их эмансипации. Нравится нам это или нет, но за ними и наше будущее, Рыс. А история с семафорами разозлила даже упертых традиционалистов. Башни нужны – все хотят получать новости. Все пришли в бешенство. В конце концов, говорили они, занимаются же гоблины и тролли своими делами, а гномы почему нет?

– Нет новостей от Пламена? – спросил король. – Сколько уже времени прошло, сколько месяцев? Никто не крушит башни и не устраивает диверсий на железной дороге? Можно ли надеяться, что этот костер погас?

Арон подал королю кофе и сказал:

– Кажется, лорд Витинари однажды сказал: никогда ничего не предпринимай, пока не услышишь криков. Только Пламен не приползет со шлемом в зубах просить пощады. В нем слишком сильна гордыня.

Рыс Рыссон обдумывал варианты дальнейших действий, и после недолгого молчания Арон продолжал:

– Так вы принимаете приглашение на саммит в Щеботане? В сложившейся ситуации, Рыс, мне кажется очень важным, чтобы вы присутствовали и чтобы вас видели.

– Разумеется. Председателем в этом году будет алмазный король, а мне нужно укрепить свои позиции. Он не отказывает в помощи, но у меня нет желания испытывать его терпение. Он всегда был ценнейшим союзником.

– А… второй вопрос?

– С ним все в порядке, – ответил король и задумался. – Да, мы поедем в Щеботан, но мудрее всего будет оставить Альбрехтсона за главного, пусть позаботится о текущих делах.

Не вполне понимая, как это произошло, и независимо от того, что непосредственно на участке он проводил мало времени, Мокриц как-то умудрился оказаться ответственным по железной дороге. Всякий, кто хотел что-то узнать о поездах, спрашивал у него; всякий, кто терял ребенка в очереди на Железную Ласточку, посылал за Мокрицем фон Липвигом; всякий, кто придумывал новую идею для железной дороги, приходил к Мокрицу фон Липвигу; и вскоре перестало иметь значение, который был час и где он вообще находился: требования разобраться с чужими проблемами никогда не иссякали.

Мокриц был почти уверен, что спал регулярно, и при малейшей возможности даже дома, а если не дома, то на мягком матраце и под одеялом в одной из теплых литейных мастерских где-то по пути в Убервальд, которые постоянно множились, или, за неимением других альтернатив, сворачивался в клубок под брезентом вместе с бригадой железнодорожников, поужинав с ними из одного котла. Если везло, на ужин попадался фазан или даже рябчик, а если не очень, всегда можно было рассчитывать на жаркое из капусты и брюквы и обязательно животного белка, на который никто не захотел бы смотреть при свете дня. Но железнодорожники, особенно передовая бригада, нынче подступающая уже к Шлангу, оказались людьми находчивыми, особенно ввиду традиции ставить силки вдоль железной дороги, чтобы всегда было чем наполнить свои котелки.

Шланг был из числа тех мест, которые указывают на карте только потому, что неловко иметь карту с большими пробелами. Там жили шахтеры, лесники и рыбаки, и закрадывалось подозрение, что те, кто выбирал жизнь в Шланге и его окрестностях, были людьми, которые предпочли бы, чтобы никто не знал, где они находятся. Гуляя по Шлангу, Мокриц был абсолютно уверен в том, что за ним следят. Он решил, что этот город нужно избегать всем, за исключением поклонников невкусной еды и банджо. Но тут имелся даже свой мэр, и город был занесен на карту как станция для дозаправки углем и водой.

Мокриц давно перестал носить пижонские костюмы и сшитые вручную туфли, которые наряду с комплектом официальных головных уборов служили его визитной карточкой в городе. Все это не вязалось с режимом железнодорожных работ, так что теперь он надевал замасленную рубашку, жилет и штаны с завязками на коленях. Ему нравились массивные башмаки и плоская кепка, которая как будто шла с ними в комплекте, и в них он чувствовал себя защищенным буквально с головы до пят. Но башмаки – о, эти башмаки! Тролль может свалиться тебе на голову, и от тебя мокрого места не останется, но на башмаках не будет и царапины! Подошвы были подбиты гвоздями, и каждый башмак казался Мокрицу маленькой крепостью. Ничто не страшно башмаку железнодорожника.

Сообщения находили Мокрица, куда бы ни забрасывала его служба – они прибывали поездом, гоблином, кликами, ведь в последнее время в любой глуши находилось место для башни.

Однажды ранним утром в равнинном городке под названием Малый Опух, когда проливной дождь барабанил по крышам самодельных бараков, Мокриц откинул брезент и открыл деревянную дверь перед Из Сумерек Темноты, которого нельзя было назвать промокшим до нитки только потому, что на нем не было ниток 5959
  Все гоблины, особенно самцы, были существами удивительно жилистыми. Все их туловище как будто состояло из одних жил, связанных узлами с другими жилами. Разум возражал, что, конечно, где-то там должны быть и мышцы, но им, похоже, было непросто уместиться среди всех этих жил.


[Закрыть]. Как только гоблин нырнул под крышу, вся вода с него и вовсе испарилась.

Мокриц машинально бросил взгляд на огни местной клик-башни, и в этот самый момент она замелькала знакомым кодом: сообщение от Доры Гаи. Ее коды он знал как свои пять пальцев.

– Живо! – скомандовал он. – Бегом вон на ту башню и принеси мне это сообщение, сейчас же!

Он подождал, и в полумраке голос Из Сумерек Темноты произнес:

– Я не слышу волшебное слово, господин Мокрая Курица.

Мокриц сам себе удивился, потому что хоть от гоблина и пованивало так, что глаза слезились, это не было поводом забывать о манерах. Поэтому он поправился:

– Пожалуйста, господин Из Сумерек Темноты. Большое спасибо.

Мокриц смиренно умолк, а маленький гоблин выкатился обратно под проливной дождь и побежал к башне.

Мокриц совершил утренние процедуры, собрал вещи на случай, если сообщение вынудит его срочно отправиться в дорогу, и вышел на улицу, где, не замечая непогоды, ждала глиняная лошадь, которую нужно было разбудить – как Мокриц ни пытался, у него не выходило думать о ней как о неживой. Хотя, конечно, он вот-вот заработает себе геморрой, и никакие седельные подушки не помогут. И хотя животное теперь разговаривало, Мокрицу все-таки не хватало мелких ритуальных забот, из которых состоял уход за лошадью. Он знал, что есть такие вещи, как задать корм, подтянуть подпругу, отвести на водопой. Отсутствие подобных вещей слегка смущало Мокрица. Это было неестественно. Под проливным дождем ему казалось, что их разделяет целая пропасть.

И пока он размышлял, стоит ли дать лошади кличку – может, это поправило бы дело – господин Из Сумерек Темноты вернулся, сжимая в руке отсыревший розовенький бланк клика со смазанным текстом.

«Витинари ждет тебя на аудиенцию немедленно. Тчк. Постскриптум. При случае привези этого гоблинского зелья. Тчк. Постпостскриптум. Будешь проезжать мимо булочной – купи две буханки. Тчк. Твоя любящая жена. Тчк».

И он подумал, как же хорошо, когда тебя где-то ждут.

После несколькочасовой скачки верхом под проливным дождем Мокриц предстал перед Стукпостуком, который открыл ему дверь приемной Продолговатого кабинета. На нем красовалась модная фуражка машиниста, и секретарь вытирал грязные руки просаленной тряпкой, непременным атрибутом любого машиниста.

– Его светлость сию минуту тебя примет, господин фон Липвиг. А то ты в последнее время все крутишься как белка в колесе.

Мокриц заметил под грязными разводами и сажей загар, а фуражка сидела, страшно сказать, небрежно – термин, который прежде был неприменим к Стукпостуку.

– Я гляжу, ты много времени проводишь на железной дороге, господин Стукпостук? Тебе идет на пользу.

– О да! Его светлость отпускает меня покататься по утрам, после того как решит весь кроссворд. Сегодня поезда в центре всего, не так ли? Лорд Витинари великодушно говорит, что я держу его в курсе последних событий.

В этот момент из кабинета послышался пронзительный свист, и Стукпостук распахнул дверь настежь, открывая взору лорда Витинари в тот самый момент, когда патриций, к вящему изумлению Мокрица, поймал маленький паровозик, чуть было не сорвавшийся с гладко отполированного стола. Знакомые овальные рельсы обступали маленькие игрушечные человечки: охрана, машинисты, пассажиры, упитанный контролер с толстой сигарой, инженеры с крошечными, мастерски выполненными линеечками. Тиран поймал падающий паровоз в рукавицу, и на вощеный пол черного дерева закапали вода и масло.

– Какая удивительная вещица, не правда ли, господин фон Липвиг? – весело спросил он, стоя в клубах дыма. – Жаль лишь, что они могут ходить только по рельсам. Не могу даже представить, каким бы стал наш мир, будь у каждого свой паровой двигатель. Ужас.

Его светлость протянул руку Стукпостуку, и тот вытер ее тряпкой почище.

– Что ж, Стукпостук, господин фон Липвиг на месте, и я знаю, тебе не терпится вернуться на свою ненаглядную железную дорогу.

И Стукпостук – тот Стукпостук, который считал, что лучшие вещи в этой жизни лежат в официальных конвертах, – побежал по лестнице вниз, перепрыгивая через ступеньку, чтобы вскочить на площадку, загребать лопатой уголь, запускать двигатель, подавать свисток, вдыхать дым и сажу и быть самым удивительным из людей – машинистом.

– Объясни мне вот что, господин фон Липвиг, – сказал Витинари, когда за секретарем закрылась дверь. – Я подумал, что камень на пути может запросто пустить под откос поезд…

– Милорд, за пределами Анк-Морпорка все поезда снабжаются предохранительными решетками, это вроде плуга, если хотите. К тому же состав на полном ходу имеет внушительный вес, а сигнальщики и обходчики следят за путями.

– То есть до сих пор никаких преднамеренных диверсий замечено не было?

– Со времени покушения на Железную Ласточку несколько месяцев назад – нет, если не считать мальчишек, которые кладут на рельсы монетки, чтобы их расплющило. Это скорее такое хобби, и медь легко гнется. Как-то стихло все, согласитесь. Я имею в виду грагов и их атаки на башни и прочие вредительства. Похоже, они успокоились.

Витинари поморщился:

– Может, ты и прав. Король-под-горой такого же мнения, и командор Ваймс докладывает, что его агенты в Убервальде не регистрировали никаких волнений. Все источники говорят одно и то же. Но… Меня останавливает то, что экстремисты – они как многолетние сорняки. Могут пропасть на время, но никогда не сдаются. Боюсь, они залегли на дно и ждут своего часа.

– И когда наступит этот час, сэр?

– Я, господин фон Липвиг, задаюсь этим вопросом еженощно. Меня немного успокаивает тот факт, что паровая эра началась не с бухты-барахты, а с научного подхода и соблюдения техник безопасности. Поощряя произвол, мы только спровоцировали бы новые эпизоды, подобные тому, что произошел в Чортовом лесу. Так что… – Витинари посмотрел Мокрицу прямо в глаза. – Расскажи мне, как продвигается дорога до Убервальда?

– Неплохо продвигаемся, сэр, но у нас, так сказать, недовыполнение. Мы планировали забить золотой костыль в середине следующего месяца. Предстоит еще много работы, и в районе Граффа поезд нужно пустить под землей. Мы усиленно роем туннель, но там слишком много естественных пещерных образований.

«А потом еще мосты, – думал он. – Ты не рассказал ему про мосты».

– И разумеется, достигнув Убервальда, мы логически продолжим путь до Орлеи.

– Этого мало, господин фон Липвиг, слишком мало. Тебе нужно ускориться. Равновесие всего мира может стоять на кону.

– Кхм… При всем уважении, милорд, это как?

Витинари нахмурился:

– Господин фон Липвиг. Я дал тебе приказ. Как ты приведешь его в исполнение, меня не касается, но ты обязан подчиниться.

Мокриц не обрадовался, когда нашел свою лошадь «обутой» – вероятно, Стражей, потому что неподалеку он увидел гогочущего стражника. Лошадь пристыженно подняла на Мокрица взгляд и сказала:

– Извини за причиненные неудобства, но я обязана подчиняться закону.

Мокриц был взбешен.

– Лошади големов такие же сильные, как обычные големы? – спросил он.

– Разумеется, господин.

– Отлично, – ответил Мокриц. – Тогда освободи себя от оков.

Замок хрустнул и раскололся, а стражник побежал навстречу Мокрицу, который уже вскочил в седло, с криком:

– Эй! Это государственное имущество!

А Мокриц крикнул ему через плечо:

– Направь счет сэру Гарри Королю, если посмеешь! Скажи, что это от Мокрица фон Липвига!

Он оглянулся, когда лошадь поскакала по Нижнему Бродвею, с радостью увидел, что стражник подбирает с земли желтые осколки, и прокричал:

– Никто не смеет стоять на пути у Гигиенической железной дороги!

Мокриц всегда предпочитал передвигаться на больших скоростях – в конце концов, на его прежнем поприще это играло жизненно важную роль, – поэтому он прискакал на фабрику Гарри, загнав лошадь так, что та дышала часто, как покорительница горных вершин 6060
  Было доподлинно известно, что забраться на гору Челести можно. Многие скалолазы пытались покорить эту вершину, и почти все терпели неудачу, но история гласит, что одной компании престарелых господ с артритными руками и кривыми ногами это удалось, и они тут же погибли героями, ради чего, по большому счету, все и затевалось. Другим устремленным и в немалой степени утомленным скалолазам удавалось подняться на небольшую высоту по так называемой Тропе Света, о которой ходили легенды, будто она не выносит тех, кто не является истинным героем. И все же многие до сих пор питают надежды покорить Челести, ну или сломать позвоночник, но хотя бы попытаться.


[Закрыть]. Соскочив на землю и для чистой видимости привязав лошадь, он спросил:

– Почему ты запыхалась? Ты же не дышишь! Големы не дышат.

– Извини. Ты просил, чтобы я была лошадинообразнее, так что стараюсь как могу. Игого, игого, господин.

Мокриц расхохотался и сказал:

– Так пойдет, Сивка… Нет, не Сивка! Как тебе нравится кличка Искра?

Лошадь подумала и ответила:

– У меня раньше никогда не было имени. Я всегда была «лошадью». Но это очень приятное чувство – знать, кто ты. Не понимаю, как я жила без имени все эти девятьсот три года. Благодарю, господин фон Липвиг.

Мокриц прошагал в кабинет Гарри с целью поговорить с ним напрямую и наедине. Тот смотрел на Мокрица целую вечность и потом сказал:

– Ты же понимаешь, что они только что начали укреплять самый первый мост на убервальдской линии. Ни один поезд не поедет по воздуху!

– Знаю, Гарри, знаю. Уж поверь, я общаюсь с землемерами и инспекторами трижды на дню. Но в серьезной работе нуждается только полотно моста. Опоры уже выдержали испытание временем.

И пока Гарри набирал воздуха в грудь, чтобы возразить, Мокриц рассказал ему, что́ он придумал, если инженеры Дика не управятся ко времени, назначенному Витинари.

Гарри не сразу понял план Мокрица, но, выслушав до конца, он сказал:

– Ты плюешь на все правила, сынок, а с Витинари такое прокатывает лишь однажды. Уж в этом я уверен.

Мокрицу понадобились все его внутренние запасы хитрости и выдержки, чтобы не сломиться под гневным взглядом Гарри Короля, но он выстоял и ответил:

– Гарри, я не первый день работаю на Витинари и давно выучил слова «правдоподобное отрицание».

– Ась? И чего это значит? – не понял Гарри.

– Это значит, что его светлость предпочитает не знать всех моих действий в деталях и уж точно не дает мне четких предписаний. И еще это значит, что я зачастую вынужден двигаться на ощупь, но это мне всегда неплохо удавалось. У меня впереди много дел, Гарри, или лучше сказать, милорд Гарри, или посмею ли сказать, барон Король Анк-Морпоркский… можешь заполнить пробел на свое усмотрение. И кстати, если мне не изменяет память, когда Витинари сделает тебя первым железнодорожным бароном, тебе будут полагаться шесть серебряных шариков на короне. Рыцарское звание? Пф! Ты в два счета станешь бароном. Полагаю, леди Король обрадуется шести шарам своего супруга.