Текст книги "Благие знамения. Подарочное издание с иллюстрациями Пола Кидби"

– И пусть даже не суются ко мне, когда старый Пикер превратится в лягушку, тогда уж поздно будет, – бормотал Адам.

И в этот миг он осознал два обстоятельства. Во-первых, он очутился как раз возле Жасминового коттеджа. А во-вторых, оттуда доносился плач.

Слезы обычно вызывали у Адама сочувствие. Нерешительно помедлив, он осторожно заглянул за изгородь.

Сидевшей в шезлонге Анафеме, которая к тому времени извела уже полпачки бумажных салфеток, вдруг показалось, что над изгородью взошло растрепанное солнышко.

Адам, в свою очередь, решил, что она вряд ли ведьма. Какой должна быть настоящая ведьма, он представлял себе очень четко. Янги выписывали самую приличную из всех возможных воскресных газет, и потому сотни лет просвещенного оккультизма прошли мимо Адама. На лице сидевшей в саду женщины он не обнаружил ни крючковатого носа, ни бородавок, а главное – она оказалась молодой… более или менее. Этого для Адама было вполне достаточно.

– Привет, – сказал он, рассутуливаясь.

Она высморкалась и внимательно посмотрела на него.

Стоит описать, что именно она увидела. Взору Анафемы предстал, как она говорила позже, очень юный греческий бог. Или картинка из Библии, где праведный мускулистый ангел повергает кого-нибудь во прах. Внешность Адама явно не подходила двадцатому веку – лицо, обрамленное сияющими золотистыми локонами, и сложение, достойное резца Микеланджело.

Хотя тот, вероятно, снял бы с мальчика потрепанные кроссовки, потертые джинсы и грязную футболку.

– Ты кто такой? – спросила она.

– Я Адам Янг, – сказал Адам. – Мы живем здесь, в конце улицы.

– О-о! Да. Я слышала о тебе, – сказала Анафема, промакивая салфеткой глаза. Адам слегка приосанился. – Миссис Хендерсон сказала, что я тебя непременно встречу.

– Меня тут все знают, – сказал Адам.

– Она сказала, что тебе суждена виселица, – заметила Анафема.

Адам усмехнулся. Дурная слава хуже хорошей, но гораздо лучше бесславия.

– И добавила, что из Этих ты хуже всех, – сказала Анафема, чуть приободрившись. Адам кивнул. – А еще она предупредила меня: «Вы будьте с ними начеку, мисс, от Этих просто спасу нет. Адам Янг – сущий грешник, точно как его тезка».

– Почему ты плакала? – напрямик спросил Адам.

– Почему? Просто потеряла кое-что, – сказала Анафема. – Одну книжку.

– Если хочешь, я помогу ее найти, – любезно предложил Адам. – Я много знаю о книгах. Даже сам написал одну. Очень потрясную. Получилось почти целых восемь страниц. Об одном пирате, который стал знаменитым сыщиком. Я и картинки к ней нарисовал, – сообщил он и, расщедрившись, добавил: – Если хочешь, дам тебе почитать. Спорим, такой интересной ты никогда еще не теряла. Особенно тот кусок про звездолет, где динозавр нападает на ковбоев. Спорим, ты сразу плакать перестанешь. Вот Брайан ей очень обрадовался. Сказал, что никогда еще так не веселился.

– Спасибо; я уверена, что ты сочинил замечательную книжку, – сказала она, навеки завоевывая любовь Адама. – Но мою книгу искать не нужно – думаю, уже слишком поздно.

Она задумчиво взглянула на Адама.

– Ты, наверное, очень хорошо знаешь эти края? – спросила она.

– Вдоль и поперек, – подтвердил Адам.

– Ты не встречал здесь двух мужчин в большом черном автомобиле? – поинтересовалась Анафема.

– Это они украли твою книжку? – спросил Адам, вдруг загораясь жгучим интересом. Охота за международной шайкой похитителей книг стала бы достойным завершением дня.

– Не совсем. Но вроде того. Думаю, они не хотели этого делать. Они искали поместье, и я сегодня туда сходила, но там никто о них не знает. Там сегодня, кажется, случилось что-то вроде несчастного случая.

Она внимательно присматривалась к Адаму. Было в нем нечто особенное, но она никак не могла понять, что именно, – лишь не могла отделаться от ощущения, что с ним связано нечто важное, что его ни в коем случае нельзя терять из вида. Что-то в нем…

– А как называлась твоя книжка? – спросил Адам.

– «Превосходныя и Недвусмысленныя Пророчества Агнессы Псих, Ведьмы».

– Ведь мы – что?

– Ничего. Ведьма, как в «Макбете», – пояснила Анафема.

– А-а, это я смотрел, – сказал Адам. – Жутко интересно, как жили все эти короли. А что в них такого превосходного?

– «Превосходные» значит «верные», или «безошибочные».

Да, определенно в нем было нечто странное. Какая-то сдержанная сила. Казалось, в его присутствии все остальное, и даже пейзаж вокруг, становится просто фоном.

Она жила здесь около месяца. И за это время не обменялась, наверное, и дюжиной слов с местными жителями, за исключением миссис Хендерсон, которая теоретически должна была приглядывать за коттеджем и уж, наверное, не упускала ни малейшей возможности порыться в ее вещах. Анафема охотно позволяла местным считать, что она художница. Городок был как раз из тех, от которых художники без ума.

Здесь и правда было чертовски красиво. Природа в окрестностях городка казалась идиллически роскошной. Если бы Тернер и Ландсир встретились за кружкой пива с Сэмюелем Палмером, чтобы сообща написать идеальный пейзаж, а потом еще попросили Стаббса добавить лошадей, им и то вряд ли удалось бы создать нечто более прекрасное.

Очень печально – ведь именно здесь все и должно случиться. По крайней мере, согласно пророчествам Агнессы. Которые Анафема умудрилась потерять. У нее, конечно, оставались карточки, но разве их можно сравнить с книгой?

Если бы Анафема могла полностью владеть собой – а в присутствии Адама никто не мог полностью владеть собой, – она заметила бы, что все попытки понять его наталкиваются на непреодолимую преграду, с которой мысли просто скатываются, как капли воды с гусиных перьев.

– Блеск! – сказал Адам, который уже прокручивал в уме возможные выгоды от превосходных и недвусмысленных пророчеств. – Может, там предсказано, кто станет победителем в Больших скачках?

– Нет, – сказала Анафема.

– А про звездолеты там есть?

– Немного, – сказала Анафема.

– И про роботов? – с надеждой спросил Адам.

– К сожалению, нет.

– Ну и что в них тогда превосходного? – разочарованно сказал Адам. – Что это за будущее без роботов и звездолетов?

Три ближайших дня, мрачно подумала Анафема. Вот и все будущее.

– Хочешь лимонада? – сказала она вслух.

Адама одолевали сомнения. Наконец он решил взять быка за рога.

– Послушай, ты извини за вопрос, я не в обиду спрашиваю, но – ты случайно не ведьма? – спросил он.

Анафема прищурила глаза. Вот, значит, что вынюхивала миссис Хендерсон.

– Некоторые люди могли бы так выразиться, – сказала она. – Но на самом деле я оккультист.

– А-а… Отлично. Тогда все в порядке, – повеселев, сказал Адам.

Она оглядела его с головы до ног.

– Ты знаешь, кто такие оккультисты, не так ли? – спросила она.

– Само собой, – уверенно сказал Адам.

– Что ж, раз тебе полегчало, – сказала Анафема, – пойдем. Я и сама не откажусь от лимонада. И скажи-ка мне… Адам Янг?

– Да?

– Ты сейчас подумал: «С моими глазами все нормально, незачем их так разглядывать», верно?

– Кто, я? – с виноватым видом спросил Адам.

С Псом возникли сложности. Он решительно не желал заходить в дом. Глухо ворча, он жался к нижней ступеньке крыльца.

– Ну давай же, глупая собака, – сказал Адам. – Это же старый Жасминовый коттедж. – Он смущенно посмотрел на Анафему. – Обычно он сразу делает все, что я скажу.

– Оставь его в саду, – предложила Анафема.

– Нет, – сказал Адам. – Он должен делать что велено. Я об этом читал. Дрессировка – это очень важно. Там написано, что любую собаку можно приучить слушаться. Папа разрешил его оставить, только если я воспитаю его как следует. Давай, Пес. Иди в дом.

Пес заскулил и бросил на Адама умоляющий взгляд. Куцый хвостик пару раз ударил по земле.

Голос его Хозяина.

С трудом, неохотно, словно против штормового ветра, он заполз на крыльцо.

– Ну вот, – с гордостью сказал Адам. – Молодец.

И очередная частица Ада в церберовой душе сгорела дотла…

Анафема закрыла дверь.

Над дверью Жасминового коттеджа всегда висела подкова, которую его первый владелец повесил здесь сотни лет назад; в те времена свирепствовала Черная смерть, и он решил использовать все способы защиты, какие знал.

Подкова давно проржавела и едва проглядывала из-под этого векового грима. Поэтому ни Адам, ни Анафема не обратили на нее внимания и не заметили, как она раскалилась добела и вновь начала охлаждаться.

Какао Азирафаэля едва не заледенело.

Тишина в комнате лишь изредка нарушалась шелестом страниц.

В двери то и дело стучали: это перспективные клиенты книжного магазина «Интимная жизнь», расположенного по соседству, ошибались входом. Азирафаэль не обращал на них внимания.

Но пару раз они едва не заставили его чертыхнуться.

Анафема не успела как следует обжиться в Жасминовом коттедже. Большая часть ее имущества валялась грудой прямо на столе. Выглядела эта куча завлекательно – словно жрец-вудуист совершил набег на склад научного оборудования.

– Класс! – сказал Адам и зарылся в оккультную груду. – Что это за штуковина на трех ногах?

– Теодолит, – ответила Анафема из кухни. – Чтобы определять, где проходят лей-линии.

– А что это за линии? – спросил Адам.

Она объяснила.

– Ух ты, – сказал он. – И что, они?..

– Да.

– Прямо тут, повсюду?

– Да.

– А я их никогда не видел. С ума сойти, вокруг столько силовых линий, а я и не видел.

Адам редко слушал кого-то, но впечатления последних двадцати минут были самыми потрясающими в его жизни – по крайней мере, в его сегодняшней жизни. В доме Янгов никто не стучал по дереву и не бросал соль через плечо. Единственной уступкой сверхъестественному была неубедительная сказочка о том, будто Санта-Клаус приносит подарки через дымоход[22]22
  Владей Адам в те дни всеми своими силами, и Рождество в доме Янгов было бы безнадежно испорчено, когда в воздуховоде центрального отопления обнаружился бы мертвый толстяк, застрявший вниз головой.


[Закрыть].

До сих пор он и понятия не имел ни о каких оккультных явлениях, кроме Праздника урожая. И теперь его сознание впитывало слова Анафемы, точно промокашка воду.

Пес лежал под столом и рычал. Он начинал серьезно сомневаться в себе.

Анафема верила не только в лей-линии, но еще и в тюленей, китов, велосипеды, тропические леса, зерновой хлеб, бумагу из макулатуры, белых южноафриканцев из Южной Африки и американцев откуда угодно, включая Лонг-Айленд. Она никак не классифицировала свои верования; все они сплавились в одну огромную и целостную веру, в сравнении с которой религия Жанны д’Арк казалась досужей болтовней. По шкале передвижения гор вера Анафемы достигала как минимум полуальпа[23]23
  Возможно, стоит отметить, что большинство людей не достигает даже отметки в 0,3 альпа (30 сантиальпов). Что же до Адама, то его вера во всякие разности колебалась в диапазоне от 2 до 15 640 Эверестов.


[Закрыть].

Прежде Адаму не доводилось слышать даже словосочетание «окружающая среда». Тропические леса Южной Америки были для Адама закрытой книгой, причем даже не из макулатурной бумаги.

Адам перебил Анафему только один раз – чтобы выразить солидарность с ее взглядами на атомную энергетику:

– Я как-то был на одной ато́мной станции. Такая тоска! Ни тебе зеленого дыма, ни трубочек с растворами. Люди притащились в такую даль, чтобы посмотреть, как булькают трубочки, а им показывают каких-то типов, у которых даже скафандров нет.

– Трубочки начинают булькать после ухода посетителей, – мрачно сказала Анафема.

Адам недоверчиво хмыкнул.

– Будь моя воля, я бы давно запретила эти атомные станции.

– И поделом им, раз они не булькают, – сказал Адам.

Анафема кивнула. Она все еще пыталась разобраться, что же так удивляет ее в Адаме, и наконец поняла.

У него не было ауры.

Анафема мастерски разбиралась в аурах. Стоит приглядеться, и вот они. Аура выглядит как слабое сияние вокруг головы, и, согласно одной из книг Анафемы, его цвет говорит о здоровье и благополучии человека. Аура есть у каждого. У заурядных, ограниченных людей она туманна и зыбка, но у широких, творческих натур может простираться на несколько дюймов от тела.

Анафеме не приходилось слышать о людях без ауры, но она никак не могла разглядеть свечение вокруг головы Адама. Однако он выглядел бодрым, воодушевленным и уравновешенным, как хорошо отлаженный гироскоп.

«Наверное, переутомилась», – подумала она.

Так или иначе, она получила большое удовольствие, встретив столь благодарного слушателя, и даже дала ему почитать несколько экземпляров «Вестника Водолея» – журнальчика, издаваемого ее приятелем.

Этот журнал изменил жизнь Адама. По крайней мере, на один день.

К удивлению родителей, Адам рано пошел спать и, забравшись под одеяло с фонариком, журналами и пакетиком лимонных леденцов, читал до глубокой ночи. Время от времени из его яростно жующего рта вырывалось: «Класс!»

Когда сели батарейки, Адам вылез из укрытия в потемневшую комнату и улегся, заложив руки за голову. Казалось, он наблюдал за подвешенной к потолку эскадрильей истребителей из «Звездных войн». Они слегка покачивались на ночном ветерке.

На самом деле Адам их не видел. Воображение разворачивало перед его глазами яркую панораму, где, словно на ярмарочной площади, бурлила жизнь.

Да уж, это вам не тетушка Уэнслидэйла с ее рюмками. Это настоящий оккультизм.

Кроме того, Анафема пришлась ему по душе. Конечно, она была ужасно старой, но если Адаму кто-то приходился по душе, то ему хотелось сделать этого человека счастливым.

Он принялся размышлять, как можно осчастливить Анафему.

Раньше считалось, что изменить мир способны лишь мощные бомбы, сумасшедшие политики, сильные землетрясения или великие переселения народов, но в наши дни столь устаревшего мнения придерживаются лишь люди, совершенно не знакомые с современной наукой. Согласно теории хаоса, мир изменяют мелочи. Взмахнула бабочка крыльями в джунглях Амазонки – и половину Европы снес ураган.

Где-то в засыпающем сознании Адама пролетела бабочка.

Возможно, Анафеме удалось бы – а может, и нет – разобраться, в чем дело, если бы ей открылась очевиднейшая причина того, почему она не смогла увидеть ауру Адама.

По этой же причине люди, стоящие на Трафальгарской площади, не могут увидеть Англию.

Сигналы тревоги затихли.

Конечно, нет ничего особенного в том, что в диспетчерской атомной станции сработала сигнализация. Это случается постоянно. Ведь там находится множество приборов, чьи важные показания можно и не заметить, если они не станут хотя бы попискивать.

А начальником смены на атомной станции должен быть уравновешенный, опытный, хладнокровный человек – такой, который в случае опасности уж точно не помчится, срезая углы, заводить свою машину. Такой, которого невольно представляешь себе с трубкой в зубах, даже если он вообще не курит.

Ситуация в диспетчерской достигла критической точки в три часа ночи. Обычно это приятное, спокойное время, когда дежурный мается от безделья, заполняет вахтенный журнал да слушает отдаленный рев турбин.

Но сегодня была необычная ночь.

Гораций Гендер посмотрел на мигающие красные лампочки. Затем – на показания приборов. Потом – на лица коллег. И, наконец, поднял глаза к большому циферблату в дальнем конце помещения. Четыреста двадцать практически безопасных и почти бесплатных мегаватт покидали станцию. Другие приборы показывали, что эти мегаватты ничто не производило.

Он не воскликнул: «Что за чертовщина?» Он не воскликнул бы так, даже если бы стадо овец со скрипками проехало мимо него на велосипедах. Ответственный инженер так не выражается.

А сказал он вот что:

– Альф, позвони-ка ты начальнику станции.

Прошло три очень суматошных часа, полных звонков, телексов и факсов. Двадцать семь человек, один за другим, были спешно подняты с постелей и, в свою очередь, подняли еще пятьдесят три души, поскольку любому человеку, охваченному паникой в четыре утра, жизненно важно знать, что он не одинок.

В любом случае, чтобы отвинтить крышку ядерного реактора и заглянуть внутрь, нужно получить уйму начальственных разрешений.

Их получили. Отвинтили крышку. И заглянули внутрь.

Гораций Гендер сказал:

– Должно же быть разумное объяснение. Пятьсот тонн урана не могли просто встать и уйти куда глаза глядят.

Измерительный прибор в его руке должен был бы заходиться визгом. А вместо этого он лишь изредка равнодушно пощелкивал.

На том месте, где до сих пор находился реактор, было пусто. Там можно было бы сыграть партию в сквош.

В самом центре на чистейшем холодном полу одиноко лежал лимонный леденец.

Снаружи, в похожем на пещеру турбинном зале, продолжали реветь машины.

А в сотне миль от них Адам Янг, не просыпаясь, перевернулся на другой бок.

Пятница

Вран Соболь – худой, бородатый, облаченный во все черное – сидел на заднем сиденье длинного черного лимузина и разговаривал со своей базой на западном побережье по тонкому черному телефону.

– Как дела?

– Совсем неплохо, – ответил директор по маркетингу. – Завтра я устраиваю прием для представителей всех ведущих супермаркетов. Никаких проблем. «ПАЕК»® поступит на все склады уже в следующем месяце.

– Отличная работа, Ник.

– Нет проблем. Нет проблем. Главное, мы знаем, что вы с нами. Вы умеете вести к победам, шеф. Век бы с вами работал.

– Благодарю, – сказал Смолли и прервал связь.

Он очень гордился изобретением «ПАЙКА»®.

Одиннадцать лет назад корпорация «Диетон» начинала весьма скромно. Небольшая команда диетологов, огромная команда торговых и рекламных агентов и, конечно, стильный логотип.

Два года инвестиций и исследований «Диетона» породили фирменный продукт «СНЕДЬ»®. Он состоял из скрученных, переплетенных и сшитых протеиновых молекул, так изощренно закодированных и запечатанных, что их не усваивали даже самые прожорливые ферменты пищеварительного тракта, а также из бескалорийных подсластителей, минеральных заменителей растительных масел, волоконец, красителей и ароматизаторов. Конечным результатом стал пищевой продукт, почти неотличимый от прочих, за исключением двух признаков – во-первых, цены, которая была слегка выше, и во-вторых, питательной ценности, примерно такой же, как у плеера «Сони». Сколько ни объедайся, ты все равно будешь терять вес[24]24
  И волосы. И цвет лица. А если употреблять продукт достаточно долго, то и признаки жизни.


[Закрыть].

Его покупали толстяки. И тощие, боявшиеся растолстеть, тоже покупали. Фирменная «СНЕДЬ»® была диетическим шедевром: тщательно запутанные, скрученные и структурированные молекулы имитировали любой продукт, от картофеля до оленины, хотя цыплята продавались лучше всего.

Откинувшись на спинку сиденья, Соболь наблюдал, как текут деньги. «СНЕДЬ»® постепенно заполняла экологическую нишу, которую прежде занимали старые, непатентованные продукты питания.

После «СНЕДИ»® он выпустил «Закуску»® – продукт для сыроедения, сделанный из настоящего утильсырья.

«ПАЕК»® был последним блестящим изобретением Соболя.

«ПАЕК»® представлял собой «СНЕДЬ»® с добавлением сахара и жира. Теоретически при употреблении «ПАЙКА»® в достаточном количестве человек мог: а) растолстеть и б) умереть от голода.

Этот парадокс приводил Соболя в восторг.

«ПАЕК»® уже был испробован на Америке. Пайковая пицца, Пайковая рыба, Суши-Паек, Вегетарианский рисовый Паек. Даже Пайковые бургеры.

Лимузин Соболя припарковался в городе Де-Мойн, штат Айова, на стоянке «Бургер-лорда» – сети фастфудов, полностью принадлежавшей его компании. Именно сюда последние шесть месяцев направлялись Пайковые бургеры. Он хотел посмотреть, каких результатов здесь достигли.

Наклонившись вперед, он постучал по стеклянной перегородке. Шофер нажал кнопку, и стекло опустилось.

– Сэр?

– Я собираюсь взглянуть на нашу работу, Марлон. Мне понадобится минут десять. Затем отправимся обратно в Лос-Анджелес.

– Слушаюсь, сэр.

Смолли неторопливо прошел в «Бургер-лорд». Он был точной копией любого другого американского «Бургер-лорда» в Америке[25]25
  Но не похож на «Бургер-лорды» других стран. Немецкие заведения, к примеру, продавали светлое пиво, а не темное. Английские же «Бургер-лорды» старательно уничтожали все достоинства фастфуда (скорость доставки пищи); заказанный продукт приносили через полчаса, остывшим до комнатной температуры, а листики салата нужны были только для того, чтобы вы смогли отличить начинку от булочки. Во Франции следопытов «Бургер-лорда» застрелили через двадцать пять минут после того, как они ступили на тамошнюю землю.


[Закрыть]. Клоун Мак-Лорди приплясывал в детском уголке. Обслуживающий персонал сиял трафаретными улыбками и лубяными глазами. За прилавком полноватый мужчина средних лет в униформе «Бургер-лорда» энергично шлепал бургеры на сковородку и, вполне довольный своей работой, тихо насвистывал.

Соболь подошел к прилавку.

– Привет-меня-зовут-Мари, – заученно отбарабанила кассирша. – Свободная-касса-заказывайте.

– Двойной «громовик», двойная картошка, без горчицы.

– Что-нибудь-будете-пить?

– Сливочный шокобанановый шейк.

Девушка защелкала по пиктограммам. (Грамотность больше не являлась необходимым требованием для работы в подобных ресторанах. В отличие от улыбочки.) Затем она повернулась к толстяку за стойкой.

– ДГ, ДК, без горчицы, – протарахтела она. – Шок-шейк.

– Угу-м-м, – проникновенно промурлыкал повар.

Он разложил «Пайки» по бумажным контейнерам, помедлив лишь мгновение, чтобы откинуть с глаз седеющий вихор.

– Готово, – сказал он.

Она ухватила все, не повернув головы, а он радостно вернулся к своей сковороде, продолжая тихонько напевать:

– Loooove me tender, looooove me long, neeever let me go…

Мотивчик совершенно не гармонировал с фоновой музыкой «Бургер-лорда», закольцованным рекламным роликом, и Соболь сделал мысленную заметку: повара нужно уволить.

«Привет-меня-зовут-Мари» выдала Соболю его «Пайки» и пожелала приятного дня.

Он нашел свободный пластиковый столик, присел на пластиковый стул и попробовал еду.

Синтетическая булочка. Синтетическая котлета. Жареная стружка, в жизни не видавшая картошки. Бескалорийный соус. Даже (к вящей радости Соболя) синтетический ломтик маринованного огурчика. Он не стал затруднять себя дегустацией молочного коктейля. Питательной ценности он не имел, впрочем, как и любой напиток его конкурентов.

Вокруг Соболя его клиенты вкушали свою непищу – если и не с наслаждением, то, по крайней мере, с не большим отвращением, чем в любом другом фастфуде на этой планете.

Он встал, отнес свой поднос к мусорному ящику с плакатом «ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ АККУРАТНЫ, ВЫБРАСЫВАЯ МУСОР» и вывалил туда свою порцию целиком. Если бы вы упрекнули его, напомнив, что в Африке голодают дети, он был бы польщен вашим замечанием.

Вдруг кто-то потянул его за рукав.

– Партийная кличка Соболь? – спросил маленький очкарик в униформе курьера «Международной экспресс-почты». Он держал в руках коричневый бумажный пакет.

Смолли кивнул.

– Я вас вычислил. Осмотрелся вокруг, подумал: вот высокий джентльмен с бородкой, шикарный костюм – таких здесь немного. Посылка для вас, сэр.

Соболь расписался своим настоящим именем – словом из пяти букв. Рифмуется с «холод».

– Премного благодарен, сэр, – сказал посыльный. – Кстати, – добавил он, помедлив, – тот тип за прилавком. Он вам никого не напоминает?

– Нет, – сказал Соболь. Он дал посыльному пять долларов на чай и развернул пакет.

Там оказались маленькие медные весы.

Соболь улыбнулся. Диетической улыбочкой, растаявшей почти мгновенно.

– Пора, – сказал он, засунул весы в карман, оставив без внимания ущерб, нанесенный строгим линиям черного костюма, и вернулся к лимузину.

– Обратно в контору? – спросил шофер.

– В аэропорт, – сказал Соболь. – И позвоните в кассу. Мне нужен билет в Англию.

– Слушаюсь, сэр. Туда и обратно?

Смолли нащупал в кармане весы.

– Только туда, – сказал он. – Обратно я доберусь сам, – добавил он. – И еще: позвоните в офис, отмените все встречи.

– Надолго, сэр?

– На все обозримое будущее.

А за прилавком «Бургер-лорда» вихрастый толстяк шлепнул на решетку гриля еще полдюжины бургеров. Он был счастливейшим из смертных, и он продолжал нежно напевать.

– Treat me nice, – мурлыкал он себе под нос, – treat me nice…

Эти с интересом слушали новости. Спрятавшись в карьере, под самодельной крышей из железных листов и кусков линолеума, они почти не замечали мороси и, как всегда, надеялись, что Адам придумает какое-нибудь занятие на это дождливое время. Он их не разочаровал. Глаза Адама озарял радостный свет знаний.

Сегодня он уснул в три часа ночи под ворохом «Вестников Водолея».

– И тогда появился такой себе Чарльз Форт, – сказал он. – Он устраивал рыбные и лягушечьи дожди и прочие чудеса.

– Ну да, – сказала Пеппер. – Как же. Из живых лягушек?

– А как же, – сказал Адам, входя во вкус. – Попадали с неба и начали повсюду прыгать и квакать. В конце концов ему заплатили кучу денег, чтобы он их убрал, и… и… – Он судорожно копался в копилке воспоминаний, пытаясь подобрать такие факты, которые точно удовлетворят аудиторию; сегодняшняя порция чтения явно оказалась избыточной. – И он уплыл на «Марии Целесте» и основал Бермудский треугольник. Это на Бермудских островах, – пояснил он для пользы дела.

– Нет, этого не может быть, – строго сказал Уэнслидэйл, – потому что я сам читал о «Марии Целесте» и там ничего про твоего Форта не говорилось. И вообще этот корабль прославился тем, что на нем не было ни одной живой души. Когда его обнаружили, он плавал сам по себе, а на борту – ни единого человека.

– А я сказал, что Форт был на корабле, когда его нашли? – язвительно спросил Адам. – Конечно, его там уже не было. Потому что прилетела тарелка и забрала его. Я-то думал, это все знают.

Эти слегка успокоились. В вопросах летающих тарелок они чувствовали себя более уверенно. Впрочем, НЛО в стиле «нью-эйдж» представлялись им не вполне ясно; сообщение Адама вежливо выслушали, но решили, что модерновые тарелки как-то не тянут.

– Была бы я инопланетянкой, – заявила Пеппер, выражая общее мнение, – то не стала бы болтаться без толку и рассказывать людям о тайнах космической гармонии. Я бы сказала так… – Ее голос стал сиплым, словно он доносился из-под зловещего черного шлема: – «Фот мой лашерный блаштер, так што делай, што фелено, швинский мятефник».

Ее дружно поддержали. Их любимая игра велась по мотивам чрезвычайно успешной серии фильмов с лазерами, роботами и принцессой, чья прическа напоминала пару стереонаушников (понятно даже без вопросов, что если кто-то и собирался играть дуру-принцессу, то уж, конечно, не Пеппер). Игра обычно заканчивалась боем за право носить на голове ведерко с углем® и взрывать планеты. У Адама это выходило лучше всех: когда он бывал главным злодеем, то действительно выглядел так, словно мог разрушить весь мир. Все четверо в силу своего темперамента были на стороне планетных разрушителей при условии, что они одновременно будут спасать принцессу.

– Раньше тарелки этим и занимались, – сказал Адам. – Сейчас все по-другому. Они все теперь светятся синим и творят добрые дела. Вроде как галактические полицейские, таскаются повсюду и призывают жить по всяким гармоническим вселенским законам.

Они помолчали, скорбно размышляя, на какую ерунду технику переводят.

– Что меня всегда удивляло, – сказал Брайан, – так это почему их называют НЛО, ведь известно, что это летающие тарелки. То есть их надо бы назвать ОЛО – опознанные летающие объекты.

– Потому что правительство все скрывает, – пояснил Адам. – Целый миллион летающих тарелок уже приземлился, а правительство держит в тайне.

– Зачем? – спросил Уэнслидэйл.

Адам задумался. Журналы прямого объяснения не давали; то, что власти стремятся все держать в тайне, было принято «Вестником Водолея» и его читателями в качестве краеугольного камня веры.

– Ну, на то оно и правительство, – просто сказал Адам. – Такая уж у него жизнь. В Лондоне есть целый огромный дворец, а в нем полно книжек о всяких скрытных вещах. Когда премьер-министр приходит утром на работу, то первым делом всегда читает большущий список всего, что случилось за ночь, и ставит на него большую красную печать.

– Бьюсь об заклад, он сначала пьет чай и читает газету, – сказал Уэнслидэйл. Однажды во время каникул он неожиданно попал в офис своего отца, где у него возникли определенные представления о жизни. – И обсуждает, что вчера вечером смотрел по телевизору.

– Ну, может, и так, но после этого точно берется за тот список и за большую печать.

– На которой написано «Скрыть в тайне», – сказала Пеппер.

– Там написано «Совершенно секретно», – возразил Адам, отвергая двухпартийное сотворчество. – Точно так же и с атомными станциями. Они взрываются одна за одной, а об этом никто даже не знает, потому что правительство все скрывает.

– Ничего не постоянно, – строго сказал Уэнслидэйл. – Мой отец говорит, что они до жути надежные и благодаря им мы не живем в парнике. И вообще, в одном моем комиксе есть большая картинка атомной станции, а про взрывы там ничего не сказано[26]26
  Комикс этот назывался «Чудеса природы и науки». Уэнслидэйл прочитал все выпуски до одного и попросил родителей подарить ему ко дню рождения переплет для них. Брайан облюбовал еженедельники, в заглавиях которых обязательно были восклицательные знаки – например, «Бз-зз!!» или «Ба-бах!!». Те же комиксы покупала и Пеппер, но она даже под самыми изощренными пытками не призналась бы, что вместе с ними забирает журнал «Мне семнадцать лет», осторожно завернув его в оберточную бумагу. Адам вовсе не читал комиксов. Им было далеко до того, что творилось в его голове.


[Закрыть].

– Как бы не так, – сказал Брайан. – Ты же мне давал почитать тот журнал. Атомная станция была вся в кусках!

Уэнслидэйл слегка растерялся, а потом очень медленно сказал, собирая остатки терпения:

– Брайан, это называется «пазл»…

Последовала обычная короткая потасовка.

– Послушайте, – строго сказал Адам. – Вы хотите, чтобы я вам рассказал про Эру Водомета, или нет?

Драка – как всегда у Этих, не слишком серьезная – тут же закончилась.

– Так, – сказал Адам. Он почесал затылок. – Ну вот, из-за вас я забыл, на чем остановился, – пожаловался он.

– На летающих тарелках, – подсказал Брайан.

– Ага, вот. Даже если я своими глазами увижу какой-нибудь летящий НЛО, то правительственные начальники приедут и вправят мне мозги, – сказал Адам, возвращаясь в свою колею. – Прикатят в большом черном автомобиле. Такое в Америке всю дорогу случается.

Трое глубокомысленно закивали. Уж в этом-то никто из них не сомневался. Для них Америка была тем местом, куда хорошие люди отправляются после смерти. В Америке может произойти все, что угодно.

– Наверное, пробки начинаются, – продолжал Адам, – когда все эти мужики в черных машинах разъезжают по стране и вправляют мозги каждому, кто видел НЛО. Они так и говорят: если будете и дальше глазеть на тарелки, с вами сразу случится Несчастный Случай.

– Большие черные автомобили их всех передавят. Свидетелей то есть, – сказал Брайан, расцарапывая ссадину на грязной коленке. Вдруг он просиял. – А вы знаете, – сказал он, – моя двоюродная сестра говорила, что в Америке есть магазины, где продают тридцать девять сортов мороженого, и все с разными вкусами?

Тут даже Адам притих ненадолго.

– Не бывает у мороженого тридцати девяти вкусов, – сказала Пеппер. – В целом мире столько не наберется.

– А может, и наберется, если их перемешать, – сказал Уэнслидэйл, моргая, как сова. – Понятно же. Клубничное с шоколадным. Шоколадное с ванильным. – Он попытался вспомнить еще какой-нибудь английский сорт. – Клубничное с ванильным и с шоколадным, – неуклюже закончил он.

– А еще есть Атлантида, – громко заявил Адам.

Он вновь завладел их вниманием. Им нравилась Атлантида. Эти всю жизнь мечтали открыть затонувшие в море города. И они внимательно слушали сбивчивый рассказ о пирамидах, братствах жрецов и о древних тайнах.

– Они затонули сразу или медленно? – спросил Брайан.

– Сразу. Но вроде как постепенно, – сказал Адам. – Многие, конечно, уехали на лодках во все другие страны и стали учителями математики, английского, истории и всего такого.

– Ну и что тут такого? – вставила Пеппер.

– Здорово, наверное, было, когда они погружались, – с легкой завистью сказал Брайан, вспоминая, как в Нижнем Тадфилде случилось наводнение. – Молоко и газеты на лодках привозят, в школе уроки отменили…

– Был бы я атлантидцем, там бы и остался, – сказал Уэнслидэйл. Его реплику встретил презрительный смех, и он поспешно продолжил: – Надо просто надеть водолазный шлем, только и всего. И заполнить дома воздухом, а все окна заколотить гвоздями. И жить себе.