Текст книги "Господин Зима"

– А я сбежала, потому что она использовала меня вместо зеркала, – поёжилась Лулу Зайка. – С тобой она тоже так делает?

Тиффани вздохнула:

– Да.

– Я наотрез отказалась идти к ней, – сказала Гертрудда Утихни, вороша костёр. – Если без позволения покинуть наставницу, тебя никто больше в ученицы не возьмёт. А вы знаете, что, если сбежишь от госпожи Вероломны, даже пробыв в её доме всего одну ночь, тебе и слова не скажут, просто подберут новое место?

– Госпожа Увёртка говорит, черепа, вороны и прочее – это переходит все границы, – заявила Аннаграмма. – Окрестные жители буквально опасаются за свою жизнь!

– Эмм, а что будет с тобой? – спросила Петулия у Тиффани.

– Не знаю. Наверное, меня отправят к кому-нибудь ещё.

– Бедняжка, – сказала Аннаграмма. – Кстати, госпожа Вероломна, случайно, не говорила, кому достанется её дом? – спросила она с невинным видом, словно этот вопрос только что пришёл ей в голову.

В наступившей тишине было слышно, как шесть пар ушей чуть не скрипят от напряжения, приготовившись ловить каждое слово. Учениц в округе, конечно, было немного, но ведьмы живут долго, и каждая начинающая ведьма мечтает перебраться в свой собственный домик. Пока у тебя нет домика – не видать тебе уважения как своих ушей.

– Нет, – сказала Тиффани.

– Даже не намекала?

– Нет.

– Она ведь не говорила, что он станет твоим, нет? – резко спросила Аннаграмма.

Иногда её голос начинал по-настоящему действовать на нервы. Даже простое «привет!», произнесённое таким голосом, прозвучало бы как обвинение.

– Нет!

– Ты всё равно ещё не доросла до собственного дома.

– На самом деле возраст как бы и не важен, – вмешалась Люси Уорбек. – По крайней мере, нигде ничего такого не написано.

– Тебе-то откуда знать? – огрызнулась Аннаграмма.

– Я спрашивала у бабуси Хлюпсед, – ответила Люси.

Аннаграмма недобро прищурилась:

– Спрашивала, значит? А зачем?

Люси закатила глаза:

– Затем, что мне было интересно, только и всего. Слушай, все знают, что ты самая старшая и… как бы больше всех знаешь. Разумеется, дом достанется тебе.

– Да, – сказала Аннаграмма, с подозрением наблюдая за Тиффани. – Разумеется.

– Ну вот, всё, эмм, и улажено, – неестественно громко произнесла Петулия. – А скажите, у вас вчера много снегу выпало? Бабка Чёрношляп говорит, это очень необычно.

О боги, подумала Тиффани. Сейчас начнётся.

– Да нет, тут у нас в горах снег часто выпадает так рано, – пожала плечами Люси.

– Мне показалось, он был какой-то особенно пушистый, – сказала Петулия. – И довольно красивый – конечно, для тех, кто любит снег.

– Это просто снег, – перебила Аннаграмма. – А вы слышали про новую ученицу старухи Шумгамс? Всего час пробыла в доме и сбежала со страшными воплями! – Она улыбнулась, но без особого сочувствия.

– Эмм, что, лягушку увидала?

– Нет. Лягушки-то она не испугалась. Это был Бедняга Чарли[16]16
  Беднягой Чарли зовут старое пугало, на котором ведьмы на Испытаниях соревнуются в наговорах и проклятьях. Он упоминается в повести «Море и рыбки». (Примеч. перев.)


[Закрыть].

– Ну, он может напугать, – признала Люси.

Вот и всё, поняла Тиффани, когда девочки продолжили сплетничать дальше. Кто-то, могуществом почти равный богам, создал миллиарды снежинок в виде Тиффани Болен, а подруги ничего не заметили.

Что, на самом-то деле, и к лучшему…

Конечно, к лучшему! Ещё не хватало, чтобы они принялись дразнить и насмехаться. Ну, то есть, конечно…

…Вот только… как бы… Было бы здорово, если бы они узнали, если бы сказали: «Ну ничего себе!», если бы стали завидовать, или испугались бы, или поразились. А сама Тиффани не могла об этом рассказать, по крайней мере, не могла рассказать при Аннаграмме, потому что Аннаграмма непременно сделает из новости повод для насмешек и хотя прямо об этом и не скажет, но вывернет разговор так, будто Тиффани всё выдумала.

Зимовей явился к Тиффани, и… она произвела на него впечатление. Будет очень обидно, если об этом так никто и не узнает, кроме госпожи Вероломны и нескольких сотен Фиглей. Особенно учитывая, что уже с пятницы (Тиффани содрогнулась при этой мысли) знать будут только Фигли.

Можно сказать и по-другому: если она не поделится этим с кем-нибудь, кто одного с ней роста и не собирается на тот свет, она лопнет.

Поэтому она рассказала обо всём Петулии, когда они возвращались с шабаша. Им было по пути, и обе пока что летали так плохо, что ночью проще было идти пешком – так хотя бы меньше на деревья натыкаешься.

Петулия была толстушкой и хорошим другом и уже успела стать лучшей ведьмой-свинаркой в Овцепиках, а это очень много значит в краях, где все держат свиней. И госпожа Вероломна говорила, что очень скоро у Петулии от женихов отбоя не будет: девушка, которая знает толк в свиньях, нипочём не останется без мужа.

Одна беда: Петулия всегда соглашалась, что ей ни скажи, и всегда говорила в ответ то, что, по её мнению, от неё хотели услышать. Но Тиффани коварно не дала ей развернуться: рассказала только, как всё было, ничего не прибавив от себя. Подруга немного поахала, и это было приятно.

Помолчав, она сказала:

– Наверное, это было очень, эмм, интересно.

И в этом ответе была вся Петулия.

– Что мне делать? – спросила Тиффани.

– Эмм… А тебе надо что-то делать?

– Ну, рано или поздно люди заметят, что все снежинки похожи на меня!

– Эмм, так ты боишься, что никто не заметит? – спросила Петулия с таким невинным видом, что Тиффани рассмеялась.

– Но у меня такое ощущение, что снежинками дело не ограничится. В смысле, зимой он может что угодно!

– И он убежал, когда ты закричала, – проговорила Петулия задумчиво.

– Верно.

– А потом сделал… ну, вроде как глупость.

– Какую?

– Снежинки, – напомнила Петулия.

– Ну, я бы так не сказала. – Тиффани почувствовала себя немного уязвлённой. – Снежинки – не то чтобы прямо глупость…

– Тогда всё ясно, – сказала Петулия. – Он – мальчишка.

– Что?!

– Мальчишка. Ты ведь их знаешь: они вечно краснеют, бубнят, бурчат, лепечут что-то. Все они одинаковы, – пояснила Петулия.

– Но ему миллионы лет, а он ведёт себя так, словно впервые в жизни встретил девушку!

– Эмм, ну, не знаю… А он раньше встречал девушек?

– А как же иначе? Летнюю Владычицу, например, – сказала Тиффани. – Она ведь девушка. Ну, то есть женщина. По крайней мере, если верить одной книге.

– Мне кажется, тебе остаётся только подождать и посмотреть, что он будет делать дальше. Извини, со мной такого не случалось, чтобы кто-то лепил снежинки в мою честь… Эмм, вот мы и пришли…

Они вышли на поляну, где стоял домик госпожи Вероломны, и вид у Петулии сделался немного встревоженный.

– Эмм… Про неё такое рассказывают… – Она испуганно разглядывала дом. – Тебе там точно хорошо живётся?

– Ты про всякие истории, например о том, что она может сделать ногтем большого пальца? – спросила Тиффани.

– Да!

– Госпожа Вероломна сама это сочинила. Только никому не говори.

– Но зачем человеку распускать о себе такие слухи?

Тиффани помедлила с ответом. На свиней боффо не действует, так что вряд ли Петулия с ним сталкивалась. И она была на редкость честной девочкой, а для ведьмы это, как уже успела понять Тиффани, скорее недостаток. Ведьмы не то чтобы лгут, но тщательно выбирают, какую именно правду сказать.

– Не знаю, – наконец соврала она. – Но чтобы из живота что-нибудь вывалилось, надо довольно глубоко его процарапать. А кожа сама по себе достаточно крепкая. Не думаю, что это возможно.

Петулия посмотрела на неё с ужасом:

– Ты что, пробовала?

– Сегодня утром на большом куске ветчины, если ты об этом, – сказала Тиффани.

Ведь никому нельзя верить на слово, добавила она про себя. Люди пересказывают друг другу слухи, что у госпожи Вероломны волчьи клыки, хотя своими глазами видели, что у неё самые обыкновенные зубы.

– Эмм… я приду завтра помочь, конечно, – проговорила Петулия, опасливо поглядывая на руки Тиффани – вероятно, на случай, если та захочет провести ещё какой-нибудь опыт с ногтем. – Прощальные вечеринки бывают очень даже весёлыми, правда. Но, эмм, на твоём месте я бы сказала господину Зимовею, чтобы оставил тебя в покое. Лично я так сказала Дэвиду Уваленну, когда он, эмм, стал слишком уж романтичным. И ещё я ему сказала, что, эмм, встречаюсь с Макки Ткачом… Только остальным ни слова!

– Это не тот, который только о свиньях и говорит?

– Свиньи – очень интересная тема, – укоризненно сказала Петулия. – А у его отца, эмм, самая большая свиноферма в горах.

– Тогда он, наверное, и правда интересный кавалер, – признала Тиффани. – Ой!

– Что случилось?

– Ничего. Просто рука вдруг заболела, но сразу прошла. – Она потёрла ладонь. – Наверное, это она так заживает. Ну, до завтра!

Тиффани зашла в дом. Петулия отправилась дальше через лес.

Из-под крыши донеслись голоса:

– Слыхал, чё толстуха сказанула?

– Ах-ха, токо я ни бум-бум, чё тако интересновое в хрюньях.

– Нае, тута ты не правый. Хрюньи, они оченно интересновые. В них можно жратс всё, окромя визгу.

– Дык визг-то тоже жрётся!

– Что за разбредовина!

– А я те щас разъясню. Берёшь, делаешь корку пироговую, так? Внутрю пихаешь поболе грудины, так? Потом ловишь визги, шмяк их поверх, и, пока не убёгли, в печь суёшь, так?

– В жисть о таком пироге не слыхал!

– Не слыхал? А он есть!

– А от и нет!

– А от и есть! Его ещё кышем зовут, потому что как разрезнёшь – визг наружу, и все орут: кыш, кыш! – будто хрюнья в дом забралась. И ежли…

– Ежли вы, чувырлы пустобрёхие, не станете меня слухать на раз-два, я вас самих в пирог зажарю! – рявкнул Явор Заядло.

Фигли, немного поворчав, затихли.

А на опушке за деревьями стоял Зимовей и смотрел на дом серо-лиловыми глазами. Он видел, как в окне наверху затеплилась свечка, видел, как она погасла.

И тогда, неуверенно покачиваясь на новообретённых ногах, он побрёл к заснеженному палисаднику, где летом цвели розы.

В «Магазине магических принадлежностей Закзака Рукисилы» продаётся множество хрустальных шаров самого разного размера. Стоят они примерно одинаково: Целую Кучу Денег. А поскольку у ведьм, особенно тех, которые что-то смыслят в своём ремесле, обычно бывает Не Слишком Много Денег, они обходятся тем, что под рукой, – например, старым стеклянным поплавком от рыбацкой сети или блюдцем с чернилами.

По столу матушки Ветровоск расплылась чернильная лужица. Сначала-то чернила были в блюдце, но выплеснулись, когда матушка и мисс Тик стукнулись лбами, пытаясь одновременно заглянуть в блюдце.

– Нет, ты слышала? Петулия Хрящик задала очень правильный вопрос, а она его мимо ушей пропустила!

– Боюсь, я тоже не обратила внимания, – призналась мисс Тик.

Белая кошка Эй прыгнула на стол, прицельно прошла по луже чернил и приземлилась мисс Тик на колени.

– Эй, прекрати! – не слишком сердито прикрикнула матушка Ветровоск.

Мисс Тик уставилась на своё платье.

– Пятен почти и не заметно, – проговорила она, хотя на самом деле четыре отпечатка кошачьих лап можно было разглядеть без труда.

Платья ведьм изначально, как правило, чёрные, но довольно скоро линяют до всевозможных оттенков серого из-за частых стирок или, как у мисс Тик, регулярных купаний в омутах, прудах и реках. Кроме того, ткань вытирается, а подолы рвутся, так что платья приобретают потрёпанный вид. Большинство ведьм не имеют ничего против, ведь это показывает, что обладательница платья – работящая ведьма, а не какая-то выскочка, умеющая лишь пускать пыль в глаза. Но с четырьмя кошачьими следами на платье могла расхаживать только последняя недотёпа. Мисс Тик опустила кошку на пол, та подбежала к матушке, потёрлась об её ногу и попыталась вымяучить себе ещё курятины.

– Так что это был за важный вопрос? – спросила мисс Тик.

– Скажи мне, как ведьма ведьме, мисс Тик, – начала матушка Ветровоск. – Зимовей когда-нибудь встречался с девушкой?

– Ну, – неуверенно протянула младшая ведьма, – классическое воплощение Лета, пожалуй, можно считать…

– А они когда-нибудь встречались? – перебила матушка.

– Разве что в танце… На мгновение…

– И в это мгновение, в это самое мгновение, в танец ворвалась Тиффани Болен, – сказала матушка Ветровоск. – Ведьма, которая никогда не носит чёрное. Нет, ей больше по душе голубой и зелёный, как небо и трава. Она постоянно призывает силу своих холмов. А они зовут её саму! Эти холмы когда-то были живыми, мисс Тик! Они чувствуют ритм танца, вот и Тиффани через них чувствует его, хоть сама об этом не подозревает. Её земля определяет всю её жизнь, даже здесь. Тиффани не могла не притопывать ногой, когда услышала музыку. Это сама земля притопывала в такт моррису, знаменующему поворот на зиму!

– Но она… – заикнулась было мисс Тик, потому что ни один учитель не может вытерпеть, когда кто-то другой говорит слишком долго.

Однако матушку Ветровоск было не остановить.

– Что произошло в это мгновение? Лето, Зима и Тиффани. Один головокружительный миг – и они снова порознь. Но кто знает, что успело за этот миг перепутаться? Зимовей вдруг начал делать глупости, словно стал немного… человечным.

– Вот что ввязалась Тиффани? – спросила мисс Тик.

– В танец, мисс Тик. В танец, который длится вечно. И она не может изменить его рисунок, пока ещё нет. До поры до времени ей придётся танцевать под дудку Зимовея.

– Ей грозит множество опасностей, – сказала мисс Тик.

– С ней сила её холмов.

– Но это мягкие холмы. Их так просто сровнять с землёй.

– Сердце мела – кремень, – напомнила матушка Ветровоск. – А он острее любого ножа.

– Снег может засыпать холмы.

– Но не навсегда.

– Однажды он засыпал их навсегда. – Мисс Тик решила положить конец этой игре. – По крайней мере, на тысячи лет. Гигантские животные, жившие в мире тогда, барахтались в снегу и чихали.

Глаза матушки сверкнули.

– Может, и так. Я-то этого, конечно, не застала. А пока наше дело – присмотреть за девочкой.

Мисс Тик отпила чаю. Иметь дело с матушкой Ветровоск всегда было своего рода испытанием. Вчерашний горшок с остатками курицы, как выяснилось, предназначался вовсе не гостье. Эй, вот для кого была курятина. Для кошки. Ведьмы поужинали густой и наваристой гороховой кашей и супом с грудинкой, только без грудинки, что немаловажно. Когда суп сварился, матушка Ветровоск потянула за шпагат, вытащила из котелка хороший жирный кусок копчёного мяса, аккуратно промокнула его и отложила до следующего раза. Невзирая на голод, мисс Тик оценила уловку по достоинству. Матушка Ветровоск могла бы сварить кашу даже не из топора, а из пары лишних минут.

– Говорят, госпожа Вероломна слышала Зов, – сказала мисс Тик.

– Да. Поминки завтра, – кивнула матушка.

– Очень сложный удел[17]17
  Удел – область мира, за которую ведьма считает себя ответственной, предмет её повседневных забот. Размером удел может быть от деревни до целого мира. (Примеч. автора)


[Закрыть] она после себя оставит, – заметила мисс Тик. – Госпожа Вероломна жила и работала там много, много лет, люди привыкли к ней. Другой ведьме будет непросто её заменить.

– И правда, трудно придётся той, кто попытается заменить её в этой… роли.

– Роли?

– В этой жизни, конечно. Я оговорилась, – сказала матушка Ветровоск.

– Да, даже не знаю, кто из юных ведьм мог бы пробовать, так сказать, надеть её шляпу. Кого бы вы предложили? – спросила мисс Тик.

Она любила узнавать новости первой. И при каждом мало-мальски удобном случае норовила ввернуть слова «надеть» и «одеть», чтобы показать, что уж она-то их не путает.

– Это не мне решать, мисс Тик, – резко сказала матушка. – Все ведьмы равны, главных у нас нет, ты же знаешь.

– Да, верно, – согласилась мисс Тик, хотя она знала также и то, что главной ведьмой, которой нет, была и остаётся матушка Ветровоск. – Но я слышала, госпожа Увёртка хочет продвинуть юную Аннаграмму, свою ученицу, а госпожу Увёртку сейчас многие поддерживают. Должно быть, это из-за её книг. Она пишет о нашем ремесле так, что сердце замирает от восторга.

– Ты ведь знаешь, я не люблю, когда ведьмы пытаются навязать другим свою волю, – проворчала матушка Ветровоск.

– Конечно, – кивнула мисс Тик, изо всех сил стараясь не засмеяться.

– Я подброшу пару идей, а все пусть решают.

Да уж, эти идеи наверняка упадут с громким лязгом, подумала мисс Тик, а вслух сказала:

– Петулия Хрящик быстро учится и уже далеко продвинулась. Хорошая, разносторонне одарённая ведьма. И к людям она прислушивается.

– По-моему, куда больше она прислушивается к свиньям, – сказала матушка Ветровоск. – А я вот думала про Тиффани Болен.

– Что? – подскочила мисс Тик. – Вам не кажется, что бедной девочке и без того сейчас нелегко?

Матушка Ветровоск улыбнулась, но улыбка её сразу погасла:

– Ты же знаешь, как говорят, мисс Тик: хочешь, чтобы что-то было сделано, – поручи это тому, у кого дел по горло. А у Тиффани Болен скоро дел будет именно что по горло, – добавила она.

– Почему вы так думаете? – спросила мисс Тик.

– Хмм. Я пока не уверена, но мне очень интересно, как будут вести себя её ноги…

Перед поминками Тиффани почти не спала. Ткацкий станок госпожи Вероломны стучал всю ночь напролёт – старая ведьма хотела успеть закончить простыни, которые ей заказали.

Перед самым рассветом Тиффани наконец сдалась и встала, именно в таком порядке. Зато она хотя бы успеет выгрести навоз и подоить коз, прежде чем навалятся другие дела. Шёл снег, и колючий ветер нёс его над землёй.

Тиффани катила в серых сумерках полную тачку исходящего паром навоза к компостной куче, когда услышала тихий перезвон. Примерно так звенели музыкальные подвески у дома госпожи Жилетт, только у неё они были настроены, чтобы отпугивать демонов.

Звон доносился оттуда, где летом цвели розы. Розы были старые, ухоженные, и бутоны их были такого густого, насыщенного оттенка багрового, что казались, как и следовало ожидать, почти чёрными.

А теперь розы снова цвели. Но они…

– Они тебе нравятся, маленькая пастушка?

Голос не раздавался у неё в голове, ни один из её умов-разумов был тут ни при чём, а доктор Хлопстел никогда не просыпался раньше десяти часов. Это губы Тиффани произнесли слова её собственным голосом. Но она ничего такого не думала и говорить не собиралась.

Она поняла, что со всех ног бежит обратно к дому. Этого она тоже делать не собиралась, однако ноги решили за неё. Не то чтобы она испугалась. Не совсем. Просто ей вдруг очень захотелось очутиться где угодно, лишь бы не в предрассветном саду, где в воздухе носятся крохотные острые ледяные кристаллы снега и всё тонет в снежной дымке, будто в тумане.

Вбежав в дом через заднюю дверь, Тиффани налетела в темноте на что-то невысокое и мягкое.

– Эмм, прости, – сказало оно.

Ага, значит, это Петулия. Она была как раз из тех людей, кто извиняется, когда им наступают на ногу. Учитывая обстоятельства, Тиффани обрадовалась ей, как никому другому в целом свете.

– Извини, меня позвали помочь с коровой, и, эмм, возвращаться домой уже не имело смысла, – объяснила Петулия. Потом спросила: – У тебя всё нормально? Что-то по тебе не похоже…

– У меня голос во рту! – выпалила Тиффани.

Петулия с опаской посмотрела на неё и немного попятилась.

– Ты хочешь сказать, в голове? – спросила она.

– Нет! С голосами в голове я как раз могу справиться! Мой рот взял и заговорил сам по себе! И ты только посмотри в сад, на розы! Ты не поверишь!

Розы. Бутоны были изо льда, такого тонкого, что, если подышать на него, цветок таял без следа и оставался только мёртвый стебель. Десятки ледяных роз покачивались на ветру.

– Они тают даже от прикосновения, – сказала Петулия. – Думаешь, это твой Зимовей устроил?

– Никакой он не мой! И я не знаю, откуда ещё они могли взяться!

– И ты считаешь, он, эмм, говорил с тобой?

Петулия сорвала ещё один бутон. Стоило ей шевельнуться, с полей её шляпы соскальзывали десятки крохотных ледяных кристаллов.

– Нет! Это я говорила! В смысле, мой голос! И он звучал совсем не так, как… как он… как его… В общем, не так, как я себе представляю его голос! Он говорил слегка с издёвкой, – знаешь, как Аннаграмма, когда на неё находит. Но голос был мой!

– А как ты себе представляла голос Зимовея? – спросила Петулия.

Резкий порыв ветра пронёсся по поляне, сосны дрогнули и загудели:

– Тиффани… будь моей…

Чуть погодя Петулия робко кашлянула и спросила:

– Эмм… Мне показалось, или это прозвучало как…

– Показалось не только тебе, – прошептала Тиффани.

Она стояла совершенно неподвижно, боясь шелохнуться.

– А-а, – отозвалась Петулия голоском звонким и ломким, как ледяная роза. – Тогда, наверное, нам лучше вернуться в дом, да? Эмм, и растопить везде камины, и заварить чай, да? А потом возьмёмся за работу, потому что уже скоро здесь будет куча народу, слышишь?

Через минуту они уже хлопотали в доме: закрыли все двери на засовы и зажгли все свечи – фитильки с шипением вспыхнули, и стало светло.

Они не говорили ни о розах, ни о ветре. Что толку? Да и работы было полно. Работа всегда выручает. Вместо того чтобы кудахтать, как перепуганная курица, делай своё дело и тем временем думай, а потом можно будет и поговорить. Они даже умудрились оттереть с оконных стёкол ещё немного копоти.

Всё утро жители окрестных деревень стучались в дверь, чтобы отдать то, что накануне заказала госпожа Вероломна. На полянке стало многолюдно, солнце полностью взошло, хотя и осталось бледным, как яйцо, сваренное без скорлупы. Мир сделался… нормальным. Тиффани даже задумалась: а правда ли всё это было? Правда ли в саду цвели ледяные розы? Уже ни одной не осталось: бутоны растаяли даже в холодных лучах рассвета. Правда ли ветер заговорил с ней? Тут Тиффани встретилась взглядом с Петулией. Да, всё правда, но сейчас надо думать о том, как накормить гостей на поминках.

Ветчинные рулетики с тремя сортами горчицы были уже почти готовы, но, хоть их и невозможно испортить, если подать семидесяти-восьмидесяти голодным ведьмам одни только рулетики, можно не просто Испортить, но совершенно Угробить Вечеринку. Поэтому к дому везли караваи хлеба, куски жареного мяса и банки с солёными и маринованными огурцами, такими большими, что они смахивали на утонувших китов. Ведьмы, как правило, обожают соленья и маринады, но самое любимое их блюдо – это то, за которое не нужно платить. Да, если хотите угодить ведьме, поставьте на стол побольше дармового угощения, причём так много, чтобы гостья могла набить им карманы и полакомиться ещё и дома.

Как оказалось, госпоже Вероломне тоже не пришлось платить за угощение. Люди отказывались брать деньги. А ещё они отказывались уходить сразу и болтались у задней двери, пока не улучали минутку перемолвиться с Тиффани парой слов. Когда она, оторвавшись ненадолго от нарезки и раскладки, выходила к ним, разговор всякий раз складывался примерно одинаково:

– Так она что, правда скоро умрёт?

– Да. Завтра утром, примерно в полседьмого.

– Но она же очень старая!

– Да. Наверное, в этом-то всё и дело.

– Но как же мы будем без неё?

– Не знаю. А как вы обходились до её появления?

– Она была всегда! Она всё знала. Кто теперь будет говорить нам, что делать?

А потом они спрашивали:

– Это ведь не ты займёшь её место, нет? – И бросали на Тиффани взгляды, в которых ясно читалось: «Только не ты. Ты даже чёрное не носишь».

В конце концов Тиффани всё это надоело хуже горькой редьки, и она резко спросила у хозяйки, которая привезла шесть жареных кур:

– А как же то, что про неё рассказывают? Что она может ногтем большого пальца вспороть брюхо нехорошему человеку?

– Ну да, так говорят, но ни с кем из наших знакомых ни разу такого не случалось, – ответила женщина тоном оскорблённой добродетели.

– А демон в подвале?

– Да, я слышала о нём… Правда, сама никогда не видела. – Женщина с подозрением посмотрела на Тиффани. – У неё ведь и правда в подвале демон?

Она расстроилась бы, узнав, что его там нет, подумала Тиффани. Ей в самом деле нужно, чтобы в подвале этого дома жило чудовище!

Однако, насколько Тиффани знала, этим утром там можно было найти лишь орду спящих после попойки Фиглей. Даже если бросить Фиглей посреди пустыни, не пройдёт и четверти часа, как они отыщут какое-нибудь жуткое пойло и напьются.

– Поверьте, госпожа, не стоит будить то, что скрывается в этом подвале, – натянуто улыбнулась Тиффани.

Хозяйку это, похоже, успокоило, но потом она встревожилась снова:

– А пауки? Это правда, что она ест пауков?

– Я знаю только, что в доме полно паутины, но ни одного паука днём с огнём не сыщешь! – сказала Тиффани.

– О, вот и хорошо. – Женщина выглядела очень довольной, словно её посвятили в страшную тайну. – Кто бы что ни говорил, госпожа Вероломна всегда была настоящей ведьмой! У неё и черепа есть! Она небось заставляет тебя их полировать, да? Ха! Она может просто посмотреть на человека, и у него глаза выпадут!

– Хотя она ни разу так не делала, – вмешался мясник, который привёз огромный поднос с сосисками. – По крайней мере, ни с кем из нашей округи.

– Это верно, – неохотно согласилась хозяйка. – Госпожа Вероломна к нам очень добра.

– Да уж, госпожа Вероломна ведьма что надо, словно из древних времён, – продолжал мясник. – Словом может приложить так, что взрослые мужчины штаны намочат. А этот её ткацкий станок! Знаете, зачем он ей? Пока человек говорит, она вплетает в ткань его имя, и если он говорит неправду, нить обрывается и лжец умирает на месте.

– Да, такое нередко случается, – подтвердила Тиффани, а сама подумала: «Потрясающе! Боффо живёт собственной жизнью!»

– Да, сейчас таких ведьм уже и не сыщешь, – вступил в разговор фермер, доставивший четыре дюжины яиц. – Нынешние только и умеют, что фокусы показывать да плясать без ничего.

Тут все вопросительно посмотрели на Тиффани.

– Зима на дворе, – холодно сказала она. – И у меня ещё куча работы. Ведьмы скоро начнут собираться. Спасибо большое, всего вам доброго.

Она пересказала этот разговор Петулии, пока они ставили яйца вариться. Петулия не особенно удивилась.

– Эмм, они гордятся ею, – сказала она. – Я слышала на свиной ярмарке в Ланкре, как они хвастались, какая у них страшная ведьма.

– Хвастались?!

– И ещё как. «Думаете, ваша матушка Ветровоск страшная? Ха! У нашей ведьмы в доме черепа! И демон! И она будет жить вечно, потому что вместо сердца у неё часы и она их постоянно заводит! И она ест пауков, вот! Как вам такие отравленные яблочки, а?»

«Достаточно выпустить в мир боффо, и оно будет работать само по себе, – подумала Тиффани. – Наш барон сильнее, чем ваш барон, наша ведьма ведьмастее, чем ваша ведьма…»