Текст книги "Блистательный и утонченный"

22

Фред Эйхнер не помнил, как он добрался до кровати в предыдущий вечер. Он проснулся в отвратительном состоянии, со вкусом желчи и помоев во рту, и это был почти что полдень.

– Соедините меня с Мартином Фростом, – сказал он, подтащив телефон к постели и набрав номер последнего.

– Мистер Фрост? Видите ли, мистер Фрост больше не занимается этими услугами. Это служба секретарей-телефонисток.

Было что-то в голосе девушки, что заставило доктора сделать паузу и на мгновение засомневаться.

– Это… это Джин?

– Простите?

– Джин, крошка Джин. – Последние слова выдавились из горла доктора с уморительной нерешительностью, как будто зацепившийся рыболовный крючок.

– Это служба секретарей-телефонисток. Как я понимаю, мистер Фрост покинул страну. Я понимаю, со слов одной из девушек…

– Ничего страшного, – бросил Эйхнер, приходя в себя. – Это Ф.Л. Эйхнер, клиент мистера Фроста. Пожалуйста, скажите мистеру Фросту, что в его услугах я более не нуждаюсь. Вы можете сказать ему, чтобы он выставил мне счет по сегодняшний день и рассмотрел свой интерес в закрытом деле. Понятно?

– Да, сэр.

– Тогда очень хорошо. Благодарю вас, и до свидания.

– До свидания.

Доктор моментально дал отбой и теперь звонил в Клинику. Ответила Элеанор Торн.

– Мы пытались дозвониться до вас, доктор, вам домой. Но никто не отвечал.

– Я плохо себя чувствовал, – отрывисто сказал доктор. – Зачем вы звонили?

– Здесь был представитель от полиции.

– Что это значит? Офицер полиции?

– Да, доктор, полицейский. Обычный полицейский, на машине. Их было двое. Один оставался в машине.

– Понимаю.

– Они хотели вас увидеть.

– Они?

– Что?

– Все в порядке, где они сейчас? Я понимаю, они уже уехали.

– Нет, он сказал, что они вернутся. Я надеюсь, что ничего страшного не произошло, доктор, я сказала им, что вы не могли быть…

– Все в порядке. Теперь, пожалуйста, поднимитесь в мой офис. В верхнем левом ящике большого стола вы найдете список с именами и телефонами надежных агентств. Когда вы его найдете, перезвоните мне и продиктуйте эти имена и телефоны. Вы можете звонить из моего офиса. Понятно?

– Да, доктор.

– Очень хорошо. Пожалуйста, сделайте это побыстрее. Пусть это будет для вас сейчас делом первой важности.

– Да, хорошо, доктор.

– Спасибо, сестра. До свидания.

– До свидания, доктор.

Доктор Эйхнер одним прыжком выскочил из постели. Он положил бумагу и карандаш рядом с телефоном и едва только зашел в ванную, чтобы умыться, как телефон зазвонил. Доктор вернулся к кровати и сразу ответил, держа карандаш наготове.

– Да, говорите.

– Я хотел бы поговорить с доктором Эйхнером, пожалуйста. Это сержант Фиске из полицейского округа Лос-Анжелеса.

– Понимаю, – сказал доктор, опуская карандаш.

– Это доктор Эйхнер?

– Да.

– Хорошо, доктор, это сержант Фиске. Вы помните меня… мы ехали вместе в полицейский участок после вашей аварии. Мы пытались найти вас

в больнице.

– Да, я помню вас, сержант.

– Ну так вот, они поймали этих парней, док. Вы были правы на сто процентов. Шеф сказал, мы должны сообщить вам, как только свяжемся с вами.

– Что? Что вы такое говорите?

– Это была банда, которая пыталась кое-кого убрать. «Хорошее время» Калека Спомини. У него машина такая же, как у вас. Видите ли, они думали, что это были вы.

– Вы имеете в виду, они думали, что я – это он? Он?

– Шеф просил сказать вам, что это был случай ошибочной идентификации. Они перепутали вас с ним – из-за машины и из-за того, что он тоже в этих краях, и предполагалось, что он появится в то время на дороге. Его девушка живет здесь поблизости, понимаете?

– Они его поймали? Банда конкурентов его поймала? Они его убили?

– Нет, он в госпитале. Но он их опознал, видите, опознал банду конкурентов. Мы взяли всю группу.

– Ну, я рад, что серьезно он не пострадал!

– Нет, серьезно он не пострадал. Он инвалид… поэтому они зовут его Калека. «Хорошее время» Калека Спомини его зовут. Он в розыске. Все они в розыске.

– Понимаю.

– Ну так это дело закрыто, док, я имею в виду, так далеко, насколько вы заинтересованы. Шеф сказал. Вы должны знать об этом. Шеф, вероятно, насчет этого сам вам позвонит…

– Да, конечно. Я очень рад, что вы позвонили, сержант. Между прочим, передайте мои наилучшие пожелания вашему шефу – потому что это отличная работа.

– Хорошо, доктор, передам.

– Еще что-нибудь?

– Что? Нет, они просто сказали, что вы захотите это знать.

– Да, это большое облегчение, конечно. Еще раз спасибо.

– Все в порядке. Ну, до свидания.

– До свиданья, сержант.

Не успел доктор положить трубку, как телефон снова зазвонил.

– Доктор, – звонила Элеанор Торн, – я пыталась вам дозвониться…

– Медсестра Торн, вы нашли этот список: выбросьте его. В корзину за столом! Дело закрыто, видите ли.

23

– Ну что же, мисс Смарт, – радостно говорил доктор по своему внутреннему телефону, – что у нас сегодня по расписанию?

– В два к вам придет мисс Старлетон, доктор… Миссис Ф.Л. Ричмонд-Уайт в три… и миссис Хьюго Кросс в четыре тридцать сегодня. Мисс Старлетон уже здесь, доктор.

– Хорошо. Пусть она войдет.

Вторая половина дня прошла для доктора вполне приятно. Мисс Старлетон и миссис Ричмонд-Уайт были двумя из нескольких женщин, которые каждое воскресенье приходили к нему проверить, не изобрели ли в течение прошлой недели какого-нибудь нового способа лечения.

У них обеих была превосходная кожа, и эту заслугу они приписывали правильной диете и назначенным доктором методам ухода – и постепенно это стало смыслом их жизни.

Что же до доктора Эйхнера, то в течение многих лет у него установилась такая эзотерическая и интимная связь с их кожей, что хотя различные тесты и анализы говорили о том, что кожа их была превосходна в обычном, безупречном смысле, также она была теоретически превосходна. Абстрактно это удовлетворяло его вкусы и, конечно, его интуитивную чувствительность к вещам такого рода в дерматологической структуре.

На самом деле эти женщины были не слишком красивы. В большинстве своем они были здоровы и хорошо образованы, и их коллективным гештальтом был определенный фашизм, применявшийся исключительно по отношению к коже. Две огромные части общества были просто списаны со счетов как «крахмалистые» и «жирные».

То, что осталось, описывалось сленгом с якобы юмористическими терминами и включало в себя такие выражения, как «сетчатый» (для тех, у кого на лице была капиллярная сеточка), «вельветовый» (для сухой кожи), «соленый вельвет», означающий вид испарины; а среди наиболее вульгарных молодых женщин постоянно использовались явные насмешки типа «сальный мячик», «рожа-картошка», «кожаное брюхо», «настоящий лишай», «тупая экз» (от «экзема»), «чешуйчатый» и так далее.

В этой непринужденной болтовне между ними, пытаясь употреблять свои диагнозы более конкретно, они часто говорили о публичных людях и таким необычным способом часто вспоминали, например, таких общественных персон, как Мадам Нехру и Джейн Уитерс. Однако более серьезно во время своих визитов к доктору Эйхнеру они говорили о «стабильности» и «уровневых проблемах».

Доктор Эйхнер говорил:

– Да, эндо сейчас стабильно, очень стабильно. – Или: – Я хотел бы кое-что попробовать, мисс Трамбел. О, это абсолютно безопасно, но я просто поиграл с идеей укоротить этот эктолимфатический потенциал…

Около трех тридцати Фред Эйхнер принес в офис чай, а затем пятнадцать минут подремал. Следующие полчаса он провел за чтением автомобильной корреспонденции, проверяя сводки, пункт за пунктом, данных последних эксплуатации супернавороченных «Пегасо» и «Феррари 375». После досконального сравнительного изучения этих сводок он перечитал их более небрежно, периодически делая случайные пометки на полях. В конце концов он прервался и снял трубку внутреннего телефона.

– Мисс Смарт, завтра при первой же возможности позвоните в представительство «Альфа Ромео», пусть они пришлют их представителя с трехлитровой «Диско Воланте» – после того, как подтвердят следующие цифры: рабочий объем двигателя 145,24. Сто сорок пять запятая двадцать четыре. Эти данные я особенно хочу проверить. Данные по мотору насчитывают две сотни лошадиных сил в 6000 оборотов в минуту для этого двигателя. Так что проверьте это, там могут быть некоторые несоответствия. Я знаю эту модель, понимаете, и – однако, понятно ли это?

– Да, доктор. Миссис Гросс уже здесь. Миссис Хьюго Гросс.

– Миссис Хьюго Гросс. Проводите ее ко мне, пожалуйста.

Миссис Гросс была женщиной странной внешности – одной из таких ширококостных женщин без возраста, ее наряд был тщательно продуман, но все же вещи сидели на ней в обтяжку, а также она была фантастически накрашена, а на голове красовался беретик. Толстый слой тонального крема покрывал ее лицо и губы, так что не было разницы в цвете между ними, она были в той же самой смутно блестящей охре, однако контур губ был резко очерчен тонким малиновым карандашом.

– Миссис Гросс? – спросил доктор Эйхнер, привстав и протягивая руку.

– Как поживаете, доктор? – сказала миссис Гросс с пронизывающей улыбкой.

– Пожалуйста, присаживайтесь, миссис Гросс. – Доктор уставился на нее с напускной внимательностью. Ему тут же пришло в голову, что миссис Гросс, должно быть, актриса. – Вам меня порекомендовала…

– Да, доктор, миссис Уинтроп-Гарде.

– Миссис Уинтроп-Гарде, – повторил доктор Эйхнер, погружаясь в размышления.

– Из Вашингтона, доктор.

Глаза миссис Гросс были не большими, но алмазно-синими, и эту синеву подчеркивали изогнутые вверх темные ресницы под отливающими жемчугом веками, еле-еле переливающимися. Ресницы были почти театрально фальшивыми, а брови были вырисованы, как черные арки, изгибающиеся в постоянном удивлении.

– Но о чем мне надо думать? – вопросила миссис Хьюго Гросс, поднимая руку в черной перчатке к своей щеке и изображая легкое огорчение. – Я сомневаюсь, что в тот момент миссис Уинтроп-Гарде была замужем! А каково было ее девичье имя? Мы только недавно познакомились, понимаете…

– О, не имеет значения, – добродушно сказал Фред Эйхнер, махнув рукой на этот вопрос. – Это вообще не имеет значения! Мне это было, если признаться, просто любопытно. – И он улыбнулся миссис Гросс такой улыбкой, которая заставила ее содрогнуться от удовольствия, хотя это никак не отразилось на ее любезной манере держаться. – Ну хорошо, теперь, миссис Гросс, – продолжил он, – что именно кажется вам проблемой?

– Некоторый кожный беспорядок, доктор, – сказала миссис Гросс тягостно, затем продолжила, улыбаясь извинительной улыбкой: – Хотя я представляю, что это вам ничего не даст! Однако это форма сыпи – я так полагаю, которая появляется периодически – с неопределенными интервалами – через две недели, три, иногда реже, раз в месяц – во рту, на бедрах и на задней части бедер… – Без малейшего смущения миссис Гросс тем не менее в полуулыбке продемонстрировала некую благопристойность, заключив: – на том месте, на котором я сижу – вот что я хочу сказать. Это началось около года назад…

– К вашему сведению, – вставил доктор, – были ли вы когда-либо подвержены аллергии? Будучи ребенком, например?

– Нет, нет, я не знаю, доктор. Хотя есть кое-что, о чем я должна вам рассказать. Примерно год назад я была невероятно толстой. – Миссис Гросс начала рассказывать сказочную историю, и почти до самого конца она акцентировала некоторые события своеобразным выражением лица, маленькими улыбками, иногда мечтательными, иногда с наслаждением, но ни разу ее лицо не было угрюмым или трагическим, несмотря на тему того, о чем она говорила. – Не то чтобы я сейчас была воздушным созданием! Мой вес сейчас – 133, но год назад он был 255. Двести пятьдесят пять фунтов! Я была ужасно озабочена моими формами – или, лучше сказать, бесформенностью – и, конечно, почти никогда я не чувствовала себя комфортно в социальном плане. В школе – колледже – я начала держаться в стороне от остальных. Кажется, я даже догадываюсь, когда это действительно началось. Мой первый год в колледже, один день в классе французского… я была уже к тому моменту ужасной, ужасной толстухой – около 190 – и при этом я была невысокого роста. Так вот, в классе французского, когда мы отвечали индивидуально, мы всегда по очереди вставали за партами и отвечали стоя, и когда мы заканчивали, профессор говорил – он всегда говорил с нами на французском – «c'est fait»,[3]3
  Это сделано (фр.).


[Закрыть] или, если это было очень хорошо, «c'est bien fait».[4]4
  Это хорошо сделано (фр.).


[Закрыть]

Однако, если ответ был неудовлетворительным, он прерывал изложение словами «c'est assez»[5]5
  Этого достаточно (фр.).


[Закрыть] или, если это было очень плохо, «c'est bien assez».[6]6
  Этого вполне достаточно (фр.).


[Закрыть]

– Так вот, в тот самый день я не подготовила урок – что было совсем на меня не похоже, потому что – я думаю, я могу сказать вполне объективно – я была очень добросовестной студенткой и мой уровень знания французского был решительно выше среднего – но тогда я не подготовилась, потому что у меня были обстоятельства, о которых я здесь не буду распространяться… я просто не подготовилась. Так вот, он прервал меня – видимо, чтобы только показать, насколько он может быть демократичным, поскольку я была, в конце концов, исключительной студенткой. «C'est bien assez», – сказал он. До того как я успела сесть на место, кто-то сзади – я так и не узнала, кто именно, – сказал громким шепотом: «Mais oui, c'est bien assez – pour le monstre!»[7]7
  Но да, этого очень достаточно – для чудовища! (фр.).


[Закрыть]

– Я могу сказать вам, доктор, эта фраза, просто по тому, как она была произнесена, со всеми ошибками и детской интонацией, не дает мне покоя до самого сегодняшнего дня! Так что на следующей неделе я бросила школу. Я превратилась в какую-то отшельницу, занималась частным образом. Вместо того чтобы брать книги в библиотеке, я их покупала, и всегда в разных магазинах. Я больше не видела ни одного из моих старых друзей и часто меняла место проживания. Я каждый день ела в новом ресторане – и как я ела! Это было бегство, признание, вызов, безразличие, безопасность, все! Я оставалась – хотя и не счастливо, заверяю вас – в таком настроении годы, пока, насколько я помню, около года назад, я не прочитала одну книгу, сильную книгу, «Познай себя», которую написал доктор Джозеф Файнмэн. О, это будет выглядеть для вас наивно, я знаю, но это дало мне великую надежду, и затем – словно меня вело провидение – я получила в то же самое время приглашение на коктейль – от этих забытых друзей, школьных друзей, может быть, из того самого класса французского, может быть, от того самого человека, который это сказал… Во всяком случае, я приняла приглашение. Воодушевленная этой книгой, я приняла приглашение. Я пошла на вечеринку. Я пришла поздно. Двери были открыты, комната была заполнена – праздничной толпой – и хозяйки зала не было в дверях, так что я вошла. Когда я пересекла комнату, меня преследовала эта фраза: «Voila! C'est bein le monstre!» Я почувствовала слабость и сразу же уселась на край большого дивана, на котором были раскиданы ворсистые подушечки. Служанка, пронося поднос hors d'oevres, остановилась, и я взяла один и уселась обратно на диван. Я сидела там, в молчании, ела, смотрела прямо перед собой. Все вокруг были заняты болтовней и, казалось, забыли о моем присутствии. Я была им за это благодарна. Однако внезапно у меня появилось странное ощущение, что я сидела на чем-то, почти словно бы… И я случайно, или лучше сказать, осторожно – посмотрела назад и убедилась, что это была всего лишь одна из подушечек, и села обратно. Я уже закончила с моим hors d'oevres, когда ко мне снова пришло это чувство – я была настолько чувствительна к своему весу, понимаете, и я содрогалась от страха от мысли, что я на чем-то сижу: на шляпе мужчины, на сумочке женщины – и так далее. Стараясь сделать это насколько возможно незаметно, я сунула руку между ручкой дивана и подушкой, которая лежала наполовину позади, наполовину подо мной. И вот это вас удивит – так что вы, вероятно, можете себе представить мое… скажем так, удивление? Потому что там определенно что-то было. Не сумочка или шляпа, как я боялась, а что-то мягкое и меховое. Я быстро встала и отдернула руку! А затем я снова полезла за этим – мне надо было знать, понимаете, – и я постаралась незаметно отодвинуть подушку и заглянуть. Что это было? Это было тельце маленькой собачки, Той Поме-раниан, самое маленькое из созданий и милейшее, без сомнения, из животных – раздавленное моим огромным телом. Так что, заканчивая эту историю, доктор, я придумала засунуть собачку в свою сумку, никем не замеченная, и затем спешно ушла из комнаты, вниз по ступенькам и на улицу. Около первой же урны я вытряхнула сумку – все ее содержимое, все мои кредитки, косметику, мелочь, предметы гигиены и так далее. И я пошла домой.

После этого я не могла есть. Я стала тонкой – такой, как вы видите меня сейчас, – очень быстро, почти что за одну ночь. И день коктейля был днем, когда у меня началась сыпь. История развлекла вас, доктор?

К концу рассказа улыбки и жестикуляция миссис Гросс становились все больше и больше преувеличенными: она так выставляла зубы, что выражение ее лица напоминало рычание животного и подразумевало боль. Время от времени она вздымала брови домиком и угрожающе гримасничала, словно представляя пантомиму для далеко сидящей публики. Доктор смотрел на нее пристально и с возрастающей внимательностью, и на этот раз в ней было что-то западающее в память и пугающе карикатурное.

В апофеозе своего рассказа, когда миссис Гросс спросила доктора: «Развлекла ли вас история, доктор?» – она резко склонила голову в сторону и приняла позу, каменно неподвижную, ее окостеневшее лицо застыло, искаженное улыбкой, как будто с плакатов, рекламирующих зубную пасту, лицо на самом пике истерического смеха. Доктор сидел, как загипнотизированный ужасом, пока его подозрения не разбились вдребезги, потому что женщина внезапно вскочила и схватила себя за волосы и сорвала их с головы, и тотальный ужас навалился на доктора, как будто перед ним в долину начали сползать с гор сотни змей, и существо, которое находилось перед ним и смеялось с озорным безумием, было не кем иным, как Феликсом Тривли.

Доктор издал короткий вскрик ужаса, а затем, содрогнувшись, бросился на своего мучителя, схватил обеими руками его за горло в отчаянной уверенности, что его мозг взорвется, если еще один звук сорвется с этих губ. Однако Тривли, изящно отшагнув в сторону, за кресло, сумел избежать удара.

– Доктор рассказывает не все, что он знает, – прошептал он с фанатичной напряженностью.

Доктор Эйхнер схватил пресс-папье из оникса и вслепую бросил его. Казалось, пресс-папье только задело бровь Тривли, потому что он споткнулся, а затем упал вперед, на стол. Но, видимо, при падении он ударился головой о нижнюю часть стола, и когда доктор склонился над ним, он был не просто без сознания, он был действительно мертв.

24

– Конечно, это большое облегчение, – говорила медсестра Торн Бет Джексон, когда они встретились в холле, на выходе из гинекологии.

– Я не хотела бы этого знать! – сказала Бет. – Полиция повсюду вокруг, во что превратится это место?

– На самом деле нам нужно было привлечь полицию к этому делу. К несчастью, я признаю, но так оно и было.

– Да?

– О да, они сейчас над этим работают вместе с частными агентствами.

– Да! Я определенно счастлива, что все закончилось и сделано! Полиция ползает по всей Клинике, выслеживая что-то! Что о нас подумают пациенты, вот что я хотела бы знать!

– На самом деле, Бет, я серьезно сомневаюсь, что кто-нибудь заметил. В конце концов…

– О, это как раз заметили, не надо заблуждаться! Рация в их машинах так громко говорила, представить невозможно! Ограбление там, авария здесь, пьяные, пожары, убийства и еще бог знает что! Ха! И бедную мисс Кляйн как раз вывезли из операционной. Если моей мисс Кляйн станет хуже, я полагаю, мы знаем, кого за это благодарить!

– По этому поводу были жалобы?

– Она не сказала ни слова, Эл, благослови ее господи! Ребенок, напуганный до смерти.

– Ну…

– О, да там было полно тех, кто заметил, я тебе скажу! И это маленькое чудо – их огромная машина на моей цветочной клумбе! «Прикажите этим больным людям приглушить рацию!» – вот что я сказала этому человеку. И все это в течение утренней программы миссис Бурфорд! «Звезды оперы», Эл, ты знаешь, как она это любит. Мне пришлось закрыть окно, а в той комнате и так жарко, ты в это поверишь? Если мы не можем проветривать помещения Клиники, то кто мы после этого?

– Не думаю, что это снова произойдет.

– Ну так спасибо Господу за сие маленькое благословение, вот что я им скажу!

Рано утром, в разговоре с медсестрой Торн и мистером Роджерсом, Бет Джексон была вынуждена так или иначе взять на себя, от лица своего отделения, ответственность за потерянный счет на маленькую поставку глиняных ваз для гинекологии.