Текст книги "Грустное кино"

9

Ласло Бенвенути, великий оператор Бориса – или, если точнее, главный оператор картины «Лики любви», – в тот день прибыл из Лос-Анджелеса вместе с двумя операторами-ассистентами, бригадой осветителей из трех человек, одним звукооператором и парой тонн оборудования, включая гигантскую студийную камеру.

– Какого черта ты ее из Парижа или из Рима не притащил? – поинтересовался Борис.

Но Сид отмахнулся жестом в стиле Муссолини и торопливо взглянул на Морти в поисках поддержки.

– Быстрее, – заверил он Бориса, – и безопаснее доставить ее с Побережья. Поверь мне, я точно знаю. С лягушатниками и макаронниками я уже кое-какие дела имел. А кроме того, у нас с Хайми Вайссом вышла славная сделка на этот «митчелл». Верно, Морти?

– Верно, Сид.

– Ты имеешь в виду славный магарыч, – сказал Борис, изучая камеру. – Ласло ее проверял?

Сид сделал колечко из большого и указательного пальцев, а для верности еще и подмигнул.

– Самое то, Б.

– А как насчет «арри»? – спросил Борис.

– Сегодня днем мы получили из Парижа два подходящих «аррифлекса». Что касается «арри», тут я лягушатникам доверяю. Но только не с большим «митчеллом». Верно, Морти?

– Вернее не бывает, Сид!

Борис смотрел на них с усталой улыбкой.

– Ловко это у вас, парни, получается. Вам бы концерты давать.

Сид загоготал, пихая Морти локтем и закатывая глаза.

– Может, мы их и даем – верно, Морти?

Морт безумно ухмыльнулся.

– Верно, Сид!

10

Из-за задержки с сооружением декорации касбы, а также ввиду непосредственной доступности Арабеллы съемочный график был пересмотрен. Теперь первым предстояло отснять лесбийский эпизод. Тем вечером за обедом, прежде чем отправиться в постель, Борис пересказал Тони историю Арабеллы, Денизы и дяди. Сид и Морти тоже слушали.

Тони пришел в восторг.

– Заебись фантастика! – Он тут же шлепнул на стол свой желтостраничный блокнот и принялся набрасывать диалоги.

– А сможет она за такую молодую сойти? – с сомнением спросил Сид.

– Сможет, – заверил его Борис. – Мало того, при помощи дю Кувье она сможет назад в колыбель вернуться. Все будет прекрасно.

Дю Кувье был французским волшебником гримерного дела. Специализацию его как раз составляло превращение пожилых актрис в орлеанских дев.

Сид щелкнул пальцами в сторону Морти.

– Будь любезен мне этого человека.

– Все уже улажено, – сказал Борис. – Она сама его позвала. Завтра утром он будет здесь.

– Расслабься, Морти.

– А кто будет играть другую девушку? – поинтересовался Тони, поднимая взгляд от своего желтого блокнота.

Борис улыбнулся.

– Вы не поверите… Памела Дикенсен.

Тут все разинули рты.

– Памела Дикенсен?!

– Ты как пить дать шутишь!

– Это уже совсем заебись фантастика!

Памела Дикенсен была прелестной британской актрисой лет двадцати двух, в стиле Сюзанны Йорк. Ее амплуа составляли инженю девятнадцатого столетия (сплошь нижние юбки и кружева) – девственные, чопорные и даже стыдливые.

Тони никак не мог это переварить.

– А чья это идея?

– Арабеллы. Она решила, что охотнее всего проделала бы это с Памелой Дикенсен – после Анджелы Стерлинг и принцессы Анны.

Сид был ошеломлен.

– Принцессы Анны?! Ты хочешь сказать – принцессы Маргариты, да? Верно?

Борис, медленно вращая бокал с коньяком, внимательно изучал лицо Сида.

– Верно? – повторил Сид, шокированный неуместностью предложения.

– Да, конечно, – кивнул Борис. – Послушай, Сид, а как бы тебе понравилось сыграть дядю?

– Ты как пить дать шутишь, – сказал Сид, затем посмотрел на Тони. – Он ведь шутит, да, Тон?

– Лучше тебе, блин, в это поверить – он шутит, – отозвался Тони, раздраженно размазывая в пепельнице только что закуренную сигарету.

Борис пожал плечами.

– Арабелла сказала, что Сид напоминает ей дядю. Тони бросил карандаш и заговорил с интонацией Линдона Джонсона:

– Эх-ма, какой же, тут это, диалог для, тут это, Сида Крассмана нанишаш? Эх-ма, он же, тут это, ни хера его не прочиташ! Говна мне, мама, а не Вьетнама!

– Мы там петлю сделаем, – сказал Борис. – Задержимся на ее лице, а потом сделаем петлю. Главное, она думает, что он выглядит как надо. Черт, это могло бы выжать из нее фантастическую игру! Как мыслишь, Сид?

Сид мыслил амбивалентно – был польщен вниманием, но несколько уязвлен тем, что Арабелла представляла его себе таким старым.

– Так она сказала, что я, гм… что я ей ее дядю напоминаю?

– Не сейчас, дубина, – заверил его Борис. – Когда ей было пятнадцать.

– Выходит, прямо сейчас Сид ей как дедушка, – сказал Тон.

– Нет-нет, – возразил Борис. – Прямо сейчас ты ее, вполне возможно, очень даже привлекаешь… Я хочу сказать, знаешь, как с такими вещами бывает… тонкая грань между любовью и ненавистью… между страстью и отвращением… а в чем, собственно говоря, дело? Мне казалось, ты на нее такими большими глазами смотрел.

– Да, но ты сказал, что собираешься использовать для этого дублерш – то есть для настоящего дела.

– Давай Сид, я вот как тебе скажу – до того как мы срежем для съемки проникновения, мы собираемся отснять уйму пленки, верно? Уйму пленки с дядей – то есть с тобой, – где он на ней лежит и ворочается в манере, которая предполагает – нет, даже убеждает публику, – что он реально ее трахает. Вот тебе ситуация – вы оба голые, ты наверху, у нее между ног… между ее чудесным, идеальным влагалищем и твоим грубым животным членом ничего нет, верно? Короче, если сможешь его воткнуть, втыкай – а мы поглядим, что из этого выйдет. Только не заставляй ее слишком бурно кончать, ага?

Сид загоготал так нервно, что смех тут же перешел в один из его традиционных приступов кашля.

– Господи Иисусе! – продолжал повторять он. – Господи Иисусе!

– У Сида пунктик насчет лесбиянок, – объяснил Борис Тони. – Не может угомониться, пока не заставит их кончить.

– Господи Иисусе, господи Иисусе…

– Ничего, Сидней, даже если она не кончит, – сказал Тони, – это все равно сделает тебе крутое имя. Я хочу сказать, когда вы будете так прижиматься, твой грубый животный член и ее чудесное влагалище…

– И сиськи, – напомнил ему Борис, – все голые сиськи, какие ты только захочешь… как тебе пососать те идеальные розовые соски…

– Такой шанс только раз в жизни выпадает, – согласился Тони.

Сид опустил лицо на ладони и принялся громко стенать.

– Ох, парни… вы совсем спятили… Морти, что они со мной делают?

Морти радостно вскинул руки.

– Да это же просто прорыв, Сидней! Великая актриса, великий режиссер! Ты должен это ради одного только масштаба проделать!

– Бери выше, – сказал Тони, – он там даже сможет кусочек этого дела зацепить – врубаешься, Морт? Кусочек? Дела? Ха-ха-ха!

– Ох, парни… – Сид почти рыдал. – Вас, парни, вообще хоть что-то волнует? Я просто не знаю, чему верить.

11

Стылость летнего утра мгновенно разрушилась, когда нумератор, помеченный как «„Лики любви", сцена один – один, проба один», издал громкий стук.

– Камера, – сказал главный оператор.

– Запись, – сказал звукооператор.

– Мотор, – сказал Борис – и на голубовато-травянистом берегу серебристого озера знаменитая Арабелла и прекрасная Памела принялись лениво расстегивать блузки и выступать из юбок. Тем временем режиссер, два оператора за камерами, первый и второй помощники режиссера, главный оператор, сценарист, звукооператор, бутафор, гример, редактор сценария, парикмахер, продюсер, помощник продюсера, костюмерша, три электрика, а также рабочий, поддерживающий микрофон на журавле, старательно сохраняли на лицах выражение профессионального интереса.

Девушки должны были раздеться и, радостно пританцовывая и держась за руки, направиться к воде, пока одна камера снимала сзади, а другая сбоку. Затем то же самое действие предстояло снять с двух других углов, прежде чем они реально войдут в воду, и размажут грим.

Обе девушки были без лифчиков и сбросили одежду в следующем порядке: блузки, юбки, сандалии и трусики. И когда они. с демонстрацией девичьей игривости, дружно выступили из трусиков и направились к воде, Тони подался вперед и прошептал что-то Борису. Тот кивнул и встал.

– Стоп! – крикнул он оператору; а затем актрисам: – Минутку, девушки!

Хелен Вробель, костюмерша, немедленно подошла к девушкам с двумя махровыми халатами в руках, которые они тут же надели – Арабелла вполне небрежно, мисс Дикенсен довольно торопливо.

– Это было прекрасно, – подходя к ним, сказал Борис. – Но я думаю, Тони прав. Когда соблазнение наконец произойдет, будет гораздо эротичнее, Нам, если Арабелла очень медленно, чувственно стянет с тебя трусики. Понимаешь?

– Гм. – Памела выразила несколько неопределенное согласие, словно просто радовалась тому моменту, когда ей снова можно будет надеть трусики.

Красота ее была довольно любопытной – скорее это даже была просто миловидность. Однако миловидность характерного сорта, со вздернутым английским носиком, которая весьма высоко ценится в определенных кругах. Глаза девушки мерцали самодовольством и отчасти лукавством, губы ее были полны, но слегка изогнуты от самомнения, почти от высокомерия.

– Мне бы хотелось изменить это выражение, – сказала ранее Арабелла, – этот высокомерный вид – вначале придать ее лицу выражение экстаза, затем – униженного обожания.

И следует ли упоминать, что тело мисс Дикенсен было просто супер. Борис подумал об этом, глядя, как Памела, полуотвернувшись, надевала трусики, которые ей принесла Хелен Вробель.

– Давай посмотрим, Пам, как это выглядит.

Девушка послушно повернулась и распахнула халат с легким намеком на вздох, который, казалось, говорил: «По-моему, вы этим просто наслаждаетесь». В таком ракурсе Борис впервые толком разглядел трусики – черные с деликатными вплетениями красного – и с хмурым видом развернулся к Хелен Вробель.

– Кто ее, черт побери, в эти блядские трусы одел? – гневно вопросил он. – Пойми, Хелен, она девственница, живет в провинции – а ты ей нижнее белье девицы из кордебалета достала!

Хелен Вробель скроила гримасу, пытаясь его предупредить, но было уже слишком поздно.

– Так получилось, что это мои собственные, – ледяным тоном произнесла Памела, запахивая халат.

– Н-да… – Борис ненадолго отвернулся, обдумывая, как это классно – еще ни кадра ни снято, а он уже актрис от себя отталкивает, – Извини, Пам, – сказал он. – На самом деле я имел в виду не то, что прозвучало… на самом деле они, гм, очень привлекательные… я просто подумал, что нам требуется что-то менее, гм, изысканное. – Повернувшись к Хелен Вробель, он заговорил с преувеличенным терпением. – Найди ей какие-нибудь белые, ладно? Просто славные и простые белые трусики, как у славной и простой… гм… в общем, какие в этом случае стала бы носить очень-очень красивая пятнадцатилетняя девушка…

– Вообще-то у меня, разумеется, есть белые, – сказала Памела. – И я предпочла бы носить свои.

Арабелла, присоединившись к ним как раз вовремя, чтобы расслышать это замечание, быстро согласилась.

– Да-да, конечно, – сказала она, – я бы тоже предпочла, чтобы это были ее… вещи. Так будет более реалистично – и для меня тоже. – Одарив их лучистой улыбкой, она затем сжала руку Памелы, прежде чем отвернуться. – Извини, я пойду добуду нам кофе.

Они несколько мгновений смотрели ей вслед, а затем Борис вернулся к текущей проблеме.

– Что ж, тогда нам придется послать кого-нибудь в отель, чтобы их доставить. – И он тут же представил, как Большой Сид роется в драгоценном нижнем белье Памелы Дикенсен и даже, может статься, проделывает с ним что-то причудливое или непристойное.

– Надеюсь, в этом не будет необходимости, – холодно сказала девушка. – Если я только не ошибаюсь, они у меня в сумке, в гримерной.

– Отлично, – отозвался Борис, и они вместе пошли вдоль каравана пикапов и трейлеров, два из которых служили гримерками для актрис. Когда толпа технического персонала разделилась, чтобы их пропустить, некоторые из рабочих кивнули и улыбнулись режиссеру и кинозвезде. Ответив на несколько приветствий, Памела бросила краткий взгляд на Бориса, а затем самым что ни на есть сухим тоном заговорила:

– Мистер Адриан, я тут вот о чем подумала. Неужели так абсолютно необходимо, чтобы все эти люди присутствовали на съемочной площадке?

– Нет-нет, их не будет на площадке.

– Но они уже на площадке.

Борис изобразил недоумение.

– В смысле, сейчас? Это из-за твоей обнаженности?

– Да.

– Понимаю. Что ж… я планировал очистить площадку, когда мы перейдем к любовным сценам… но если тебя это раздражает – я хочу сказать, то, что ты просто обнажена…

– Но разве это не обычная процедура – чтобы, когда от актрисы требуется обнаженность, съемочная площадка очищалась от всего несущественного персонала? Если не ошибаюсь, это записано в уставе актерской гильдии.

Они дошли до двери трейлера и там остановились.

– Гм, – промычал Борис. – Вообще-то я просто подумал, что это может… немного все ослабить. – Он почти что не солгал. Психологическая стратегия, разработанная им вместе с Арабеллой, была проста: чем больше Памела Дикенсен проделает на глазах у толпы, тем больше они затем смогут заставить ее проделать, когда останутся одни. Впрочем, были и другие причины.

– Видите ли, – продолжила Памела, – для меня все это так ново… я хочу сказать, возможность работать с вами я расцениваю как очень большую привилегию, как великую честь… и возможность работать с Арабеллой, которой я всегда так безумно восхищалась, тоже. Я понимаю, что от меня потребуется в любовных сценах, и готова это выполнить – хотя, признаюсь, не вполне понимаю, чего вы хотите достичь, действуя так откровенно. Однако я питаю к вам очень большое доверие. Я верю в вашу честность и художественный талант и ценю то же в Арабелле. Я только не понимаю, зачем вы позволяете всем этим праздным людям стоять там, пожирая глазами обнаженных актрис. Мне просто не верится, что Арабелла на это не жаловалась.

– Даже не намекнула.

Памела покачала головой и вздохнула.

– Поразительно.

Борис улыбнулся.

– Может, нам всем следует раздеться? Как тебе такой вариант?

Она сумела ответить ему улыбкой, хотя и довольно слабой.

– Мне почему-то не кажется, что это решит проблему.

– Ладно, мы очистим съемочную площадку. Останемся только мы с Тони, операторы и звукооператор. Как, годится?

Памела, похоже, испытала колоссальное облегчение.

– Спасибо вам огромное. – Ее улыбка стала гораздо теплее. – Простите мне излишнюю скромность – но я боюсь, это может повлиять на мою игру.

– Да, конечно, это самое главное. И я знаю, что ты сыграешь прекрасно.

Она тронула его за руку.

– Еще раз спасибо – а теперь извините, я пойду посмотрю трусики.

Борис понаблюдал за тем, как Памела заходит в трейлер, удовлетворенный тем, что теперь, когда он очистит съемочную площадку, она будет чувствовать нешуточную обязанность сыграть сцену хорошо. Это, разумеется, и было главной причиной, почему он не очистил площадку с самого начала.

12

После пересъемки приближения девушек к воде, сзади и сбоку – на сей раз в трусиках (белые у Памелы, светло-голубые у Арабеллы), – обе камеры были перемещены на воду.

При первой съемке девушки вошли в воду только по бедра.

Хелен Вробель насухо вытерла им ноги, перед новой съемкой, уже с другого угла. Во время этой съемки, чтобы получить нужную перспективу, одну из камер требовалось расположить перед актрисами – по сути, почти в середине озерца. Для этого утром к озеру была доставлена трехметровая моторка. Мизансцена, однако, оказалась совершенно неудовлетворительной – покачивание моторки, пусть даже совсем слабое, заставляло изображение колебаться. Какое-то время даже казалось, что с этим ничего не поделать, если только не соорудить стационарную платформу с камерой на вбитых в дно озера сваях, – иначе говоря, проделать работу, на которую вполне могло уйти добрых полдня. Сид весь издергался.

– Блин, Б., если нам придется лишний день держать этих двух шлюх, это обойдется нам в тридцать долбаных кусков!

– Мне нужна эта съемка, Сид.

– О боже, боже, боже мой, боже…

Но затем Борис все же решил проблему – поместив камеру на другой берег озерца и снимая через шестисотмиллиметровый объектив. На сей раз девушки вошли в воду по грудь, а затем, стараясь не замочить лица и волосы, сделали первые плавательные движения, прежде чем съемка была остановлена. Таким образом, их подход и вход в озеро завершился. Дальше шли три следующие съемки: (1) плавание и игры в воде, (2) выход из воды и (3) занятие любовью. Чтобы не возиться лишний раз с их внешностью – волосами и гримом, – Борис решил снять любовную сцену перед съемкой сцены купания.

– Думаю, нам лучше это обсудить, – сказал он и велел своему первому помощнику Фреду Джонсону – больше известному как Фредди Первый – объявить перерыв на чай. Затем Борис и Тони уселись на траву вместе с двумя девушками, которые выглядели теперь так молодо, что это даже действовало на нервы. Дю Кувье, волшебник гримерного дела, преобразил их в сущих пятнадцатилетних школьниц – придав Арабелле классическую внешность парижской беспризорницы с прямыми черными волосами и челкой до бровей над темными глазами, что сияли интеллектом и озорством… а Памелу наделив золотистыми локонами, которые ниже плеч были заплетены в две роскошные косы с розовыми лентами. Чудесным образом ни то, ни другое лицо, казалось, не носило на себе никаких следов грима, а выглядело только что умытым, лучистым от вскормленного на молоке здоровья, а главное – очень-очень юным.

– Арабелла говорила тебе, – спросил Борис у Памелы, – что это подлинная история? Что это действительно произошло с ней, прямо здесь?

– Да, говорила, – ответила Памела, краснея и приходя в нервное оживление. – По-моему, это совершенно очаровательно… и в таком волшебном месте!

Арабелла потянулась и сжала ее руку.

– Знаешь, Памела, – сказала она, – ты так мне ее напоминаешь…

Памела избегала ее взгляда.

– Я очень рада, – негромко отозвалась она, не на шутку смущенная.

– …Но ты – особенная, – продолжила Арабелла, – более красивая.

Теперь Памела откровенно краснела, совсем как школьница, которой она сейчас казалась.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Ну вот, – сказал Тони, – похоже, все должно выйти как нельзя лучше.

Памела смущенно хихикнула.

Второй помощник прибыл с чаем в пластиковых чашках.

– Хороший чай, – заметил Борис, отхлебнув.

Тони тоже попробовал.

– Заебись фантастика, – сморщился он и вылил чай на землю. Затем достал из кармана пол-литровую фляжку с шотландским виски и налил половину чашки.

– Скажи мне, – нежно продолжил Борис, обращаясь к Памеле, – был у тебя когда-нибудь… подобный опыт? В смысле, с женщиной?

Она помотала головой, и косы с розовыми лентами заболтались совсем по-детски.

– Нет… на самом деле нет. Определенно ничего такого, как в сценарии. То есть, чтобы меня так целовали и все такое.

– А не лучше ли тебе притвориться, – спросил Борис, – что все это проделывает мужчина?

Арабелла вдруг встала на дыбы.

– Это совершенно ни к чему, – отрезала она. – Просто позволь ей вести себя естественно. Все будет в порядке, я тебе обещаю.

– Честно говоря, я не знаю, – сказала Памела. – Я бы хотела проделать это как-то, знаете ли, методично, если смогу. В любом случае я уверена, что теперь, когда все те люди ушли, я смогу с этим справиться. Спасибо вам, Борис.

Арабелла снова потянулась к ее руке.

– Все будет замечательно, вот увидишь.

Памела сумела ответить ей улыбкой – слабой, но отважной, – овечка, ведомая на заклание.

– Ладно, – подытожил Борис, – давайте попытаемся.

По сценарию девушки должны были выйти из воды, держась за руки и смеясь. Обе они восхищались грудями Памелы и рассуждали о том, как они выросли с прошлого года.

– Вернитесь на минутку в воду, – сказал Борис, прежде чем начать съемку. – Только до талии – об остальном мы позаботимся.

Когда девушки вышли, он указал им место на земле.

– Итак, вот здесь мы сыграем эту сцену, – Борис положил листок на траву. – Вот это, Пам, твоя отметка. Ты будешь стоять здесь вот так, на три четверти профиля к камере, когда Арабелла начнет, гм, тебя ласкать. Порядок? А ты, Арабелла, будешь стоять вот так, на три четверти в сторону, и исхитрись немного податься влево, чтобы мы могли видеть, что происходит, гм, между твоими руками и ее грудями – ну, и все такое прочее. – Не дожидаясь ответа, он повернулся к помощнику дю Кувье, чудаковатому на вид молодому человеку, который стоял неподалеку с большим гримерным саквояжем. – Ну вот, сделай их верхние половины влажными и обработай соски. Аккуратней с лицом Арабеллы.

Молодой человек подошел со своим саквояжем, достал оттуда пульверизатор и распылил на обращенные вверх лица девушек раствор глицерина, который оставался на коже точь-в-точь как капельки воды, но с более положительным преломлением света, а также не оказывал никакого влияния на грим. Затем он повторил то же самое с их торсами, спереди и сзади.

– Как ноги? – спросил Борис.

Помощник пожал плечами.

– Моя смесь всегда лучше, – сказал он с сильным французским акцентом и язвительно добавил: – Если конечно, вам нужен настоящий реализм.

– Ладно, – согласился Борис, – давай.

Помощник взял полотенце и принялся энергично вытирать девушкам ноги, готовя их для глицеринового спрея.

Сидящий поблизости Тони усмехнулся, отхлебнул из своей пластиковой чашки и пробормотал:

– Заебись безумие!

Дальше шли соски. Помощник применил традиционную методику Фоли Берже (а также Сида Крассмана) – ледяной кубик с дыркой посередине, который вертят вокруг соска – с немедленным последующим применением «суперкайналя», аэрозольного обезболивателя, содержащего сверхмощный «замораживающий агент».

Памела Дикенсен, знакомая с этой методикой только по самым что ни на есть отдаленным слухам, возмущенно отпрянула, когда помощник одной рукой ухватил ее превосходную левую грудь, а другой принялся крутить ледяной кубик.

– Думаю, я сама смогу с этим справиться, – сказала она, вскинув голову в манере, которая куда больше подходила для напудренной прически, чем для ее нынешних косичек.

Помощник пожал плечами, выражая откровенное презрение, и вручил ей ледяной кубик.

– Avec plaisir, mon chou [19]19
  С удовольствием, милашка (фр.).


[Закрыть].

Пока Памела изящно обрабатывала свои соски ледяным кубиком, Арабелла, бдительно надзирая, позволила сделать это помощнику – выпячивая свои гордые груди вперед, а также властно и быстро говоря на французском:

– Encore pour l'autre!.. Pas si vite!.. Doucement!.. Maintenant plus vite!.. Les voilà! Bon. [20]20
  Еще другую!.. Не так быстро!.. Помедленнее!.. Теперь побыстрее!.. Вот так! Хорошо… (фр.).


[Закрыть]

Но когда дело дошло до «суперкайналя», получилось так, что отказалась именно она – не Памела.

– Нет-нет-нет, – запротестовала Арабелла, обращаясь к стоящему рядом Борису. – Если ты это сделаешь, ее груди ничего не почувствуют! Для отклика мне необходимы ее ощущения!

– Но мы должны поддерживать ее соски в таком вот виде, как ты не понимаешь? Иначе мы запорем всю съемку.

– Они в таком вот виде и останутся, Борис, я тебе обещаю. Лед их наставил, а я уж поддержу!

– Гм. – Борис допустил, что она права. Затем он взглянул на груди самой Арабеллы и на ее соски, которые так и торчали вперед, словно в досаде. – А как насчет тебя? У тебя-то они тоже такими останутся?

Арабелла опустила взгляд на свои соски, словно совсем про них забыла.

– Ха, ты видишь? С моими все в порядке! Certainement! [21]21
  Конечно! (фр.).


[Закрыть] Я очень возбуждена, chéri! – Тут она импульсивно подалась вперед и поцеловала его в щеку. – Это было славно, chéri, – прошептала она, – как ты мне в рот кончил. Я по-прежнему чувствую вкус. Теперь я как-нибудь позволю тебе все, что угодно. Очень скоро. Только пусть ей соски не замораживают, ладно? Jе t'adore! [22]22
  Обожаю тебя! (фр.)


[Закрыть]

Первая проба получилась почти как и было запланировано. От кромки воды девушки шли к камере, взявшись за руки, смеясь, встряхивая волосами… Влажные трусики прилипли к их телам, соски торчали как розовые бутоны.

Содержание эпизода, характеры девушек и очевидный альпийский фон навели Бориса на мысль, что это должно быть французское окружение. Диалог, следовательно, надлежало вести на том же языке. Памела, разумеется, не говорила по-французски достаточно хорошо, чтобы обеспечить основную запись, а потому решили, раз уж это была съемка среднего плана, где движения губ не имеют значения для звуковой синхронизации, что Арабелла будет говорить по-французски, а Памела – все равно не имевшая особого текста кроме некоторого количества девчоночьих вздохов, стонов и рыданий, – станет отвечать на английском, который позднее продублируют французским. Таким образом, считал Борис, никто не будет отвлекаться, или чувствовать себя скованно из-за страха сказать что-то очень личное на чужом языке.

Сцена открывалась тем, как божественная Арабелла страстно поддразнивает, упрашивает, улещает и убалтывает волшебную Памелу, – пока они обе радостно восторгаются ее недавно развившимися грудями, причем Арабелла игриво касается сосков, ласкает их и наконец целует, кружа возле каждого кончиком языка… Нежные пробные поцелуи вскоре становятся глубокими, с прощупыванием языком, почти плотоядным пощипыванием губами, – а руки Арабеллы тем временем осторожно движутся по телу Памелы (точно счетчик Гейгера)… затем начинают хватать и сжимать, заставляя девушку вздрагивать от боли – не то реальной, не то показной. Памела же остается с экстатически зажмуренными глазами, когда Арабелла начинает свой чувственный спуск… от губ к горлу, к плечам, грудям… и еще ниже, медленно-медленно, к пупку, трогая его языком, а затем проходя вдоль края драгоценных трусиков. Тут начинается новая линия поведения… руки нежно стягивают трусики вниз, язык из знаменитого рта покрывает каждый дюйм идеального животика Памелы, пока он постепенно обнажается.

– Тебе лучше остановить, – сказал Ласло. – Я не беру ничего, кроме ее затылка.

– Все идет как надо, – ответил Борис. – Я просто хочу дать им немного разогреться. Перейди пока на лицо Памелы.

Наблюдая за лицом Памелы, невозможно было понять, где кончается игра и начинается реальность. Действие требовало от актрисы, чтобы она оставалась стоять еще какое-то время после того, как Арабелла, опустившись на колени, начала ее целовать. Ей следовало откликаться нежно и страстно, глядя сверху вниз на Арабеллу, гладя одной рукой ее волосы, а другую инстинктивно прижимая к своим грудям – но при этом не скрывая их. Затем, когда ее чувство любви и привязанности освобождало дорогу возбуждению, Памела должна была, по-прежнему с закрытыми глазами, запрокинуть голову и опустить обе руки вниз, держа одну на голове Арабеллы, а другую на ее плече. Когда же она полностью отдавалась страстному чувству, она должна была позволить Арабелле постепенно утянуть себя вниз и лечь на траву. Этот переход был выполнен совершенно изящно – так что теперь Памела лежала на спине, а Арабелла стояла рядом с ней на коленях, лаская ее груди и целуя клитор.

– Теперь плотно возьми лицо Арабеллы, – прошептал Борис Ласло. – Попробуй взять ее рот, ее язык.

Помощник оператора медленно повернул фокусирующее кольцо, но Ласло покачал головой.

– Не регистрируется – мы должны подсветить его сбоку… хоть как-то.

Примерно в это же самое время Памела достигла своей точки насыщения – по крайней мере, на данный момент.

– Пожалуйста… – выдохнула она. – Нельзя ли на минутку остановиться…

– Ладно, стоп. – Борис подошел к Памеле, которая с помощью Хелен Вробель натягивала один из принесенных ею халатов. – Это было прекрасно, – сказал он, – по-настоящему прекрасно.

– Мне очень жаль, что пришлось остановиться, – сказала Памела. – Я просто почувствовала, что теряю контроль, – я неспособна была сосредоточиться на том, что делаю.

– А как это ощущалось, chéri? – захотела узнать Арабелла.

– Ну, вообще-то это очень необычно… я хочу сказать, в этом-то вся и трудность. Это ужасно отвлекает.

– Ты смогла бы продолжить в таком духе? – спросил Борис.

– Так я и продолжала… до той точки, когда показалось… ну, когда этого стало уже слишком много.

– Но ведь ты не кончила, chéri.

Это замечание, похоже, сильно взволновало Памелу.

– Да, я не кончила. Нет, конечно же нет… Как я могу кончить и нормально работать? Боже милостивый, да ведь я практически забыла, где в тот момент была камера!

– Не волнуйся насчет камеры, – успокоил ее Борис. – Просто попытайся расслабиться и получить удовольствие.

Арабелла поддержала его:

– О да, если бы ты просто расслабилась и наслаждалась, получилась бы такая чудесная сцена… такая прекрасная.

Тут подошел Фредди Первый и сказал, что дю Кувье ждет Арабеллу в ее трейлере, чтобы проверить грим.

Арабелла поцеловала Памелу в щеку, прежде чем встать.

– Ты восхитительна, – прошептала она и поспешила прочь.

Памела вздохнула.

– О господи, я просто хочу, чтобы она не была так… так ревностна. Я вовсе не уверена, что смогу с этим справиться.

– В каком смысле «ревностна»? – спросил Борис.

– Ну, – в некотором замешательстве попыталась объяснить Памела, – на самом деле я не знаю… то есть, думаю, я просто не знала, что они так это делают… я думала, это будет скорее как… поцелуй, а не… такое.

Борис был заинтригован.

– А не что?

– Вообще-то я до конца не уверена… это скорее ощущается, как будто она… сосет, а потом как будто она, я не знаю… кусает. Должна вам сказать, более нервирующего ощущения я никогда в жизни не испытывала.

Борис вопросительно на нее взглянул.

– А кто-нибудь из… мужчин никогда с тобой ничего такого не проделывал?

– Нет, – чопорно ответила Памела, – определенно нет. Да, меня там целовали… но такое… нет, такого никогда не было.

– Гм…

– Понимаете, я вовсе не говорю, что веду особенно уединенную жизнь. У меня было обычное число любовных романов и всего такого прочего. Дело просто в том, что я еще никогда не сталкивалась с таким опытом – или с таким ощущением, если угодно. Теперь вы оба предлагаете, чтобы я просто «расслабилась и получила удовольствие»… даже до точки переживания оргазма. Но ведь для этого, мистер Адриан, вам не нужна актриса, вам нужна просто… в общем, такого сорта девушка.

Уголком глаза Борис заметил белый махровый халат – Арабелла уже вылезала из своего трейлера, ведя оживленную беседу с дю Кувье. Борис понял, что времени у него осталось немного.

– Но ведь ты, конечно же, не считаешь, – сказал он Памеле, уставив на нее самый свой мрачный и серьезный взор, – что в этой роли… в этом характере… нет чего-то большего. Уверен, ты должна распознавать символику и иносказательность, лежащую в основе этого эпизода – возможно, самого главного эпизода во всем фильме.

– Что ж, я очень хотела бы думать, что здесь есть что-то большее, нежели просто… да, конечно, я уверена, что здесь действительно есть что-то большее… иначе бы никого из нас здесь не было.

– Все верно, – торопливо подтвердил Борис. – Послушай, вот что я тебе скажу… я попрошу Арабеллу, гм, не слишком усердствовать… а тебя, в свою очередь, попытаться… вроде как ее в этом поддержать… понимаешь?