Текст книги "Врата Анубиса"

* * *

Услышав, как доктор Ромени приказывает Уилбуру убить Байрона, Дойль пополз по почти горизонтальной ветке в надежде увидеть этого Уилбура и сбросить что-нибудь ему на голову, однако его новое тело сыграло с ним злую шутку: ветка, которая под весом его старого тела лишь слегка прогнулась бы, наклонилась, скрипнула и со страшным треском обрушилась вниз.

Тяжелый сук вместе с цеплявшимся за него Дойлем прорвал крышу шатра и разгромил то, что, судя по всему, служило цыганам кухней. С оглушительным звоном во все стороны полетели чайники, миски, кастрюльки и горшки, внося свой вклад в общую какофонию.

Дойль на карачках выбрался из-под рухнувшего шатра. Высокие костры за шатрами раскачивались и ревели, как горящая бензоколонка, и – Дойль решил, что это ему померещилось, – напоминали по форме людей.

Он вскочил на ноги и собрался удирать, но, как только его нога с цепью коснулась земли, чужое сознание снова коснулось его мыслей, и он услышал, как нечеловеческий голос проревел:

– Он снова здесь!

– Привет! – отозвался похожий голос. – Брендан Дойль! Посмотри, какая у нас игрушка!

– Дойль здесь? – услышал он крик Ромени.

– Иа-а-ах! – взревел кто-то низким до боли в зубах басом, и один из огненных столбов вытянулся на немыслимые тридцать ярдов, превратив ближайший шатер в пылающий факел. Дойлю показалось, что сквозь вопли выбегающих из шатра цыган ему слышатся веселые звуки игрушечного пианино и аккордеона.

Шатаясь и оскальзываясь на своих сандалиях-пружинах, доктор Ромени сделал несколько шагов от огней, но застыл при виде Дойля, стоявшего у горящего шатра.

– А это кто? – поперхнулся он и тут же злобно ухмыльнулся: – Какая разница? – Он протянул руку с растопыренными пальцами к ближайшему огненному столбу, словно всасывая его энергию, и нацелил указательный палец другой руки на Дойля. – Умри! – скомандовал он.

Дойль почувствовал, как какая-то неведомая сила сковала холодом его сердце и желудок, но в то же мгновение эта ледяная энергия потоком схлынула по его правой ноге и ушла в землю.

Ромени ошеломленно смотрел на него.

– Кто ты, черт тебя подрал? – пробормотал он, сделал шаг назад и вытащил из-за пояса кремневый пистолет с длинным стволом.

Тело Дойля среагировало автоматически – он прыгнул вперед и вверх и ударил пятками в грудь Ромени. Чародей отлетел назад и рухнул на спину футах в шести от места, где только что стоял. Дойль перевернулся в воздухе и приземлился по-кошачьи, на четыре точки, при этом его левая рука легко и небрежно поймала в воздухе падающий пистолет.

– Руа? – послышался голос у него за спиной. – Так убивать мне Байрона или нет?

Дойль круто повернулся и увидел цыгана с ножом у входа в соседний шатер. Увидев, как чародей упал на землю, цыган поспешно скрылся в шатре.

Двумя скачками Дойль одолел расстояние до шатра и распахнул полог как раз вовремя, чтобы увидеть, как цыган заносит лезвие над горлом Байрона, который лежит связанный на кушетке с кляпом во рту. Прежде чем сам Дойль осознал происходящее, рука его дернулась от отдачи, и сквозь пороховой дым он увидел, как цыган отлетает к дальней стенке шатра с дырой во лбу.

В ушах еще стоял звон от выстрела, а Дойль уже бросился вперед, выхватил нож из мертвой руки и перерезал путы на лодыжках и руках Байрона.

Молодой лорд поднял руку и вытащил изо рта кляп.

– Эшблес, я обязан вам жизнью…

– Вот, держите, – оборвал его Дойль, сунув ему в руку нож рукояткой вперед. – И осторожнее, сегодня здесь творятся дикие вещи. – Он поспешил из шатра в надежде схватить Ромени, пока тот не пришел в себя. Однако чародей исчез.

Теперь полыхали уже почти все шатры, и Дойль нерешительно озирался по сторонам, не зная, куда лучше бежать. То ли глаза его переутомились, то ли что-то случилось с его чувством перспективы, но он увидел двоих – нет, уже троих! – охваченных пламенем людей, энергично, даже, можно сказать, весело плясавших на траве между шатрами и дорогой. Мимо них стремительно, как кометы, – так, во всяком случае, показалось Дойлю – пронеслись еще двое таких же.

Похоже, надо уносить ноги, и побыстрее, причем через северную часть лагеря, подумал Дойль, но, повернувшись, увидел огненных танцоров и на севере. Боже, сообразил он, они же окружают лагерь!

Он снова повернул на юг, и тут же стали ясны две вещи: огненных призраков слишком много, и они двигаются слишком быстро, чтобы надеяться проскользнуть через их круг; и пылающее кольцо сжимается на глазах.

«Это все Ромени вызвал, – в отчаянии думал Дойль, – и если он не сможет остановить этого, не я буду тому виной – если понадобится, я выкручу ему руки… или сверну шею. Он должен скрываться в одном из этих шатров».

Дойль бросился к ближайшему шатру, а тени кружились и плясали вокруг него.

Глава 2

Ты, о котором говорят: таков он,

Что, если б он вел братьев

В горний бой,

Сынам Земли венец был уготован,

Спусти нас – и не хмурь надменный взгляд

В глубины, где Коцит морозом скован.

Виргилий, обращающийся к Антею.

Данте. «Ад»

«С энергией проблем не будет, – думал доктор Ромени, склонившись над бумагами у себя за столом и стараясь не прислушиваться к воплям не успевших спастись цыган и реву теперь уже сплошной стены огня, вышедшей из-под контроля и стягивавшейся вокруг лагеря. – Так, здесь угол между этими стеклянными стержнями, я задам время, в которое прыгну. Но как мне вернуться обратно? Ведь для этого нужен волшебный талисман, связанный с этим временем… Куска зеленого сланца с нацарапанными на нем координатами нашего времени хватило бы в самый раз…» Он с надеждой покосился на статуэтку Анубиса, служившую пресс-папье, – она как раз была изваяна из этого материала.

Сквозь рев огня он услышал, как кто-то вломился в соседний шатер.

– Ромени, черт возьми, где ты? Ты прячешься здесь?

«Должно быть, это тот волосатый гигант, каким-то образом оказавшийся неуязвимым для моего смертельного заклинания, – подумал Ромени. – Он вернулся за мной. Да, вырезать сейчас что-то из камня просто некогда. Придется расписать все на бумаге и попытаться выжать еще крови – чем больше, тем лучше, – для того чтобы оживить».

Торопливо царапая цепочки иероглифов эпохи Древнего Царства, он все думал, кто такой этот бородатый мужчина? И где тогда Брендан Дойль?..

Перо повисло в воздухе – до него вдруг дошло. «Но как, – подумал он почти в ужасе. – Ну конечно же – говорили же яги: «Его новое тело действует лучше»! Но ведь он казался таким беспомощным, когда я в первый раз встретил его! Неужели это была только игра? Клянусь Сетом, воистину это так! Того, кто способен заставить Аменофиса Фике заключить его в новое тело, и при этом не отравленное, и не только вынести мое лучшее холодное заклятие, но вдобавок ухитрился выбить у меня пистолет, уже никак не назовешь… гм… беспомощным».

Ромени встряхнулся и продолжил выписывать древние символы, одновременно размышляя, в какое время лучше прыгнуть. Куда-нибудь в будущее? Нет, это будет означать, что сегодняшний разгром станет свершившимся фактом истории. Лучше перенестись в прошлое и устроить все так, чтобы то, что должна была исправить сегодняшняя прерванная попытка, и не возникало. Так, когда у Мастера начались неприятности с Англией? Конечно, значительно раньше, чем морское сражение у мыса Абукир в 1798 году, после которого любому стало ясно, что контролировать Египет будут англичане, – даже при другом исходе битвы, даже если представить себе, что генерал Клебер остался бы жив, Англия все равно заправляла бы сейчас в Египте. Нет, если уж прыгать в прошлое, так в те времена, когда Англия впервые заинтересовалась африканским континентом, а это имело место… где-то в районе 1660 года, когда Карл, взойдя на престол, женился на португальской принцессе Катерине Браганской, в приданое за которой дали и порт Танжер.

Ромени произвел быстрые подсчеты… и нахмурился, поняв, что в пределах двадцати лет от женитьбы Карла нет ни одного окна. Ближайшее было в 1684 году – он подсчитал точнее, – четвертого февраля, за год до смерти Карла. Каирский Мастер как раз пытался тогда посадить на трон Англии недалекого и податливого внебрачного сына Карла – Джеймса, герцога Монмута. Фике в то время – уже почти двадцать лет – поддерживал состояние неопределенности, последовавшее за использованием ягов в 1666 году, и с этой целью напустил на остров неслыханные морозы – в сочетании с подрывом соверена, фальсификацией якобы «вновь обнаруженного» свидетельства о браке Карла Стюарта с Люси Уолтер, матерью Монмута, и тайным возвращением самого Монмута из Голландии.

В очередной раз доставая ланцет, Ромени вспомнил, что же тогда не завязалось в столь тщательно подготовленном плане. Смертельная доза ртути по недосмотру оказалась в желудке у одного из любимых спаниелей Карла… и Великие Морозы, предполагавшие завершиться триумфальным вступлением Монмута в Фолкстоун, оказались сильнее, чем рассчитывал Фике, и продолжались вплоть до марта… и поддельное свидетельство о браке каким-то образом исчезло вместе со шкатулкой… в общем, Мастер был очень недоволен.

Стены шатра просвечивали оранжевым от сияния огненного кольца ягов на улице, и кровь, которой он старательно залил магические символы на бумаге, смешивалась с каплями пота.

«Да, – подумал Ромени, торопливо вставая и раскладывая на столе стеклянные стержни, – вот куда – пардон, когда – я прыгну. И я расскажу Фике и Мастеру, что несет им будущее, и посоветую им не пытаться контролировать Англию, но направить все свои силы на ее уничтожение: пусть морозы продолжаются и усиливаются, пусть они натравливают католиков на протестантов, а тех и других – на евреев, пусть они убивают будущих вождей, пока те еще дети…»

Он улыбнулся, поправил стержни, разместив их под правильным углом, и вытянул открытую ладонь в сторону кольца духов огня на улице, набираясь их энергии, чтобы та перенесла его сквозь время.

* * *

Дойль захлопнул сундук и, не обращая внимания на цыган, распластавшихся в страхе на полу, выбежал из шатра. Вращающееся колесо вокруг лагеря сияло ярко, как солнце, и он задыхался в раскаленном воздухе. Шатры по периметру лагеря горели все до единого, и даже те, что стояли в середине, начинали уже дымиться. «Боже, – подумал он, – но почему Ромени не останавливает их? Если температура здесь поднимется хотя бы на несколько градусов, мы все вспыхнем, как спички!»

Он подбежал к следующему шатру – бахрома на пологе вспыхнула от его прикосновения синим пламенем – и заглянул внутрь. Доктор Ромени стоял у стола, вытянув одну руку в сторону Дойля, а другой комкая лист бумаги. Дойль прыгнул на него…

…и его закружил бешеный вихрь. Несколько секунд он кувыркался, сжавшись в ожидании сокрушительного удара о землю, но падение в беззвучной черноте все продолжалось… пока вдруг свет и звуки не включились одновременно.

Он увидел себя в большом помещении… увидел свечи в грубых деревянных канделябрах… он продолжал падать в неожиданно холодном воздухе и вдруг оказался на столе, угодив одной ногой в тушеную утку с пряностями, а другой – в полную супницу. Он не удержал равновесия, поскользнулся и с грохотом сел в блюдо с ветчиной.

Забрызганные с ног до головы люди за столом изумленно заголосили и отпрянули, и Дойль увидел, что на соседнем столе распластался лицом вниз среди тарелок и блюд доктор Ромени.

– Простите… прошу прощения… – в замешательстве бормотал Дойль, сползая со стола.

– Будь я проклят! – вскричал тип с выпученными глазами, промокая забрызганную сорочку салфеткой. – Что это за чертовы шутки? – Все понемногу оправлялись от первого шока, и настроение у них было нельзя сказать чтобы дружелюбное.

– Это все колдовство вонючее, – услышал Дойль чей-то голос. – Их надо арестовать.

Ромени тоже слез со стола и простер руки столь властным жестом, что все невольно попятились.

– Взрыв, видите ли, – выдавил он из себя, стараясь говорить убедительно и властно, хотя такое падение, надо сказать, с любого собьет спесь. – Прочь с дороги, или я… – И тут-то он заметил Дойля.

При всем конфузе от падения в супницу Дойль поразился несказанно больше, увидев, как побледнел чародей. Тот резко повернулся и неверными шагами направился к ближайшей двери. Прежде чем раствориться в ночной темноте, он обернулся и бросил на Дойля еще один полный ужаса взгляд.

– За ним, Сэмми, и приведи его сюда, – приказал спокойный голос откуда-то из-за спины Дойля. Дойль повернулся и встретил подозрительный взгляд дородного мужчины в фартуке, который поигрывал мясницким ножом с небрежностью, выдающей профессионала. – Я не слышал никакого взрыва, – сказал он Дойлю. Тем временем молодой толстяк устремился вдогонку Ромени. – А вы погодите здесь, покуда мы не разберемся хотя бы с тем, кому платить за испорченный обед.

– Нет, – ответил Дойль, стараясь, чтобы его новый голос звучал убедительно. Это было не так просто, ибо он заметил, что некоторые из окружавших его людей щеголяют ботфортами, сюртуками до колена и короткими париками, говорят на практически непонятном диалекте, – в общем, он начинал понимать, что с ним случилось. – Мне надо выйти отсюда, поймите. Вы, конечно, можете попробовать помешать мне, но я так напуган, что действительно постараюсь выйти отсюда, что, в свою очередь, может весьма неблагоприятно сказаться на всех присутствующих, а сейчас, как мне лично кажется, не самое подходящее время, чтобы я мог позволить себя изувечить.

Для вящего эффекта он взял со стола пустую оловянную пивную кружку. «Ну, Беннер, – подумал он, сдавливая ее в кулаке, будем надеяться, ты способен на такие штуки. Он сжал кружку изо всех сил, аж пальцы побелели – разговоры в комнате стихли, и все, даже хозяин заведения, с интересом наблюдали за его действиями, – потом удвоил усилия. Все шероховатости кружки впились в его ладонь и пальцы, руку до плеча свело… но кружка не поддавалась.

В конце концов он ослабил хватку и осторожно поставил кружку на стол.

– Крепко сработано, – пробормотал он. Те, кто стоял ближе, ухмылялись, а за дальними столами уже хохотали в открытую. Даже хмурый трактирщик невольно улыбался. Дойль сделал несколько шагов к двери, чем вызвал новый приступ всеобщего веселья. Вот так, сопровождаемый насмешками и улюлюканьем, он вышел, сгорая от стыда, но зато никто не пытался задержать его.

Едва он перешагнул порог, как лицо и руки обжег лютый мороз. Он сделал вдох и чуть не задохнулся; показалось даже, что от холода пошла носом кровь. Дверь за спиной захлопнулась. «О господи, да что же это такое? Это не может быть Англия – этот сукин сын закинул нас на Огненную Землю или еще куда-нибудь в этом роде».

Если бы все в трактире не смеялись над ним, он бы туда вернулся, но теперь он сунул покрасневшие от холода руки в карманы тонкого – слишком тонкого! – плаща и устремился по узкой темной улице в надежде отловить Ромени и силой заставить его найти хоть какое-то теплое место, где они могли бы отогреться.

Он не нашел Ромени, зато это сделал Сэмми. Дойль наткнулся на паренька, съежившегося у стены в квартале от трактира; в слабом лунном свете Дойль не заметил его и прошел бы мимо, но услышал беспомощное всхлипывание. Замерзшие слезы приклеили щеку Сэмми к кирпичной стене, и когда Дойль нагнулся и осторожно поднял голову юноши, послышался слабый хруст.

– Сэмми! – произнес Дойль громко, чтобы вывести парня из состояния прострации. – Куда он пошел? – Не получив ответа, он встряхнул его за плечи. – Скажи, куда? – Дыхание вырывалось у него изо рта клубами пара.

– Он… – всхлипнул юноша, – он показал мне… змей во мне. Он сказал: посмотри на себя, и я послушался и увидел, как они все извиваются. – Сэмми снова заплакал. – Я не могу вернуться и домой тоже не могу – они тогда заберутся во всех.

– Они исчезли, – твердо заявил Дойль. – Ты понял? Исчезли. Они не выносят холода. Я сам видел, как все они – слышишь, все! – выползли и умерли. А теперь скажи, куда пошел этот ублюдок?

Сэмми шмыгнул носом.

– Правда исчезли? И умерли? Правда? – Он осторожно оглядел себя.

– Правда, черт возьми. Так ты видел, куда он пошел?

Осмотрев себя еще раз и ощупав одежду, юноша начал дрожать.

– М-мне надо вернуться, – сказал он, неуверенно поднимаясь на ноги. – Чертовски холодно. И… да, вы хотели узнать, куда он пошел?

– Да! – Дойль приплясывал на мостовой от холода. Правой лодыжки он почти не ощущал и начинал всерьез опасаться, что цепь намертво примерзла к коже.

Сэмми опять шмыгнул носом.

– Он перепрыгнул через вон тот дом на соседнюю улицу.

– Что? – переспросил Дойль, решив, что он ослышался.

– Он прыгнул через тот дом, как кузнечик. У него на подошвах пружины железные, – пояснил Сэмми.

– Ах да. Ну… спасибо. – «Ромени загипнотизировал паренька на всю катушку, – решил Дойль.» И это всего за пару секунд! Пожалуй, не стоит слишком обнадеживаться, что он меня боится… – Да, кстати, – спохватился он, когда Сэмми уже собрался идти, – где мы? Я заблудился.

– Боро-Хай-стрит. Саутварк.

Дойль поднял брови:

– Лондон?

– Само собой, Лондон, – буркнул парень, начиная пританцовывать на месте.

– Ага, а год какой? И число?

– Боже, мистер, откуда мне знать? Вот зима, это точно. – Он повернулся и, не в силах больше стоять на месте, побежал обратно в трактир.

– А король сейчас какой? – крикнул Дойль ему вслед.

– Карл! – донеслось в ответ. Угу, Карл Энный, подумал Дойль.

– А до него кто правил?

Сэмми предпочел не расслышать, но над головой Дойля со стуком распахнулось окно.

– Оливер Блаженный, – прорычал мужской голос, – и при нем никто не позволял себе горланить по ночам под окнами!

– Прошу прощения, сэр, – спохватился Дойль, поднимая слезящиеся от холода глаза и пытаясь разглядеть, какое из дюжины маленьких окошек приоткрыто. – Я страдаю от… – а почему бы и нет, подумал он, – от мозговой лихорадки и лишился памяти. Мне некуда идти. Не пустите ли вы меня переночевать на кухню или не одолжите ли мне одежду потеплее? Я…

Он услышал стук закрывающегося окна – он так и не разглядел, какого именно. Чертовски типично для эпохи Кромвеля, подумал он и вздохнул, выпустив изо рта облачко пара. «Выходит, – прикидывал он, двинувшись дальше, – я попал куда-то между 1660-м и… когда там умер Карл? Кажется, около 1690-го. Час от часу не легче. В 1810-м у меня по крайней мере имелся шанс найти людей Дерроу и вернуться с ними домой или – в противном случае – принять то, что суждено мне судьбой в девятнадцатом веке, и без особых проблем прожить остаток дней как Вильям Эшблес… черт, холодрыга какая!.. Ну что ты за идиот такой, куда тебя занесло? И зачем? Написал бы по памяти стихи Эшблеса, съездил бы в Египет, пользовался бы умеренной популярностью и пристойным состоянием… что еще? Ах да: красавица жена. Но нет, угораздило же тебя приставать к чародеям, и вот результат: история утратила Вильяма Эшблеса, а сам ты торчишь в богом проклятом столетии, где не чистят зубы и не принимают ванны, а человек в тридцать лет, можно сказать, старик».

Совершенно случайно он поднял взгляд, и как раз в это мгновение узенькую полоску неба в просвете между крышами пересекла причудливая фигура, и он вжался в стену, так как это был не кто иной, как доктор Ромени, – лысый череп, развевающийся плащ и пружины на подошвах не оставляли ни малейших сомнений.

* * *

Когда инерция прыжка иссякла и хватка земного притяжения начала отклонять его вниз, увеличивая на глазах мелькавшие внизу крыши высоких строений Лондонского моста и неподвижную белую ленту замерзшей реки, доктор Ромени заметил, что прыжки его уже не так высоки, как всего несколько минут назад, а его оболочка из активизированного воздуха дает брешь, пропуская внутрь ледяной холод. «Значит, это вовсе не означало удвоения моих сил, – подумал он. – Просто обычная сила моей магии распространяется шире в более архаичной и, следовательно, более восприимчивой к волшебству среде, а теперь эффект понемногу начинает сходить на нет, – думал он, отталкиваясь обеими ногами от выступающего конька крыши и изящным сальто приземляясь на булыжную мостовую. – Так человеку, некоторое время сражавшемуся чужим, более тяжелым мечом, свой кажется еще легче, чем он есть на самом деле, хотя это ощущение новой силы довольно быстро проходит. Вряд ли оно сохранится у меня даже до утра… а окно во времени, расположенное в разгромленной нами гостинице, закроется еще до рассвета.

Как бы то ни было, – решил он, зацепившись рукой за вывеску трактира, изображавшую пляшущего мавра, – мне необходимо как можно быстрее связаться с Фике и Мастером и рассказать им, кто я и как здесь оказался».

* * *

Ну уж этот обед должен удаться на славу, подумал Эзра Лонгвелл, вообще любивший наслаждаться изысканными яствами, коими Братство Антея обыкновенно потчевало своих членов. Он долил в свой стакан портвейна из бутыли, стоявшей у камина, – в эту лютую зиму даже шампанское приходилось отогревать у огня полчаса, а уж клареты и крепленые вина и все полтора. Отхлебнув все еще ледяного вина, он подошел к маленькому тюдоровскому окошку – только оно не замерзло из-за близости печи. Он стер со стекла иней и выглянул на улицу.

Западнее моста мерцали в ночи огоньки лавок и палаток ледовой ярмарки, протянувшейся по скованной льдом Темзе от Темпл-стейрз до набережной Суррея. По льду ракетами или метеорами проносились конькобежцы с фонарями в руках, но Лонгвелл предпочитал оставаться в теплом доме в ожидании вкусного обеда.

Он отошел от окна и, окинув нежным взглядом кипевшие на плите кастрюльки (Повнимательнее с этими восхитительными сосисками, миссис!), вернулся через холл в столовую; завязанная вокруг его правой лодыжки цепь негромко позвякивала при ходьбе.

Оуэн Бургхард поднял взгляд и улыбнулся ему:

– Ну и каково тебе таскать свой вес, Эзра?

Лонгвелл покраснел под взглядами остальных членов Братства.

– Не так плохо, – сказал он, опускаясь в крякнувшее под его тяжестью кресло. – Хотя все равно чертовски холодно.

– Ничего, это тебе полезно, Эзра: бодрит, – заявил Бургхард, вновь переводя взгляд на разостланную на столе карту. Он постучал по правому верхнему углу черенком своей глиняной трубки и обычным для него деловым тоном продолжал: – Итак, вы видите, джентльмены, что возросшая активность Фике и его шайки цыган…

Его слова были прерваны громким стуком в дверь.

В мгновение ока все оказались на ногах, схватив мечи и пистолеты; каждый, вскакивая, высвободил цепь из-за отворота ботфортов, словно жизнь его зависела от этой цепи не меньше, чем от оружия.

Бургхард подошел к двери, отодвинул засов и отступил на шаг.

– Не заперто! – крикнул он.

Дверь распахнулась, и брови всех присутствующих удивленно поползли вверх: в комнату ввалился некто, очень напоминающий героя скандинавских мифов. Он был невероятно высок – выше даже короля, а уж в том было добрых два ярда росту, – и его странного покроя, не по сезону тонкий плащ не мог скрыть размаха его плеч и крепости рук. Покрытая льдом и инеем борода делала его похожим на старика.

– Если у вас есть огонь, – прохрипел он, с трудом ворочая замерзшими губами, – и чего-нибудь горячего выпить… – Он пошатнулся, и Лонгвелл испугался, что в случае его падения все книги обрушатся с полок.

Бургхард, словно лишившись дара речи, ткнул пальцем в правый башмак пришельца – за ним по полу тянулась обледенелая цепь – и бросился подхватить его.

– Бисли! – рявкнул он. – Помоги мне удержать его. Эзра, кофе и бренди, быстро! – Бургхард и Бисли помогли полузамерзшему великану добраться до скамьи у огня. Когда Лонгвелл принес большую кружку кофе с ромом, великан не сразу припал к ней, а прежде подышал немного ароматным паром.

– Ах, – выдохнул он наконец, поставив кружку на скамью рядом с собой и протягивая рухи к пламени. – Я думал, мне конец. У вас что, все зимы такие?

Бургхард нахмурился и переглянулся с остальными:

– Кто вы такой, сэр, и как вы оказались здесь?

– Я слышал, что вы собирались… то есть собираетесь в доме на южном конце моста. В первый дом, куда я постучал, меня не пустили, но дали мне ваш адрес. Что же до того, кто я, вы можете звать меня… черт, я даже не могу выдумать подходящего имени. В общем, я пришел сюда, – и изможденное лицо его осветилось улыбкой, – потому что знал, что должен прийти сюда. Сдается мне, что вы – те гончие, что нужны мне для того, чтобы изловить мою лисицу. Видите ли, есть такой чародей по имени доктор Ромени…

– Вы хотите сказать, доктор Романелли? – спросил Бургхард. – Мы слышали о таком.

– Слышали? В ваше время? Слава богу. Так вот, у Романелли есть двойник по имени Ромени, запрыгнувший – я полагаю, вам ясно, что с помощью колдовства – в ваш Лондон. Его надлежит изловить и принудить вернуться туда… где ему положено быть. И если повезет, его можно будет заставить захватить и меня с собой.

– Близнец? Бьюсь об заклад, вы имеете в виду ка, – заявил Лонгвелл, ухватив щипцами уголек из камина и осторожно опуская его в свеженабитую трубку. – Не угодно ли трубочку?

– Спасибо, не откажусь, – ответил Дойль, принимая хрупкую трубку белой глины и кисет с табаком. – Что такое ка?

Бургхард нахмурился еще сильнее:

– Вы чертовски странный человек, сэр. Воистину вы – странная смесь знания и неведения; настанет время, я надеюсь, когда я с удовольствием выслушаю вашу историю. Например, вы носите связующую цепь, однако непохоже, чтобы вы знали о нас много, вам известен доктор Романелли, но вы не знаете, что такое ка или как случилось, что нынешняя зима выдалась такой свирепой. – Он улыбнулся, хотя в его простецких на первый взгляд глазах продолжал гореть подозрительный огонек. Он провел пятерней по своим коротко остриженным, редеющим волосам. – Так или иначе, ка – это копия живого человека, взращенная из нескольких капель крови оригинала в чане со специальным зельем. И если весь процесс выполнен как положено, копия не только неотличима от оригинала внешне, но и обладает всеми его познаниями.

Дойль набил трубку сухим табаком и разжег ее так же, как это делал Лонгвелл.

– Да, я полагаю, Ромени может оказаться такой тварью, – сказал он, выпуская кольцо дыма и наслаждаясь тем, как оттаивает у камина его борода. Неожиданно его глаза расширились. – Ага, кажется, я знаю еще одного человека, который может быть… ка. Вот бедолага! Я уверен, сам он и не знает этого.

– Вам известен Аменофис Фике? – спросил Бургхард.

Дойль оглядел всю компанию, не зная, сколько известного ему он может открыть им.

– Он был – или есть, или будет – вожак шайки цыган.

– Воистину так. Только почему «был» или «будет»?

– Не обращайте внимания. Так или иначе, джентльмены, это ка доктора Романелли находится сегодня в Лондоне, и он обладает знаниями, которые заказаны здесь всякому, и его необходимо найти и отправить туда, где ему положено находиться.

– И вы хотите вернуться с ним? – уточнил Бургхард.

– Совершенно верно.

– Но зачем вам такой опасный – пусть и быстрый – способ перемещения? – удивился Бургхард. – Верхом или морем вы за шесть месяцев можете добраться почти куда угодно.

Дойль вздохнул.

– Насколько я понимаю, вы выполняете функции… некоторого рода магической полиции, – начал он. Бургхард улыбнулся и вздрогнул одновременно.

– Не совсем так, сэр. Ряд могущественных и дальновидных лордов платят нам за то, что мы оберегаем Англию от колдовской порчи. Мы не занимаемся магией, но боремся с ней.

– Ясно. – Дойль положил трубку на камин. – Если я расскажу вам все, – осторожно произнес он, – и вы согласитесь, что эта тварь Ромени представляет собой угрозу – я бы сказал, страшную угрозу – Лондону, Англии и всему миру, то поможете ли вы мне изловить его и не препятствовать моему возвращению – если это, конечно, возможно – туда, куда мне нужно?

– Даю вам свое слово, – негромко ответил Бургхард. Дойль несколько секунд молча смотрел на него. В комнате воцарилась тишина, только трещали поленья в камине.

– Хорошо, – громко произнес он наконец. – Я постараюсь быть кратким – действовать надо быстро, а мне кажется, я знаю, где его надо искать через час или около того. Мы с ним брошены сюда какой-то магической силой, но не из другой страны вроде Турции. Мы попали сюда из другого времени. Последнее утро, что я помню, было утро двадцать шестого сентября 1810 года.

Лонгвелл прыснул, но осекся, когда Бургхард поднял руку.

– Продолжайте, – сказал тот.

– Итак, что-то… – Дойль замолчал, поскольку заметил на столе тетрадь в кожаном переплете, и хотя та была совсем новая, с вытисненными на обложке золотыми цифрами 1684, он узнал ее и подошел к столу. Рядом с чернильницей лежало наготове перо, и он, ухмыляясь, окунул его в чернильницу, открыл последнюю страницу и написал на обложке: «Ихей, энданбрей. Анкей уйяй игитдай?»

– Что вы такое пишете? – удивился Бургхард. Дойль только отмахнулся от него.

– Джентльмены, что-то проделало отверстия в структуре времени…

* * *

Пятнадцать минут спустя группа из пятнадцати человек, одетых соответственно погоде, вывалилась из двери старого дома и поспешила по узкому проезду Лондонского моста на юг, к Суррею. Проход между древними домами позволял идти по двое, но они шли по одному. Дойль шагал вторым, следом за закутанным Бургхардом, без труда поспевая за ним, несмотря на болтавшийся на правом боку тяжелый меч в ножнах. Единственным светом, освещавшим им дорогу, был тонкий луч фонаря Бургхарда, так как неверный лунный свет освещал только верхние этажи, островерхие крыши да еще паутину балок, протянувшихся над улицей между домами и не дававших старым зданиям завалиться друг на друга. На мосту стояла тишина, нарушаемая только случайным лязгом цепи о булыжник, и откуда-то издалека доносились еле слышные отзвуки смеха и музыки.

– Сюда! – прошептал Бургхард, сворачивая в щель между домами и освещая фонарем деревянную конструкцию, в которой Дойль распознал ведущую вниз лестницу. – Нет смысла объявлять о нашем присутствии, маршируя через южные ворота.

Дойль последовал за ним вниз по темной лестнице, и после долгого спирального спуска по колодцу, ведущему сквозь каменную опору моста, они вышли на открытую площадку под пролетом. Дойль в первый раз заметил, что река, просвечивающая сквозь деревянные ступени, скована льдом.

По льду в сторону северного берега направлялась вереница людей, и Дойль мельком глянул на них, но что-то заставило его присмотреться повнимательнее. Что-то в них есть странное, что-то не так. Может, странный, сгорбленный вид некоторых? Или качающаяся, подпрыгивающая походка идущего впереди?

Дойль схватил Бургхарда за плечо.

– Подзорную трубу! – сказал он негромко, но настойчиво, и тут же в него сзади врезался Лонгвелл.

– Сейчас. – Бургхард порылся под пальто и передал Дойлю складную подзорную трубу.