Текст книги "Понтий Пилат. Опыт историко-художественной реконструкции"

Глава 5
Новые пророки

Вскоре от центуриона Марка, квартировавшего за Иорданом, пришло интересное известие. Появился какой-то новый пророк, собиравший толпы людей при Иордане какими-то странными своими речами. Марк через местных мытарей, подосланных им в толпу, кое-что выяснил и прибыл с докладом к Понтию в Иерусалим, когда он был там во время весенних праздников.

– Представляешь, Понтий, этот человек не похож на здешних их учителей. В Иерусалиме он, кажется, вообще еще не бывал. Но говорит о том, что скоро настанет царство их Бога, о котором они все мечтают.

– И что, опять собирает банду? – спросил Понтий.

– Нет, не похоже. Они все безоружные.

– Ну, это пока. Главное дело – активный лидер шайки.

– И здесь-то тоже все не так, как обычно. Он не хочет быть никаким лидером. Говорит, что за ним идет какой-то очень великий пророк, больший его самого, и что его дело – только приготовить ему дорогу.

– Что значит приготовить? Мечами прорубить?

– Да нет, же говорю: они безоружные. А дорогу готовит тем, что призывает их покаяться.

– В чем покаяться?

– Ну, не знаю, во всем, наверное, что они там натворили. И в знак покаяния окунает их в Иордане.

– Ну, хоть не в микве, – рассмеялся Пилат, – и то почище. Хоть водичка проточная.

– Да, в реке она тоже не очень, довольно мутная, но все-таки, конечно, не миква, – рассмеялся Марк в ответ и продолжил. – Он еще говорит, что так Бог их приготовит себе новый народ.

– А старый чем не годится?

– А здесь-то самое интересное. Когда к нему пришли раввины из Иерусалима, посмотреть, видимо, тоже своими прикинуться, он обозвал их змеенышами, бегущими на всякий случай от Божьего гнева. И добавил, что они напрасно надеются на свое древнее происхождение. Бог, – говорит, – может и из камней себе детей сделать. На их змеином языке это еще и в рифму получается сказано, так что все запомнили. В общем, судя по его учению, у их Бога будет новый народ.

– Ну, относительно змеенышей он прав, конечно. Змеи и змееныши, гадюшник здесь, конечно, хоть куда, – ты и сам знаешь. А вот, что у их Бога будет новый народ – это интересно. Они на своей избранности помешаны, она же их без конца мучит, а отказаться от нее они не могут. Ну и что теперь? Собирается на Иерусалим идти?

– Вроде не собирается. И, как видишь, на избранности своей помешаны не все. Он говорит, что души их очистит не вода, а милостыня и справедливость³⁶. Но мы следим, конечно.

– Я так думаю, – рассудил Понтий. – Если есть какая-то мирная, чисто религиозная оппозиция Каиафиной компании – это для нас неплохо. Divide et impera, разделяй и властвуй. Если им кто-нибудь и как-нибудь нос прищемит – хорошо, поделом им, зазнались больно. Но вооруженное противостояние им недопустимо ни в коем случае. Тут надо действовать быстро.

– Видишь ли, Понтий, эти ребята действуют совершенно открыто. Не прячутся. Прямо на берегу сидят. Приходят с женами, со слугами, с детишками. Слушают, спрашивают. Молятся тут же. На бандитскую сходку это никак не тянет.

– Хорошо. Пусть пока беседуют. Но смотрите тщательно. Эти-то, может, просто балагурят, а вот, кто там за ним идет, самый главный-то, как ты говоришь. Этого хоть не прозевайте.

– Постараемся. Да, кстати, еще деталь. Там местные еврейские офицеры, у Антипы служащие, спрашивали его о том, насколько законна их служба.

– Так-так, и что он?

– Ну, он сказал им, что надо честно служить, только никого мирных не обижать и не требовать повышения жалования. Быть довольным и все терпеть. Но главное, к дезертирству не призывал³⁷.

– Хм. Ключевой вопрос, между прочим.

– Я и говорю, что на бунтовщика этот не похож. Но тут и еще трудность будет. Это не наша территория. Там Антипа правит. Его приказы мы отменить не сможем, а сами через его голову действовать можем только в крайнем случае.

– Ну ладно, смотрите в оба. А дальше увидим.

Понтий это интересное сообщение принял к сведению. И на ближайшем совещании с главами синедриона решил поставить и этот вопрос, как бы вне повестки.

Главный же вопрос этого совещания был о водопроводе. Изыскания продолжались долго, наконец, были найдены источники за городом на достаточной высоте, чтобы подать воду хотя бы в Нижний город. Длина акведука должна была составить целых четыреста стадий³⁸. Стройка получалась долгой и дорогостоящей. Понтию пришлось торговаться с евреями, сколько они могут выделить из городского бюджета, какую часть собираемых налогов направить на строительство, и нужно ли вводить дополнительный налог на горожан. После долгих споров решили все-таки налог пока не вводить, стройку вести по мере накопления средств, а в некоторых местах помимо наемных работников привлечь легионеров Лонгиновой центурии.

Решение для города получалось выгодное. Правда, темпы стройки заведомо ставились в зависимость от поступления средств, но Понтий не торопился. Пусть пойдет все, как пойдет. Рано или поздно справимся, – думал он.

А вопрос про нового пророка под конец он все-таки задал. Все достаточно согласно дали ему понять, что это человек не серьезный. Действительно, на подготовку какого-то восстания это не похоже, но и вообще, придавать значения этому человеку не стоит.

– Видишь ли, игемон, – пояснил особо один из членов собрания, – чтобы легче тебе было понять, за пример возьми состязания философов в греческих школах. Ну вот, здесь примерно то же самое. Этот человек, как я сам выяснил, происходит из заиорданских сектантов. Они тоже евреи, обрезанные, но самое важное, что они не признают наш Храм и жертвы, приносимые в нем. Книги они читают те же, что и мы, хотя у них имеются и свои какие-то поучения. Живут они в пустынных местах, одними мужскими общинами. Брак они отрицают, по крайней мере, большинство из них. Все имущество у них общее, как и трапезы. И тоже они много морализируют, учат добродетели. Ну, примерно так: будь хорошим человеком, молись – и Богу больше от тебя ничего не нужно. Этот Иоанн (его так зовут) добавил только, что вслед за ним придет кто-то там очень великий. Но это пока все пустое. Так было и до этого. Они ждали там какого-то своего учителя праведности, – так они его называли. Ну, был там кто-то в их заиорданских пещерах при Мертвом море, – и все на том и кончилось. Так что большого значения этому придавать не следует. Просто это сектантское движение – они называются ессеи³⁹ – выбрасывает из себя периодически перед всем народом какие-то подобные выплески.

Понтий удовлетворился этим разъяснением, запомнив и учителя, который все это ему разъяснил. От него как будто не излучалось скрытого негатива, и префект его запомнил. Звали его Гамалиил.

– И вообще, – завершил Гамалиил, – это территория Ирода Антипы. Он сам в курсе дела и контролирует ситуацию. Он наблюдает за нею лучше нас самих.

Успокоив игемона, старцы разошлись.

Вернувшись в Кесарию, Понтий нашел случай переспросить Гармизия, что это за евреи такие, которые закон их признают, а Храм не признают.

– Сам-то закон говорит что-нибудь о жертвах в Храме? Этот вопрос решен там как-нибудь однозначно?

– В том-то и дело, что нет, – отвечал Гармизий. – Конечно, там много рассказано, как строился этот храм походный, еще на уровне палатки переносной, и расписано, как надо жертвы приносить. Все до мелочей, как это обычно у евреев. Но в их пророческих книгах полно рассуждений и призывов, что жертвы животных Богу не нужны. А одно место я даже запомнил, очень остроумно подмечено. Как бы сам Бог их говорит так: Я не ем тельцов, не пью кровь козлов, а если бы Я и проголодался, не у тебя бы кушать попросил, потому что мне принадлежит вся вселенная, все скоты, звери и птицы⁴⁰. Красиво подметил, правда? Так что неудивительно, что у них с древних времен была такая партия, которая не признавала животные жертвы. Они часто при этом пишут, что сам Бог их не хочет, а настоящая Ему жертва – это хвала Богу и милостыня ради него. Так что ничего удивительного, если эта партия евреев живет спокойно и время от времени выставляет каких-то пророков или, по меньшей мере, претендующих на пророческое звание.

– Заметил я, разговаривая с ними, что им весь этот ажиотаж вокруг нового пророка сильно не нравится.

– Еще бы он нравился, – согласился Гармизий. – Это ж конкуренты. Весь синедрион, вся эта огромная каста священников живут за счет жертвоприношений. Ходит народ в Храм для чего? Только жертвы приносить, больше незачем. Молятся они, закон читают свой по синагогам. А жертвы приносят только в Храме. Принести жертву – не дешевое удовольствие. Начать с того, что, собственно, большую часть животного священники съедают сами. Или семьи их съедают. Но тут и еще кое-что поинтереснее есть. Ты замечал, что в притворах Храма у них идет бойкая торговля жертвенным скотом? Так вот, пригодность скота для жертвы определяет только священник, чтоб там болезней не было, пятнышек каких-то. Если простой человек приведет своего барашка, то они его забракуют, скажут, что он не чистый, не годный. Зато предложат ему купить своего барашка, вроде бы чистого. И цена его в десять раз больше, чем на рынке. Так что не только мясом тут питаются. Тут целая система такой вот полулегальной наживы⁴¹.

– И кто же все это возглавляет?

– На самом верху, разумеется. Барыш делится всем по чину. Как положено.

– И это все по их закону считается нормальным?

– Формально, видимо, да. Конечно, простым евреям это не нравится, но все терпят. Поэтому, конечно, если приходит какой-то проповедник из пустыни и показывает, что в Храм ходить незачем, то это опасный соперник. В случае своего серьезного успеха он может покачнуть их выгоднейшую торговлю. Этого они, разумеется, ему не простят. Храм с жертвами их кормит, и как видишь, они не бедствуют.

– И сколько ж там всего священников? – спросил Понтий.

– Много. Не знаю точно, но это тысячи мужей⁴². А у них еще и семьи. Они поделены на группы, службу несут по неделе, не считая праздников. Будничная служебная неделя каждой группе достается чуть не раз в год. Остальное время они свободны. Расходятся по домам в Иудее, как-то там, не знаю как, кормятся. Но без Храма с его жертвами всем им придется работать в поте лица. Представляешь, какие там огромные деньги крутятся! И ведь это все не считая прямых пожертвований на Храм, не считая налога на храм в две драхмы. И этот налог платят они все, включая евреев рассеяния.

– Понятно. Тысяча жрецов пусть поживут впроголодь, а первосвященники себя уж точно не забудут. Значит, и все эти бесконечные очищения, омовения, окропления – это все тоже в общую смету идет? Тоже в денежки отливается?

– Не знаю. Наверное. В общем, дело-то обычное. Жреческая каста всегда будет убеждать всех, что без жертв и храмов никуда не шагнуть. Грехи-то без жертв не простятся! Во все времена у всех народов так было, и будет. Ты же сам знаешь. Понятно, почему у них иного Храма никогда не было и не будет. А если кто построит – они его в один день сожгут.

– Храм или строителя? – спросил Пилат с усмешкой.

– Обоих. Строителя в его недостроенном храме⁴³.

– Хорошо. Но если у них есть тайный и не вполне законный доход, то это что такое? – спросил Пилат, поймав недоумевающий взгляд Гармизия. – А это вот что такое. Это коровье вымя. Надо просто умело, спокойно, твердой рукой его подоить. Пусть поделятся, если у них избыточные доходы. Спасибо тебе за важные сведения. И как ты эту схему разузнал?

– Да это не секрет вовсе. Об этом сами евреи на базаре болтают.

– Хорошо. И базарную болтовню полезно иногда послушать, – завершил беседу Понтий. В его душе рождался новый план, как подтолкнуть финансирование водопровода.

План этот уже понятен любому без всяких объяснений. Требовалось только важное дипломатическое искусство и железная воля. И с тем, и с другим у Пилата были проблемы. Не стоит забывать, что вопрос он решал с «малым синедрионом», в одиночку против десятка старцев, легко понимающих друг друга с одного взгляда, а иногда перешептывающихся по-арамейски. В таких условиях вести переговоры было очень трудно. Пока Понтий обдумывал свой план, временами тот казался ему совершенно неосуществимым. Сложная это история – «раскатать» евреев на деньги. И ведь не на мелкие деньги! По крайней мере, Понтий понимал, что свой разговор с ними он начнет не раньше, чем стройка, едва бредущая через пень-колоду, встанет совсем.

В остальном жизнь префекта и его семьи шла своим чередом. Постепенно Понтий посетил и другие города Иудеи, где стояли его гарнизоны, прежде всего по побережью. Главный его маршрут, по-прежнему оставался в Иерусалим, над чем Клавдия посмеивалась, называя мужа еврейским паломником, регулярно посещающим все еврейские праздники. Сама она к Иерусалиму питала прежнюю антипатию и предпочитала там не появляться вовсе. В ее памяти не изгладилось то унижение мужа и цезаря, с которого началось его пребывание в должности, и она боялась повторения подобных сюжетов. Через пару-тройку месяцев после отсылки Терции в Иерусалим Прима и Секунда попросили госпожу ее вернуть. Им нужна была помощница на самые черные работы. Подумав, Клавдия согласилась. Она только запретила Терции появляться в ее покоях, приближаться к ее детям и обязала Приму тщательно за этим следить. Несмотря на тяжесть труда, Терция почувствовала заметное облегчение. Тем более что по субботам Клавдия разрешила ей ходить в синагогу и просила Приму не обременять ее в этот день особо тяжелыми работами. Постепенно Клавдия сама перестала бояться, да и вообще, видела она Терцию теперь не так часто.

Центурион Корнелий тем временем выслужил ветеранский срок и отпросился в Италию. Службу он собирался продолжить, но теперь он получил право жениться. Через полгода он вернулся с молодой женой, которую звали Луция. Она была обручена с ним еще заранее и дождалась положенного срока службы жениха. Молодые поселились не в Италии, там, видимо, места им не нашлось, а здесь же, в Кесарии. Их можно было понять: Кесария была курортным городом (по нашим понятиям), и главное, достаточно спокойным. Это не Германия и не Галлия. Даже еврейские бунты этого города как-то не затрагивали, потому что он был практически не еврейским. Службу Корнелий продолжил, а на ветеранские деньги смог купить себе дом и в Кесарии.

Зато и Клавдия теперь получила возможность на время своей отлучки оставлять детей у Луции, а не поручать их служанкам. Луция оказалась живой, энергичной женщиной, вполне довольной пока и мужем, и новым домом, и, конечно, взявшейся помогать жене своего командира. Хотя она была значительно младше Клавдии, обе офицерские жены быстро подружились.

Новости из Рима молодые супруги привезли не веселые. Умерла старица Ливия Августа, мать цезаря Тиберия, служившая многие годы опорой всего императорского дома. Цезарь уехал из Рима, очевидно, испортив отношения с сенатом. Все это предвещало нехорошие перемены. Вообще, после смерти Германика при странных обстоятельствах⁴⁵ обстановка в столице явно портилась, и оставаться вне Италии было спокойнее и безопаснее.

К общему удивлению и вопреки предсказаниям синедриона, похоже исполнилось пророчество Иоанна Иорданского. Пошли слухи, что появился тот самый, больший пророк, о котором говорил Иоанн, что он тоже приходил на Иордан, был указан Иоанном, а затем обнаружился в Галилее, где начал и сам подобную же проповедь.

С Галилеей у Понтия теперь было сложно. Антипа его туда больше не приглашал, видеть его не хотел. Самовольно въехать в его владения Понтий, пожалуй, мог бы, но нагнетать дополнительную напряженность не хотел. Приходилось общаться через гонцов. Разумеется, при первой же оказии он велел центуриону Титу следить за обстановкой вокруг нового пророка. Через некоторое время Тит, не решаясь бросать свой гарнизон, чтобы лично явиться в Кесарию, ответил Понтию подробным письмом. Среди прочего он сообщил там и о новом пророке.

Этот отрывок Понтий зачитал и жене, и Гармизию, когда собрались вместе.

«… Относительно нового пророка, – писал Тит, – имею сообщить следующее. Действительно, он появился в наших краях. Сам он родом отсюда, из небольшой деревушки Назарет в ста стадиях от Сепфориса. Он ведет бродячий образ жизни, переходя по галилейским городам. Но особенно хорошо у него получается проповедовать в Капернауме, в той самой синагоге, о которой я тебе рассказывал лично. С ним ходят несколько учеников, все они живут подаянием, а до этого тут и жили, промышляя рыбной ловлей. Сам он тоже был местным сельским строителем. Зовут его Иисус. Суть проповеди его примерно та же самая, что у Иорданского Иоанна. Призывает покаяться, говоря, что скоро Бог установит свое царство. Но, в отличие от Иоанна, он еще и прекрасный целитель. Здесь много людей, особенно в Капернауме, получили от него исцеление неизлечимых болезней. Приходили даже прокаженные, и он прикасался к ним, а это страшное преступление по еврейским понятиям. Однако не он заболел, а они исцелились. Более того. Я познакомился с ним лично как раз по такому же поводу. Мой ординарец Кварт тяжело заболел, по-видимому, от какой-то местной заразы. Узнав, что Иисус где-то неподалеку, я просил знакомых из синагоги, чтобы они сказали об этом Иисусу и попросили его помолиться. Они согласились и послали к нему. И вот, я вижу, как все они приближаются к нашей казарме. Зная, что войти в нее считается для еврея осквернением, я сам вышел навстречу и просил Иисуса не утруждаться, а на расстоянии приказать болезни, подобно тому, как я сам приказываю своим воинам. Он удивился такому ответу и даже похвалил мою веру. Но важно, что Кварт действительно выздоровел сразу⁴⁶. Вообще, этот человек производит очень сильное и доброе впечатление. Меня удивляет, что он не боится идти к самым больным, страждущим, отверженным, к тем, кем евреи обычно гнушаются, подает им исцеление. Он учит, что именно несчастные и брошенные будут приняты Богом в Его царство. Что это за царство, признаться, я пока не понимаю, но уже знаю, что и сами евреи не могут этого толком объяснить. Опять же: вооруженных людей при нем нет, как и нет никакой возни где-то по подвалам. Несколько исцелений Иисус совершил открыто в синагоге в Капернауме, прямо перед нами. Он совершенно не скрывается, подойти к нему может любой, спросить открыто о чем угодно. Более того, вопреки еврейскому обычаю он благосклонно отнесся даже к мытарям, которых обычно первыми убивают любые еврейские бунтовщики. Мытари его уважают, некоторые даже хотят стать его учениками. Раввины за это же его осуждают, что вполне предсказуемо. Вот и все, что я пока о нем узнал. В любом случае, это человек совершенно удивительный, тем более, обладающий реальной духовной силой и властью. В целом его популярность в народе растет. Будем смотреть за ним и дальше…»

– Вот такое письмо, – подытожил Понтий.

– Да, интересно, – согласилась Клавдия. – По сути, второй Иоанн, и, похоже снова он в оппозиции к их раввинам.

– Ну что ж, это неплохо. Мирная оппозиция синедриону нам точно не помешает. Еще важно то, что он поддерживает мытарей. Все труднее подыскивать людей на эту работу. Это должны быть грамотные люди, умеющие писать и считать. И терпеть весь окружающий их позор и постоянную опасность убийства. Убьют местного мытаря – город целый год бегает от налогов. Работать они могут только на откупной системе, потому что достойного жалования им не установишь. Хоть кто-то их поддержит.

– Еще бы лично Тита расспросить обо всех подробностях, – сказала Клавдия задумчиво.

Глава 6
Водопровод

Стройка водопровода наконец встала, деньги кончились. Помолившись Юпитеру, Понтий снова отправился в Иерусалим выколачивать средства из синедриона. Ради такого случая Клавдия сама вызвалась поехать с ним, чтобы хотя бы издали обеспечить ему моральную поддержку.

– Бросить начатую стройку нам нельзя, – держал Понтий речь перед малым синедрионом. – Вода нужна всем. Сделана уже значительная часть. Если стройку остановить, то камни, оставленные на уже построенной части, люди постепенно растащат на свои нужды. Половина водопровода не достоит в бесхозном виде. Стройку надо продолжить и завершить. Выходов только два. Или мы введем в городе особый налог на строительство, или же… Или же вы изыщете средства. Это будет справедливо, ведь, безусловно, вода нужна в первую очередь Храму. Вода нужна для ритуальных омовений. Иными словами, вода нужна прежде всего вам. Я сам и в Кесарии могу искупаться в море.

В ответ поднялось ворчание об отсутствии свободных средств. Понтий, набравшись духу, продолжал:

– Нам известно о тех способах, которыми пополняется храмовая казна. Это и налог на Храм, и пожертвования, и, главное – плата за жертвенных животных. Ко мне уже поступают жалобы на слишком большую разницу в цене между животным, приносимым в жертву и продаваемым на рынке. Я не хочу давать им ходу, этим жалобам. Я прошу вас помнить, что смета храмовых расходов и доходов мне не предоставляется. Это средства, которые находятся только в вашем распоряжении. Но, вообще-то, если жалобы будут накапливаться, эту тайну храмовых средств придется и раскрыть. Соответствующее распоряжение прокуратора Сирии Вителлия вполне может и появиться.

Старцы помрачнели, но, кажется, сообразили, что откупиться им придется. В любом случае тайна храмовых доходов стоила дороже. А вводить еще новый «водяной» налог означало как раз спровоцировать новое недовольство. Семейство Анны и Каиафы прекрасно понимало, что деньги они делают незаконным путем, а равно знало и о народном недовольстве. В таких случаях всегда приходится откупаться.

Дальше разговор пошел конкретный, с цифрами и сметами, сколько стоит каждый пролет, каждая стадия акведука, сколько это занимает времени, когда можно будет ждать очередного транша из городского бюджета… В итоге Понтий все-таки вернулся с деньгами и с победой.

Наконец-то, жена встретила его с удовлетворением. Хоть маленькая, но все-таки победа. Наконец-то хоть в чем-то стали мужа уважать. Хоть немножко, но отступили.

– Только вот еще, – добавила она. – Они хоть не проболтаются, что деньги дали из храмовой казны?

– Вроде это не в их интересах, – ответил Понтий. – Зачем им растрясать на весь свет про свои деньги?

– Но ты все-таки не взял с них слова, что будут молчать?

– Нет. Если я поставлю такой вопрос, это автоматически будет означать, что какую-то часть этих средств я сам собираюсь присвоить. Напротив, я сам им предложил, чтобы они тщательно проверяли всю смету. И все это ведь еще при условии, что Лонгин с центурией будет продолжать участвовать в строительстве. А у легионеров оплата пониже, чем у наемных рабочих – с учетом обычного их жалования.

Стройка оживилась на следующий же день. Понтий решил не оставлять Иерусалим, пока все расходы взаимно контролируются, чтобы в его адрес не могло возникнуть подозрений в хищении. Клавдии тоже пришлось терпеть неприятный для нее город.

Однако буквально через три дня произошло чрезвычайное происшествие.

На самых подступах к городу, где велось строительство, появилась протестующая толпа. Поначалу такая же полумирная демонстрация, как и в прошлый раз перед воротами крепости. Толпа начала протестовать, что Пилат якобы похитил средства на стройку из священного хранилища Храма. Речи ораторов заводили толпу все больше, она двинулась непосредственно к месту стройки, начала мешать рабочим, требуя немедленной остановки работ и возврата денег. Начались первые драки, полетели первые камни. Неизвестно, чем бы дело кончилось, но положение спасла решительность Лонгина. Он с отрядом легионеров как раз подходил к месту строительства. Воины были одеты в рабочую одежду, по виду они мало отличались от иных рабочих. На них даже не обратили внимания, они как бы смешались с толпой. Но поняв, что дело идет к бунту, Лонгин дал громкую команду к бою по-латыни. Манипул мгновенно сомкнул строй. Доспехов на легионерах не было, но под одеждой все условились носить короткие римские мечи – на всякий случай. Мечи обнажились, одежды воины быстро намотали на левую руку в качестве щитов (так сам Юлий Цезарь принял свой последний бой в сенате). Манипул устремился на толпу. Там, очевидно, не рассчитывали встретить римских воинов, хотя и небольшой отряд, и плохо вооруженный.

– Бить плашмя, – скомандовал Лонгин еще раз громко для всех, – острием бить только вооруженных.

Толпа, конечно, бросилась врассыпную. Немногие, самые задиристые попробовали отбиваться палками, но были моментально хорошо избиты и поцарапаны. Римлян поддержали и рабочие, схватив в руки все, что попало. Без жертв, конечно, не обошлось. Раненые были на обеих сторонах⁴⁷. Кто-то быстро донес обо всем префекту, и Понтий мигом появился на месте происшествия в сопровождении нескольких всадников, окончательно рассеявших толпу. Он принял доклад Лонгина, поблагодарил его, приказал немедленно отнести и отвести раненных в крепость и оказать им необходимую помощь. Побитых и раненных бунтовщиков, оказавшихся на месте, не стал арестовывать, потому что зачинщиков среди них вроде бы не было. Им Понтий позволил уйти и велел сообщить родственникам об убитых, чтобы погребли их.

Спустя пару часов работа продолжилась. Воины продолжали свое дежурство на стройке. Выбыли только побитые и раненные. Толпа больше и не пыталась собраться.

Перед ужином, когда окончательно вернулись в крепость, Лонгин рассказал подробности и Понтию, и Клавдии в присутствии декурионов. Глаза Клавдии впервые заблестели радостным огнем. Забыв о приличиях, она бросилась на шею Лонгину и поцеловала его, осыпая словами благодарности и похвалы. Тот смущенно потупился, но было ясно, что сегодня его день. Вечер прошел шумно и радостно. Казалось, что позор за изображения цезаря, наконец, омыт победой, и теперь уж евреи присмиреют.

– Только есть тут один вопрос, – сказал Лонгин, все еще ловя на себе восторженный взгляд Клавдии, – откуда эти мерзавцы знали, что на стройку выделены храмовые деньги?

– Наверное, кто-то из старейшин еврейских допустил эту утечку, – ответил Понтий. – Вопрос о другом: насколько сознательно синедрион провоцировал бунт? Хотели больших жертв? Чтобы написать толстый донос? Или просто по глупости проболтались?

– Лонгин, ты молодец, что допустил минимум крови, – вставила Клавдия, – правильно, что били их плашмя.

– Ну, в таких случаях совсем избежать жертв не получается. – Иначе будут потери среди своих. У нас и так каждый воин на счету. Теперь еще несколько раненных выбыло.

– В общем, ничего еще не кончено. Завтра евреи непременно что-то еще выкинут, – сказал Понтий.

– А может быть, попробовать их предупредить? – предложил Лонгин.

– Как именно?

– Ну, например, завтра с колоннады Храма обратиться ко всем молящимся, к священству. Сказать им речь, перевести на арамейский.

– Да, что-нибудь такое хорошее, успокоительное, – подхватила Клавдия. – Завтра нужен успех дипломатии, закрепляющей военную победу. Теперь, Понтий, – она обернулась к мужу с молящим выражением лица, – все зависит от тебя.

– Согласен, – сказал Понтий. – Все продумаю. Завтра так и сделаем. Тотчас по окончании их обычной утренней жертвы.

Когда все воины разошлись, и Понтий остался с Клавдией в спальне наедине, он сказал ей с укором:

– Что ж ты так ему на шею-то вешаешься? Чуть не на колени присаживаешься?

– Чтобы подразнить тебя, мой маленький Дротик, – игриво ответила жена, подсаживаясь к нему поближе и обнимая. – Чтобы ты бросал дротики сильно и в цель. Если бы я хотела с ним кокетничать, нашла бы способ сделать это и без тебя. А если при тебе, то это не страшно. Я всем хочу озвучить это сладкое слово: победа. Такое же сладкое, – она уже почти мурчала, – как твоя Клава. Твоя навсегда… Главное, завтра не подведи.

Воины тщательно следили с колоннады за порядком утренней жертвы, стараясь не привлекать к себе внимания. Когда церемония подходила к концу, Понтий быстрыми шагами вышел на край перед площадью и притворами, где было больше всего народу, и начал речь по-гречески:

– Жители Иерусалима! Всем вам известно о нашей огромной стройке, которая начата нами совместно с синедрионом и городским начальством для всех горожан. Вам не нужно объяснять, насколько вода нужна каждому из вас. Прежде всего, она пойдет на нужды Храма, а также для всех, кому потребуется принять очищение. Затем она придет практически в каждый дом. Но вот, нашлись негодяи, которые обманули ваших братьев и, собрав толпу, напали на строителей. Правда, не на тех напали. В строительстве водопровода принимают участие и римские воины. Они трудятся ради вас, но, конечно, не потерпят мятежа и нападения со стороны каких-то врагов. Повторю: эти смутьяны не столько наши, сколько ваши враги. Я жалею об одураченных, сбитых с толку и пострадавших случайных людях. Мои воины, как могли, постарались избежать жертв. У меня нет даже арестованных по этому делу, хотя, бесспорно, что зачинщики такого бунта заслуживают смертной казни. На первый раз я простил многих, даже очень многих. Но поверьте, да и сами посмотрите: римский меч лежит в крепкой руке. Не воспринимайте мое великодушие, как признак слабости. Я даю вам возможность одуматься и поддержать стройку. Римляне не владеют вами, римляне, как видите, трудятся для вас и оберегают ваше спокойствие. Платите же им доверием и помощью! Обратите внимание, что особый налог на строительство водопровода нами пока не введен. И власти города, и мы не желаем накладывать на вас дополнительное бремя. Но я прошу и требую от каждого из вас, ваших родственников и соседей, чтобы вы поддержали стройку, прежде всего, своим спокойствием. Образумьте смутьянов вовремя, пока еще они не вышли на улицу, а только в домах ваших болтают языками, передают всякие нелепые слухи. Пусть они не превратятся во врагов города, Храма и Рима. А кто понимает важность начатого дела для всего города, тот может пожертвовать на стройку добровольно деньгами, или сам поработать на этом великом и общем деле.

Последним словом его речи оказалось слово «литургия», дословно: «каменно-делание». Так по традиции называли греки именно подобную же общую для всех жителей стройку из камней какого-то важного объекта: храма, дворца, городских стен. Не подозревал он, какой новый смысл получит это слово через сотню лет. В целом его речь была принята спокойно. Было ясно, что правоту префекта понимают практически все, просто не спешат ее выразить.

Впрочем, Понтию не удалось избежать обвинений в чрезмерном проявлении силы. Снова первосвященники явились к нему с горькими упреками, будто пострадали совершенно посторонние люди. Например, просто какие-то галилеяне, пришедшие на поклонение к Храму⁴⁸. Кто своими глазами видел бунтующую толпу или разбегающуюся толпу бунтовщиков, тот согласится, что избежать случайно и невинно пострадавших тут никак невозможно. Сама история не была какой-то выдающейся на общем фоне подобных историй, но на Пилате легло из-за нее темное пятно.