Текст книги "Авель, брат мой (сборник)"

Рамиль, скалясь, вгляделся в горящие белым нейтральным цветом точки:

– Двое, вроде.

– Да, сейчас двое, а полчаса назад было штук восемь. Наверное, в подвал ушли. Короче, берёшь двух бойцов и шпаришь туда. У нас атака через три часа, а тут на фланге непонятно что. Погляди, словом. И прекрати лыбиться, раздражает.

Капрал растянул рот в ухмылке:

– Есть отставить лыбиться! Возьму Кота и Студента. Разрешите идти?

– А ты ещё здесь, что ли? Бегом давай, боец.

Батыров не уходил, переминался с ноги на ногу.

– Вы это, товарищ капитан. Браслетик-то свой проверьте. Нас отключите, а то на километр отойдём – и кирдык.

Бондарь засмеялся:

– Что, капрал, страшно? Иди с богом. Проверял только что.

Капитан посмотрел вслед Рамилю и задумчиво почесал лоб. Не мог вспомнить, отключал ли от контроля пропавшие разведгруппы.

* * *

– Странно. Красный крест на крыше. Лазарет какой, что ли?

Рамиль опустил визор, обрадовался:

– Сейчас туда придём, а там медсестрички сисястые, спиртяшка, колёса! Закатимся, гульнём, и в жопу эту атаку. Пошли, бойцы. Только тихо, под ноги смотреть. Мало ли, вдруг растяжки… Увидите что-нибудь шевелящееся – стреляйте первыми. Потому что наши все сзади остались, а здесь могут быть только чужие.

– Я не буду стрелять, – тихо сказал Денис.

– Что ты там пискнул, эмбрион?

– Я говорю, что не буду стрелять. Убивать грешно. А убивать всех подряд, не глядя, – ещё и идиотизм.

Рамиль подошёл, улыбаясь. Врезал прикладом в грудь, свалил на землю. Начал с наслаждением пинать, приговаривая:

– Какая радость, у нас тут свой христосик объявился. Сейчас крыс наловим, апостолами назначим и побежим на речку, по воде гулять.

Котков уходил, не оглядываясь, морщась при каждом хеканьи капрала. Приближающееся здание белело кругом с красным крестом внутри. Картина была странной, неприятно знакомой, но Кот не мог вспомнить – откуда.

– Эй, нас подожди! – крикнул за спиной догоняющий Батыров.

За ним плёлся Волконский, размазывая кровь по лицу.

Сергей неохотно убрал палец со спускового крючка, готовый немедленно открыть огонь. В ушах нарастал звон, будто комар пищал, приближаясь, становясь огромным и опасным. Задрал голову, прищурился: со стороны солнца летел дрон.

– Ну чего, авиатор, – спросил капрал, – слабо определить, что за птичка? Наша хоть?

– Делов-то! Китайский «журавль», я таким рулил.

Батыров поднёс к глазам визор, оскалился:

– Ага, наши звёзды вижу. И зелёные треугольники.

– Дай-ка, – Котков выхватил прибор, всмотрелся. – Точно! Это моего полка обозначение. Кто-то из ребят.

– Ну, так помаши старым друзьям ручкой, – рассмеялся капрал, – чтобы не замочили по ошибке. Могут?

– Да легко. Автоответчик «свой – чужой» у ротного, в единственном экземпляре.

Скрипнула дверь, на крыльцо дома с крестом вышла женщина в ярко– голубой куртке, следом высыпали горохом ребятишки.

– О, девка! – обрадовался Рамиль.

– Не стреляй, – с трудом проговорил Сергей. – Это беженцы. Наши.

Он шёл к дому, как во сне, видя только куртку небесного цвета и золотистые волосы женщины. Такую же они вместе купили с первой стипендии жене – блондинке. Перешёл на бег, позвал:

– Таня!

Женщина вздрогнула, повернулась. Потом посмотрела на небо. Ревущий беспилотник перешёл в пикирование. Сергей кричал:

– Уходите! Уходите! Он будет стрелять!

Женщина загоняла детей в дом, самого маленького подхватила на руки.

Ракета, таща за собой дымный след, врезалась в перекрестье мишени на крыше. Взрывная волна ударила Коткова, швырнула на землю. После он поднялся, пошёл к пылающим развалинам, что-то бормоча, кого-то умоляя. Батыров нагнал, сбил с ног – дрон грохотал пулемётом, выбивая весёлые фонтанчики из почвы.

Объёмный взрыв – серьёзная штука. Остались только головёшки.

* * *

Сергей не помнил, как вернулись в расположение. Сидел, опёршись спиной на оплывающую от влаги глинистую стену траншеи, бездумно уставившись на носок грязного берца. Ребята рядом вполголоса переговаривались, звякали снаряжением. Кто-то молился, кто-то добивал оставленную товарищем сигарету.

Бондарь заканчивал ставить задачу командному составу:

– С началом артподготовки выдвигаемся, прижимаемся как можно ближе к огневому валу. Держите интервалы между взводами, через них танки пойдут. Как артиллерия заканчивает – сразу идём. Бьём плазмой, и в траншею, штык-ножи чтобы примкнули заранее. Зачищаем, закрепляемся. Вопросы есть?

Командиры мрачно сопели, и только два зелёных лейтенанта-взводных, попавших в роту сразу после экстренных курсов, крутили головами и, волнуясь, теребили новенькие планшеты.

– Коли вопросов нет – по подразделениям. Начинаем через пять минут.

Капитан вышел из блиндажа. Напялил потёртый тактический шлем, синхронизировал систему управления, проверил связь. Подошёл к «мальвине».

Огромная, неуклюжая с виду бочка пялилась в небо раструбом ракетной установки. Боевая интеллектуальная система, последняя разработка легендарного Сколково, сама определяла степень опасности для охраняемого подразделения, исходящую от вражеских летающих и бронеобъектов. Сама же и решала, что уничтожить, а что проигнорировать.

Ротный погладил толстый стальной бок, активировал систему. «Мальвина» загудела гидравликой, закрутила приёмными антеннами. Пикантным голоском развратной школьницы сообщила:

– Готова к выполнению задачи. Опасности для роты не наблюдаю.

– Ещё не вечер, будут тебе опасности, – ухмыльнулся Бондарь.

– Подтверждаю: местное время тринадцать часов, ещё не вечер.

Капитан рассмеялся, и тут началось.

Как грубыми пальцами голодный крестьянин ломает краюху, небо порвали на куски ревущие «столбы» тяжёлой залповой системы. Передний край противника исчез в черно-оранжевом хаосе взрывов.

– Пошли, пошли! – выл в комм Бондарь.

Рамиль приподнялся над бруствером, проорал позаимствованный у древних фанатов то ли баскетбола, то ли художественной гимнастики, боевой клич пехоты:

– Кто мы?!

Рота сотней глоток ответила:

– МЯСО!!!

Рванулась из траншеи, побежала по вязкому полю, оскальзываясь.

Бондарь дал изображение на блистер шлема: красные огоньки своих тонкой цепью ползли на запад, к линии окопов. Противника система не распознавала.

– Может, и обойдётся, – прошептал капитан. Залез на бруствер, слыша первую нетерпеливую автоматную очередь – кто-то из его бойцов лупил в стену снарядных разрывов, не видя цели. За ним подхватили и остальные.

– Что за хрень?!

В глаза ротному брызнула россыпь невесть откуда появившихся синих точек в траншеях противника, и тут же его собственная рота окрасилась синим, будто стала вражеской.

Бондарь, матерясь, содрал шлем. Схватил планшет – там была та же картина. На поле боя не было своих – только чужие.

– Чёртовы «чичи», поломанное дерьмо подсунули!

Ротный бросил бесполезный шлем в траншею. Махнул рукой. Командир танкового взвода кивнул, исчез в бронированном нутре. Заревели дизели, пятидесятитонные чудища двинулись, выдыхая солярным выхлопом и прогибая землю. За этим грохотом, смешавшимся с какофонией артподготовки, звено русских дронов появилось в небе беззвучно.

Внезапно оживилась «мальвина». Покрутила головой бронеколпака и капризным тоном сообщила:

– Обнаружена угроза. Три бронеобъекта, три летательных аппарата.

Задрала в небо раструб и с интервалом в секунду выплюнула стаю тощих ракет.

Бондарь сначала подумал, что «мальвина» увидела незамеченные им дроны противника, но пылающие сопла ракетных двигателей совершенно недвусмысленно догнали тройку «журавлей». В небе вспухли огненные шары взрывов.

Ротный заорал, начал колошматить по бронеколпаку. Отскочил на метр, высадил в безобразный цилиндр полмагазина – пули высекали бессильные искры, разлетались рикошетами.

«Мальвина», не обращая на истерику Бондаря никакого внимания, опустила трубу на уровень горизонта и выдала очередную порцию. Теперь уже вдогонку уходящему за пехотой танковому взводу. Кормовая броня «коробочек» поддавалась неохотно, и «мальвина» повторила обстрел.

Бондарь перепробовал все способы остановить свихнувшегося робота, наконец сорвал крышку пульта внешнего управления, повернул красный тумблер выключения. «Мальвина» самодовольно сообщила:

– Попытка перехвата контроля противником заблокирована.

Развернула раструб прямо в лицо капитану и констатировала:

– Обнаружен командир вражеского подразделения. Принимаю решение на уничтожение.

Ротный упал на землю – над головой лопнуло, ракета унеслась в сторону сгоревшего леса. Вырвал из разгрузки гранату, засунул под «мальвину», как можно ближе к энергоблоку. Скатился в траншею.

Отряхнул насыпавшуюся с бруствера грязь, вылез. Неохватный цилиндр покосился, ракетная труба грустно разглядывала почву.

– Это ж надо, а? Восстание машин, часть крайняя.

Бондарь пригнулся и побежал догонять роту.

* * *

Рота лежала, прижавшись к ходящей ходуном земле, в сотне метров от линии вражеских окопов. Когда артподготовка кончилась – показалось, что оглохли, настолько стало тихо.

Бондарь поднял голову, прохрипел:

– Плазма, твою мать!

Гранатомётчики отделений подхватились, встали на колено, положив трубы на плечо. Дали залп – в сторону траншеи противника полетели сияющие шары плазменных зарядов, лопнули, растеклись бушующим огнём.

После такого в живых там никого не могло остаться. Цепь поднялась, вдавив до упора спусковые крючки дрожащих от злости автоматов, зарычала:

– Ы-ы-ра!

И тут же вражеский бруствер осветился вспышками ответного огня в упор, полетели гранаты. Пехотинцы падали, крича уже от боли и ужаса, вываливая внутренности в грязь.

Над позицией противника вспухло золотистое облако, выбрасывая струи маслянистого тумана.

Кто-то заорал:

– Жёлтая отрава!

Бежали без всякой команды, оставив раненых, бросая тяжёлые ранцы с боекомплектом.

Скатились в свою траншею, тяжело дыша. Бондарь выматерился, прокричал:

– Командирам отделений – доложить о наличии личного состава!

Потом, выслушав доклады, возился с браслетом, выключая отсутствующих.

– Раненых добиваете, товарищ капитан? – оскалился Батыров.

– Дурак ты, капрал. Я под Волгоградом видел, что с нашими ранеными бывает. Обратно высоту отбили, а там они лежат – с собственными отрезанными причиндалами во рту. Уж лучше я их, чем эти.

Небо раскололось, завыло ответным артиллерийским ударом. Первым же взрывом завалило целое отделение, уцелевшие поползли в блиндажи, забились в щели.

* * *

Скрючившись в позах эмбрионов, вздрагивали вместе с трясущейся от взрывов землёй. Из всех молитв и слов осталось в голове лишь одно – «мамочка».

Потом стало невозможно тихо. Только с шипением из перевёрнутой взрывом «мальвины» испарялся в небо фреон, расплываясь золотистым облаком.

Сергей с ужасом смотрел на обнажившуюся от сотрясений стенку окопа. Жёлтые кости с застрявшими в них кремниевыми наконечниками стрел соседствовали с ржавыми багинетами наполеоновских времён и дырявыми касками Второй мировой.

Рамиль, отряхивая пласты навалившейся грязи, спросил у Дениса:

– Где твой автомат, чмо?

Волконский поглядел прозрачными глазами и улыбнулся:

– Я не буду стрелять. И ты ничего с этим не поделаешь, капрал. Про это поле писали в апокрифах, это Поле Выбора. Тысячи лет люди пытаются доказать Богу, что он зря дал нам разум. Тысячи лет сжигают, рвут, взрывают себя. Всё это время Бог терпел, верил и ждал. Но чаша уже полна.

Сержант зло проворчал:

– Отстань от убогого, Батыров. Валить надо отсюда бегом.

– Ага, валить. До леса не добежим, браслетик догонит. Будем лежать синие под небом голубым.

– Пошли, – просто сказал сержант.

Выволокли из полуобвалившегося блиндажа капитана. Придавили к земле, навалились на руки, не давая достать пистолет.

– Идиоты, – прохрипел капитан, – попытаетесь содрать браслет – сдохнете.

– А зачем сдирать? – улыбнулся Батыров и ударил саперной лопаткой по руке ротного.

Ротный заревел, как животное. Захлёбываясь, попросил:

– Суки, хоть блокаду вколите мне, садисты.

Рамиль, скалясь, продолжал рубить кость, протирая глаза от фонтанирующей крови. Закончил, снял с отрубленной кисти браслет, аккуратно положил на бруствер. Отошёл, стащил с пояса флягу. Полил в ладонь, плеснул в улыбающееся лицо.

Денис подполз к обмякшему капитану, наложил на обрубок самозатягивающийся жгут. Вытащил аптечку, выбрал нужный шприц-тюбик, вколол ротному прямо сквозь обгоревший камуфляж.

Сержант взвыл, схватил с бруствера браслет, бросил на землю, разбил выстрелом из автомата, добавил каблуком, крича:

– Всё, свобода! Свобода, братцы! Мы не мясо, мы – люди!

Рамиль обернулся. С лица сползла улыбка. Медленно произнёс:

– Что. Ты. Делаешь, придурок? Браслет нельзя разрушать. Чипы срабатывают. При потере сигнала.

Засипел, схватился за горло.

Вторая рота извивалась на дне траншеи, пытаясь втянуть в лёгкие хотя бы молекулу воздуха.

* * *

– Прости меня, родная! Я не знал, что ты в том доме. Я так тосковал по тебе.

Татьяна улыбнулась, тряхнула золотой копной:

– Серёжка, я тебя давно простила. Главное, чтобы ты сам всё понял.

– Но теперь-то мы навсегда вместе?

Жена прикусила розовую губку. Покачала головой:

– Нет, любимый. Не сейчас. Ты ведь ещё не сделал главного.

* * *

Воняющая железом вода текла на лицо. Сергей очнулся, с хрипом втянул воздух в пустые лёгкие. Сел. Глянул на Дениса, спросил:

– Как ты сумел? Как вытащил чип?

– Очень просто, – пожал плечами Студент, завинчивая пробку фляжки. – Ничего я не вынимал. Никакая электроника не сильнее человека. Это ведь мой дыхательный центр. А у тебя – твой.

Повернулся к бледному капитану и продолжил рассказ:

– У Адама и Евы был один сын. Один, а не два. В каждом есть и Каин, и Авель. И кем из них двоих быть, зависит только от тебя самого. Ни твой шлем, ни «мальвина» не ошибались – на этом Поле были исключительно чужие.

Помог Бондарю подняться. Выкарабкались из траншеи. На равнине догорали шесть танков – по три с каждой стороны, словно откопированные.

– Я понял, – просиял Сергей, – все наши враги – в зеркале. Чтобы остановить войну, надо перестать стрелять.

– Да, надо перестать стрелять. В себя, – согласился Денис.

Ободряюще сказал капитану:

– Твой ход, ротный.

Бондарь кивнул. Скинул с плеча автомат. Вытащил и уронил на землю пистолет. Неловко, помогая обрубком, расстегнул разгрузку. Снял с себя обгоревшие лохмотья камуфляжной куртки – блеснули чёрные карбоновые рёбра.

Они шли через Поле. По пропитанной кровью грязи, по костям бесчисленных воинств, мимо рассыпающихся в прах бронзовых колесниц, ржавых «тигров» и обгоревших «абрамсов».

Когда до траншеи оставалось метров тридцать, ротный остановился и тихо позвал:

– Я жду тебя, Брат. Я пришёл без оружия.

На бруствер поднялся человек с голой грудью, перечёркнутой чёрными карбоновыми рёбрами. Приветливо махнул обрубком руки и пошёл навстречу.

Январь 2015 г.

Пигалица

– Какого буя?! Зачем мне эта пигалица на борту?

Урмас ревёт, как пробитая дюза. Представьте себе двухметрового викинга с темпераментом кавказца и нервными пальцами скрипача – получится Урмас. Лучший пилот и скандалист Учебной базы.

У девчонки слёзы навернулись, розовым носиком хлюпает. Волосики разноцветными перьями торчат.

Петя-навигатор промолвил успокаивающе:

– Не шуми, командир. Дитё напугал. Тебя как зовут, чудесное создание?

– Фаня, – улыбнулась, смаргивая влагу с ресниц. – Я специалист по оранжереям.

– Тьфу! – сплюнул Урмас. – Девка в экипаже – к несчастью.

Таня Ли хмыкнула. Короткие чёрные волосы, дипломы планетолога и астрофизика. И светлая голова. Спросила риторически:

– А меня, командир, ты парнем считаешь?

Бортинженер Лёня продолжил невозмутимо ковырять неразлучной отвёрткой сдохший датчик. У него все карманы набиты подобным барахлом.

– Приказ ясный, – резюмировал дежурный. – Отправляетесь на дальний пост, на «Сторожку». Связи нет давно, разберётесь, отремонтируете. Катер ждёт у третьего люка.

* * *

«Сторожка» – бывший транспортник, приспособленный под станцию наблюдения. Когда-то там сидела дежурная смена, потом коробку законсервировали. Теперь начальству она зачем-то понадобилась.

Метеорит разворотил станцию прилично. Передатчик снесло, от оранжереи одни ошмётки, приёмный шлюз – в хлам. Урмас отодвинул растерянного пилота, ласково погладил штурвал. Лихо пришвартовался к аварийному тоннелю.

Поползли по причудливо изогнутой трубе. Фаня два раза застревала, цепляясь непонятно за что и едва не оторвала кислородный шланг.

Лёня печати сковырнул, шкаф управления открыл. Отвёрткой попытался затылок почесать – скафандр мешает. Сердито хрюкнул, полез к контактам, что-то подкрутил – заработало. Первым делом запустили систему жизнеобеспечения.

В рубке «Сторожки» командир стащил шлем, пригладил вспотевшие соломенные вихры, пробасил в комм пилоту:

– Давай, шкипер, возвращайся на базу. Через неделю за нами прилетишь.

Взялись. Работали слаженно – будто не в Учебке познакомились неделю назад, а год вместе на железе. Капитан трудился яростно и другим продыху не давал, словно хотел обиду забыть.

Учебная база «Ганимед» – новейшая. Самых достойных космачей собрали – из торгового флота, из вояк, из научников. Идёт подготовка к первому в истории межзвёздному полёту на Альфу Центавра, отбор экипажа. Процесс затянулся, Урмас скандал устроил: мол, скажите, кто полетит, а остальных отпустите, чего время терять? В душе надеялся, что его-то точно назовут, как лучшего пилота. А начальник базы с бузотёром быстро разобрался – отправил старое корыто чинить.

Всё бы хорошо, но Фаня оказалась ходячим несчастьем. Первым делом нечаянно разгерметизировала склад с продуктами – перешли на сухари из НЗ.

Отопитель сожгла – Лёня, посмеиваясь, новый собрал из кофеварки и пылесоса.

Посадили дежурить у записывающей аппаратуры – что-то не так нажала, стёрла все данные за пятьдесят лет наблюдения. Петя-навигатор её валерьянкой отпаивал, утешал, пока диск памяти реанимировал.

Таня Ли ей, как родная мама, каждый вечер новые царапины и синяки заживляющим гелем смазывала, успокаивала – только что колыбельную не пела.

Робота-ремонтника Фаня за орбиту Плутона отправила непонятно как. Пришлось самим в открытый космос выходить, по обшивке ползать с инструментами.

– Я её пришибу, – кипятился командир, – пигалицу.

Таня ему говорит:

– Читай «Здоровый климат в космическом экипаже» профессора Е. Гольда. Цитирую: «надо понять и простить».

А потом Фаня в космос улетела. Не закрепила трос. Урмас, чертыхаясь, на реактивном ранце еле догнал. В шлюз приволок и сказал:

– Всё, сейчас запру тебя в кладовке без опасных для жизни предметов и ручонки твои корявые свяжу. А то не доживёшь до катера.

Девчонка разноцветными волосиками тряхнула и говорит солидно:

– Не надо. Вы, капитан Урмас Отт, и ваш экипаж прошли финальный тест на психологическую устойчивость в экстремальных условиях. Полетите на Альфу Центавра.

– Это кто решил? – крякнул капитан.

– Я. Епифания Гольд, доктор психологии и председатель отборочной комиссии. Но для вас согласна и на «пигалицу».

Декабрь 2014 г.

Ветер с залива

Никогда я не стал бы этого писать. До сих пор мне приходилось стучать по клавиатуре только ради боевых отчётов, планов занятий с кадетами или заявок на снабжение. Но генерал из Комитета пропаганды пристал, как пиявка к ноге крестьянки на рисовом поле.

– Вы обязаны, Такеши-сан. Ради этих молодых ребят, которые… Ну, сами понимаете. Кому, как не вам? Другу Ивана Бестужева, создателя первого Купола.

Это, конечно, преувеличение. Соратник – да. А смог ли я стать настоящим другом, я не знаю.

Вот он – смог.

Я воевал всю жизнь. Во время бесконечных гибридных войн и пограничных конфликтов с Восточным альянсом меня здорово помотало по планете. Я падал в горящем коптере на Сингапур и чудом выжил во время неудачного Таймырского десанта – мой плот был последним уцелевшим, когда всплыла подлодка. Я был единственным иностранцем в первом отряде пилотов орбитальных истребителей, который формировало NASA. Мы должны были одним ударом уничтожить всю спутниковую группировку «восточников», лишить их глаз, голоса и ушей.

Теперь-то я понимаю, насколько близко тогда мы подошли к краю. После такого ничто бы уже не предотвратило ответного ядерного удара, и планете пришёл бы конец. Каюк. Закономерный финал человеческой цивилизации. Так что Катастрофа случилась очень вовремя, как дико это не звучит. Нам пришлось забыть о своих взаимных обидах и претензиях, сплотиться против перспективы сдохнуть от удушья, распасться на молекулы, быть сожранными грязно-жёлтой слизью.

Некоторые тупоголовые шпаки утверждают, что нам надо благодарить неведомых Гостей за спасение от гибели в ядерном кошмаре, случайно и очень кстати решившихся на вторжение именно в этот миг истории.

Но меня не проведёшь. Враг всегда нападает в выбранный им момент, всегда тщательно готовит операцию. Они следили за нами. И влезли, когда поняли: ещё немного – и Земля потеряет малейшую ценность, став хранилищем спёкшейся радиоактивной протоплазмы.

Только я до сих пор не понял, радоваться ли этому обстоятельству.

А уж благодарить Гостей за Катастрофу я и не подумаю. «Хрен им в грызло», как говорил Иван.

* * *

Пассажиры инстинктивно старались держаться подальше от иллюминаторов, по которым снаружи ползли желтоватые капли кислотного тумана. Когда заходили на посадку, внезапно на мгновение пробилось солнце и осветило город, окружённый по периметру защитной дамбой. Измученные долгим полётом люди увидели невозможную, фантастическую картину – золотые купола соборов, тонкий шпиль Петропавловки, сияющий подобно пронзающей враждебное небо шпаге.

При приземлении задняя стойка шасси подломилась. Чёртов туман жрёт самую прочную сталь, техника не выдерживает. Обошлось без жертв, но страху натерпелись.

Комиссия, одетая в тяжёлую камуфлированную защиту из старых военных запасов и в противогазы, выбралась на изъеденный бетон посадочной площадки. Её встречали люди в легких накидках и прозрачных шлемах, и от этой картины становилось не по себе.

Провели через тамбур с омывающими струями. Гости, наконец, стащили плотные балахоны, сняли с красных потных лиц резиновые маски.

– Артур Свенссон, ЮНЕСКО, – кивнул глава делегации.

Крепкий небритый брюнет протянул руку:

– Манукян, городской голова. Самоназначенный, естественно. Прошлая власть сбежала два года назад.

Такеши Мицуоко пригляделся к татуировке на тыльной стороне ладони брюнета – летучая мышь на фоне земного шара. Заметил:

– Видел я такую птичку. В тридцать втором году, когда на Филиппинах диверсанта ловили.

– Ну и как, поймали? – поинтересовался мэр.

– Тело обнаружили на третий день. Когда нефтехранилища уже сгорели дотла, и весь седьмой флот США остался без оперативного запаса топлива.

– Уверен, что ветераны лучше поймут друг друга, даже если воевали по разные стороны, – миролюбиво заметил Манукян.

– От меня ничего не зависит, – хмыкнул Такеши, – я только отвечаю за безопасность делегации. Пираты, бродяги и прочие опасные элементы. Полковник «голубых касок», к вашим услугам.

– Господа, приступим к делу, – прервал разговор Свенссон. – Итак, мы приехали, чтобы выбрать несколько архитектурных объектов, подлежащих полному сканированию. К сожалению, ваш город обречён разделить судьбу тысяч уже потерянных. Мы обязаны сохранить хотя бы цифровые копии уникальных исторических сооружений. Потом, в достаточно удалённом от океанов безопасном районе, они будут восстановлены. Пока что рассматривается площадка в Гималаях. Естественно, возродим не в камне. Реконструкция с использованием новейшей технологии – принтера Бестужева.

Русские заулыбались. Мэр положил руку на плечо худощавого парня:

– Кстати, познакомьтесь. Иван Бестужев, глава нашей научно-технической службы, создатель одноименного суперпринтера и других интересных штуковин. Например, защитного материала силумата. Песок плюс атмосферный азот, минимум энергии – и имеем лёгкую прозрачную плёнку, очень прочную и полностью устойчивую к кислоте. Все значимые здания в Петербурге укрыты такой, и наша персональная защита – из неё.

– Так вот почему у вас купола до сих пор с позолотой! – восхитился Свенссон. – Очень хорошая новость. Пожалуй, первая хорошая с начала Катастрофы.

* * *

Метеорит засекли и наши, и восточники. Он вытворял невероятное: резко менял траекторию, обошёл по спирали всю планету и врезался в центр Антарктиды. Шла война, мировые агентства больше уделяли внимания событиям на Каспийском фронте, чем странному космическому объекту. Только австралийцы смогли отправить экспедицию к месту падения. Они и погибли первыми, сваренные заживо.

Реакция шла стремительно: многокилометровая толща льда раскалялась и миллиардами кубометров кипятка обрушивалась в океан. Взбесившаяся от таких событий атмосфера Земли отреагировала чудовищными ураганами, тайфунами и цунами. Первый удар приняли разрушенные до основания Буэнос-Айрес, Сидней, Мельбурн.

Разбухший от талой воды океан наступал на побережье, затопляя города. Война сошла на нет, человечеству стало не до дележа суши, площадь которой стремительно сокращалась. Вокруг Нью-Йорка, Лондона, Санкт-Петербурга строили защитные дамбы – максимальный подъём уровня мирового океана мог достичь шестидесяти метров.

Но это было только начало.

Первыми жертвами «слизи» стали японские китобои, которые, несмотря на грандиозные бури южного полушария, продолжали промысел. Последняя радиограмма напоминала бред сходящего с ума:

– Выедает глаза, лёгкие кусками вылетают при кашле. Океан жрёт металл корабля…

Покрывающий воду многометровый слой живого студня состоял из микроорганизмов, не имеющих аналогов на Земле. Огнемёты, химикаты – всё было бессильно. Бескрайний ковёр слизи быстро затягивал бреши от авиабомб и ядерных ударов. Он тянул из воздуха кислород и гнал взамен ядовитый хлор, выработанный из морской воды. Океан умер: рыбы тоже должны дышать. Слизь начала проникать через проливы во внутренние моря. В атмосферу попадали миллионы тонн соляной кислоты; дожди теперь приносили ожоги, тотальную гибель растительности, смерть и разрушения.

Хаос, паника, бегущие в горы правительства, мёртвые поля и разъеденная язвами кожа умирающих от удушья.

И жалкие попытки возродившейся ООН спасти обрывки человеческой цивилизации.

* * *

Коптер стоял на крыше Лахта-центра, подрагивая от вольно гуляющего на четырёхсотметровой высоте ветра. Зато здесь нет едкого хлора, и можно было снять опостылевшие маски.

Иван повернулся спиной к заливу, чтобы не видеть отвратительную жёлто-зелёную поверхность, дымящую кислотным туманом и грызущую защитную дамбу. Внимательно слушал рассказ Такеши:

– Скорость урагана была под двести узлов, фатальные разрушения. А потом пришло цунами. Уцелевших собирали в лагеря на склонах Фудзи, после вывозили вглубь континента, в Гоби. Моей Японии больше нет. И вам тоже придётся уйти, если не хотите выхаркать лёгкие.

– Куда уйти? – скривился Бестужев. – В воде Байкала обнаружены споры слизи. Она, оказывается, не только океан уничтожила. Скоро все внутренние водоёмы будут отравлены. И слой тяжёлого хлора только растёт, выдавливая нормальный воздух в верхние слои атмосферы.

– Ну, полным ходом идёт эвакуация на Луну, на Марсе строятся базы. Конечно, спасутся немногие.

– Это – капитуляция, Такеши-сан.

– Да, – согласился японец, – капитуляция. Битва за Землю проиграна. А что мы можем сделать?

Иван потёр лицо в красных точках ожогов. Тихо заговорил:

– Свенссон сказал, что время и ресурсы ограничены. Отсканировать смогут только единственный объект – Исаакий, Казанский или Спаса-на-Крови. Ни один петербуржец никогда не сможет сделать выбор между ними. Это словно тебе предложат выбрать, кого убить – твою мать или твоего ребёнка. А потом собор-счастливчик напечатают из пластика на суперпринтере в натуральную величину где-нибудь под Лхасой или в Море Спокойствия. Бред.

– Выбирать всё равно придётся, – пожал плечами Такеши. – Знаешь, из двух зол…

– Послушай меня, – перебил обычно вежливый Иван. Ноздри его раздувались, ветер трепал слипшиеся волосы. – Этот город никогда не капитулировал. Ни перед кем. И сейчас не сдастся. Мы будем строить Купол. Каркас из легких металлоконструкций и силуматовая плёнка.

– Конструкции сожрёт кислотная коррозия, и времени у вас практически нет, – возразил Такеши. – Дамба вся в дырах, скоро в город хлынет слизь. Надо не в красивую позу вставать, а спасаться.

Бестужев резко встал, просипел зло:

– Металл и дамбу защитим силуматовой пеной, у меня есть идеи на этот счёт. И я лучше сдохну здесь, сражаясь за Питер, чем буду с лунной станции тоскливо наблюдать, как голубая планета становится жёлтой.

Такеши помолчал. Тоже встал, протянул руку:

– Я с вами. Бери в экипаж.

* * *

Начальство, кажется, подмахнуло рапорт, даже не прочитав. Так что полиция ООН справилась без меня, стреляя в обезумевшие толпы у терминалов космодромов.

Мы работали по двадцать часов, без смены. Спали вповалку, не снимая защиты, прямо на рабочих местах. Противогазы уже стали бесполезными, и приходилось пахать, дыша кислородом из баллонов.

Когда тонкие металлические спицы перекрестили небо над городом и загудели генераторы плёнки, установленные на полукилометровой высоте, я опрометчиво сказал:

– А я не верил тебе, Иван. Победа близка.

Бестужев мрачно посмотрел на меня:

– Это только начало, самурай. Слизь – всего лишь почва. А цветочки и ягодки впереди.

Он тогда уже всё понял, этот постаревший на сто лет русский гений с воспалёнными от усталости глазами. Идёт подготовка к вторжению на планету. И Гости, естественно, дышат хлором, а не кислородом. А раствор соляной кислоты заменяет им воду. Когда условия станут для них комфортными – они непременно появятся. Может, через сто лет.

Может, завтра.

И мы должны быть готовыми.

* * *

Видимо, катера на воздушной подушке они достали на какой-нибудь брошенной военной базе – иначе добраться до города по сплошному морю колыхающейся слизи было невозможно. Неизвестно, что было их целью. Наверное, запасы консервов. Или сокровища Эрмитажа.

Они замешкались, забрасывая штурмовые тросы на верхний край дамбы, и это дало драгоценные минуты: успела подъехать дежурная десятка ополченцев.

По странному совпадению, именно на этом участке забарахлил генератор защитной пены, Бестужев возился там с ремонтниками уже с утра. А с ним – его постоянный спутник в последние месяцы, японец.

От десятки осталось меньше половины, так что брошенных «калашниковых» хватало. Первую волну пиратского десанта сбросили в слизь, но потом с катера заработал крупнокалиберный пулемёт…

Такеши успел снять пулемётчика, хотя пятидесятиграммовая пуля уже разнесла кислородный баллон японца, и осколок рассёк шею. Бетонная крошка порвала силуматовую плёнку защиты…

А минуту спустя над дамбой появились боевые коптеры питерцев и разнесли пиратов в хлам.