Текст книги "Доктор, у меня чешется мир"

Багровым от гнева и бессилия офицерам пришлось смириться.

* * *

О чем думал мятежный ефрейтор, когда он и его десять товарищей, оставив часть воинства в городке, молча двигались через территорию части к казарме? О Наталье Алексеевне, что сидела под арестом в санчасти? Нет.

«Если я такой весь волевой, – думал он, – и мир (хотя пока еще не весь) пляшет под мою дудку – почему пришлось лить кровь, почему я не перетянул на свою сторону офицеров одной лишь силой убеждения? Боялся, что не поддержат? Боялся, что отправят на дизель? Если мир подчиняется мне, то… О… Нет, нет, нет!!! Нельзя так думать – размышления там всякие и самокопания разжижают волю. Стоит хоть чуть-чуть остановиться и задуматься – и все: я такой же как все, среднестатистический человек… Прочь интеллигентские штучки. Я властелин мира. Я – бог. А раз мир – плод моего воображения, продукт моей деятельности – должен же я следить за порядком в том, что мною создано? Чтобы все шло своим чередом: войны и мир, нищета и процветание… Спрашивать с меня: «зачем я это сделал?» все равно, что спрашивать у Бога, того самого, «традиционного», мол, «если ты такой справедливый, зачем допускаешь зло?» Не знаю, как распятый Бог, а я, Доронин, допускаю зло для порядка. Для гармонии. Для баланса. Для того, чтобы История писалась по правилам… Каким еще правилам? А не придумать ли новые правила? Нельзя. Мир – это движение, столкновение воли различных субъектов. Борьба. Не будет борьбы, будет сплошное благоденствие и мир – не будет движения, не будет жизни. Сплошной Рай. А рай на земле невозможен. Все люди – сволочи. Как, впрочем, и я. А не переделать ли людей? Нельзя. С кем я тогда бороться буду? Отсутствие врага нейтрализует мою волю. Пока есть враг – я в напряжении… В противном же случае – вся работа насмарку… А может, я просто ничего не могу? А все предыдущие объяснения – для отмазки? Не могу изменить мир – поэтому рассказываю, что «так и задумано?»

Поднявшись с товарищами на второй этаж и войдя в располагу, Доронин узрел такую картину: десяток тел с багровыми от напряжения мордами, принадлежащими молодому контингенту, висело над койками, схватившись руками за одну душку и ногами зацепившись за другую. Это называлось «сушить крокодилов». По взлетке вразвалочку прохаживались деды 1-й батареи, кстати, уже подвыпившие. Они разом оглянулись на вошедших.

– Это что за хрень?!!! Мне кто-нибудь ответит!? – выпучив глаза, заорал Доронин.

– Э… Парень, не кипятись! – не вынимая рук из карманов, подошел к вождю почти вплотную один из дедов. – Шакалов мы перемочили, теперь наша власть.

– Не для того вы начали революцию, чтобы своих же…

– Ты че, Серега? Уставным стал что ли? – спросил лежащий на койке.

– Пацаны. Теперь будет другой Устав. Выгодный мне, тебе и ему.

– Слушай Серега, почему мы по духанке летали, а они не будут?

Доронин аж посинел от злости.

– Мне надоели ваши разглагольствования!!! – заорал он, вскинул калаш, готовясь, казалось, перемочить всех. – Молодежь, отставить «крокодилов»! – духи облегченно плюхнулись на койки.

Десяток автоматных стволов в ответ направились на Доронина. Стоявшие в дверях, выскочив из-за спины вождя, тоже приготовились к бою. Пару десятков секунд противоборствующие партии держали друг друга под прицелом.

Доронин опустил автомат первым.

– Все, хватит. В двадцать два ноль-ноль – строиться на плацу, – сказал он спокойно, но веско. Оппоненты утихомирились и сложили оружие.

* * *

– Что за фигня, Бурдуков, как не отвечают? Соедини еще раз. Опять?! – помощник оперативного дежурного старший лейтенант Куравлев положил трубку. – Тоже все перепились что ли?

Старлей почесал затылок, поправил пилотку. Его «шеф», оперативный дежурный подполковник Тризубин, спал в комнате отдыха, пьяный. Сегодня был грандиозный банкет, посвященный 80-летию ВКРК, все офицеры, прапорщики и гражданские служащие изрядно наколбасились. Налили и оперативному… Один помощник оставался трезв.

Старлей снял трубку желтого ЗАС-телефона.

Длинные гудки… Засекреченная связь с войсковой частью 16395 тоже не работала.

* * *

22:00

Артиллерийская бригада строилась на плацу как-то не так, как обычно. Ощущалась атмосфера единения. Видно, что солдат, независимо от призыва, связывает нечто большее, чем форма одежды. У Доронина, стоявшего там, где раньше торчали полковники и майоры, сильно билось сердце. Он чувствовал, мягко говоря, гордость. Еще бы – такую махину сконсолидировать и поднять. Такую разношерстную толпу заставить подчиняться.

Видишь ли, Читатель, Серега Доронин никогда в жизни еще не устраивал революций. Так что это дело для него внове, поэтому волнуется. Ничего, в первый раз страшно, потом пройдет – привыкаешь. На ум Сереги пришли строки недописанной рок-оперы «Мировая История» его же собственного сочинения. Доронин тогда еще совсем маленький был – 13-летний…

 
Мы помним, что мы все – потомки Энея,
И Ромул великий нам путь озарил.
От гордости Рим безгранично фигея,
Полмира, полглобуса поработил…
 

– Братья! Соратники! – проорал вождь, поправив козырек кепки. – Ничего не бойтесь! Я призвал вас на великую битву со старым! Я призвал вас для того, чтоб воскресить, оживить Родину, которую многие, в том числе офицеры, разглагольствуя о патриотизме, усиленно втаптывают в грязь!.. – соратники слушали, завороженные… тишина… лишь листва шелестела. – Армия – это отражение общества. Здесь все то же самое, что там – за забором, только концентрированное чрезмерно. Общество наше больное – и Армия, соответственно. Министры и генералы в кабинетах, на своих дачах, – Доронин, заложив руки за спину, прохаживался вдоль строя, заглядывая в лица, – безвольны, ленивы, вороваты – либо не могут, либо не хотят исправить ситуацию. Мы же – племя младое, незнакомое, ИМ незнакомое – берем на себя ответственность за будущее нашей Страны! Старый династический цикл закончился. Начинается новый. Время от времени обществу нужны грандиозные встряски, великие потрясения – иначе грозит разложение и гибель! Революция – это электрошок для умирающего организма Державы! Да! Пока товарищи в кабинетах заливают щеками стол – мы реанимируем Родину! Да здравствует свежая кровь! Не бойтесь изменить присяге! Если бы двести лет назад полковник Вашингтон не нарушил присягу – город, названный в его честь, нынче не грозил бы всему Миру! Каждый из вас волен поступать так, как вздумается! Кто не хочет участвовать, может в любой момент покинуть территорию части! Но там, за забором, он будет пойман соответствующими органами и в лучшем случае определен в другую часть, в худшем – дизель! Так что выбирайте! Да здравствует Революция! Завтра выступаем на Разноярск.

Никто из солдат не покинул вождя.

* * *

Ночью бригада готовилась к выступлению. Техника была выведена из парка и с полигона. Станины выкопаны. Гаубицы Д-30 и грозные «гиацинты» подцеплены к тягачам. Все это расположили прямо на тракте, ведущем в краевую столицу. Первой батарее первого и первой батарее второго дивизионов Доронин поручил нести ночную вахту.

* * *

Утренний «Икарус», взметая клубы дорожной пыли, дал крюк и приблизился к остановке. Конечная. Дверь открылась: выпрыгнул пассажир в парадной солдатской форме – ослепительно-медная бляха, фуражка на затылке, из-под фуражки – черный чуб, довольно великоватый даже для дембеля… Солдат закурил и двинулся по направлению к КПП, меся пыль блестящими черными яловыми сапогами… Он чувствовал себя победителем времени. Имя его – Тимур Соколов. Вчера Тимур был в самоходе – у старых доармейских друзей, пил пиво и ностальгировал по бесшабашным доармейским временам, которых уже не вернуть и о которых крепко напоминала вчерашняя песня старенькой группы «Procol Harum» – «Pandoras Box». «Ящик Пандоры» и сейчас звучал в его голове.

В свое время Соколов был откоммандирован в ВКРК, а конкретнее – в Военно-Морской Отдел (отчего офицеры звали парня «матрос Соколов»). Ну а теперь сухопутный моряк («матрос, лишившийся благосклонности океана»?) отправлялся в родную часть, дабы получить запись в военный билет о своем долгожданном «списании на берег». Может быть, ты узнал его, Читатель? Именно этот «матрос» едва не сбил с ног полковника Шевронского – там, на лестнице.

На часах – 7:25.

– Ты куда? – спросил у Тимура красноглазый дневальный по КПП.

– Чего? – удивился «матрос», глядя на подшиву спросившего. На подворотничке был всего один уголок. – Сколько прослужил?

– Полгода.

– Ну вот и все, – и в наглую пошел дальше по узкой асфальтовой дорожке мимо плакатов с дежурными физиономиями идеальных солдат Российской Армии.

На плацу суетились бойцы, посреди, широко расставив ноги и зажав сигарету зубами, в левой руке держа автомат, стоял ефрейтор Доронин и отдавал последние распоряжения.

– Вах! Какие люди и без конвоя! – крикнул Доронин, увидев приближающего, удивленного не на шутку Тимура, и двинулся навстречу. – Тимка, ты ли это? Дембельнуться решил?

– Конечно, хватит уже. Наслужились, – ответил Соколов, пожимая протянутую руку ефрейтора.

– Да ладно тебе! «Годичник» хренов!

– Завидуешь, да? Что тут у вас…

– Как говорят французы – «coup detat». Всех шакалов перебили – так что дембельнуться тебе не удастся. Теперь я здесь командир. А я тебя не отпускаю! Ха-ха-ха…

– Спятили, что ли?

– О… – разочаровался Доронин, – я думал – уж ты-то меня поймешь… Не, если хочешь – можешь сваливать.

– Как я свалю без записей в военном билете? Получается – я дезертировал в день своего увольнения в запас?

– Ну, хочешь – я напишу тебе все, что надо, печатей наставлю? Вся канцелярия в моих руках.

– Нет… – произнес Тимур, уставившись на свои запылившиеся сапоги, – Не хочу! – вдруг заулыбался он, пристально глядя в глаза вождю. – Я… присоединяюсь к Революции.

– О! В тебе я не ошибся! – воскликнул «команданте», свободной рукой приобняв за плечи «матроса». – Мне нужен министр пропаганды. Видишь ли, как сказал Шарль Морис Талейран де Перигор, князь Беневентский…

– «Штыки, государь, годятся для всего – только вот сидеть на них нельзя»?

– Правильно! Так что дерзай! Мне нужна Идеология, под знаменем которой и умереть не грех! Ой, блин… – спохватился ефрейтор, посмотрев на часы. Связь-то не восстановлена! Пойдем…

* * *

– Женя, соедини с Администрацией, – скомандовал Доронин, войдя на узел связи.

– Понял, – ответил тот и переткнул шнуропары, – Никто не отвечает… – Женя протянул трубу Доронину.

Ефрейтор послушал: на том конце провода – длинные гудки.

– Да что они там… Тогда соедини с Комиссариатом, – произнес вождь.

Телефонист переткнул шнуропару.

– Ало! – взял трубку Доронин. Лицо вождя вдруг стало гранитным, как во все великие моменты Истории.

– Полковник Шевронский, – представились на том конце провода. – Что за на хрень!!! Почему не отвеча… – заорали оттуда.

– Товарищ полковник, – спокойным, но сильным голосом прервал Шевронского «команданте». – С вами говорит ефрейтор Доронин…

* * *

Маленькое лирическое отступление. Соколов отбыл из Разноярска в 6 утра, поэтому события, случившиеся в Комиссариате, его не коснулись. Ночью танковый резерв, расположенный близ с. Козульское, поднят по тревоге: к утру колонна грозных боевых машин была на подступах к краевой столице. Полковник Шевронский с группой товарищей ворвались в кабинет начальника 1-го отдела ВКРК, где тот спал на диванчике после вчерашнего банкета, и арестовали изумленного Пыжикова. Полковник Шевронский объявил военный переворот, сообщил об этом главе Администрации края, подняв того с постели. Губернатор бежал. Депутаты Заксобрания попрятались как мыши. Тем временем преданные мятежному полковнику офицеры с имеющимся личным составом захватили классические «почту-телефон-телеграф-банки-мосты». В 7:00 Шевронский выступил по местному ТВ и телеграфировал «Всем главам администраций субъектов Российской Федерации» о случившемся.

Федерация молчала…

* * *

– Товарищ полковник, с вами говорит ефрейтор Доронин. Мы, солдаты и сержанты войсковой части № 16395, сообщаем о Революции…

– Что?!! – заорал Шевронский и залился раскатистым смехом. – Ты слышишь? – обратился полковник к стоящему рядом капитану третьего ранга Ильиину.

– Что? – спросил «кап-три».

– Революция у них… Ой, не могу… – Але, солдат! Ты знаешь, чем твои шуточки чреваты? Сейчас твоему командиру позвоню – с кичи не вылезешь!

– Это не шуточки, полковник. Нам терять нечего. Командиры перебиты. Орудия и техника в наших руках.

Шевронский побагровел: «еще не хватало, чтоб солдатня путалась у меня под ногами».

– Парень… Если ты все-таки шутишь… Глупо шутишь – юмор твой плохо закончится!

– Полковник, советую присоединиться к Революции…

– Охренел совсем! Эй ты! Обезьяна! Я вас давил и давить буду, как!..

– Надо срочно сообщить соответствующим органам… – посоветовал Ильин.

Шевронский внезапно успокоился и снисходительно-сочувственно взглянул в глаза «капитану-3»:

– Ты че? Сдурел? Ага, «милицию вызовем». Против гвардейской артиллерийской бригады! Не забывай, что у меня под контролем пока только мои, горстка ракетчиков без ракет, плюс желдорбат, автомобильные войска, рота ВКРК и комендантский взвод, – и уже спокойней заговорил в трубку. – Слушай, ефрейтор, если то, что говоришь – правда, настоятельно рекомендую вашей бригаде присоединиться к моей не менее революционной армии… Видишь ли – у меня в городе тут с утра своя «Революция»… Хм… Присоединяйся. Обещаю: бригада со всем вооружением останется при тебе. Более того – в звании повышу. Хочешь «младшего сержанта» дам?

– Издеваетесь, полковник? – ухмыльнулся Доронин. – Хорошо, мой алаверды: со своей стороны делаю вам симметричное предложение и обещаю звание генерал-майора!

– Ну, ты, братец, и наглец! Готовь вазелин! – Шевронский бросил трубку.

* * *

С юга, со стороны города, вздымая клубы пыли, ползет танковая колонна…

Железные крабы – чудо военной техники, – зловеще гремя, оставляют траками след в Истории.

Экипажи сквозь смотровые щели вглядываются в великое будущее.

Небо синее-синее… По обе стороны дороги выжженные солнцем поля…

* * *

С севера по Енисейскому тракту движется пушечная артиллерия. Тягачи – «КАМАЗы», «Уралы», – волокут за собой 122-х, 152-миллиметровые гаубицы да грозные «гиацинты». След мощного колеса отчетливо виден на дороге. По обе стороны – выжженные солнцем поля…

Небо синее-синее…

* * *

…Впереди бригады мчит бежевый УАЗик, принадлежавший ранее командиру части.

– Слушай, Серега, – обратился к ефрейтору водила – рядовой Голозубов (еще вчера он возил Дувалова), – может, развернемся? В боевой порядок? Приготовимся к обороне.

– Эх, черт побери! А как воевать-то?! – Доронин сделал глупое лицо, – я ж всего лишь номер расчета, а во всех этих тактиках не разбираюсь! Хи-хи-хи!

Тимур Соколов, сидевший сзади, что-то записывал в блокнот. Оторвавшись, он отсутствующим взглядом посмотрел на вождя, потом в окно, затем вновь уткнулся в записи…

– Шутка! Ха-ха-ха! – засмеялся Доронин, – Война не самоцель.

– Командир, – спросил Степанов, тоже сидевший тут, – скажи честно, как на духу – домой не хочется, а?

– Рубикон у нас где? – ответил вопросом вождь.

…На горизонте широким фронтом появились темные пятна… Танковая часть уже прошла рубеж развертывания в ротные колонны.

– Стой, – скомандовал Доронин водителю, наморщив лоб, вглядываясь в даль…

* * *

– Идиоты, – сквозь зубы процедил Шевронский, наблюдая в щель. – «Беда, коль пироги начнет тачать сапожник». Ну что с солдата взять? Они прямо так и собираются нас мочить?

– Не могу знать, товарищ полковник, – ответил водитель.

– Стоп… – Шевронский высунулся из люка с биноклем…

Артиллерийская бригада прекратила движение. Дверь УАЗика открылась: выпрыгнул боец в желтой афганке и двинулся навстречу танкам.

* * *

Ефрейтор Доронин, безоружный (не считая нескольких десятков артиллерийских стволов за спиной), целеустремленно шел по пыльной дороге, орлиным взором глядя вперед, прямо на ствол того танка, из которого высунулся Шевронский. Серегины соратники по очереди в окуляры бинокля глядели на то, как их вождь предпринимает очередной поступок, достойный цезарей. Танки вдруг встали колом. Их командир вылез и двинулся Доронину навстречу.

Степанов (его очередь была смотреть через оптику), озвучивал увиденное:

– …Идут… Идут… Встретились… «Полкан»… Может «подпол»… Не разгляжу… Что-то достает… Пачку сигарет… Протягивает Сереге… Серега отказывается… Достает свои…

– Дай, – Соколов отобрал бинокль у Степанова. – Стоят… Курят… Беседуют… Теперь прохаживаются туда-сюда…

Противоборствующие стороны, затаив дыхание, ждали, чем все это закончится…

– Полковник, или кто он там, что-то достает из-за пазухи… – теперь Голозубов смотрел в зрачки оптики… – Фляга?.. Протягивает ее нашему. Тот отпивает… Пьет сам… Стоят болтают… Опять курят…

Бинокль снова в руках у Степанова:

– Руки друг другу пожали… Опа… Развернулись и пошли: ихний – к танкам. Наш к нам… Сейчас начнется… Да, одно дело на учениях, а когда так…

Доронин с каменным лицом приближался к машине.

В танковом полку, развернутом в ротные колонны, началось движение. Бронечерепахи разворачивались…

Доронин подошел к УАЗику. Открыл, не спеша залез. Сел.

– Ну что, ребята, поехали! – произнес он, глядя смеющимися глазами на соратников.

Те в недоумении смотрели то на вождя, то на танки, выстраивающиеся на тракте в колонну…

– Что ты ему сказал?! – восторженно воскликнул Голозубов.

В ответ Доронин «цыкнул» языком и хитро подмигнул, дескать, «уметь надо!».

– Поехали, – скомандовал ефрейтор.

* * *

Минут через десять УАЗик свернул с дороги и прямо по полям помчался параллельно с танковой колонной. Доронин догнал машину, двигавшуюся во главе шествия, и, крича и размахивая руками, пригласил Шевронского к себе. Тот пересел.

– О! Знакомые все лица! Приветствую, товарищ дембель! – Шевронский узнал Соколова и пожал ему руку. Тот удивился метаморфозе, превратившей грозного офицера в «своего парня», и продолжил писанину.

Всю дорогу ефрейтор с полковником непринужденно острили – чего не скажешь о соратниках Сереги. Те чувствовали себе чрезвычайно скованно в присутствии «шакала», да еще такого высокопоставленного. Хмуро глядя на погоны Шевронского, доронинцы молчали. «Так надо для Революции, – думали они, – раз вождь якшается с «шакалом», который заведомо враг, и не ясно, что у него на уме. Ну, ничего – потерпим». Разумеется, не только форма старшего офицера была причиной их смущения. Доронинцы были молоды – им бы о телках болтать, а тут сидит какой-то «старый седовласый пень». Которому на самом деле всего тридцать шесть.

– Господин ефрейтор, – обратился Шевронский, когда наши проезжали мимо какого-то поселка. – У тебя, между прочим, почти диктаторская фамилия!

– Почему диктаторская, то есть – почему «почти»? – спросил Серега.

– Обрати внимание: каково в России процентное соотношение тех, у кого фамилия оканчивается на «ин», и тех, у кого заканчивается на «ов» и другие буквы, – сообщил Шевронский, протягивая Доронину флягу с алкоголем.

– Ну и что?

– Тех, кто на «ов» и на другие – несоизмеримо больше. Однако если возьмем нединастийную историю России, мы обнаружим, что на «ин» – имеем пять правителей: Ленин, Сталин, Ельцин, Путин, Лузин, и остальных – тоже пять. Между тем, остальные руководили страной в общей сложности 38 лет, а правители «ин» – более полувека. Улавливаешь?

– Да, – ответил Доронин, отхлебывая.

– Вспомни род Романовых: они всего лишь ветвь боярского рода Кошкиных. Опять «ин»…

– Точно. Как-то не задумывался… – осенило Серегу.

– …В последний год правления Ельцина никто не знал, кто такой Путин, однако же История вознесла именно его на престол. Так же и с другими «ин». Как после этого не верить во всякую там астрологию, нумерологию, буквологию? Если бы Ульянов с Джугашвили не взяли себе именно эти псевдонимы – неизвестно, как бы История повернулась… Но у тебя в фамилии есть один изъян: Слишком много слогов. Должно быть два слога, как положено. Следует называться не Доронин, а, например – Дорин.

Серега с Шевронским долго смеялись. Соратники вождя натужно улыбались, пытаясь понять, к чему этот «шакал» клонит. Лишь Соколов что-то чиркал в своих бумажках.

* * *

По мере приближения к Разноярску ефрейтор и полковник становились все серьезней и серьезней.

– Ну, вот мы и дома… – произнес Шевронский, делая последний глоток и упаковывая флягу во внутренний карман, как только позади остался дорожный знак с надписью «Разноярск». За окном начались какие-то заводы с гигантскими трубами и бетонными заборами, исписанными всякой всячиной, потом возникли редкие серые пятиэтажки. Затем жилые массивы становились все гуще, дома все выше, людей с любопытством глазевших, все больше. Испуганные авто, едва увидев колонну, сворачивали с пути, освобождая дорогу новому.

Миновали гигантские буквы «Октябрьский район»…

… Войско двигалось к центру города. Голова колонны, повернув возле телевизорного завода, вошла в проспект Свободный, где дома украшены витринами магазинов – не так обильно, как в центре, но все же.

– Что это они? – риторически произнес Доронин, глядя, как море зевак высыпало на улицу.

Даже Соколов оторвался от писанины и смотрел на толпу.

– Встречают новое. Стой. Это неправильно. Так не въезжают…

Шевронский посоветовал Доронину пересесть из УАЗика в танк. Что Серега и сделал прямо на перекрестке Свободного и Маерчака. Теперь шествие возглавляла бронечерепаха, из люка которой торчал ефрейтор и величественно глядел прямо перед собой. УАЗик шел чуть сзади, почтительно отставая. Народу вокруг становилось все больше. Они жались к самому краю тротуара, пытаясь впитать глазами это грандиозное зрелище. Когда еще такое увидишь! Люди не стояли на месте, они шли, давясь и толкаясь, как притянутые магнитом параллельно с двигающимся воинством.

Колонна торжественно прошла улицы Железнодорожников, Республики, Горького. Солдаты высовывались из люков машин, махали руками, посылали воздушные поцелуи, и, радостные, – получали «ответку».

Проспект Мира вдруг оказался (заранее подготовились?) обильно украшенным цветными гирляндами, гербами и флагами: как триколерами, так и краевыми.

Казалось, город давно ждал своих освободителей. Волны воодушевления колыхали народное море. Откуда-то из окон домов на гладкий асфальт и брусчатку тротуаров посыпались охапки цветов. Стаи белых листовок кружились в воздухе. Праздник! Народ ликовал.

Лицо Доронина уже не каменное. Оно стало добрым – ефрейтор поднял правую руку вверх, приветствуя хозяев краевой столицы.

Народ был в восторге. Вот это шоу!

Медленно двигалась колонна, растягивая удовольствие: свое и народа. Лица излучали безграничное счастье. Родители поднимали детишек высоко над толпой, чтоб показать им этот парад. Женщины мечтательно глазели на своих рыцарей. «Цок, цок, цок – по улице идет драгунский полк». Разноярск напоминал освобожденный советскими войсками город центральной Европы. Жители, протягивая ладони, лезли к машинам, стремясь пожать шершавые руки освободителей.

Голова колонны остановилась у Главного здания Разноярского края с советским гербом на фронтоне. Двери Администрации широко распахнулись. Доронин не спеша вылез из танка и двинулся к крыльцу. По обе стороны стойко держались цепи милиционеров, не дававших толпе разнести все. Десятки телерепортеров с камерами суетились вокруг.

Ефрейтор Доронин по мраморной лестнице поднялся на крыльцо и вошел в здание Краевой Администрации. Свита: полковник Шевронский, а также Соколов, Степанов, Голозубов, Асхаб Галиахмедов, Барсуковский, Андрюха Параскевич (тот самый «черпак Андрюха»), расплывшийся в широчайшей улыбке (как всегда) Штырев, Женя Окрохин (тот самый дух – «враг» Асхаба, которого после побоища злой лезгин резко зауважал), подполковник Репин, «кап-три» Ильин и некоторые другие – неотступно шли за Лидером Революции.

Западный вектор

Центральная лестница. Пурпурная ковровая дорожка. Пурпур – цвет триумфатора. Белые перила, белые колонны с коринфскими капителями, лепные потолки, гладкий паркет, французские шторки на циклопических окнах. Власть. Коридоры власти.

Доронин с соратниками прошел этими коридорами и заглянул за гигантскую дубовую дверь. Медная табличка на ней уже не висела. Секретарши не было. «Ну и не надо, – подумал Доронин. – Не будем уподобляться всякой сволоте…»

Соратники Доронина молчали.

Они вошли за вторую – обитую алой кожей дверь…

– Прошу, господа солдаты, сержанты и офицеры, быть чрезвычайно серьезными, – обратился Доронин, – прошу садиться.

Доронинцы расселись на стульях, обрамлявших длинный коричневый полированный стол. Сели без всякой иерархии (ее попросту не было) – произвольно. Вождь приземлился в черное Главное кресло. Красиво, черт побери: все в военной форме – нудные слюнявые пиджаки народу опостылели.

– Итак, господа, на повестке дня два вопроса: формирование кабинета министров и план дальнейшего освобождения Страны.

Речь диктатора прервал робкий стук в дверь.

– Да! Войдите! – крикнул Доронин.

На пороге возник вооруженный солдат в х/б старого образца. Шевронский тайком позаботился об охране вождя. Харизма – харизмой, но, как говорится, «сам не плошай».

– Товарищ, ефрейтор, разрешите обратиться? – спросил он.

– Да.

– Там президент Якутии просится на прием.

– Пусть.

Через несколько минут вошел, сперва постучавшись, человек лет 45-ти, лысеющий, розовый, как поросенок, нос картошкой, восторженные светлые глаза, улыбка до ушей.

– Типичный якут… – шепнул Шевронский Параскевичу, что сидел по-соседству.

Одет типичный якут в черный костюм, синюю рубаху и желтый галстук.

– Вот попугай… – процедил сквозь зубы рядовой Голозубов.

– Господин губернатор?! Или как вас называть?! – якут быстро двинулся к изголовью стола, протягивая руку.

Доронин встал.

– Зовите меня – товарищ ефрейтор.

– Есть! Товарищ ефрейтор! – президент Якутии яростно тряс Серегину ладонь. – Я прибыл, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение и готовность признать ваше правительство. Можете рассчитывать на всеобъемлющую поддержку со стороны нашего региона! А регион у нас богатый! Алмазы! Горсть алмазов – это вам не фунт изюму! Как иногда шучу. Так что… Если нужны деньги, можете смело рассчитывать на меня.

Доронин был, мягко говоря, сражен наповал. Он виду не подавал, ни один мускул не дрогнул, но в душе – такое творилось… «Ни фига себе… Вот это я даю!» – думал Серега.

– И еще – я уполномочен моим коллегой, губернатором Иркутской области, от лица граждан вышеупомянутой области, вернее, от лиц, а также от имени самого губернатора – объявить о признании им, ими вашего правительства!

«Сюрприз за сюрпризом! – думал ефрейтор. – Приятный, черт побери!»

– К сожалению, он сам не смог приехать – тяжело болен… – продолжал якут.

Доронинцы сидели, раскрыв рты. Полковник Шевронский подмигнул кому-то: типа «так и должно быть!»

Якут сиял, как новый русский рубль.

– Разрешите идти, товарищ ефрейтор? Знаете ли, дела… – тараторил он.

– Идите, – ответил Доронин.

Он и президент обменялись рукопожатиями.

– Вот… – произнес Серега, как только «Алмазный Фонд» (так якута мысленно окрестил Степанов) с поклонами удалился, – такие дела… – и сел в кресло.

– Мне нужна карта России – повесим ее здесь, – продолжал диктатор, указав на стену у себя за спиной. – Вместо краевой карты. Первым делом, я думаю, мы должны заявить о себе тем, кто еще не в курсе. Хотя, я думаю, они в курсе… Прямо сейчас я обзвоню глав регионов. Может кто-нибудь еще захочет присоединиться к Журкинской Империи? А? Кто не захочет, будем разговаривать по-другому. Начнем с Сибири и Дальнего Востока. А потом уже… Так… Что там у нас на западе? Кемеровская область? Какой из них – какой? – спросил ефрейтор, разглядывая полдюжины телефонов на столе.

– Этот, белый, – пояснил всезнающий Шевронский, – к какой ты сказал Империи?

– Журкинской. Наша бригада – из Журкино ведь, – ответил Доронин, двигая к себе белый аппарат, затем поводил пальцем по столу: там под стеклом – телефонные номера всех глав регионов Российской Федерации.

– Ага… Вот оно…

Набрал номер.

– Алло… Здравствуйте, девушка… Как ваше имя?.. Очень приятно, Ольга Петровна… А Семен Сергеевича я могу… Нету, да? Тогда передайте ему, что в Разноярском крае военный переворот и я, захвативший здесь власть ефрейтор Доронин, был бы несоизмеримо счастлив, видеть Семена Сергеевича в рядах своих сторонников… Записываете? Ну ладно… До свидания.

Доронин положил трубку.

В лицах присутствующих читалось нетерпеливое ожидание.

– И что? – спросил Соколов.

– Ничего, – ответил Серега, – сказала, что передаст.

Смешливый Штырев, заржав как конь, едва не свалился под стол.

– Тихо! – скомандовал вождь. – Продолжим… Алло? Владивосток? Здравствуйте… Петра Анатольевича… Нету? А заместитель? Тоже нету? Передайте им, что я – ефрейтор Доронин, узурпировавший власть в Разноярском крае, предлагаю администрации вашего региона признать меня диктатором… Хорошо… Спасибо… До свиданья… – ефрейтор положил трубку.

– Что-то здесь не то… Всем все пофиг. Ну и ладно! Все к лучшему. Пока они безмолвствуют – говорить буду я. Итак, следующий звонок, – Доронин поводил пальцем по списку, – допустим, в… Читу.

– Алло. Добрый день. Александра Михайловича как мне услышать? Это Доронин… – в трубке зазвучал регтайм… – Соединяют! – радостным шепотом сообщил Серега. – Что-то долго соединяют… Рад вас приветствовать, Александр Михайлович! – торжественно объявил ефрейтор.

«Здравствуйте… Слушаю вас», – отозвалось на том конце провода.

– Я – ефрейтор Доронин, совершивший переворот в Разноярском крае, предлагаю вам присоединиться к Революции и признать мою власть.

«Хорошо. Понял, – равнодушно ответил губернатор Читинской области. – Тут у нас сейчас столько проблем навалилось… Я вообще-то занят… Ну, я тебя понял… Будем работать… Сделаем… Спасибо, что предупредил. Всего доброго…»

– До свиданья, – Доронин положил трубку. – Чепуха какая-то! То ли он не въехал, о чем я, то ему все по барабану, то ли действительно признал он меня…

– Позвони в Норильск, – советовал Шевронский.

– Так-с… Норильск… – Доронин набрал номер. – Занято… Может Томск?

Доронин позвонил в Томск.

– Алло… Здравствуйте… Мне бы губернатора… Спасибо… – Доронин ждал пока соединят… – Здравствуйте, Геннадий Григорьевич, я – ефрейтор Доронин, захвативший власть в Разнояском крае… – Серега подождал реакции.

– Закусывать надо, Вова, – ответили ему после паузы, приняв, видимо, за бежавшего «законного» губернатора. – Хватит юмор шутить! Завтра поговорим на трезвую голову!

– Я вообще-то не Вова и я не шучу, – ответил ефрейтор, вдогонку коротким гудкам трубы телефона.

– Он что – с Луны свалился? Наверняка уже вся страна знает… Если не весь мир. Кстати, надо телевизор посмотреть, – произнес Ильин.