Текст книги "Доктор, у меня чешется мир"

Сергей Доронин продолжал названивать.

– …Алло? Барнаул? Здравствуйте, Барнаул. Мне бы Игоря Антоновича…

Секретарша соединила с губернатором…

– Алло? Игорь Антонович?.. Добрый день, я ефрейтор Доронин, который захватил власть в Разноярском крае… Сам пошел! – ефрейтор Доронин швырнул трубу на рычаг, покраснев, как томатный соус.

Барсуковский, Штырев и Параскевич чуть не упали под стол от смеха. Остальные еле сдерживали эмоции.

– Так… – проговорил Доронин, сложив руки в замок на столе, якобы не замечая реакции окружающих.

– Знаешь что, Серега? – проговорил Соколов, – Вспомни золотое правило рекламного агента. Ты же был рекламным агентом? «Если хочешь, чтоб тебе отказали – звони по телефону». Так что надо встречаться лично.

– Золотые слова, Тима. Ну, ладно. Что-то мы засиделись. Мы уже… – Доронин посмотрел на часы, – уже целых двадцать пять минут оторваны от народа! Пойдем, выйдем к людям.

Доронинцы загремели стульями, засобирались.

– Я думаю, Восток-то всегда нас поддержит, – заявил подполковник Репин. – А вот с Западом… Придется разбираться…

Доронин с ним согласился.

В дверях Серега тихонько спросил у Шевронского:

– Товарищ полковник, а вам не в падлу ефрейтору подчиняться?

В ответ Шевронский загадочно улыбнулся и посмотрел куда-то в потолок. Что он этим хотел сказать? Остается загадкой.

…Доронин в окружении свиты выбрался на крыльцо и, помахав рукой, поприветствовал сограждан. Народ ответил восторженными «визгласами». Кто-то подсунул Доронину оранжевый, блестящий от солнца, мегафон.

– Сограждане! – не растерялся ефрейтор. – Я пришел, чтобы дать вам волю. Мы с вами вместе снесем старое – и воздвигнем новое. Никаких олигархов. Никаких аристократов. Да здравствуем МЫ. Да здравствует Третья Российская буржуазная Революция! – диктатор, закончив свою краткую речь, не глядя сунул мегафон куда-то вбок – туда, откуда взял.

* * *

Народные гулянья длились до глубокой темноты. Солдаты и офицеры Революционной Армии (свободные от боевого дежурства) на ночь расположились, словно варвары-начинатели нового на развалинах римских дворцов, в многочисленных кабинетах и обширных коридорах почти опустевшего здания краевой Администрации, а также в мэрии. Большая часть чиновников бежала вслед за губернатором и градоначальником… Куда бы думали? В Москву, конечно. Под папино крылышко. Но горстка чиновников-патриотов решила-таки сотрудничать с новым режимом.

* * *

Итак, утро следующего дня…

Колонны боевой техники, не встречая сопротивления, движутся на запад по нескольким дорогам. Жители деревень с интересом наблюдают за происходящим… На вопросы типа: «Что – война началась?» солдаты по-простецки отвечают: «Революция…» Железнодорожные пути – под контролем повстанцев. Доронин, как всегда – в седле, возглавляет шествие, сидя в бежевом УАЗике. Стараниями великого Шевронского к Революционной Армии присоединились все войсковые части разноярского гарнизона и несколько частей других гарнизонов края. Благо, многие из командиров были с товарищем полковником на дружеской ноге.

Утром же ефрейтор Доронин отправил в Юргу на козульском «ЗИЛе» Тимура Соколова в сопровождении десятка солдат-артиллеристов – поднимать Юргинскую бригаду. Полгода назад часть солдат из Журкино была переведена туда. Так что в Юрге – тоже свои.

Через 8 часов езды эмиссары Доронина были на месте. Естественно, переодетые в «гражданку». «ЗИЛ» остановился в километре от КПП.

– Черт побери, рановато прибыли, – произнес Тимур.

Пришлось ждать 3 часа. Как только куранты на руке показали «21:00», Соколов облачился прямо в машине в афганку, сапоги, кепку и двинулся по направлению к части. «Ну и дыра», – думал Тимур, оглядывая густые лесные пейзажи вокруг. Близился вечер. Сделав морду «тяпкой», Тимур прошел через КПП как ни в чем не бывало и двинулся к серому трехэтажному зданию. Хоть «матрос» здесь ни разу не был – догадаться, где казарма, нетрудно. Близился отбой.

Все с той же «мордой тяпкой» он проскользнул через крыльцо и поднялся на второй этаж.

Там народ тусовался, подшивался и прочее, готовясь к вечерней поверке и к утреннему разводу. Все кругом одинаковые – желто-коричневато-зеленые – поэтому на эмиссара никто особо внимания не обратил. Тимур быстрым шагом прошел в расположение. Справа, у самого края взлетки – на нижних ярусах коек – сидели пятеро дедов.

– Здорово, пацаны! – произнес Соколов, протягивая руку.

– О! Каким ветром! Тоже к нам перевели? – вскочил, обрадовавшись, белобрысый рядовой… забыл фамилию… по кличке Белый. Он Тимура узнал. Тимур его тоже. Остальные были незнакомые – «местные».

– Да не… Дело у меня к вам… Но после… А сейчас затарьте меня до отбоя куда-нибудь…

– В сушилку можно, если что… – неуверенно предложил «незнакомый» дед, заглядывая в лица товарищей, ища поддержки своей не ахти какой оригинальной идеи.

* * *

Традиционная послеотбойная возня подходит к концу. Офицеры в 22:30 покинули штаб.

Разбитый красный магнитофон, стоящий на полке над входом в «ленинскую», крутил старую попсовую кассету «Союз-20». Звучала жалостливая песня о несчастном юноше, которого злые люди хотят посадить в тюрьму. Мир вокруг такой светлый и прекрасный, а его хотят посадить… «В огороде дачница соседу улыбается, а парнишечка в суде слезами умывается…» Когда звучит этот шедевр – солдаты затыкаются… Особенно стихают, погружаясь в думы о своем, при последних строках:

 
В огороде расцвела черная смородина.
Долго будет тосковать мальчуган по родине.
Кому сто, кому двести: о любимой о невесте,
Кому сто, кому двести: вряд ли будут они вместе…
 

Лирически-блатная песнь стихла, и через пару минут в дверном проеме возник силуэт. Это был сами знаете кто.

– Душно у вас в сушилке. Добрый вечер, однако, – громко объявил Тимур.

Тишина.

Разноярский гость вышел на середину взлетки.

– Ты кто? – спросил какой-то юргинец.

Десятки голов приподнялись посмотреть.

– Я – Тимур Соколов, министр пропаганды Революционного правительства. Уполномочен Дорониным представлять его интересы. В этот момент, когда я здесь с вами, братья мои, Революционная Армия триумфально шествует на Кемерово и Новокузнецк. Я послан, дабы поднять вас на великое дело.

– Так это тот самый Доронин… Что ж ты раньше молчал! – воскликнул Белый, накидывая китель.

– Мы тут сидим, телевизор смотрим и думаем: вот бы нам так! – поддержал кто-то.

– Что ат нас трэбуется? – спросил какой-то дагестанец, вставая и натягивая штаны.

Соколов подошел к нему и наклонился к уху, шепнув: «Для начала убить дежурного офицера».

– Он гаварыт, что надо убит офицера! – произнес дагестанец вслух.

– Ага! А потом на дизель! – крикнули откуда-то из дальнего угла.

– Да надоели! Дайте дослужить спокойно!

– Тут до дому полгода осталось! А вы «Революция… Революция…»

– Да на фиг нам это надо!

Похоже, «нафигистов», то есть «пофигистов», здесь оказалось больше, чем хотелось бы.

– Слушай… как там тебя… Артур…

– Тимур.

– Тимур. Веришь-нет, мы не хотим зла ни тебе, ни Доронину, – сказал здоровый дед, вышел на взлетку и встал перед эмиссаром, скрестив руки на груди. – Затеяли Революцию – молодцы. Бог вам в помощь. Но не впутывайте в это дело простых пацанов. Они домой хотят. Их дома мамы, папы, подруги ждут.

– Меня уже никто не ждет, – неуместно вставилась чья-то реплика.

– У… Я вижу, не найду здесь понимания… – произнес Тимур. – Может, это вас убедит?

Эмиссар достал из карманов штанов пару десятков свернутых вдвое листовок. Одну из них протянул стоящему пред ним деду. Тот стал внимательно изучать текст. Тем временем Соколов раздал близь сидящим воинам остальные экземпляры. Они с интересом читали, передавая друг другу.

Ознакомившиеся с воззванием – словно заколдованные – молча вставали, одеваясь… Дагестанец ушел в «ленинскую» и через минуту вернулся с кухонным ножом, измазанным кремом (от торта?). Вытерев нож чьим-то полотенцем, сунул за голенище сапога и направился к выходу. «Завидую я ему – подумал Тимур, провожая горца взглядом. – «Дикий варвар, простой, как три копейки. Может, не раздумывая, взять – и убить».

Дагестанец спустился к дежурке. Постучался в стекло. Открыл помощник дежурного с большим цветным значком на груди.

– Таварыщ капитан! Там в расположении солдат морды бит друг другу…

– Что? – ответил офицер, подумав мимоходом: «с каких это пор гордый кавказец стукачом стал?». – Что? Сейчас разберемся, и быстрым шагом двинулся вверх по лестнице. Капитан зашел за дверь с красной табличкой, следовавший за ним горец зашел тоже и, прикрыв дверь, вонзил столовую сталь офицеру в бок, потом еще, еще и еще… Уже упавшему – перерезал горло. Как барану (не привыкать).

Пнув ногой труп, дагестанец наклонился, расстегнул кобуру и вынул пистолет. Спустился к дежурке, дверь ее открыта, на пороге – подполковник, стоит выжидающе задрав башку вверх.

Кавказец вынул из-за спины ствол и всадил пулю дежурному в переносицу.

Через пять минут комната хранения оружия была отомкнута: солдаты получили свои «Калашниковы».

* * *

Генерал-полковник Мицкевич очень устал. Ныла нога, возможно к перемене погоды. Болела спина, соскучившаяся по сильным пальцам благоверной Любови Андреевны, но долг есть долг – и, несмотря на 3 часа ночи, старый проконсул обязан выполнить приказ Императора: утихомирить восставшие легионы восточных провинций. Проконсул что-то обсуждал с начальником штаба генерал-лейтенантом Малышевым и еще тремя «носителями широких лампасов»…

Перед дверью кабинета, на которой золотилась табличка: «Генерал-полковник Мицкевич, командующий Сибирским военным округом», семеро довольно молодых полковников остановились, переглянулись, казалось, ища ответа друг у друга на какой-то вопрос. Наконец один из них – более смелый – дернул ручку и толкнул дверь. Вошел. За ним – остальные.

– Товарищ генерал-полковник! – объявил вошедший, волнуясь, краснея и потея, при этом наводя на командующего черный ствол пистолета. – Именем Революционного правительства – вы арестованы.

Мятежные полканы взяли под прицел остальных четверых генералов, в глазах которых читалось недоумение. Генералы не привыкли к такому обращению. Лишь лицо Мицкевича не выражало ничего, кроме высокомерного сочувствия несчастным молодым балбесам.

Вдруг четверо бунтовщиков медленно перевели вороненые жерла на трех других своих товарищей.

– Фирсов, Иванов, Петренко, бросьте оружие, – тихо сказал один из «предателей».

Фирсов, Иванов и Петренко переглянулись, беспомощно раскрыли рты, как… Раздался выстрел – Иванов рухнул на паркет. В сей момент «предатели» налетели на несчастных, заломив им, безумно бьющимся, руки за спину и отнимая оружие.

Мицкевич с довольной улыбкой встал.

– Та-ак… – произнес он, выйдя из-за стола. – Чудненько, товарищи офицеры.

Командующий подошел к скрученным мятежникам, заглядывая в их горящие злобой лица.

– Попались, ребятки… Ваш дружок Шевронский просчитался: не все еще в России продается и покупается.

Не каждый русский офицер готов замарать свою честь. С вами мы поступим так, чтоб неповадно было впредь… Мы дадим вам право выбора: смерть или позор… Если вы русские офицеры – то выберете первое…

Речь командующего СибВО была прервана треском автоматных очередей за окном.

– Что за херня! – воскликнул Мицкевич, бросившись к окну.

Там во тьме – желтые вспышки, слышны крики, маты… Штабисты в ужасе повскакивали.

– Как ни старайся, генерал, – злорадно прохрипел скрученный Фирсов, – время остановить невозможно! Засунь «верность присяге» себе в задницу! Дай дорогу новому!

Пальба уже слышна и на нижних этажах…

Двумя выстрелами в упор Фирсов и Петренко убиты. Но это никого не спасло: через окно в кабинет ворвалась граната, бахнул взрыв – все заволокло дымом. Офицеры штаба пали смертью героев от рук взбунтовавшего (независимо от командиров!) батальона воздушно-десантных войск, охранявшего штаб Сибирского военного округа.

Утром население столицы Новосибирской области уже ознакомилось с манифестом Революционного правительства, зачитанным по телевидению сержантом-десантником.

Администрация в 5:10 взята штурмом. Губернатор бежал.

* * *

А в это время на Востоке.

Доблестную Революционную Армию ефрейтора Доронина радостно встречали жители Кемерово и Новокузнецка. Губернатор области лично вышел навстречу бежевому УАЗику (на сей раз Доронин не пересаживался в танк) в окружении двух сибирских красавиц, предлагавших освободителю хлеб и соль. Профсоюзы шахтеров направили диктатору открытое письмо, в котором благодарили вождя и выражали надежду на то, что правление его будет мудрым и справедливым.

…Они весело смеялись, прикалывались, балагурили и толкались, когда шли к крыльцу областной администрации.

– Щас построим всех чиновников и фанеру пробьем!

– Веришь-нет, крокодилов сушить заставим!

– Я тебе щас сам пробью!

– А не устанешь пыль глотать?

– Ты че, слоняра?!

– Кто «слоняра»? Я – черпак!

– Хватит, а?! – рявкнул Доронин. – Бросайте эти солдафонские штучки. Вы все – больше не «слоны-черпаки», а солдаты революционной армии. И чтоб никаких больше «фанер» и «крокодилов»! Веришь-нет: если услышу еще раз хоть одно слово из солдатской фени… – «Команданте» показал кулак.

– Да что ты, Серега…

– И вообще! Ежедневно по часу – будете учиться! Ликбез! Уроки Истории, политологии и русского языка. Поняли?

* * *

…Кто-то спросил у Доронина: «Почему Армия движется так медленно?» На что диктатор ответил: «Мы не завоеватели. Мы идем по своей стране и торопиться нам некуда». В освобожденных городах доронинцы собственных гарнизонов не оставляли, ограничиваясь институтом комиссаров при той или иной войсковой части.

7 июля танковый полк подполковника Репина без боя занял Томск.

Параллельно с этим Шевронский двинулся на Алтай, а Доронин сам – в направлении столицы Омской области.

* * *

Как-то вечерком Армия входила в районный центр N, в нескольких километрах от которого была замечена роскошная вилла одного местного олигарха.

– Давай зайдем, а? – Степанов вопрошающе заглядывал в глаза Доронину. – Ну давай заедем?

– Зачем?

– Посмотреть. Как олигархи живут.

– А вдруг ты посмотришь – и тебе так же захочется?

– Не захочется!

– Захочется, захочется! – поддержал водитель Голозубов.

Доронин нервно потер лоб.

– Может быть, сейчас и не захочется, – произнес он задумчиво. – Ну да ладно… Поворачивай.

УАЗик свернул с главной дороги и окольными путями помчался на виллу. Серега по сотовому позвонил Ильину (ехавшему в военкомовской «Волге») и назначил «каптриранга» старшим.

Через пять минут Доронин с соратниками (Степанов, Голозубов, Окрохин плюс Соколов, успевший вернуться после юргинского дела), на всякий случай вооруженные автоматами, уже стояли у больших железных ворот, выкрашенных в изумрудный цвет. Ворота принадлежали высокой кирпичной башне с зубцами, и вся краснокирпичная стена по периметру была украшена башнями поменьше.

– А теперь, господа, вашему вниманию представлен замок российского феодала начала двадцать первого века! – бодрым голосом экскурсовода произнес Доронин. – Обратите внимание на эту чрезмерную пышность и безвкусицу, в которой так ярко выражен характер той далекой эпохи, когда главные ценности – это деньги и власть! Владелец замка как будто чувствовал приближающуюся грозу Революции и старался «взять от жизни все» – как можно скорее и как можно больше!

Доронинцы чуть от смеха не сдохли, представив, как экскурсовод будущего будет рассказывать современникам о жизни последних олигархов России.

Смело толкнув небольшую дверь в воротах – она была не заперта, Голозубов вошел первым. Доронинцы были на 99 % уверены, что замок пуст. Он действительно был пуст. Двор был испещрен аллеями, выложенными брусчаткой, вдоль которых зеленели деревья и белели статуи античных богов. Центральная вела к мертвому фонтану, вокруг которого имела место шестиугольная небольшая площадь с тремя ажурными скамейками по периметру. Слева от площади – площадка для мини-гольфа, справа – теннисный корт. Прямо – аллея продолжалась и упиралась в крыльцо замка.

Доронинцы прошли за двустворчатую дубовую дверь и оказались в просторном холле с широкой белой лестницей в центре. Колонны из черного мрамора. Мраморный же пол. Лепнина с амурчиками на потолке. Огромные стрельчатые окна, цветные витражи. На полу – красно-зеленый ковер с восточным рисунком. В одном углу – доспехи рыцаря XVI века, в другом – бюст Наполеона. «Винегрет, а не интерьер», – подумал Окрохин.

Справа от входа нечто вроде гардероба, где гости должны были переобуваться в тапочки.

Доронинцы, чувствуя себя как в музее, медленно поднимались по лестнице, держась за перила, богато инкрустированные перламутровым орнаментом. Все прошли в гостиную, лишь Доронин остановился посреди лестницы, уставился на стену, что прямо напротив входа. На стене гордо красовалось генеалогическое древо.

«Купил он его, что ли?» – подумал Серега.

Основание древа упиралось в кругляш с текстом: «Константин XI Палеонтолог, имп. Византии, 1448–1453». «Ты смотри-ка, – рассуждал Доронин. – Новая аристократия хочет происходить от тех же имен, что и старая. А то, что Константин XI погиб бездетным – так это и не важно…» Тут только ефрейтор заметил, насколько искажена фамилия последнего императора ромеев. И не смог удержаться от смеха.

– Ты чего?! – крикнул из гостиной Степанов.

– Да так – ничего, – ответил Серега, продолжая изучать происхождение рода Гриценко.

А далее следовала линия каких-то валашских князей «Грицианов», от которой «ответвился» некий воевода Михаил Гриць, исправно служивший гетману Малороссии. Потомки же Михаила – уже на русской службе. Особенно примечательна часть древа, пришедшаяся на XX век: красный командир Степан Гриценко, секретарь обкома Михаил Гриценко, его сын (и внук Степана) Михаил Михайлович – директор завода шпингалетов, и хозяин замка – Сергей, генеральный директор ООО «Махаон». «Такие при любом режиме приспособятся».

Доронин, весь в размышлениях, поднялся в гостиную… У стены, под картиной с «Поклонением волхвов», стоял «рококошный» диван, далее у стены – секретер, отделанный перламутром, а напротив… Все – не буду описывать. Скучно, надоело. Доронинцы добрались-таки «до бесплатного» – до шкафчика с алкоголем, и уже разливали рубиновую жидкость по бокалам, расположившись в креслах вокруг маленького столика с изящными ножками.

– Ну вот! Только стоит отвернуться – уже пьют! – пошутил Серега входя.

И взял со стола приготовленный ему бокал с жидким рубином.

– Ну… За успех нашего! – провозгласил вождь. Все встали, следуя его примеру.

* * *

– Сначала… – лицо пленника стало серьезным. – Ты знаешь, – вдруг торопливо, как маньяк, признающийся следователю, заговорил он, – конечно, тебя интересует – кто я и что я… Я – внимание – настоящий хозяин Республики, – Мерилов судорожно полез в карман мятого пиджака. – Вот мое Творение! – глаза Святославича фанатично округлились, он достал листок и шлепнул его на стол перед Андреем.

– Что это? – спросил Серп.

– Хронологическая Таблица Правления Президентов Краноярской Республики! Это – мое Творение! Я что хотел, то и делал! Обе «фирмы» – мои изобретения! Я возглавлял и тех, и других под разными именами и внешними обликами. Это я придумал такую систему выборов. Я дергал систему за ниточки, и она выдавала то, что мне надо.

– Я вас не понимаю… – удивился Серп. – А нельзя было поступить проще? Взять одну «фирму», и стоя у нее за спиной – дергать за ниточки?

– Молодой человек, во-первых, это не реалистично и не интересно. Надо, чтоб сюжетец бы живенький… Как у Господа Бога, который творит в Мировом масштабе. Бог знает сценарий, сочиненный им же, и ставит спектакль по своему же сценарию… Но это не главное… Главное… Государство – это живой организм, которому, как и любому организму, без испражнений не обойтись. В противном случае не миновать застойных явлений. Революции и перевороты оздоровляют Государство, они выдавливают из него кучу ненужного дерьма. Простите за фекальность терминологий.

– Не слишком ли часто вы его «испражняете»? – спросил Серп.

– Андрей, когда человек болен животом – ему дают слабительное. Когда Страна больна народом, а она больна – ее лечат революциями. Хаосом и множеством революций. До тех пор, пока не…

– Стоп… А вы? Ваши сценарий и режиссура дали сбой. Вас же свергли!

– Молодой человек! Меня свергли, а спектакль продолжается!

– Но вам-то какой от этого прок?

– Вы еще молоды… Не понимаете… Причем здесь «прок»? Вот, еще раз показываю! – Мерилов схватил со стола бумажку и затряс ею перед носом Серпуховского. – Ради сочинения ЭТОГО сухого перечня стоит отдать жизнь! А свержение мое тоже входит в сценарий…

– Бу, бу, бу, бу, бу – и так далее, – пробормотал Соколов, глядя в белый экран монитора.

После четырех бокалов вина Тимуру слегка «захорошело» – он вздумал прогуляться по остальным комнатам и залам дворца. В роскошной спальне с гигантской кроватью, в углу на столике был обнаружен компьютер, винчестер которого доверху забит всякой чепухой. Вынув из кармана рубахи пакетик с дискетой, Тимур вставил 3-дюймовую зеленую пластмасску в недоверчиво прищурившийся дисковод. Спьяну Соколова «прибило» на творчество и он решил продолжить работу над рассказом «Порфира – прекрасный саван».

«Слишком у меня тут все разжевано… Все разложено по полочкам… Как будто мораль им читаю… Пусть сами догадываются, что я хотел сказать. На то и литература, чтоб к размышлениям Читателя подталкивать, – Соколов выделил часть текста и нажал Delete. – Ну ладно…

Тем более, все и так шито белыми нитками». Сохранив изменения, министр пропаганды вынул дискету, упаковал ее на место и вернулся в гостиную за «продолжением банкета».

* * *

Радости народной нет предела (у меня скоро от этой фразы будет мозоль на языке). Губернатор с хлебом и солью вышел встречать Революционную Армию (запрещенную в России террористическую организацию). На сей раз это город Омск.

На подступах к областной столице мотострелковая дивизия и танковый полк полковника Шевронского присоединились к основным силам доронинцев. Надо ли говорить, что поход доблестного Шевронского на Алтай был триумфален?

Попив чаю с губернатором и замами, осмотрев местные достопримечательности, Доронин в резкой форме отказался от торжественного банкета в честь чудесного освобождения Омска, на который собирались пригласить всю местную «шерсть». Кое-кто из соратников Сереги не понял такого жеста. Мол, «Как это так? За что боролись?» На что великий ефрейтор ответил: «Мне противны их сытые морды, когда народ голодает. Я лучше с вами, пацаны, из горла, за киоском, водки замахну. И так, пацаны, будет всегда, пока я у власти. Дальше – делайте что хотите. Все равно мои слова преемникам моим – как горох об стену. Простой человек, к счастью, хочет жить красиво. Но когда правитель хочет жить красиво – это уже к сожалению».

Я бы даже сказал – к несчастью.

* * *

Частые капли лупят по стеклам, «дворники» едва успевают расчищать обзор лобового стекла бежевого УАЗика. Личный состав и техника, меся черную дорожную грязь, входит в пределы владений Тюменской областной администрации.

– Да… Серега… – произнес Шевронский, глядя сквозь завесу дождя. – Это вам не те мальчики, что убежали в Москву под мамкино крылышко… Эти будут держаться до конца… Им есть что терять.

– Черное золото – это вам не фунт изюму. Если перефразировать слова нашего якутского друга, – вставил свое Голозубов.

Дождь закончился. Разведка по рации доложила о передислокации некоторых частей Тюменского гарнизона.

Революционной Армии (запрещенной в России террористической организации) приказано остановиться.

Через шесть минут…

Небо над головами, самоочищающееся от туч, вдруг разродилось неумолимо нарастающим с севера гулом. Это был шум турбин реактивной авиации.

– Come on everybody! Come on, lets twist again! – заорал сквозь грохот Доронин, почему-то по-английски, и выскочил из машины.

За ним выпрыгнул Шевронский.

К счастью, «наши» к этому времени уже обзавелись системами противовоздушной обороны, но… зенитки не успели развернуть – летающий ужас замелькал над башкой и, рассекая эфир, заныли многопудовые авиабомбы. Американские (почему-то) бомбардировщики образца середины 50-х, были оснащены отнюдь не ракетами. Добро пожаловать во Вьетнам. Оглушительный грохот (не то слово!). Где мы – где Вьетнам? Жуткие фонтаны земли… Пламя. Дым. Осколки. Беготня, вопли, маты, кровь, смерть. Первая кровь… Первая смерть. Два танка и «гиацинт» сразу взлетели на воздух… Надо сказать, что основная масса солдат морально не была готова к войне (привыкли к радушным приемам). Началась паника. Если бы не командиры – был бы финиш. Действиями личного состава руководил профессионал Шевронский, а Доронин, как любитель, орал посреди суеты, как комиссар в Гражданскую, подбадривая товарищей: «Давай, пацаны! Не ссыте! И не таких обламывали!» Соратники помогали. Ястребы, хищно гудя, низко мчались над застигнутой врасплох Революционной Армией (запрещенной в России террористической организацией). Средства ПВО вступили в бой – и к доронинцам вернулась уверенность. Ударом зенитной установки был сбит штурмовик – завертелся штопором, оставляя в небе дымный хвост, и устремившись к земле, уткнулся носом, взорвался… Потом еще один… И еще…

Едва эскадрильи покинули небо, Доронину сообщили о жертвах. Их было 253 человека. Более четырех сотен ранено. Около трети техники – уничтожено.

Ефрейтор Доронин стоял, сняв кепку и обнажив коротко стриженую голову. У ног его – тела погибших товарищей. Рядом друг с другом: ефрейтор Асхаб Галиахмедов и рядовой Евгений Окрохин, в частности. Оба в касках. Оба со смертельными осколками в окровавленном теле. Дед и дух… «Вот так вот… А стоит ли оно того? Что я матерям скажу? – думал Серега. – Были два врага, потом два друга. Теперь навечно вместе… Какое же я дерьмо…»

– Клянусь, что этого я более не допущу, – тихо произнес вождь и надел кепку.

– Товарищ ефрейтор, разрешите обратиться, – сообщил подскочивший солдат.

– Да.

Солдат сообщил, что с севера идут танковая и мотострелковая дивизии уже развернутые в батальонные колонны.

…Революционная Армия (запрещенная в России террористическая организация) заняла глубоко эшелонированную оборону. Ефрейтор Доронин сам встал к орудию, как номер расчета, но при этом отдал строгий приказ огня не открывать. Едва на горизонте широким фронтом возникла грозная техника противника, вождь исчез.

– Он что – ломом битый, что ли? – пробормотал Шевронский, высунувшийся из танка, глядя в бинокль на то, как от позиций второй батареи первого пушечного дивизиона 210-й бригады отделился желтый силуэт вождя и, минуя оба эшелона, целеустремленно двинулся навстречу вражеским машинам.

Доронин предпринял свой излюбленный прием.

«Опасный Пи-Ар», – как позднее назовет Шевронский этот рекламный ход.

* * *

Серега топал навстречу смерти, глядя злобной старухе в лицо. Десятки стволов смотрели на него, приближаясь. Внезапно танки застыли на месте. Доронин оказался в десяти метрах от ближайшей бронечерепахи.

– Тебе чего? – высунулся из люка танкист в шлеме.

– У меня есть что вам сказать, – громко воскликнул Доронин. – Я залезу?

– Валяй.

Доронин вскарабкался на танк.

Солдаты повысовывались из машин. У офицеров, конечно, чесались руки – снять оратора одним выстрелом пистолета, но, к счастью, хватило благоразумия не торопиться.

– Братья мои! – что есть мочи проорал Доронин.

Его едва было слышно экипажам более чем трех машин. О чудо. Воины забыли о битве. Им и в голову не пришло: а вдруг это отвлекающий маневр. Слишком уж нагло вел себя ефрейтор. Не камикадзе же он, в конце концов? Несколько машин, заглушая грохотом речи Сереги, пытались подъехать ближе.

– Братья мои! Я – ефрейтор Доронин. Я и мои соратники совершили Революцию в Разноярском крае и теперь несем священный факел Свободы остальным – тем, кто в этом нуждается. А нуждается в ней наша многострадальная Держава!

Доронин слез с танка и принялся бродить по полю между машин, громко крича и энергично размахивая руками. Слушатели вылезли из своих бронированных коробок и внимали. Надо отметить, во всей этой беготне читалось нечто комическое. Почему-то не было того величия, которое имело место во время похода Доронина против танков Шевронского. «Первого Крестового похода». Говорят, история повторяется второй раз как фарс.

– Вас послали те, кто думает, будто вы служите в Армии, чтобы охранять их покой и сытость. Ничего подобного. Родина – отдельно. Олигархи – отдельно. Если вы повернете орудия против тиранов – это не будет изменой присяге. Вы присягали Отечеству, а не толстосумам! Отечество – это мы!

Сей незамысловатый текст возымел действие.

– Так не будем же лить кровь друг друга, а двинемся совместно на запад, туда, где «все бабки» – как говорят истекающие слюной ФПГисты!

Молодой капитан-танкист, куривший поблизости, задумчиво глядя куда-то в землю, наконец, поднял глаза на ефрейтора.

– Я тебя понял, – произнес он, и, выкинув бычок, двинулся к себе.

Экипажи разошлись по машинам. Доронин ждал. Ждал, когда его харизма заработает. Ждал, когда капитаны и лейтенанты, слушавшие ефрейтора, свяжутся по рации со своими коллегами-офицерами из других рот. Ждал, когда Воля ефрейтора подействует на остальных, ждал, когда его бешеная энергия передастся через посредников остальным воякам…

Он дождался.

* * *

Войско нефтяных магнатов повернуло оружия вспять. В полтора раза увеличившаяся Революционная Армия (запрещенная в России террористическая организация) заняла областную столицу. Губернатор бежал. «Нефтюки» тоже. Желая сохранить хотя бы то, что есть (жизнь плюс счета в банках) – они жертвовали остальным. Что касаемо нефтяных компаний, правительство ефрейтора назначило там временных управляющих из числа менеджеров, согласных работать с новым режимом.

Еще в Тюмени полномочные представители губернаторов Челябинской и Оренбургской областей попросили аудиенции у Доронина, дабы выразить ему свое признание от лица населения и Администрации регионов в частности. Это были первые ласточки с Урала. Правительство ефрейтора перестало быть чисто сибирским.

В начале августа Освободительная Армия покинула азиатские объятия Империи, щедро распахнутые от Самого Большого в Мире Океана до Уральских хребтов, от Льдов Арктики, до степей Чингисханова Юга.

* * *

– Здравствуй, Европа! Так вот ты какая! – воскликнул Доронин, жадно всматриваясь в пейзажи. – Знаешь, Тим, я ведь за пределы Разноярского края в жизни не выезжал… И представить себе не мог, что мое открытие Европы будет таким.

– Наше открытие! – добавил рулевой Голозубов.

– Прямо конкистадоры какие-то, – поощрительно произнес полковник Шевронский, в свое время с лихвой насмотревшийся всяческих «европ» и «азий».