Текст книги "Призраки в горах"

А еще через день в госпитале появились те, кого давно ждал Олег. Накинув на плечи белые халаты, в палату вошли Волков с гитарой и Стефанакис. Принесли пару банок сгущенного молока, кулек с шоколадными конфетами и печеньем. Выложили все это на тумбочку.

– Заправляйся, сержант, набирайся силенок!

– Ребята, зачем все это… Меня же здесь кормят до отвала, – сказал Олег, обрадованый встречей с друзьями.

– У нас полный порядок, сержант, – докладывал Анатолий. – Служим в батальоне десантников, которым командует капитан Дорохин. Служба идет нормально. Каждое отделение разбито на тройки. Два старослужащих солдата и к ним один новенький, вроде нас. Они и вводят, как понимаешь, в курс дела.

– Уже в городке побывали патрулями, – добавил Стефанакис. – На базаре потолкались. Тут выходной не как у нас, по воскресеньям, а по пятницам.

– Гитара уцелела? – спросил Олег.

– Ага, – оживился Волков. – На полу кузова в вездеходе, где оставил перед боем.

– А как Студент?

– Романа и майора Устинова самолетом отправили в Союз, у них очень тяжелые ранения. А прапорщика не спасли, много потерял крови, – опережая Волкова, сказал Стефанакис.

– Лейтенант Абрикосов со своим экипажем сгорел заживо в бэтээре, – глухо добавил Волков, низко опустив голову, словно именно он виновен в том, что случилось с бронетранспортером. – А из нашего отделения там навсегда остались Саша Муравьев, Ваня Шухавцов и Витя Кудреватов.

– А банду подчистую тогда раскурочили, – продолжил Стефанакис. – Жаль, Башир-хан, главный головорез, скрылся. К нам из ХАДа, их госбезопасности, приходили, благодарили. Кстати, тобой, Бестужев, интересовались. Взятые в плен душманы тебя шайтаном назвали, говорят, что ты полдюжины одними руками положил…

– Было, конечно. Правда, чуть поменьше, – улыбнувшись, признался Олег.

– А тебя все же крепко поцарапали, – сочувственно произнес Волков. – Ты уже в нокауте находился, когда наши высадились. Думали, хана тебе, весь в кровище, а послушали, сердце тукало, как часики. Старший лейтенант Елизаров, командир вертолета, тебя прямым рейсом сюда доставил и свою кровь тебе первым дал.

– Да? – удивился Олег. – Впервые слышу о своем спасителе.

– Старшого узнаешь. Он с десантниками работает, все горы и ущелья знает как свои пять пальцев, – сказал Стефанакис.

– На базаре тут, Олежка, мумие достать можно. Это лучшее лекарство для сращивания костей. Из глухих гор его привозят, – как важную новость сообщил Волков и пообещал: – Мы тебе мумие обязательно раздобудем, сержант.

– А врачи разрешат самодельное лекарство принимать? – заинтересованно спросил Бестужев.

– Что ты?! Это очень хорошее и дорогое лекарство, – вставил слово в разговор Турсунов. – У нас в Таджикистане его тоже добывают. Так и говорят: чудо горной природы!

– А спеть у вас тут можно, не шуганут? – спросил Волков, беря в руки свою гитару.

– Валяй, если не слишком громко.

Анатолий Волков склонил голову набок, перебрал пальцами струны, как бы вслушиваясь в звучание, и взял несколько аккордов. А потом пальцы, отбив четкий строгий ритм, вывели знакомую мелодию хорошо известной песни из военного кинофильма. Анатолий пел мягким, чуть хрипловатым голосом:

 
Я с первых дней за все сполна плачу,
и первый бой – он трудный самый…
А я в Россию, домой хочу,
хоть на минутку повидаться с мамой.
 

С каждым новым словом голос его креп, набирал какую-то силу, невольно побуждавшую сопереживать каждой фразе песни, такой простой, такой понятной и потому берущей прямо за сердце.

 
Пусть мама знает – служим хорошо,
что здесь у нас нормальные условия,
но не о том, как через ад прошел
там чуть-чуть не захлебнулся кровью.
 
 
Я только другу честно расскажу,
что первый бой – он трудный самый…
А ей в письме о том не напишу,
Чтоб ненароком не встревожить маму…
 

Песня понравилась всем. Наргиз хлопала в ладоши. Анатолий спел еще несколько песен. В палату заглянула медсестра Надежда Мельникова и резким тоном приказала:

– Солдатики, кончай базар! Скоро вечерний обход, так что посторонних просим удалиться!

– Крепись и поправляйся, Олег! – сказал на прощание Стефанакис.

– А то самое мумие мы тебе обязательно достанем, – пообещал Волков.

Мумие принес старший лейтенант Елизаров вечером. Он неожиданно заявился в комнату к Валентине.

– Это мумие. Для нашего братишки.

Олег смотрел на стену. Косо падал в окно свет от фонаря. А стена была белой. Белой, как снег… Там, в России, сейчас зима…

Часть третья
Зона ответственности

Глава первая

Старший лейтенант Елизаров осторожно вел свой вертолет вдоль узкого горного ущелья, заполненного белесым жидким туманом. Слева и справа громоздились отвесные скалы. Величественные в своей первобытной суровой красоте, они вздымались из тумана гигантскими глыбами серо-бурого цвета. То корявые, с острыми гранитными углами, уступами, то нежданно гладкие, испещренные поперечными полосами, скалы чем-то напоминали слоистый пирог. Вверху над ущельями синело холодное бездонное небо, а внизу, на дне, прыгая меж валунов, пенясь и разбрасывая брызги, светилась узкая извилистая лента горной речушки. Трудно было поверить, что именно она, эта речушка, неустанно трудясь тысячи лет, промыла в крепком гранитном массиве этот мрачный коридор, которому, казалось, не будет конца. Отвесные скалы то чуть-чуть раздвигались, расширяя ущелье, то за новым поворотом снова опасно сближались, грозя сомкнуться глухой каменной стеной и не пустить вертолет дальше.

Елизаров, спиною упираясь в кресло, держал руки на управлении, а ступнями ног чувствовал пружинистые педали. Со стороны казалось, что он слился с боевой машиной, сросся с нею, тонко воспринимает ритмичные движения многометровых лопастей винта. А эти тяжелые лопасти ему представляются как свое продолжение, словно идут по узкому бесконечно длинному коридору, широко раскинув руки, и стараются не затронуть пальцами опасные стены.

Лейтенант Мухтар-оглы Ганбаров, а попросту Миша, подавшись корпусом вперед, колдовал над картой, уточняя маршрут движения боевой машины. Прапорщик Гуцулов сросся с крупнокалиберным пулеметом, зорко осматривался по сторонам. Душманы могли оказаться за любым выступом, на любой скале.

– Долго ли еще петлять в белой мути по каменному лабиринту? – спросил Елизаров.

– Почти весь одолели, – ответил Ганбаров, не отрываясь от карты. – Скоро выход, через три километра.

– Всем быть начеку! – приказал командир экипажа.

Отчаянно рискованный полет по узкому ущелью, по которому еще никто ни разу не пробовал провести винтокрылую машину, а тем более в тумане, подходил к завершению. Следом за машиной Елизарова, соблюдая дистанцию, словно связанный с ним тросом, по ущелью летел вертолет его друга, старшего лейтенанта Павла Рагулина. Они добровольно вызвались совершить этот дерзкий полет и выйти нежданно к горному кишлаку, который душманы превратили в серьезный опорный пункт.

Этот опорный узел вторые сутки безуспешно штурмовали батальоны афганской народной армии. Приданные им для прикрытия с воздуха два вертолета утром были сбиты душманами. Крепкие и высокие глинобитные стены дувалов, хорошо оборудованные огневые пункты, да к тому же еще и само удачное расположение кишлака на возвышенности, все это позволяло душманам успешно отбивать любые атаки.

В сложившейся ситуации, неся серьезные потери, командир афганского полка обратился за помощью к командованию советских частей. Свою просьбу дигярваль, по-русски подполковник, выразил с афганским достоинством, но в цветастых восточных выражениях. Командир воздушно-десантного подразделения подполковник Тимофеев ответил коротко, по-волжски окая:

– Поможем!

Человек крупного телосложения, он, всегда необычайно живой, энергичный, незамедлителен в принятии решений. Верный своим принципам, и на этот раз тут же дал команду: высадить в тыл к душманам взвод десантников, а для прикрытия их с воздуха выделить пару вертолетов. Экипажам предстояло проутюжить кишлак, подавить основные огневые узлы сопротивления. Вот тогда-то в штабе, изучая по карте подступы к горному кишлаку, и обратили внимание на это глухое узкое ущелье, откуда душманы не ждут опасности для себя.

Подполковник Тимофеев, положив карандаш на карту, спросил командира вертолетной эскадрильи майора Чернова:

– Кого пошлешь?

– Путь трудный и сложный. По ущелью в тумане еще ни разу никто не летал, – ответил Чернов. – Тут нужны добровольцы.

Вызвалось лететь пять командиров вертолетных экипажей. Чернов остановил свой выбор на старшем лейтенанте Елизарове, опытном пилоте, летчике первого класса, и на его ведомом лейтенанте Рагулине, лучшем воздушном снайпере эскадрильи.

Вертолеты с десантниками вошли в крутой поворот ущелья.

– Сколько осталось? – спросил Елизаров, поднимая машину выше.

– За поворотом выход из ущелья, – доложил Ганбаров.

– Всем быть начеку! – приказал Елизаров и по рации вызвал лейтенанта Рагулина. – Сто восьмой, меня слышишь?

– Да, сто первый, слышу хорошо.

– Выходим на простор, в долину.

– Понятно, сто первый.

– Сто восьмой, смотри в оба! – скомандовал Елизаров ведомому. – Я захожу первым, вызываю огонь на себя. А ты засекай и лупи по огневым точкам!

– Вас понял, сто первый!

Горы неожиданно расступились, и металлическая стрекоза, которую душманы не без уважения называют «шайтан-арбой», вырвалась из каменного мешка ущелья в просторную долину. Она открывалась впереди. Речушка светло-голубой лентой убегала в даль, скрытую туманом. С обеих сторон к ней полого сбегали горы, вершины которых покрыты снегом. Внизу четко обозначились квадраты крохотных полей и огородов, сады в белом цветении. Спустя минуту-вторую вблизи под вертолетом замелькали плоские крыши кишлачных домов. Мир и тишина, казалось, господствовали в селении. Только вдали за садами, за крышами и оградами кишлака вспыхивали черными кустами разрывы да клубился дым подожженной душманами у моста грузовой машины.

– Сто восьмой, внимание. Впереди объект! – крикнул в микрофон Елизаров.

– Вижу, сто первый!

Время спрессовалось, сжалось, как тугая пружина, отсчет шел по секундам. Елизаров, переключив рацию, связался с авиационным корректировщиком, который находился в передовом подразделении афганских батальонов.

«Долина», «Долина», как слышишь меня?

«Долина» – это позывной корректировщика. Он наверняка уже разобрался на месте в сложившейся обстановке.

«Дракон», слышу хорошо! «Дракон», слышу хорошо!

Елизаров улыбнулся краем губ. «Драконом» его давно прозвали друзья-вертолетчики, еще когда служил в Группе советских войск в Германии. Звено, которым он там командовал, было одним из лучших в части. Штурманом эскадрильи был капитан Виктор Бритвин. Они оба уехали в Афганистан добровольно, обратившись к командованию с рапортом. А здесь в первых же боях Бритвину не повезло. Получил ранение, его по состоянию здоровья не допустили к полетам. Но он не покинул подразделение, быстро переквалифицировался и стал одним из лучших корректировщиков. Нелегкое это дело – по горам и долинам с десантниками на равных, на одном плече – радиостанция, на другом – автомат. Константин на какое-то мгновение даже представил себе его лицо. У капитана большие серые глаза, красивые усы, он улыбчив и приветлив, с ним даже в самых трудных положениях легко и надежно.

«Долина», «Долина»! Где эти треклятые стрелки, в каком месте?

«Дракон»! Будь осторожен! Афганские вертолеты сбиты ракетами!

Эта новость словно обожгла. Если у душманов ракеты, то дело вертолетчиков, прямо скажем, не очень-то приятное.

«Долина», все понял! – отрывисто крикнул Константин, управляя полетом.

«Дракон»! Обработайте центр и левый фланг, там засели гранатометчики и оттуда ДШК стучат!..

ДШК – это крупнокалиберный пулемет. Там он не один. Возможно, такие пулеметы есть у душманов и для поражения воздушных целей. Снабжают «духов» чуть ли не со всех концов земли – американцы, итальянцы, французы, арабские эмигранты и даже китайцы.

– Сто восьмой! Захожу первым! – прокричал в микрофон Елизаров, бросая вертолет вниз. – В случае чего, прикрой!

– Все понял, сто первый!

Под вертолетом поплыли поля, огороды, стремительно приближались плоские крыши, купы садов. Возможно, там, в садах, вражеские объекты. Но где?

Елизаров сознательно шел на риск. Нужно выявить у противника его огневые точки. Путь один – рискнуть, вызвать огонь на себя. Он понимал, что только так можно заставить их раскрыть систему обороны. И еще в эти секунды, бросая свой вертолет вниз, он крепко надеялся на своего ведомого, его мастерство и меткость.

Внезапное появление «шайтан-арбы», вынырнувшей из ущелья, вызвало переполох у душманов. Навстречу винтокрылой машине понеслись струи раскаленного свинца. Но Елизаров был начеку. Он пошел над расположением противника своим излюбленным коронным и не однажды проверенным в бою зигзагом: вниз, в сторону и вперед, одновременно резко сбрасывая скорость. Именно за эти самобытные зигзаги и прозвали его Драконом. В тот момент, когда по вертолету Елизарова хлестнули очереди, его ведомый лейтенант Рагулин ударил по огневым узлам душманов реактивными снарядами, накрывая оборонительные средства, выводя их из строя. Всплески яркого огня взметнулись над садами.

– Еще заход! – приказал Елизаров, разворачивая свою машину.

Теперь и сам Елизаров, уяснив наземные позиции, бил из всех стволов. Почти по-пластунски проползли два вертолета над садами. Казалось, будто они лопастями разметали стволы вражеских пушек, подавили огонь душманов.

– Молодчина, «Дракон»! Спасибо, сто восьмой! – радостно сообщал корректировщик. – Отлично поработали! Афганский полковник передает вам личную благодарность!

Ответить на слова благодарности Константин не успел. Его машина неожиданно для экипажа со всего маху уткнулась в невидимый барьер. Вертолет тряхнуло. Летчик от сотрясения на какое-то мгновение потерял сознание, провалился в темноту. Очнулся Константин тут же, как ему показалось, в следующую секунду. И не столько увидел, сколько всем своим существом ощутил, что вертолет потерял устойчивость в воздухе, странно заваливается набок, не слушаясь рулей. Как подбитая в полете крупная птица, он все сильнее зарывался носом вперед, готовый вот-вот опрокинуться. Кабина быстро наполнялась удушливым дымом. Он противно царапал горло, затрудняя дыхание, слезил глаза… В наушниках раздавался тревожный выкрик ведомого:

– Сто первый! Сто первый!.. Ответь! На этой же волне Константин услышал взволнованный хриплый голос корректировщика:

– Ракета запущена с восточной окраины кишлака! С восточной окраины!

Елизаров догадался, что слова капитана Бритвина адресованы ведомому и указывали ему на конкретную цель. Константин вцепился в рукоятки. Затаив дыхание, чуть подал вправо. Машина послушалась! Слабо, но послушалась!.. Продолжая заваливаться, вертолет как бы нехотя, с трудом подчинялся летчику, стал отворачивать от кишлака. Появилась крохотная надежда. Константин облегченно вздохнул.

Оглянувшись, он увидел в борту обгорелую дыру с рваными краями. Через нее хлестал холодный ветер. И еще Константин увидел как-то странно привалившегося к борту Мухтара-оглы Ганбарова. Лейтенант уткнулся в свой продырявленный планшет.

– Миша-а! – отчаянно закричал Константин. – Миша!..

Тот безмолвствовал.

Елизаров несколько секунд молча смотрел на штурмана. А мысли его были только о том, насколько возможно дальше отвести машину от вражеского кишлака. Константин понимал, как это ценно для душманов – сбить вертолет и захватить в плен летчиков!..

Мотор натужно гудел, странно чихал, а лопасти с незнакомым клекотом и свистом рубили отчаянно воздух, пытаясь замедлить быстрое падение… И в то же время вертолет, полузавалившись, продолжал двигаться по курсу, уходить от кишлака. Внизу, словно вырезанная из фольги, блестела на солнце лента реки, к ней с обеих сторон сбегали пологие белые холмы. Они и притягивали к себе Елизарова. Его надеждой было только одно: дотянуть, довести машину к реке, к тем пологим склонам холмов…

Винтокрылая железная стрекоза чудом продолжала держаться в воздухе. Откуда брались силы у поврежденного мотора, Константин не знал. Но он ощущал, как свое сердце, его работу. В те тревожные минуты помогал воздушный поток, который вырывался из ущелья. Благодаря ему вертолет то стремительно падал, то вдруг замирал на высоте и двигался к реке. Не падал, а падая, двигался, как бы скользя по наклонной. Может быть, все это вместе взятое и складывалось в одно емкое понятие – мастерство пилота? А мастерство – это искусство, которое учитывает все – от большого до едва уловимого «чуть-чуть».

Елизаров в те минуты особенно не рассуждал. Он действовал. Мозг его работал, как решающее устройство, мгновенно прорабатывающее сложную информацию. И, конечно же, выбирал из множества вариантов самый оптимальный и приемлемый в данной ситуации.

Старший лейтенант видел, как стремительно приближается земля, как все ближе и ближе становятся пологие холмы. В отчаянии он все же надеялся, что ему удастся перемахнуть через реку и приземлиться на другом берегу. А на земле из-за укрытий и дувалов уже выскакивали душманы, с радостными криками и гиканьем устремлялись к реке, к возможному месту падения «шайтан-арбы». Каждый из них хорошо знал, какая сумма вознаграждения назначена за голову командира «шайтан-арбы» и каждого члена экипажа. Елизаров не видел, как два бронетранспортера афганской народной армии на полном ходу устремились наперерез душманам. Не заметил и того, как над ним завис его ведомый и, рискуя быть сбитым, своим огнем преграждал путь торжествующим бандитам.

Перелететь через реку Елизарову не удалось. Вертолет с лязгом и скрежетом боком рухнул на пологий склон. С треском, ломая лопасти, он юзом проскользил почти к самой воде, пропарывая в снежном ковре холма широкую темную борозду. Из-под снега местами торчали метелки засохших полевых цветов.

Два бронетранспортера афганской народной армии, веером разбрызгивая воду, переправились через реку и выскочили на холм, огнем своих стволов преграждая путь душманам.

Елизаров несколько секунд сидел, откинувшись всем телом на пружинистую спинку кресла. Не веря в свое спасение, он испытывал чувство большой благодарности к послушной «железной стрекозе», до конца исчерпавшей все возможности. Потом, с трудом отворив дверцу, подхватил под мышки раненого лейтенанта Ганбарова, вытянул его из вертолета, опустил на землю и потащил подальше от горящей машины.

Положив его на снег, Константин бегом поспешил назад, вскарабкался внутрь вертолета и стал вытаскивать Гуцулова. Потерявший сознание прапорщик оказался тяжелее лейтенанта, хотя оба были почти одного роста.

По земле заскользила тень, ударила тугая струя воздуха, и в уши ворвался знакомый рокот мотора. Подняв голову, старший лейтенант узнал вертолет Рагулина. Винтокрылая машина опустилась неподалеку на галечнике у самого среза воды. Из распахнутой дверцы выглянул сержант с автоматом на груди. Увидев Елизарова, спрыгнул на землю.

– Товарищ старший лейтенант! Раненых к нам!

По берегу реки к упавшему вертолету подбежали афганские пехотинцы. Они помогли сержанту оказать первую помощь, а потом перенесли Ганбарова и Гуцулова в вертолет. Последним по лестнице устало поднялся Елизаров. Оглянувшись, он с сожалением и сочувствием посмотрел на свою винтокрылую машину, беспомощно завалившуюся набок. Из ее распахнутой дверцы и пробоин вырывался пенистыми черными клубами густой дым. Где-то внутри, отсвечиваясь на стеклах окон, уже плясали языки пламени. И еще Константин запомнил, как рывками вращался хвостовой винт…

– Скорее, Костя! – нервно крикнул Рагулин. – Изрешетят и мою машину!

Елизаров сквозь гул мотора отчетливо слышал дробь автоматов, сухие и трескучие винтовочные выстрелы и клекотно захлебывающиеся длинные очереди крупнокалиберных пулеметов.

– Одну минуту, сто восьмой! Одну минуту!

Константин спрыгнул на землю и, пригибаясь под напором воздушной струи, отбежал в сторону и стал быстро рвать метелки сухих цветов, выдергивая их из земли вместе с корнями. С охапкой цветов поспешил к вертолету.

– Ну ты даешь, Костя! – удивленно бросил Рагулин, стремительно поднимаясь вверх.

Набрав высоту, Рагулин развернул машину и метким огнем реактивных снарядов поразил поврежденный вертолет. Елизаров с замершим сердцем смотрел, как превращался в груду горящих обломков его винтокрылый железный друг…

И еще с высоты было видно, как афганские подразделения пехоты при поддержке бронетранспортеров дружно штурмуют засевших в кишлаке душманов.

– Наши летят! – радостно воскликнул сержант Федоров, показывая рукой на тройку вертолетов.

Приземлились винтокрылые машины за кишлаком, поближе к горам, и из распахнутых люков сноровисто выпрыгивали десантники. Они с ходу вступили в бой отрезая душманам отход к ущелью.

– Теперь банде каюк, – громко сказал Рагулин, располагаясь поудобнее на своем месте. – Прижали, как гниду, к ногтю.