Текст книги "Три стервы"

Кто-то подошел и предложил помощь. Эма даже не подняла веки, а только невнятно пробормотала: “Нет, нет, спасибо”. Она сосредоточилась на возвращавшихся понемногу примитивных ощущениях. Твердые доски скамейки врезаются в лопатки. Ноги свисают с нее. Подул обжигающий ветер и вернул к жизни ее щеки. Ей стало немного легче дышать. Теперь нужно подождать. Чтобы этот ужас отдалился. Услышав гром, она не среагировала, но неожиданно на ее лицо обрушились потоки воды. На миг ей показалось, что какой-то ребенок плеснул ей в лицо воду из ведерка. Но поток не прекращался. В мгновение ока она промокла с головы до ног. Как если бы прыгнула в речку, не снимая платья. Эма вспомнила Вирджинию Вулф. Тоже в одежде, но еще и с карманами, полными камней. Ей опять стало трудно дышать, но теперь из-за ливня, пытавшегося ее затопить. Она улыбнулась. Грохот грозы, гром, хлещущий дождь вытеснили из ее головы все остальное. Она села и открыла глаза. Прохожие прижались к витринам магазинов, чтобы укрыться, словно эта водная стихия была опасна и необходимо любой ценой избежать ее смертельного прикосновения. Они наблюдали за потопом с озадаченным видом. В полной растерянности. А Эма так и сидела на скамейке. Поднявшись, она заметила, что пропитанное водой платье слишком смело облепило тело. Она направилась к ближайшему кафе и села у окна, чтобы наблюдать за впечатляющим зрелищем. Она была без сил. Официант заметил:

– Ничего себе промокли. С такой жарой этого следовало ожидать. Принести вам полотенце?

Эма поблагодарила и заодно заказала порцию водки с яблочным соком.

Она потягивала ее, наблюдая за водой, неспособной вместиться в водостоки. Сплошная завеса дождя скрывала противоположную сторону улицы, и никто не решался выйти из укрытия. С каждой сотней литров, низвергавшихся на тротуар, ее недомогание отступало. Пока идет дождь, все будет в порядке, решила она. Этот потоп начался ровно тогда, когда ее тело и душу уносила совсем другая стихия, поэтому ей казалось, будто она напрямую общается с небесами и сама является одним из элементов всей этой сложной системы. Ее спасла вода.

Через какое-то время пришла пора выполнить хотя бы минимум своих каждодневных обязанностей. Она отправила смс Блестеру, сообщив, что сегодня вечером они не увидятся. Что она не в форме. Это было наглой ложью – Эма чувствовала, что оживает. Гроза постепенно стихала и в конце концов сменилась мелким непрерывным дождем, который, казалось, никогда не закончится. Она не то чтобы сказала себе, мол, хорошо бы обдумать эту паническую атаку, но разные мысли сами собой всплыли и стали толпиться в ее мозгу, и вскоре стало очевидным, что пути назад нет. Она прилагала титанические усилия, чтобы вписаться в нормальную жизнь, но тело упорно сопротивлялось, и не имело никакого смысла принуждать его, имитировать правильные жесты, пытаться придерживаться разумных, но чужих стереотипов поведения. Секс, в конце концов, был лишь одним из примеров. Она хотела притвориться, будто обладает иной сексуальностью, не такой, как на самом деле. Чтобы порадовать Блестера, вписаться в формат, которого он от нее ожидает. Но вот что оставалось для нее загадкой: в начале их отношений с Блестером в положении просителя выступал он, а она, Эма, ни о чем не просила, почему же ситуация внезапно перевернулась, и теперь она приходит к Блестеру и ждет его, готовит у него дома баранью ногу, вместо того чтобы надираться в компании подруг. Когда конкретно засбоило? Она могла вычленить некоторые поворотные моменты: увольнение сделало ее более уязвимой, а одновременный карьерный взлет Блестера окончательно раздавил. Да, положение безработной наверняка сыграло свою роль в ее – пора уже произнести эти слова – добровольном отказе от своих прав, однако не оно было главной причиной. Потеря работы лишь послужила катализатором. Как и ипохондрия Блестера, которая подвела их к стандартной до омерзения схеме взаимоотношений. Но разве этого достаточно, чтобы объяснить такую катастрофу? Может, в них обоих попросту таится какая-то гниль, врожденная склонность к стереотипному распределению ролей? Да, конечно, существовал и “фактор влюбленности”, изначально все изгадивший. Мы влюблены и, значит, хотим быть все время вместе, а потому пренебрегаем собственными индивидуальными жизнями ради единства и нерушимости нашей пары. Но этот довод был неопровержимым лишь наполовину, поскольку влюблены-то они оба, а подругами жертвовала только она. Что до Блестера, то ему любовь не мешала вкалывать по пятнадцать часов в сутки и ни в чем себе не отказывать. Гребаный ублюдок. Гребаная совместная жизнь. Она, зараза, никак не хочет налаживаться, сколько ни проявляй добрую волю. Более того, она не просто оборачивается провалом, нет, этот провал еще и бьет по ним, то есть по женщинам, и в частности по Эме. Есть от чего впасть в отчаяние.

Как она могла надеяться на настоящее равенство, если его веками никому не удавалось достичь? А ведь она верила в такую возможность. Не просто верила, а считала ее математически доказанной. “Да, в любых отношениях есть лицо господствующее и лицо подчиняющееся, однако достаточно периодически меняться ролями, и неравенство исчезнет”. Но нет, эта чертова совместная жизнь – смертельная битва двух эго и в лучшем случае вечное сражение, а в худшем – вечное поражение одного из двух участников. Кровавая баня, маскируемая улыбками и нежными словами. Вся она – непрерывная дуэль, обмен колкостями и придирками, шантаж, иди ко мне, нет, не ходи, займись мной – да – нет – не сейчас, потом, я хочу. Современная эпоха в компании с Фрейдом всего лишь снабдили стороны дополнительным оружием. Ты реагируешь так, а не иначе, потому что. Но в этих отношениях нет ничего честного. Все пропитано недомолвками, табу, инсинуациями, скрытым давлением. А они, кретинки, тут как тут со своими благородными идеями: “Нужно обо всем говорить, давай высказывать свое мнение, любимый”. Все это лживые идеи, и, предлагая “проговорить проблему”, женщины просто пытаются добиться того, чего хотят. Они ничем не лучше и не хуже мужчин. Только они подчиняются. Потому что их оружие – слабость. “Мы должны поговорить. Почему ты столько времени проводишь с друзьями? Тебе со мной скучно? Мы должны это обсудить. Так продолжаться не может. У нас проблема”. Слова женщины “у нас проблема” следует всегда понимать как “У ТЕБЯ проблема, а я все делаю как надо”. Но переговорами война не выигрывается. И мужчины отлично это усвоили. Они дожидаются, пока обсуждение закончится, а потом – раз, и переходят в гораздо более действенную контратаку. Встречаются с друзьями. Прекрасно проводят время. Тогда как женщины трусливо ищут подругу по несчастью, с которой можно будет весь вечер изрыгать проклятия в адрес “этого придурка, который не делает ни малейшего усилия”. Мужчина делает все только так, как нужно ему.

У них слишком неравные силы. К тому же мужчины тренировались веками.

Конечно, одно время женщинам удавалось выигрывать битву. Потому что они только-только начали ценить эту новую для них свободу. Пресловутую независимость, за которую сражались их матери. Но они были недостаточно закаленными и очень быстро ослабели. Сдались. Стали снова мечтать о классических семейных отношениях, о спокойствии. Безмятежность, безопасность, доминирование. Добровольное рабство. Все это Фенелон. И “История О” тоже. Счастье сложить оружие, отказаться от ответственности и свободы ради возможности передать все бразды правления хозяину. И – в качестве бонуса – получить право, когда захочется, упрекнуть его, что он лишил тебя той свободы, которую ты сама принесла к его ногам.

Блестер тут ни при чем. И она ни при чем. Это неизбежно, и в этом не было бы ничего страшного, если бы она не распробовала свободу. Если бы не отдавала себе отчета в том, что теряет из-за этого молчаливого договора. Если бы не претендовала на то, чтобы быть равной ему и заслуживать такого же уважения. У женщин имелись требования, но не было реальной концепции необходимых реформ. И именно для этого нужна Хартия Стерв. Хартия, все статьи которой Эма бесстыдно похерила. Ее мучили угрызения совести. Она соврала Блестеру, чтобы не расстраивать его (ужин с мудаком), солгала подругам, чтобы избежать их осуждения, поставила желания своего мужика выше собственных и выше желаний своего окружения.

Будь у нее работа, все сложилось бы по-другому. Когда у нее была работа, все и было по-другому. Работа – фундамент независимости.

Вольно ей было поливать Шарлотту и Тюфяка. Под маской крутых и милых тридцатилетних представителей креативного класса они с Блестером воспроизводили ровно те же отношения.

Но почему? Мужчины любят своих женщин не меньше, чем те их. Вопреки постоянным женским обвинениям в недостаточной любви. Просто мужчины научились отдавать приоритет своим потребностями, они так воспитаны. А женщины – нет. Женщины пока не решаются ставить свои потребности на первое место. Они веками тащили груз внушаемого им чувства вины. А у мужчин успели навязнуть в зубах всего лишь тридцатилетние женские требования равноправия, и все выглядит так, будто эти требования скоро их раздавят, поскольку они слишком тяжелы для их мужественных плеч.

И что теперь?

Эма была не в том состоянии, когда принимаются рациональные решения. Она добивала энную порцию водки, кипя в душе, и по-прежнему была близка, как никогда, к психиатрической лечебнице. Она расплатилась карточкой, даже не проверив счет. Поскольку Эма выключила мобильник, ей пришлось спросить у официанта, который час. Десять вечера. В такое время она могла пойти в единственное место, если не считать Стерв и квартиры Блестера. Не обращая внимания на дождь, она села в такси и дала адрес “Скандала”.

Уже на стеклянной лестнице, ведущей в темный, оформленный в красных тонах зал, она услышала музыку, слишком громкие басы, вопли толпы. Она остановилась рядом с гардеробом, чтобы понаблюдать за обстановкой. Привычная толпа потерянных и неуравновешенных полуночников. Нетрудно заподозрить, что сюда стекаются худшие экземпляры парижского снобского общества. И эти подозрения полностью оправдывались. Собравшиеся внимательно изучали наряд каждого нового гостя, фиксируя вкусовые погрешности и интересные дерзости. Эта стрижка – жесть, тогда как меховые сапоги недурны, хотя и больше подошли бы к юбке с завышенной талией. Что любопытно, здесь ни для кого не делалось исключения, и каждый выступал в обеих ипостасях – жертвы и палача. Или молота и наковальни. Или щеки и пощечины. Антрополог наверняка счел бы клуб местом, упрощающим совокупление между членами одного и того же племени.

Эма вздрогнула, когда на плечо ей легла чья-то рука. Сара, девушка из гардероба, сжала ее шею с пронзительным воплем:

– Эй! Неужели это ты? Тебя не было целую вечность! Сегодня у нас 2 Many DJ’s! А остальные Стервы не пришли?

Вот то, в чем она нуждалась. В этом истеричном голосе, в перевозбуждении, в самой окружающей атмосфере, где всего с избытком, too much. Избыток сердечности, избыток восторга. Избыток стильности. Избыток сексуальности.

От нескольких стопок водки Эма уже пребывала в изрядном подпитии, а последующие порции добили ее. Она рассказывала о своем увольнении – на танцполе, перекрикивая музыку, – ее угощали выпивкой люди, с которыми она долгие годы встречалась на вечеринках и с кем у нее установились своего рода близкие отношения благодаря большому количеству совместно употребленного алкоголя: ведь они видели друг друга в любых состояниях и были знакомы, не зная друг друга по-настоящему.

– ТЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЖУРНАЛИСТКА?

– НЕТ, МЕНЯ ВЫКИНУЛИ.

– НУ, БЛИН…

– АГА.

– ВЫ О ЧЕМ?

– ЕЕ ВЫШВЫРНУЛИ.

– НУ, БЛИН. ХОЧЕШЬ ВОДКИ?

Но Эме было наплевать на увольнение. Сейчас ей практически все было пофиг. Она не хотела ни о чем думать. Для этого есть два способа: 1) пить, 2) трахаться. Ей требовалось оглушить себя сексом, вонючим и грязным, на одну ночь, именно что оглушить, потому что такой дикий секс сделает ее нечувствительной и одновременно живой, ей нужен секс, когда ничего больше не имеет значения, игра, в которой дозволено все. И оказывалось, что обе жажды – выпить и трахнуться – мог утолить один и тот же человек, бармен “Скандала”. Он уже давно крутился вокруг нее, и, не будь Блестера, Эма еще несколько месяцев назад набросилась бы на него. Данный молодой человек довольно быстро догадался, что сегодня его вечер. Поэтому вполне логично, что после закрытия, в шесть утра, Эма оказалась в незнакомой квартирке, совокупляясь вдоль и поперек. Она была в дупель пьяной, благодаря чему позволила себе вопить во все горло, а он не был пьяным, благодаря чему сохранил все свои физические возможности. Два часа спустя она в темноте нашла на ощупь свое платье, которое из-за дождя, вероятно, село. Бросила последний взгляд на своего партнера по игре: он мирно храпел. После чего ушла, постаравшись не слишком громко хлопнуть дверью. На улице Эма задрожала от холода, потому что было не выше пятнадцати градусов, а ее измятое платье больше напоминало ночную рубашку. К счастью, она быстро поймала такси и через десять минут была дома, где сразу свалилась поперек кровати, не будучи в состоянии еще раз стягивать это чертово платье.

Когда наутро, ближе к двум часам дня, Эма вынырнула из сна, угрызения совести, скажем прямо, ее не терзали. Скорее, ее терзала адская головная боль. Она наконец-то сняла платье, которое, похоже, не пережило ночных приключений, проглотила все найденные таблетки ибупрофена, приготовила себе литр чернющего кофе, чтобы запить их, и свалилась на диван в спортивном костюме. Она включила телефон, прочла с десяток перепуганных Блестеровых эсэмэсок, после чего ей стало еще паршивее. Не из-за того, что она трахалась на стороне. А лишь потому, что он волновался всю ночь, а это некрасиво с ее стороны. Эма вздохнула. Она пока не могла с ним разговаривать, ее мозг не работал. Встретиться тем более невозможно, в особенности с синяками на руках и следом укуса на шее. В таком виде встреча категорически исключалась. Во рту у нее было мерзко, а привкус рвоты наводил на подозрение, что она успела сблевать в туалете “Скандала”. Какое-то смутное воспоминание об этом сохранилось. Надо срочно пресечь все поползновения к общению. Отправить эсэмэску? Нет. Эсэмэски в данном случае не хватит. Значит, письмо по электронной почте, в нем можно больше написать. Она зашла в почту и отправила ему худший мейл за всю короткую историю сети.

Извини, что молчала. Плохое самочувствие. Не понимаю, на каком я свете. Пока не в состоянии с тобой говорить. Мне нужно встретиться с подругами. Позвоню завтра.

Повидаться со Стервами. Неплохая идея.

Эма позвонила и, приложив некоторые усилия, сумела назначить им свидание в кафе (но не в “Бутылке”, куда мог явиться Блестер). Потом подремала. Холодный душ взбодрил ее. Когда она появилась на террасе кафе, ей уже было получше. Но первое, что она услышала от Алисы, было:

– Черт… На тебя напали? Кто это сделал? Я порву его на куски!

– Нет. С чего ты взяла?

– Ну-у-у… Твой вид и вообще… – Алиса наклонилась к Эме. – И этот синяк у тебя на шее.

Габриэль тоже присмотрелась к Эминой шее и поправила подругу:

– По-моему, это не синяк. Больше похоже на укус. Но на тебя по-любому страшно смотреть. – Она нахмурилась. – И мне не хотелось бы говорить, но от тебя та-а-ак разит перегаром, просто жуть.

– Нет! – воскликнула Эма. – Не может быть, я приняла душ.

– Тогда все еще хуже, – прокомментировала Алиса. – Это значит, что твой организм потеет алкоголем. Можно узнать, чем ты занималась вчера?

Она уже была готова приступить к рассказу, но тут пришел Фред. Она подождала, пока он усядется, кивком попросив извинения за опоздание, после чего кратко пересказала события вчерашнего вечера.

– Вчера я была у Блестера, готовила баранью но-гу – знаю, я соврала вам, – и мне вдруг стало ужасно плохо. Я вышла на улицу. Пила водку в баре. И всюду дождь лил как из ведра… и это было так красиво. А потом я поняла, что все изгадила. И отправилась в “Скандал”. Там я еще выпила и закончила вечер в койке с барменом. Столько пила, что мы с ним еще как сблизились. А утром вернулась домой.

Усилия, которые они приложили, чтобы расшифровать этот бессвязный рассказ, были трогательны до слез. На Эмину голову опять опустился свинцовый колпак, и она поставила на стол локти, чтобы водрузить на руки весившую тридцать тонн голову. Она подвела итог, еле ворочая языком:

– Все мужчины козлы. Не обижайся, Фред.

– Господи, – прошептала Габриэль, тогда как Алиса неодобрительно качала головой.

Эме удалось выдавить несколько невнятных звуков, которые могли означать: “Ну и что?”

– Для начала, моя дорогая, ты прекратишь глумиться над Хартией. “Все мужчины…” Это запретная фраза, и тебе это известно.

Что тут возразишь, ее поймали с поличным, и Эма едва не расплакалась. Она пропищала, что не хотела глумиться над Хартией.

– Нет, ну слушай, Алиса… Как ты терпишь Гонзо? Как тебе удается оставаться с ним, при его-то гнусном отношении к женщинам?

Алисе почему-то стало неловко, она пробормотала, что Эме не обязательно брать пример с подруг, чтобы строить свою жизнь, после чего призналась:

– Ты поздновато заговорила об этом… Мы как раз порвали с Гонзо.

– А ты, Габриэль? Как ты уживаешься с Ришаром? И даже собираешься за него замуж. То есть у вас, должно быть, все в порядке.

– Да. Но я еще не знаю, приму ли его предложение, и… не обижайтесь, Стервы, но мне что-то не хочется советоваться с вами насчет этого.

Эма обхватила голову руками и простонала:

– Но что же мне делать…

Алиса придвинула свой стул поближе к ней, обняла ее:

– Не волнуйся, все уладится.

– НЕ-Е-Е-Т, – заорала Эма. – Ничего не уладится. Моя профессиональная карьера загублена, и моя личная жизнь тоже. Как это может уладиться?..

Вчерашняя сцена глубоко ранила Фреда. Эма в таком состоянии – полная катастрофа. Ее подавленное лицо снова и снова всплывало у него перед глазами, и он не мог сосредоточиться на мелких утренних задачах. Фред проверил свой почтовый ящик и щелкнул на “написать письмо”. Вчера он не успокоил ее, хотя усердно подыскивал правильные слова. Но так и не нашел, что бы такое придумать, чтобы помочь ей. Он, конечно, не в состоянии оказать Эме конкретную помощь, но нужно хотя бы написать и заверить в своей поддержке.

Он все еще размышлял о том, с чего начать, когда Франсуа, один из топ-менеджеров офиса в конце коридора, остановился у его стола и – в этом Фред был уверен – с любопытством заглянул в экран его компьютера.

– Добрый день, – сказал Фред.

– Здравствуй. Можешь отксерить и переплести пять экземпляров досье Баньоле? Если, конечно, тебя это не затруднит…

– Сейчас сделаю.

Сегодня утром что-то происходило. Фред это чувствовал. Коллеги как-то странно смотрели на него. Если тебя это не затруднит… Непривычная фраза, и произнесена каким-то чудным тоном. Фред вышел из почты. Все равно он сейчас не в состоянии написать Эме. Он был немного напуган. Что-то пошло не так. Он отправился делать копии и переплетать их и минут через двадцать вернулся на рабочее место. Нужно было кое-что проверить. Он подключился к интернету и поискал последние новости, относящиеся к Персоне. Как он и подозревал, удаление его аккаунта на Майспейсе вызвало в блогосфере мини-землетрясение, ужесточив позиции поклонников и противников. Первые видели в этом знак интеллектуальной честности и едва ли не онтологической чистоты.

Как видите, Персона не стремилась к славе, он или она не занимается монетизацией своей популярности.

Критики утверждали, что это просто очередное ухищрение, чтобы поднять шумиху, и он или она заново откроет свой блог где-нибудь еще. Но по-настоящему Фреда потрясла оперативная реакция Сорбонны, организовавшей семинары на тему “Персона: смерть автора[19]19
  “Смерть автора” (1967) – название знаменитого эссе Ролана Барта. Барт выступает здесь против традиционной литературной критики, где намерения и биография автора включаются в интерпретацию текста.


[Закрыть]”. Ожидалось участие крупнейших специалистов – от Жоржа Молинье до Антуана Компаньона. На этот раз Фредова самооценка все-таки раздулась по-настоящему.

Пока СМИ увлеченно выясняют личность Персоны, в университетской среде констатируют забавный факт: все эти вопросы – лишь своего рода реанимация теоретической полемики шестидесятых – семидесятых. Мы присутствуем при новом противостоянии Ролана Барта и Раймона Пикара. Воспользовавшись страстным медийным увлечением, Сорбонна проведет в этом месяце цикл семинаров на тему смерти Автора.

Семинар № 1: Если у текста нет автора, как извлечь из него смысл, поскольку обычно смысл любого текста связан с намерениями его автора? Следовательно, в отсутствие автора текст создает читатель. Будут рассмотрены: особый статус текста, принадлежащего неидентифицированному автору, связанные с этим проблемы интерпретации и способность пользователей интернета завладеть произведением и присвоить его.

Семинар № 2: Достигнут ли Персоной идеал Малларме, когда “говорящий исчезает поэт, словам уступая инициативу”[20]20
  Стефан Малларме, “Кризис стиха”. Перевод И. Стаф.


[Закрыть]? Или это знак того, что, основываясь на исчезновении авторского права в сети, мы возвращаемся к художественной и нарративной практике, схожей с той, что характерна для Средневековья?

Семинар № 3: Персона, безусловно, не существует. Это просто пишущий человек, скриптор, бумажное (или экранное) существо, а не личность в биографическом или психологическом смысле. Об использовании псевдонимов в интернете.

Семинар № 4: Автор, однако, не исчезает. Его текст остается актуализацией сознания некого автора (вне связи с социальной, биографической или психологической личностью), но автора как глубинной структуры мирового сознания, характеризуемой чертами, которые мы будем исследовать (в частности, его отношением к инаковости). Персона, или недетерминированная мысль Жоржа Пуле.

В отличие от журналистского гоголь-моголя, университетские ученые плевать хотели на подлинные и обдуманные намерения Персоны. Для них Персона была прежде всего объектом изучения, чрезвычайно показательным, как они утверждали, для исследования понятия Автора в том виде, в каком оно существовало последние сорок лет, с тех пор как Ролан Барт похоронил его. Предложенный учеными анализ показался Фреду весьма убедительным. Способ, которым он управлял этой двойной идентичностью, красноречиво свидетельствовал о скрытом смысле. Он прямо-таки превращался в архетип не-автора, утратившего власть над своими текстами, которые – вопреки воле их создателя – присвоили читатели и превратили в совсем другое произведение.

Фред погрузился в теоретические размышления, но тут прозвучал звонок. Он взглянул на дисплей и сразу увидел, что это не внешний вызов, а его начальник.

– Алло?

– Здравствуйте, Фред. Не могли бы вы прямо сейчас зайти ко мне в кабинет?

– Да, месье.

Фред отключил телефон, и его затрясло. Вызов к шефу – всегда дурной знак. Последним знакомым ему человеком, которого вызывали к шефу, была Эма. И ее вышвырнули с работы. Он перевел компьютер в спящий режим, направился к кабинету шефа и перед тем, как постучаться, вытер влажные руки о джинсы. Большой начальник восседал за столом и – исключительный случай – не занимался тремя делами одновременно. Он скрестил на груди руки и наблюдал за Фредом.

– Садитесь. И закройте дверь.

Сердце Фреда пропустило удар, ломая собствен-ный ритм. Он нервно откашлялся, устраиваясь на стуле.

– Не буду ходить вокруг да около, Фред. У нас серьезная проблема. Возможно, в глазах некоторых ваша должность не требует особой квалификации, однако она представляет собой важнейшее звено в надежной работе нашей фирмы. Вы являетесь… э-э-э… ее звуковым образом, который воспринимают наши клиенты. Они знают ваш голос, который должен олицетворять доверие. И сдержанность. До сих пор, должен признать, вы идеально выполняли эту функцию. Но… – Он сокрушенно вздохнул и продолжил: – Но вы предали это доверие, Фред. Вы предали меня и нашу компанию. Это очень серьезно, Фред, и я тщательно выбираю слова. Если об этом станет известно… Фред, я узнал из источника, в чьей незаинтересованности не могу сомневаться… Так вот, этот источник несколько раз наблюдал свидетельства того, что вы ведете блог со своего рабочего места.

Он сделал многозначительную паузу, и Фред тут же воспользовался ею, чтобы попробовать защититься:

– Нет, месье, уверяю вас, я ни разу не писал блог в рабочее время. Я бы никогда себе не позволил…

– То есть вы признаете, что у вас есть блог. Причем тот самый блог, о котором гудит вся пресса и который подписан именем Персона. Это так?

У Фреда было всего несколько секунд на раздумья. Отрицать? Но для этого нужно знать, кто тайный информатор шефа. В ситуации неуверенности он решил признать правду, но минимизировать ее. Он кивнул:

– Да, так и есть. Но я закрыл этот блог, месье. Мне в голову не приходило, что дело примет такие масштабы. Я никогда не хотел навредить компании. К тому же никто не знает, кто я такой. Если человек, который вас проинформировал, будет молчать, обо всем забудут… Я… Мне действительно нравится моя работа, месье. И я стараюсь делать ее как можно лучше. Надеюсь, вам не приходилось сожалеть о том, что я у вас работаю.

– Это правда. Вы эффективный сотрудник, и я не имею ничего против вас, Фред, несмотря на ваши… небольшие причуды. Но вы же понимаете, что в конце концов все это выплывет наружу. И в тот день, когда наши клиенты узнают, что секретарь, который всегда отвечал им по телефону, – это Персона, они решат, что их обманули. Мне очень неприятно, Фред, но так дальше продолжаться не может, и я вынужден действовать. Более того, Фред, вы обманули меня не только в этом.

Тут уж Фред не сумел догадаться, что имеет в виду шеф.

– После того как мне сообщили о вашей литературной деятельности, пришлось собрать справки-. И, Фред, – шеф перегнулся через стол и начал произносить все слова едва ли не по слогам, как если бы разговаривал с умственно отсталым, – можете объяснить мне, почему человек, с успехом окончивший Институт изучения политики и Высшую политехническую школу, работает секретарем? Мне известно, что на рынке труда имеются сложности, но не до такой же степени. – Шеф откинулся на спинку кресла. – Когда я ознакомился с вашей настоящей анкетой, я, естественно, решил, что вы здесь сидите ради промышленного шпионажа в пользу наших конкурентов. А теперь представьте себе мое изумление, когда я узнал, что дело даже не в этом… Я вас не понимаю, Фред. Но вы-то должны признать, что я не могу вас больше держать на должности секретаря. Мне очень жаль. Однако, поскольку будет обидно, если наша компания лишится такого талантливого человека, я назначаю вас руководителем отдела технологического сопровождения по региону Иль-де-Франс. Как вы к этому относитесь?

И шеф послал ему широкую улыбку.

Фреда охватило отчаяние. Продвижение по службе – худшее, что могло с ним случиться.

– Я… Я не знаю, что ответить… Я люблю свою работу. Я стал секретарем не потому, что другой возможности не было. Я выбрал эту должность. Она мне очень подходит.

Шеф ударил кулаком по столу:

– Послушайте, Фред, все очень просто. Либо вы принимаете это предложение, либо – за дверь. Даю вам время подумать до конца месяца.

Фред вышел из кабинета, понурив голову.

Случилась катастрофа.

Он вернулся к своему столу. Катастрофа. Полная. Если для всех современников Фреда катастрофой стало бы понижение в должности, для него продвижение по карьерной лестнице было, как минимум, столь же мучительным. Он сделал все возможное, воистину все, чтобы избежать ответственности, и вот она его догнала. Над ним висит проклятие. Он имел идеальную, с его точки зрения, работу, ему тут было комфортно, нравилось то, что он делает, им были довольны. И что? Теперь его лишают возможности продолжать. За что такое дебильное наказание? Все из-за Персоны. От этого блога сплошная головная боль. Сначала ему разбила сердце Водяная Лилия, затем у него украли спокойствие, и вот теперь он теряет работу. Ну зачем он зарегистрировался на Майспейсе?

Теперь он будет выглядеть обманщиком в глазах всей фирмы. Потому что в курсе все, сомнений быть не может. Это объясняет странное поведение Франсуа. Фреду было известно, что все сколько-нибудь исключительное, необычное разжигает зависть окружающих. Но как они узнали? Фред был уверен, что по самому блогу его невозможно вычислить. Его выдало что-то другое. И если с Персоной все чисто, ошибку, скорее всего, допустил сам Фред. Шеф решил, что он вел блог на рабочем месте. А это могло означать только одно: кто-то в конторе видел, как он входит в интернет под именем Персоны. А ведь Фред всегда был предельно осторожен, однако с его столом, стоящим посреди коридора и открытым всем ветрам и всем взглядам…

Обычно он оставлял окно Майспейса на панели задач. По всей видимости, однажды он пошел к ксероксу и тут какой-то ловкач решил порыться в его компьютере. Но зачем? Почему? Почему этот некто заинтересовался тем, что делает Фред, и даже донес на него шефу?

Веселый свист отвлек его от размышлений. Он поднял глаза и увидел пробегающего мимо вприпрыжку сияющего Жильбера, который радостно насвистывал победную мелодию.

От изумления и гнева Фред раскрыл рот. Этот придурок бухгалтер… Ну конечно. Только он один на всем белом свете ненавидит Фреда настолько, что готов изгадить ему жизнь.

Единственный положительный момент во всей этой истории – теперь у него появилась возможность помочь Эме.

Проснувшись утром, Эма тут же включала радио, чтобы не заснуть опять. Только так можно было выдержать данное самой себе обещание вставать в восемь утра – включить на полную громкость журналистов “Франс Интер”. У нее возникало смутное ощущение, что она просыпается в одной постели с Тома Леграном[21]21
  Тома Легран – французский журналист, политический обозреватель радиостанции “Франс Интер”.


[Закрыть], но прием хорошо работал уже целую неделю, и она была твердо намерена взять себя в руки. Эма вставала, готовила традиционный литр чая. Она даже купила себе чай Mariage, чтобы ознаменовать новый ритм жизни. Дожидаясь, пока свежезаваренный чай остынет, она включала компьютер и принималась за работу. Сначала отвечала на письма, затем переходила к этапу приставания (домогательств) ко всем главным редакторам Парижа. Теперь она больше не упрашивала принять ее на работу. Нет сомнений, резюме окончательно вышли из моды в этой среде. Поэтому она решила, что ее новым стилем жизни, флагом, знаменем, религией станет работа по договорам. Она будет фрилансером – или никем. Отныне она продает не свое время (с фиксированной и насильственно установленной продолжительностью рабочего дня), а непосредственно результаты своего труда. Естественно, такой вариант куда менее выгоден с финансовой точки зрения. Тем более что пристраивание своих материалов и получение гонорара занимали у нее примерно столько же времени, сколько сама работа. Она предлагала темы, ей не отвечали, она повторяла предложение, ей в конце концов отвечали. Ежедневно на эти маленькие игры у нее уходило целое утро, а то и больше. К тому же как вольному стрелку ей приходилось все время быть в курсе… ну, почти всего. И требовалось больше двух часов в день, чтобы просмотреть все сайты, представляющие интерес.