Текст книги "Три стервы"

Глава 5
Телефон и Майспейс

Фред схватил телефон и бросил отсутствующий взгляд на “Паука”, не замечая, что столбец убирается элементарным ходом.

– Ну, и… Это серьезно? Он…

– Ни за что не поверишь…

– Скажи же, Эма!

– Да нет, он не умер, дурачок.

Фред выдохнул. Облегчение. Сначала Шарлотта, затем Блестер – многовато могло получиться. Зажегся фонарь на противоположной стороне улицы, и только тогда до него дошло, что уже вечер. Из открытого окна дуло – тепло в последние дни было обманчивым. Словно ловушка, подманивающая, но скрывающая, что ждет впереди: то ли знойное лето, то ли пасмурная и холодная погода.

– Фред? Ты слушаешь?

– Да.

– Рассказываю по порядку, – продолжила Эма. – Приехала скорая и увезла его в больницу. Это было ужасно. Я поехала с ним. Он умирал у меня на глазах, а мне казалось, что это я сейчас сдохну. В больнице я немного подождала, а потом ко мне вышел врач.

– И?..

– Сейчас будет самое интересное. Сядь, а то упадешь. У него ничего не было.

– Что? Это был не сердечный приступ или они просто не сумели поставить диагноз?

– Нет, Фред. Когда я говорю, что у него ничего не было, это значит, что у него действительно ничего не было. Даже какой-нибудь ерунды, чего-то несерьезного. Врач сказал мне, что он здоров. Сто-про-цент-но. Они сделали уйму анализов и обследований. С ним все в полном порядке. Они считают, что у него просто упало давление, из-за того что он слишком резко встал.

Фред продолжил нажимать наугад клавиши, и его компьютер недовольно ворчал при каждой ошибке. Фреду нужно было сосредоточиться.

– И что в сухом остатке?

– Врач проверил его медицинскую карту. Судя по всему, Блестер не впервые просит уложить его в больницу без всяких на то оснований. И всякий раз он настолько уверен в том, что болен, что у него появляются симптомы серьезного заболевания. Таким образом – и это заключение врача, я не корчу из себя доморощенного психолога, – у Блестера натуральная ипохондрия.

– А это, в свою очередь, значит, что он все-таки болен, – пришел к выводу Фред и встал.

– Нет. Это не значит, что он болен, это значит, что он псих. У бедного парня серьезно едет крыша. А как могло быть иначе?.. Слишком уж он идеальный. И милый, и садо-мазо одновременно, прикольный и работает в одной конторе со мной. Какая-то подстава была неизбежна.

– Не говори так. Если у человека есть слабость, это никакая не подстава. А иначе мы бы все были живыми подставами.

Он вышел на кухню, поискал в раковине чистую кружку, не нашел, ухитрился сполоснуть грязную одной рукой и добавил:

– Ты сама говоришь, что тебе с ним хорошо.

– А еще я говорю, что не хочу совместной жизни. Нет, ну ты можешь себе представить, что он заставил меня вызывать скорую из-за упавшего дав-ления?!

– Лишняя осторожность никогда не помешает. Что ты собираешься делать?

– Не знаю.

Фред услышал щелчок зажигалки, а потом звук выдыхаемого дыма. Он воспользовался паузой, чтобы вынуть из холодильника молоко, одним глазом наблюдая за кружкой, которая опасно балансировала на краю раковины.

– Странно, но я как-то стала увереннее, узнав, что у него есть слабость. И еще… до больницы он сказал, что любит меня.

– А ты? Ты что сказала?

– А я ждала, пока мы окажемся в скорой. Мне казалось, что так будет мелодраматичнее.

– Но это же гениально, – воскликнул Фред, размешивая ложкой какао.

Он налил слишком мало молока. Комочки плавали на поверхности.

– Нет, ничего гениального. Я зашла в тупик. Не знаю, что делать.

Что-то в Эминой интонации подсказало Фреду, что она ждет от него совета. Как это принято у друзей. Срочно требовалось придумать, что бы такое сказать. Он сконцентрировался на своей кружке.

– А чем ты рискуешь, если попробуешь пожить вместе с ним? Ведь именно это ты сейчас и делаешь. Возникнут проблемы – разбежитесь. Что в этом особенного?! К тому же жизнь с ипохондриком может стать источником прикольных историй. Будет чем повеселить народ.

– Ты уверен?

– Да.

На обоих концах линии воцарилось задумчивое молчание. Кончиком пальца Фред давил катышки какао о стенку кружки. Потом погрузил в напиток чайную ложку и извлек большой шарик. Проглотил его, и шоколадная смесь, растекшаяся по нёбу, показалась ему очень вкусной.

– Что ты пьешь?

– Несквик.

– В память о своей малолетке?

– М-м-м… Давай, смейся надо мной.

– Есть новости об Алексии?

– Нет. Не очень. Не так чтобы.

– Но у нее кто-то есть?

– Да. Она выложила снимки своего парня в Майспейсе.

– Ну? Похож на того, кто станет гадить в бутылку?

Фред хихикнул:

– Нет. Он выглядит как обычный двадцатилетний парень. Ей с ним наверняка гораздо лучше.

– Гораздо лучше? Стоп, стоп, стоп, ты как-то слишком философски воспринимаешь ситуацию… Ты с кем-то познакомился?

– Нет… Не совсем. Вообще-то…

– Давай колись. Ты сгораешь от желания поделиться – это заметно даже на расстоянии.

Он положил чайную ложку на край раковины.

– Да это полная ерунда, послушай. Так, переписываюсь кое с кем на Майспейсе.

– Ты меня успокоил. Я боялась, что ты подписался на Meetic…[9]9
  Популярный сайт знакомств.


[Закрыть] Итак, у Персоны любовь? Кто эта счастливица?

Он заметил, что переминается с ноги на ногу.

– Я о ней мало знаю.

– А в чем ее проблема? Как ни крути, у людей, которые ходят за знакомством в интернет, наверняка есть свои скелеты в шкафу. Она толстая? Парализованная? Ей восемьдесят лет?

– Во всяком случае, она не страдает ипохондрией. Я тебе потом расскажу. Когда встречаемся?

– Завтра в “Бутылке”. Совещание Стерв. Пора что-то решать насчет “Клуба Леонардо”.

– А что тут можно решить?

– В том-то и дело. Поищем способ в него попасть.

– Ни больше ни меньше.

– Да. Любая проблема требует обдуманного подхода. А ты расскажешь, что выяснил насчет этой штуковины, ОРПГФ.

Закончив разговор, Фред сунул телефон в карман толстовки. Стоя перед кухонным окном, он допил какао, служившее ему ужином. Его квартира выходила на скопление обшарпанных домов, вдалеке просматривались коробки социального жилья. Так он простоял несколько секунд. Ничего не делая. С пустой головой. Не глядя ни на что. Позволяя времени таять в тишине. Шум спускаемой воды, донесшийся от соседей сверху, вывел его из оцепенения. Он вымыл кружку и вернулся в гостиную, чтобы закончить свой пасьянс.

Его охватило непреодолимое желание заглянуть в сообщения, и пришлось устанавливать определенные правила, призванные удержать в пристойных границах процесс утраты разума, спровоцированный Майспейсом. Так, на сегодняшний вечер он себе пообещал, что не зайдет туда, пока пасьянс не сойдется у него пять раз подряд (что, в свою очередь, актуализировало проблему подсаживания на “Паука”). Но как только цель была достигнута, удовлетворение продлилось недолго. Всего несколько секунд, необходимых для загрузки страницы. Страница была безнадежно пуста. Часы показывали 21.25. Нужно смотреть на вещи трезво: вечером Она не подключится. Обычно они переписывались днем, и это наводило на мысль, что она замужем и домохозяйка. Или безработная. На ее странице не было никаких личных данных. Даже те, кто писал ей комменты, похоже, были знакомы с ней только в сети. Никаких намеков на ее жизнь в реале, а ведь Фред слыл мастером в отслеживании следов и знаков. Ни фото, ни возраста, ни указания профессии. Полное отсутствие персональных сведений казалось удивительным: после нескольких лет недоверия к системе защиты личной информации, теперь все, похоже, решили превратить свои страницы в базу данных для рекламных агентств. Сегодня интернет стал инструментом продвижения, но не товара, а собственной личности, причем тщательно сконструированной. Фред уже наблюдал эту тенденцию у Алексии. Она казалась ему одновременно хозяином, работником и продукцией малого предприятия, каковым являлась ее жизнь и чьей витриной служила сеть. В ней полагалось выставлять свои пристрастия и нелюбимые вещи, свой образ жизни, свои предпочтения.

Поэтому умение скрыть информацию о себе давало основания предположить, что Водяная Лилия (такое сетевое имя она выбрала для своей виртуальной ипостаси), во-первых, хорошо владеет интернетом (значит, ей меньше 45 лет) и, во-вторых, она ему не доверяет (старше 25).

Водяная Лилия была первым человеком, предложившим ему стать другом. Почему он согласился, хотя это противоречило его первоначальным намерениям? Наверняка Эмино молчание в течение нескольких дней высвободило место для новой дружбы. Но не только: его очаровал этот водный ник, заворожила иллюстрирующая его аватарка – похожее на рыбу существо красновато-коричневого цвета с золотистым отливом. Со своей стороны, Водяная Лилия явно была под сильным впечатлением от Фредовых постов. Несмотря на несколько попыток убедить его выставить на всеобщее обозрение тексты, которые она считала “жемчужинами ума и чувства юмора”, Водяная Лилия проявила уважение к его решению скрыть их от всех, кроме нее. По крайней мере, так считал Фред, но это было не единственным его заблуждением.

За несколько дней число сообщений, которыми они обменялись, выросло по экспоненте. А ведь все началось с нелепой случайности. Фред спросил, как она наткнулась на него в сетевых джунглях, в толпе из 140 миллионов пользователей.

Она объяснила, что новые пользователи какое-то время остаются на главной странице. А затем стала подшучивать над отсутствием у него френдов – если не считать Тома. Том, создатель соцсети, которую он давным-давно продал, автоматически становится первым френдом любого новичка, зарегистрировавшегося в ней. То есть он своего рода крёстный призрак, чья роль заключается в очеловечивании социальной сети. У Тома самая уродская фотография во всей сети: безупречно идиотская улыбка, белая майка, кусочек компьютера и, за спиной, исписанная доска, на которой из всех слов читаются только два: south и beach[10]10
  Южный, пляж (англ.).


[Закрыть]. Том стал одной из самых знаменитых личностей в интерете и объектом бесчисленных шуток.

Водяная Лилия взяла на себя обучение Фреда основным правилам поведения в сообществе. Нужно быть осторожным со страницами слишком сексуальных девушек – зачастую это реклама порнушных сайтов, – нельзя кликать на написанные по-английски комменты с особо интересными предложениями, – это мошенники. Когда кто-то добавляет тебя в друзья, ему нужно ответить “спасибо за дружбу”, а если тебя пригласили в друзья и ты согласен, то пишешь “спасибо за приглашение, будем дружить”. На своем сайте онлайновых игр он уже не раз удивлялся тому, с какой скоростью несколько человеческих существ, оказавшихся в одном и том же пространстве, пусть и виртуальном, создают общие кодексы поведения, формальные обязанности и правила. Но на этом сходство заканчивалось. Его со-кланы постоянно устраивали турниры по красноречию, выискивая убийственную реплику, злую шутку, которая нокаутирует соперника, а на Майспейсе всё всегда было по-тря-са-ю-щим. Где-то между супер и гениальным, но чаще всего прикольным, мимишным и крутым. Сами люди, их сообщения, их фотографии, их окружение, их ссылки. Понятно, что страница Персоны с полным отсутствием фоток и разочарованный тон его постов контрастировали, как день и ночь, с повсеместным щенячьим энтузиазмом. Еще удивительнее, что люди обычные, “как в реале” (если не принимать в расчет явных мифоманов), здесь чудесным образом представали более красивыми, более остроумными, более эрудированными. Фред с некоторой долей скепсиса узнал, что для семидесяти процентов пользователей Майспейса любимым автором является Бодлер. Зашкаливающая идеализация всего на свете неминуемо влекла за собой бурные потоки нежности по отношению к совершенно незнакомым людям. Изначально как будто обезличенный и холодный информационный инструмент парадоксальным образом стимулировал самые сокровенные излияния. Фред начал подозревать, что именно здесь, на Майспейсе, скрываются его многочисленные alter ego, которых в жизни он никогда не встречал. Может быть, существует уйма Фредов и Фредетт, которые поймут его, как никто другой? Этот принцип информационного зеркала как раз и спровоцировал его на то, чтобы поделиться с Водяной Лилией своими сомнениями, одиночеством, недоумением перед лицом общества, чьи ценности он никак не мог разделить. Ему казалось, что Водяная Лилия необыкновенно тонко улавливает состояние его души.

Так Водяная Лилия переключила на себя Фредову одержимость Алексией. И теперь, после связи, главным образом, плотской и сексуальной, он открывал для себя отношения, пронизанные нежностью и трогательным единением душ. В противовес общению, основанному, как ему представлялось, на сомнительной формуле “сперма + грудь”. Поэтому в первые дни Фред сохранял уверенность, что информационное пространство выводит сексуальную составляющую из контактов между людьми, и это, с его точки зрения, было скорее хорошо. Возможно, если бы ему виртуально ампутировали член – все-таки он вряд ли докатится до такого извращения, как мастурбация перед фото желеобразной рыбы, – Фред сумел бы заложить основу ЗДОРОВЫХ любовных отношений. Но пока он полностью погрузился в идеализацию и отказывался признавать очевидное. Возникшая таким образом интимная связь с незнакомкой была, безусловно, сексуальной. В тумане, окутывающем их взаимоотношения – и, в частности, цель таковых, – было нечто развратное, запретное, возбуждающее и подсознательно коитальное. Сам факт переписки двух незнакомцев без каких бы то ни было на то объективных причин поднимал градус сексуализации процесса на максимальную высоту.

Фред с удовольствием посвятил бы вечер просмотру “Шоссе в никуда”, культового фильма Водяной Лилии, который он перед этим загрузил, но Эмин звонок вызвал у него угрызения совести. Он хорошо помнил, что обещал ей изучить ОРПГФ, но его посетила мысль, что новый расклад – иными словами, существование Водяной Лилии – должен был бы освободить его от взятых обязательств. Однако, поскольку завтра они встречаются, чтобы обсудить расследование, Фреду не удастся свободно выбрать программу на вечер. Он тяжело вздохнул и закрыл страницу в Майспейсе. Взглянув на экран, он увидел, что сейчас 21.32. Он нахмурился. Семь минут. Прошло всего семь минут. А ведь, по его ощущениям, он был погружен в раздумья не менее получаса.

Он включил телевизор для звукового фона, выбрав репортаж со скромненьким названием “Я предпочитаю жене моих черепах”. Из-за нагромождения событий он даже не протестировал все возможности своего волшебного щита. Он еще раз вздохнул, придвинул кресло к столу и открыл гугл.

Приступая к поискам, Фред был настроен довольно скептически, однако его любопытство быстро пробудилось, и он уменьшил звук телевизора. За несколько кликов он узнал, что “Общая реформа политики государственного финансирования”, как и предполагалось, касается всех госучреждений, и в первую очередь министерства культуры, которое было выбрано в качестве пилотного объекта. Протесты профсоюзов, чья риторика обычно бывает воинственной, на этот раз были окрашены искренним отчаянием. Искренним и бесполезным, потому что полное отсутствие публичного обсуждения и мобилизации общественного мнения поражало с первой минуты. Что представлялось обратно пропорциональным размерам ставок.

Вначале суть ОРПГФ казалась Фреду более чем туманной. Однако, когда через четыре часа переходов по ссылкам он наконец распрямился и потянулся, у него начало складываться некое представление о проекте. Потом Фред выключил компьютер, тело у него затекло, но он был готов к подробному изложению сути вопроса.

Франция должна снизить государственный долг, хотя его размер не так катастрофичен, как утверждают политики. Суть в том, что необходимо соблюдать обязательства перед Советом Европы, взятые в ходе встречи на высшем уровне в Барселоне в 2002 году. Кроме того, чтобы брать кредиты под максимально низкие проценты, нужно получать хорошие цифры от рейтинговых агентств, то есть демонстрировать серьезное отношение государства к управлению финансами. А для этого требуется первым делом реформировать госструктуры. Предполагалось, что полный комплекс реформ вступит в действие до 2011 года, чтобы государственные финансы были сбалансированы за 2012 год. С самого начала Фреда удивило, что правительство использует ультралиберальную аналитику, чей вывод заключается в том, что до сих пор реформы госструктур проваливались из-за сопротивления на самом высоком уровне. Иными словами, нельзя рассчитывать, что система реформирует сама себя изнутри. Поэтому они отобрали анализ и принятие стратегических решений у тех, кто традиционно этим занимался (у высших представителей власти), и передали смешанным группам, в которые вошли представители как государственного, так и частного сектора.

Эти “смешанные группы” на деле состояли, главным образом, из сотрудников частных аудиторских и консалтинговых фирм, которые обычно продавали свои советы и предложения компаниям, намеренным провести реструктуризацию. На этот раз само государство платило им за проверку счетов и функционирования каждого министерства и системы соцобеспечения, а также за выработку мер, повышающих эффективность и рентабельность государства и снижающих его издержки. Данный двухэтапный (отчет – предложения) процесс назвали ОРПГФ. Подразумевалось, что страной можно управлять в соответствии с либеральной моделью управления предприятием.

Фред сразу вспомнил, что примерно то же происходило в Канаде в 1995 году. Госдолг был неимоверно высок, и правительство выправило ситуацию за три года, проведя полную реструктуризацию государства.

Но что его по-настоящему потрясло, так это размах самой ОРПГФ. Почти все меры, принятые до сих пор, относились к разным министерствам и потому казались не связанными друг с другом, однако, если вдуматься, вытекали из рекомендаций, основанных на проведенном анализе. Несмотря на то что Фред ощутил общий “дух” реформ, ему не пришло в голову, что решения, выглядевшие плодом глобального философского подхода (превратить госструктуры в получастные организации и заставить функционировать в режиме конкуренции), входят в число тех же мер как нечто само собой разумеющееся. Когда он ознакомился с первыми предложениями мониторинговой группы ОРПГФ, он увидел среди них преобразование судебных округов страны и наделение университетов независимостью. ОРПГФ – это ключевая реформа, которая инициирует проведение всех остальных. И несмотря на технико-экономическую оболочку, она является также самой идеологизированной.

Ведь подход, кажущийся предельно прагматичным, поскольку он, если следовать логике его приверженцев, вроде бы стимулирует эффективность реорганизации, на самом деле ведет в конечном счете к демонтажу социально ориентированного государства. Это особенно бросалось в глаза в случае министерства культуры. На культуру приходится едва ли один процент бюджета Франции. Таким образом, возможная экономия окажется ничтожной, тогда как для культурной жизни последствия будут катастрофическими. Тем не менее утверждалось, что и в этой сфере необходимо руководствоваться законами рентабельности, то есть соображения авторов проекта были скорее идеологическими, чем прагматическими. ОРПГФ как система координат выглядела соблазнительно, но стоило всмотреться в детали, и становилось очевидно, что предлагаемые меры просто смешны.

Так, Фред прочел отчет о первой экономии средств, полученной благодаря “общей реформе”. Речь шла о судебной системе. В докладе указывалось: “Ежегодно осуществляется примерно 150 000 передвижений заключенных с целью доставки их на судебные слушания или для следственных действий”. Фреда напрягла формулировка “передвижения заключенных”, особенно неудачная применительно к людям, лишенным свободы передвижения. “Для этого необходимо задействовать 1200 жандармов и полицейских. Чтобы уменьшить число таких перемещений, требующих затрат человеческих ресурсов и иногда представляющих опасность для работников полиции, следует повсеместно распространить практику видеоконференций. Необходимым для этого оборудованием уже оснащены все суды высшей инстанции и 85 % тюрем. В 2009 году число транспортировок было сокращено на 6,4 %; снижение должно продолжиться и в 2010 году. Это позволит высвободить 120 служащих, что равняется эскадрону моторизированной жандармерии”. 120 служащих… Настоящие крохи, стоило ли из-за этого оборудовать аппаратурой все тюрьмы?! Но экономия выглядела еще более жалкой, если оценивать эти меры с точки зрения человеческого фактора: ведь участие в слушаниях из тюрьмы по видеосвязи – совсем не то же самое, что эта процедура, проводимая “вживую”. Как для судьи, так и для заключенного. И все лишь ради того, чтобы высвободить эскадрон моторизованной жандармерии… Это вписывалось в парадигму навязчивого стремления экономить любой ценой, с одной стороны, и сугубо механистического подхода ко всем проблемам – с другой. На бумаге все выглядело прекрасно, и тот, кто это изобрел, мог с полным правом гордиться своей блистательной идеей. Он наверняка не заметил, что в длительной перспективе она обернется провалом, поскольку рассуждал только с позиции цифр. То есть эффективность сводилась к работе с числами, в стороне оставались все прочие факторы, которые принято учитывать, оценивая правильность планируемых действий. Фред был уверен, что предложение исходит от аналитика из конторы типа той, где служила Шарлотта, от человека, привыкшего делать расчеты для компаний. Но разве можно строить правосудие по схеме предприятия?

Особая ирония, по мнению Фреда, заключалась в том, что меры ОРПГФ применили в том числе и к полиции. Это относилось и к отказу от замены одного из двух выходящих на пенсию сотрудников, и к введению режима экономии. Вот только сторонники правительства весьма сдержанно оценили сокращение средств, инициированное партией, которая постоянно заявляла о важности обеспечения общественной безопасности. Поэтому они потребовали, чтобы ОРПГФ не затрагивала штат полиции. И тем самым загнали правительство в угол, поскольку там были уверены, что стоит выполнить это требование – и крик тут же подымут больницы и образовательный сектор. Поэтому политикам приходилось лавировать, чтобы не раздражать электорат.

Вооруженный этими сведениями, Фред решил перечитать досье “Да Винчи” и вдруг заметил кое-что важное, пропущенное при первом чтении.

На следующий вечер собрание Стерв началось под знаком некоторого упадка. Бросалось в глаза, что у Эмы на работе был тяжелый день и она намерена залить его алкоголем. Габриэль опоздала, вскарабкалась на табурет, бормоча, что у нее жуткая мигрень, и закончила фразу невнятным шепотом, так что можно было различить лишь два слога “вод-ка”. Безуспеш-но пытаясь сдержать зевок, Эма спросила Фреда, нашел ли он что-то касающееся ОРП-тыр-пыр. Фред учел общую усталость, поразившую войска, и изложил суть дела максимально кратко, несмотря на то, что был возбужден своими находками. Они слушали его в молчании. Алиса дождалась, пока он закончит, и только после этого отправилась обслуживать клиентов в зале. Он повернулся к Габриэль, которая под его перепуганным взглядом закинула в рот горсть таблеток, запив их щедрым глотком водки с сахарным сиропом. Эма уставилась на дно своего стакана, крутя его двумя пальцами на стойке. Прошло несколько секунд, и Фред засомневался, слушали ли его. А может, он вообще ничего не говорил, из его рта не вырвался ни один звук? Однако ему не хватило смелости спросить девушек. Он прожевал несколько зернышек попкорна, который Алиса выставила на стойку. Попкорн – это хорошо, потому что арахис уже надоел. Но в конце концов беспокойство перевесило, и он не выдержал:

– Не знаю, понятно ли я изложил, но то, что у нас есть, досье “Да Винчи”, – музейный раздел ОРПГФ… Это же важно.

– Да, – согласилась Эма. – Но я ищу связь с Шарлоттой.

– Компания Шарлотты, McKenture, – частная контора, нанятая государством для аудита государственного бюджета и выявления возможностей экономии. Они проверяли решительно все. Я полагаю, что Шарлотте и ее команде было поручено работать с министерством культуры. Так вот, способов обеспечить экономию госбюджета не миллион. В реальности их всего четыре. – Он поднял большой палец, начиная считать. – Первый: просто закрыть службу. Второй: сократить ее штат. Третий: передать управление получастной структуре, которая и будет ее финансировать. Четвертый: передать службу в ведение органа местного самоуправления. То, что они называют децентрализацией. Итак, чтобы экономить, ОРПГФ планирует спихнуть всякие слишком дорогие штуковины органам местного самоуправления, и пусть крутятся, как хотят. Но тут должна бы возникнуть проблема конституционности, потому что Франция – это Республика, единая и неделимая.

Он замолчал, его сбил выразительный вздох Габриэль на слове “Республика”. Эма хмуро покосилась на нее.

– Можешь проигнорировать декадентствующую аристократку и продолжать.

– Э-э-э… Если каждый регион, например, будет выбирать собственную программу для своих школ, в разных местах будут изучать разные события, и Республика перестанет быть единой и неделимой. А это уже неконституционно, незаконно. Но в две тысячи третьем году Раффарен инициировал пересмотр конституции, чтобы вписать в нее децентрализацию. Когда пресса говорит о таких вещах, никто не обращает внимания, потому что это кажется ужасным занудством…

– Примерно как уроки обществоведения, – вставила Габриэль.

– Да. Вот-вот. И так же, как уроки обществоведения, это крайне важно. Вследствие пересмотра конституции уйма полномочий была передана с национального уровня на местный. Насколько я помню, в том числе экономическое развитие, профессиональное обучение, транспорт, социальное обеспечение и жилье.

– Ну и?..

– Ну и в этом заключается одна из главных идей ОРПГФ. Децентрализовать максимум служб. В определенном смысле, пересмотр конституции в 2003 году стал подготовкой к ОРПГФ.

Алиса только и делала, что сновала от стойки в зал и обратно. В перерыве она зашла за стойку, чтобы в очередной раз наполнить их стаканы.

– Мне кое-что непонятно, Фред. Если Шарлотта занималась этим, зачем бы ей писать статью, разоблачающую эту затею?

Фред глотнул пива и продолжил:

– Сам не знаю. Но с точки зрения этики, музеи – все же общенациональное достояние. Со времен Революции Лувр принадлежит всем нам, гражданам. Это наша история. А если взять политический ракурс, есть опасность, что через сколько-то времени мы полностью потеряем контроль над всеми этими ценностями. Даже если доверим их местным органам власти, поскольку бюджет у них останется неизменным, а финансирование придется выделять в больших объемах. Значит, возникнут трудности, и повышение местных налогов их не разрешит. Бюджеты провалятся, и из-за недостатка денег структуры госуправления начнут разрушаться. Тогда все скажут: “Видите, это не работает!”, и через какое-то время будет дан зеленый свет их приватизации.

– Добро пожаловать в Вавилон, – пробурчала Габриэль.

Несколько минут они молча обдумывали ситуацию, прихлебывая из стаканов, после чего Эма открыла вторую часть вечера.

– Теперь, когда мы стали немного лучше разбираться в этом деле, пора все же прорваться в “Клуб Леонардо”. Он наверняка связан с досье, и там мы, возможно, сможем разобраться, какие разоблачения собиралась сделать Шарлотта.

Несмотря на всю свою решимость, Эма по-прежнему натыкалась на непреодолимую стену. Она искала информацию о “Клубе”, но ничего не нашла. Когда стойка под Фредовыми локтями начала покачиваться, он бросил Эме: “То есть ты ни на миллиметр не продвинулась”, – а она странно покосилась на него и с апломбом ответила: “Нам удастся проникнуть в “Клуб Леонардо”. Эта фраза, по мере того, как она опрокидывала очередную стопку и все больше распластывалась по стойке, плавно переросла в “Блин, надо прорваться в этот хренов клуб”, а потом и вовсе трансформировалась в вопрос: “А что, если я надену пояс с чулками, чтобы трахнуть какого-нибудь тамошнего папика?” Словом, гениальные идеи не рождались. Алиса несколько раз попыталась вернуть компанию к продуктивному обсуждению, но напрасно. Фред скромно сидел на барном табурете и, мотая отяжелевшей головой, размышлял о том, как приятно слушать красивых женщин, которые произносят умные слова. Алиса налила ему очередную кружку, несмотря на его попытки отказаться, и подвела итог:

– Я потеряла нить. В чем проблема? Почему нельзя попасть в этот “Клуб Леонардо”?

Габриэль и Эма шепнули ей какую-ту глупость, которая вызвала у нее раздражение. Фред решил вмешаться, чтобы разрядить обстановку.

– Об этом клубе ничего не известно. Мы не знаем, где и когда он собирается, каковы условия приема в него.

– Значит, первое, что нужно сделать, – это собрать информацию?

Фред утвердительно кивнул. Габриэль произнесла, с трудом ворочая языком:

– Ладно, расслабьтесь… Я узнаю… если хотите… А сегодня вечером меня интересует только одно – как дела у Фреда. Как у тебя дела, Фред?

Все трое повернулись к нему. Габриэль и Эма с любопытством, а у Алисы на лице было написано глубокое сострадание.

– Ты не обязан отвечать. Когда они такие, они невыносимы.

– Нормально. Я… – Фред отчаянно искал, что бы такое добавить, но ничего не приходило в голову. – Сейчас объясню… Все в порядке. Мне хорошо сегодня вечером с вами.

– Ух ты! Отличные новости. Но ты не хочешь чем-нибудь поделиться? Радостями? Горестями?

Эма прыснула:

– Еще как, ему есть что рассказать!

Алиса, протиравшая стаканы, вмешалась:

– Оставьте его в покое, сплетницы. Вы же видите, ему неловко. И потом, Эма, не стоит тебе так уж заноситься…

Эма выпрямилась в попытке вернуть утраченное достоинство.

– О’кей, Стерва. Признаю. У меня есть парень. Но могло быть и хуже, – добавила она, значительно подняв указательный палец. – Между прочим, я сегодня вечером здесь. И предупреждаю вас: и речи быть не может о том, чтобы его наличие что-либо меняло. Я не перестану ни пить, ни курить, ни гулять. Я Стерва, Стервой и останусь.

Габриэль с силой стукнула кулаком по стойке:

– Эй, у меня тоже есть молодой человек, но это никогда не мешало мне быть Стервой!

Эма и Алиса бросили на нее взгляды, в которых читалось некоторое сомнение. Она развела руками, показывая, что не понимает, о чем они.

– Но ты же любовница, – объяснила Алиса, протирая тряпкой стойку. – Естественно, в этой роли легко оставаться феминисткой. Никакой опасности, что придется заниматься стиркой, для нее есть другие.

– Но если он моет посуду, вы же можете постирать? Или нет? – предположил Фред.

Эма покивала:

– Он прав.

– Стоп, стоп, стоп, погодите, – включилась Габриэль. – Мне, возможно, легко, потому что я любовница, но и жена, которая по-матерински опекает своего мужика, тоже может называть себя феминисткой. Равенство еще и в том, чтобы не относиться к парням как к малолетним недоумкам.