Текст книги "Древний Египет. Подъем и упадок"

Глава 9. Горький урожай

У древних египтян был врожденный комплекс превосходства. Им нравилось думать о себе как о цивилизации избранных. Их любимая родина была единственной, благословенной и защищенной естественными границами – морем и пустыней – от менее удачливых соседей. Это самомнение было не так далеко от правды. Лежащий на перекрестке Африки, Азии и Средиземноморья Египет всегда представлял собой плавильный котел народов и культурных влияний. С незапамятных времен плодородные области долины и дельты Нила были магнитом для переселенцев из более суровых, бесплодных земель на западе, востоке и юге. В свою очередь, ремесла, технологии и обычаи поселенцев, волны которых следовали одна за другой, обогащали и обновляли египетскую цивилизацию.

Однако в ряде случаев жители соседних земель прибывали в Египет с не столь благими намерениями, подумывая не только о культурных инновациях, но и о завоевании. Такие вторжения были редки – обычно их отражали или сдерживали силы централизованного государства. Но во времена политической слабости Египет становился более уязвимым, особенно вдоль прозрачной северо-восточной границы. Истощение государственности Среднего царства в конце XII династии подарило такую возможность завистливым и амбициозным соседям Египта. Результат для культуры фараонов был почти катастрофическим.

Одержимая внутренней безопасностью и защитой рубежей XII династия предприняла значительные шаги, чтобы укрепить границу вдоль северо-восточной Дельты. Запечатать ее полностью, как в Семне, в Нубии, было невозможно в силу особенностей ландшафта. Но «Стена владыки», построенная Аменемхетом I и укрепленная его преемниками, образовала линию оборонительных укреплений, способных удержать иностранных агрессоров. Кроме того, сами крепости, несомненно, обеспечивали регулярное патрулирование, позволяющее контролировать, перехватывать и регулировать движение людей через границу. Чару (ныне Телль эль-Хебуа) был опорой северо-восточной оборонительной линии Египта и представлял собой крепость столь же впечатляющую, как и те, что стояли на завоеванной территории Уавата.

И все же, несмотря на этот железный занавес, миграция в дельту Нила семитских народов с Ближнего Востока не только продолжалась, но и ускорилась во время правления XII династии. Некоторые поселенцы, скорее всего, были военнопленными, захваченными и привезенными из походов Аменемхета II и Сенусерта III. Другие были, несомненно, легальными мигрантами; египетское правительство нанимало их для участия в экспедициях на рудники Синая, а также для работы на строительстве важнейших государственных объектов в Файюме. Они же служили проводниками, следопытами или охраняли порядок на пустынных окраинах страны. На закате XII династии «жалкие азиаты» (как выразился автор одного из современных текстов) образовали значительный сегмент населения, и выходцы с Ближнего Востока начали подниматься в табели о рангах египетского общества, получая продвижение по службе вплоть до постов в правительстве.

Многие из этих бывших мигрантов обосновались в северо-восточной Дельте. И то, что возникло как малочисленное сообщество иностранных работников, вскоре стало центром притяжения для намного более значительных волн иммиграции. Люди, бегущие из родных мест с более суровыми климатическими и экономическими условиями, искали в Египте убежища и шансов на лучшую жизнь со своими родственниками и соотечественниками.

Одно место в особенности стало фокусом этого массового притока. Город Хутварет (современный Телль эль-Даб’а), на восточном берегу Пелузианского рукава Нила, был заложен как маленькое приграничное поселение во время правления Гераклеополисской династии, а затем, повторно, основан Аменемхетом I как часть пограничной оборонительной линии[96]96
  При гиксосах этот город стал столицей и более известен под названием Аварис. См. о нем в следующих разделах книги. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Однако во время правления его слабых преемников – Аменемхета IV и Собекнеферу – система контроля, должно быть, перестала действовать, позволяя непрекращающемуся потоку иммигрантов пересекать границу.

Селившись в Хутварете, они возводили традиционные для них строения и вели привычный образ жизни. И все же нельзя сказать, что эти переселенцы были совершенно незнакомы с египетскими обычаями. Как раз наоборот. Многие из них (особенно те, которые прибывали из ливанского портового города Кебни, давно установившего культурные и политические связи с Египтом) уже в значительной степени переняли эти обычаи прежде, чем обосноваться в Хутварете. Другие, возможно, прибыли с Кипра. Среди переселенцев, прибывших издалека, были представители племен бедуинов из южной Палестины, которых занес сюда мощный поток миграции населения, устремившийся в дельту Нила. Это была гремучая смесь языков, народов и традиций, которые быстро превратили Хутварет в город множества культур, подобного которому не было более нигде в Египте.

Поскольку лица азиатского происхождения уже достигали высших должностей в других местах по всему Египту, не удивительно, что в Хутварете возможности для продвижения по службе для них были еще больше. Один знаменитый сановник пожелал сообщить о своем социальном положении в типично египетской форме: посредством большой каменной статуи для его погребальной часовни. Но он также подчеркнул свое неегипетское происхождение тем, в каком стиле она была выполнена. Его рыжие волосы и пышная прическа в форме гриба позволяют узнать в нем выходца из Кебни, а желтый цвет кожи соответствует египетской традиции изображения азиатов. Бумеранг в его руке служит одновременно символом и должности, и этнической принадлежности. Этот специфический предмет даже стал иероглифом для слова «азиатский житель». Перед нами человек, который гордится своим иностранным происхождением и желает им щеголять даже вопреки египетской ксенофобии.

Во втором поколении азиатское население Хутварета обрело уверенность в своей ни на что не похожей гибридной культуре, процветающей за счет средиземноморской торговли. Вслед за этим оно ощутило растущее желание размять свои политические мускулы. Был возведен внушительный особняк – официальная резиденция губернатора города, равный подобным сооружениям в Кахуне или Вах-суте; это был дворец с претензией на то, чтобы называться царским. На его территории высокопоставленные должностные лица предавались земле в богато украшенных гробницах, с парой ослов, похороненных у входа, согласно азиатскому обычаю.

Одна из этих гробниц принадлежала человеку, именующему себя «надзиратель Ретьену», – звание, которое обычно носил египетский чиновник, отвечающий за отношения с Сирией и Палестиной. Другая принадлежала «Главному Распорядителю и Казначею». Хотя эти звания вроде бы свидетельствуют о подчинении центральному правительству, как и прежде, можно спорить, до какой степени элита Хутварета все еще считала себя подчиненной царскому двору в Ити-Тауи. В любом случае царский двор был занят решением других проблем.

После двух веков правления одной семьи государственный аппарат оказался особенно плохо подготовленным к кризису престолонаследия, который наступил следом за кратким правлением Собекнеферу. Казалось, элита просто забыла, как выходили из положения прошлые поколения, столкнувшись с проблемой пресечения царской линии. Результатом стала стремительная «текучесть кадров» на царском престоле, которая напоминала хаос в конце Древнего царства. Фараоны появлялись и уходили с изумительной скоростью, трон переходил от претендента к претенденту в течение нескольких месяцев или даже дней. За сто пятьдесят лет Египтом последовательно правили не менее пятидесяти фараонов (так называемая XIII династия) – для сравнения, за предыдущие два века их было всего восемь.

По всей вероятности, самые влиятельные семьи страны, будучи не в состоянии договориться о том, кому стать единственным кандидатом, запустили механизм их постоянной ротации. Так как пожилые члены каждого из конкурирующих родов имели больше шансов внушить уважение двору, Египет, по сути, превратился в геронтократию, где один за другим воцарялись престарелые фараоны.

Несмотря на эту пародию на традиционную монархию, государственная администрация продолжала функционировать с прежней удивительной эффективностью – возможно, это указывает на то, что реально дело правления ложилось на визирей и казначеев, а не на их царственных властителей. Но в официальных документах ведущие бюрократы соблюдали внешний декорум, отдавая дань древним прерогативам трона, даже если теперь чиновники назначали фараонов, а не наоборот.

В целом стране становилось все труднее сохранять видимость благополучия. Обыватели более не взывали к фараону или его гробнице; они больше не были убеждены, что это как-либо повлияет на их возможность достичь загробной жизни. Теперь, казалось, фараон был в состоянии пребывать в этом мире ровно столько, чтобы обеспечить лишь собственное посмертие. Строительство пирамид почти прекратилось, а многие фараоны довольствовались «шахтной гробницей», пробитой в теле пирамиды кого-нибудь из их предков XII династии. Экспедиции на Синай прекратились. У осажденной монархии исчезли все атрибуты, призванные являть миру силу и величие.

Вступление на престол Собекхотепа III (ок. 1680 года до н. э.) – предположительно, двадцать шестого царя XIII династии – являет неприкрашенный пример перемен, которые постигли Египет за какую-то половину столетия. Он представлял собой весьма разительный контраст со многими предшественниками: Собекхотеп открыто щеголял своим нецарским происхождением, объявляя достоинством тот факт, что в его жилах не было крови фараонов. В ряде памятных надписей он хвалил своих родителей, которые были нецарского рода, и уверенно предавал гласности имена своих незнатных родственников. Все это говорит о недуге, который коренился в самой монархии как институте власти.

Военное прошлое Собекхотепа – одно время он служил личным телохранителем фараона – безусловно, дало ему глубокие познания в политике царского двора. Став фараоном, он использовал эти знания в собственных интересах, увеличив число чиновников на ключевых постах и заново запустив строительные проекты, что в некоторой мере восстановило стабильность администрации. Но этому не суждено было длиться долго. Сердце правительства фараонов давало сбои; даже этот странный взрыв деятельности не мог скрыть такой факт.

Кризис чувствовался особенно остро на отдаленных рубежах Египта, в крепостях завоеванного Уавата. Администрация, бессильная, как евнух, оказалась неспособной обеспечить систематическую смену гарнизонов, которыми были укомплектованы форты во время их расцвета при XII династии. Один за другим нубийские форты были оставлены египетским правительством, теперь не способным распространить свою власть за пределы традиционных границ Двух Земель.

Форты ущелья Семны были оставлены последними, поскольку XIII династия приложила все усилия, чтобы удержать рубеж Сенусерта III. В конце концов, даже Семна была сдана малочисленному постоянному населению, когда последние царские служащие собрали вещи и ушли навсегда. Предоставленные самим себе и все более и более сомневаясь в возможности получения денег или провианта из столицы, некоторые обитатели крепости начали приходить к недопустимым выводам и устремили взгляд на юг, к другому потенциальному покровителю. Царство Куш было, конечно, заклятым врагом Египта – но, по крайней мере, у него имелось золото, чтобы заплатить им за работу.

Подобная же судьба ожидала крепости северо-восточной Дельты. Когда патрулирование границы прекратилось и гарнизоны были отозваны домой, централизованный контроль над самой уязвимой границей Египта исчез. Не потребовалось много времени, чтобы появился амбициозный лидер, претендующий то, чтобы заполнить вакуум власти. Некто по имени Нехези не только объявил крепости своими, но и незамедлительно провозгласил себя царем независимого государства Дельты со столицей в Хутварете – прямой вызов правительству в Ити-Тауи.

Безопасно устроившись в пределах своей укрепленной базы, Нехези точно знал, чего люди ожидают от законного правителя Египта. Он восстановил традиционную систему администрации и отдал себя под покровительство Сета, бога-покровителя Хутварета. Египетский храм, заложенный в городе в то время, стал конкретным проявлением показного благочестия Нехези, хотя его затмил построенный рядом храм в азиатском стиле – пример смешанной культуры, повсеместно распространенной в Хутварете. Этот храм, с его ярко-синей облицовкой и открытым двором под тенью дубов, выстроенный на египетской земле, был одним из самых крупных на всем Ближнем Востоке. Это достаточно демонстрирует уверенность и процветание основанного Нехези царского дома.

Все же, несмотря на свою первоначальную стабильность, новая династия не обошлась без трудностей. Преднамеренное разграбление более ранних захоронений (статуя с прической в форме гриба была разбита вдребезги, а ее инкрустированные глаза выковыряны) указывало на общественные беспорядки, и общество было в значительной степени военизировано. Воинов хоронили с оружием в руках, и город оглашался звуками работы ремесленников, создающих новое оружие.

В прежние времена на раскол в провинции пришел бы быстрый и безжалостный ответ из центра. Но правительство в Ити-Тауи было едва ли в состоянии вернуть Хутварет силой. Действительно, декларация независимости Нехези нанесла режиму XIII династии сокрушительный удар, оборвав ее последние связи с Ближним Востоком и лишив ее доходов от торговли с ним. Династия все еще продолжала влачить существование, сохраняя остатки атрибутов государственной власти, но это выглядело малоубедительно. Конец был не за горами.

В течение нескольких десятилетий правительство в Ити-Тауи и отколовшаяся династия Дельты рухнули под напором бедствий – и стихийных, и рукотворных. Голод и эпидемии опустошили Хутварет. Целые семьи, взрослые и дети, были похоронены вместе, как попало, без обычных тщательных приготовлений. Ряд чрезвычайно коротких царствований в финале XIII династии свидетельствует, что это бедствие распространилось дальше на юг. Ослабленный эпидемией Нижний Египет стал легкой добычей для агрессоров извне. Войска хорошо вооруженных захватчиков, обладающих новейшей военной техникой – боевыми колесницами, – вторглись в Египет, осадили и взяли штурмом Хутварет и устремились на юг, чтобы завоевать древнюю столицу Мемфис. В страну пришли гиксосы.

Гиксосы были уникальным явлением в истории Древнего Египта. Больше века (1630–1520) семитоязычная знать с ливанского побережья управляла Северным Египтом, а остальная часть страны признала их доминирование. Они превратили свою столицу Хутварет в город, совершенно азиатский в культурном отношении, поклонялись чужеземному богу Баалу и хоронили умерших по чужеземному обычаю. Сами их имена были чуждыми, их завоевание казалось более поздним поколениям (а возможно, и кое-кому из современников) образом разрушения мирового порядка как такового.

На протяжении этого века их владения в северо-восточной Дельте процветали, как никогда прежде, благодаря оживленной торговле с другими регионами Восточного Средиземноморья и более отдаленными землями. Хутварет разросся в два, а то и три раза относительно первоначального размера и стал руководящим центром «мини-империи», которая охватила часть южной Палестины и ливанского побережья.

Завоевание Мемфиса гиксосами нанесло XIII династии решающий удар – и психологический, и практический. Древняя столица Египта символизировала само понятие национального единства, а его расположение на границе долины и дельты Нила было ключом к управлению перемещением товаров и людей внутри страны. Захват гиксосами такого стратегического пункта вынудил царский двор оставить Ити-Тауи и предпринять поспешное отступление на юг. Очевидно, у них даже не было времени, чтобы собрать драгоценности храма и государственные архивы – так что в итоге преемникам XIII династии пришлось повторно создавать канон религиозных текстов, не опираясь на мудрость, накопленную предыдущими поколениями.

Что касается самого царского двора, то он быстро восстановил своего рода правительство в Фивах – традиционном центре египетской независимости. Но его власть теперь распространялась лишь на семь южных номов Египта – старую «Главу Юга», из которой шестью веками ранее родилось Среднее царство. Пока правительство в изгнании свыкалось с новой политической реальностью и консолидировало оставшуюся власть, части центральной долины Нила переживали вакуум правления. В Абджу, центре культа Осириса, такое исчезновение верхушки общественной пирамиды – божественной царственности – сказалось особенно пагубно. В итоге местная элита взяла дело в свои руки и установила собственную правящую династию. Увы, без обычной поддержки умелых ремесленников и вышколенных бюрократов эти «цари» Абджу являли удручающий образ монархии, а их грубо сработанные памятники смотрелись пародиями на царскую роскошь. Это была отважная попытка сохранить самое важное учреждение Египта в главном религиозном центре страны. Но благие намерения не могли устоять перед хорошо организованными и хорошо обеспеченными гиксосами. Спустя немногим более двадцати лет династия Абджу была уничтожена, оставшись лишь строчкой в летописи.

Южнее, в Фивах, дела у беженцев из Ити-Тауи шли несколько лучше. Для многих в Верхнем Египте они все еще оставались единственными законными «правителями Двух Земель», и им по-прежнему верно служили те же семьи, что и при прежнем режиме. И все же эта внешняя преемственность была иллюзорной. В действительности ситуация коренным образом изменилась. В более стабильные времена Фивы были большим городом, который пользовался поддержкой фараонов и процветал благодаря торговым связям со всеми остальными областями Египта и Нубии. Теперь, отрезанные от Ближнего Востока присутствием гиксосов на севере, а от южных земель – потерей оазисов и нубийских фортов, Фивы стали тенью того, чем были когда-то – слабые, обедневшие и уязвимые.

Казалось, боги тоже покинули египтян в час нужды, посылая стихийные бедствия, чтобы заставить их страдать еще больше. Спустя менее чем десять лет после того, как Ити-Тауи был оставлен, коренные египтяне понесли горькую потерю, когда наводнение разрушило храм Амона в Ипет-Сут, священном центре области Фив. Фараон решил, что должен служить всем примером, и лично отправился в затопленный широкий зал храма осматривать повреждения. Можно представить его мокрую и перепачканную грязью свиту в столь удручающей обстановке.

Следующий египетский монарх столкнулся с еще более серьезными проблемами: сочетание голода, наводнения и нападения захватчиков. Неферхотеп III утверждал, что кормил Фивы во время сурового голода и «защитил свой город, когда тот был в упадке»[97]97
  Неферхотеп III, Карнакская надпись, 6.


[Закрыть].Но когда уменьшившееся население оказалось перед натиском наступающих армий гиксосов, лучшее, что Неферхотеп смог сделать, – это укрепить решимость народа и «сделать их храбрыми перед (лицом) чужеземцев»[98]98
  Там же.


[Закрыть].Для правителя выступить в роли военачальника – это хороший способ сплотить войска, но в принятии Неферхотепом таких титулов, как «вождь могущественных Фив», видно, больше надежды, чем уверенности.

Всех – от монарха до его самых ничтожных подданных – терзал страх, что Фивы, как прежде Мемфис, падут перед захватчиками. Наиболее красноречивый письменный памятник царей того времени – стела, установленная в Ипет-Суте фараоном Ментухотепи (это необычное написание имени на старомодный фиванский манер, видимо, успокоительно действовало на жителей провинции). В обычном египетском стиле текст полон похвальбы и взрывов гнева. Ментухотепи сравнивает свою армию с «крокодилами во время наводнения»[99]99
  Ментухотеп, Карнакская стела, строка 10 (ср. Donald Redford, «Textual Sources», p. 28, прим. 75).


[Закрыть]. И все же, когда речь идет о его собственной силе, выбор слов выдает неприятную правду: «Я – царь в границах Фив, это мой город»[100]100
  Там же, строка 5.


[Закрыть].Пытаясь подчеркнуть законность своего правления, Ментухотепи назвал себя «тем, кто действует как царь»[101]101
  Там же, строка 4.


[Закрыть]. Даже самому эфемерному из правителей XIII династии не приходилось столь уничижительно говорить о своих полномочиях. Египетская монархия действительно стала государством, достойным жалости.

Ничто не подчеркивало это падение более безжалостно, чем судьба нубийских крепостей. Брошенные центральным правительством в дни заката XIII династии египтяне, оставшиеся там, были вынуждены искать работу в другом месте. Доминирующей силой на Верхнем Ниле было царство Куш – процветающая и независимая торговая нация, заклятый враг Египта, причина строительства этих фортов в прошлом. Кушитов не требовалось приглашать специально. Расширяя свою территорию на север, они ассимилировали Уават и взяли под контроль крепости, почти не встречая сопротивления.

В период господства гиксосов над северными территориями египетские экспатрианты, живущие в Уавате, как гражданские, так и воины, охотно служили своим новым нубийским хозяевам. Некто по имени Ка похвалялся в Бухене: «Я был храбрым слугой правителя Куша»[102]102
  Ка, погребальная стела, строки 6–7.


[Закрыть]. Его коллега, Собед-хер, командир крепости, даже помог восстановить храм Гора в Бухене, «дабы ублажить правителя Куша»[103]103
  Сопед-хер, погребальная стела, строка 9.


[Закрыть]. В своей памятной надписи Собед-хер использует все возможности, взывая к египетскому богу погребальных обрядов Пта-Сокар-Осирису, чтимому здесь Гору, покровителю Бухена, и даже обожествленному Сенусерту III – но также и к неназванным по именам «богам, которые пребывают в Уавате». Он явно хотел подстраховаться. Сенусерт III перевернулся бы от этого в своей гробнице.

Египтяне теперь поменялись ролями со своими противниками: именно они, а не нубийцы, должны были платить налоги на торговые поставки; им, а не нубийцам, указывали, где, с кем и когда они могли торговать. Расцвет XII династии превратился в далекое воспоминание.

Царство гиксосов, напротив, процветало. Поскольку ранее созданные поселения азиатских иммигрантов не могли вместить возросший поток вновь прибывших, города и относящиеся к ним кладбища возникали повсюду в восточной Дельте. Здесь был основан большой укрепленный город Телль-эль-Яудийя, который дополнил линию защитных сооружений, захваченных гиксосами в пограничной зоне. Уверенно чувствуя себя на своей новой родине, правители гиксосов дали волю выражению своих национально-культурных особенностей. В Хутварете перед главным храмом, который был посвящен Баал-Зефону, сирийскому богу грозы, горели на алтарях жертвоприношения. Этот бог вскоре ассимилировал культ египетского бога бурь – Сета. Детей, которые умерли в младенчестве, предавали земле согласно азиатскому обычаю, в специально привезенных палестинских амфорах, – хотя египетские амфоры были прочнее и обеспечивали лучшую защиту останков от тления.

В торговле гиксосы также сознательно повернулись спиной к Египту, избегая контактов с Мемфисом, Средним и Южным Египтом (хотя те продолжали поставлять золото из Куша по дорогам, проходящим от оазиса к оазису) в пользу деловых отношений с Палестиной и Кипром. Вино, оливковое масло, древесина и медь текли в шумную гавань Хутварета, наполняя его казну и делая его одной из самых больших царских резиденций на всем Ближнем Востоке.

Чтобы продемонстрировать свою экономическую и политическую мощь, правители гиксосов построили на берегу Нила большую цитадель. Она занимала более полумиллиона квадратных футов осушенной земли вдоль берега реки и была окружена огромной стеной в двадцать пять футов толщиной, укрепленной контрфорсами. Царская резиденция, находящаяся внутри, была воплощением роскоши и богатства. Сады и виноградники обеспечивали ее свежими фруктами и давали защиту от солнца; особый канал, умело построенный и одетый камнем, доставлял пресную воду из реки прямо во дворец.

Окруженные таким богатством изменились и сами правители гиксосов. Первые цари довольствовались тем, что именовали себя «правителями иностранных государств» (на древнеегипетском хекау-хасут, откуда и происходит термин «гиксос») – этим титулом в период Среднего царства обозначали правителей ближневосточных городов-государств. Однако вступление на престол царя Хьяна (ок. 1610 года до н. э.) открыло новые перспективы и ознаменовало апогей власти гиксосов.

Полный решимости стать египетским сувереном, признанным по всем правилам, что было бы соразмерно с его высоким экономическим статусом, он послал дипломатический подарок минойскому правителю Крита в Кноссе, заявив о своем появлении на арене мировой политики. «Для внутреннего пользования» он принял полное царское титулование, которое начиналось Горовым именем «Тот, кто обнимает берега [Нила]». В этом заявлении, как обычно, заключался и идеологический посыл, и политические намерения. Цель Хьяна состояла в том, чтобы выйти за пределы области гиксосов и завладеть всем Египтом.

Продвижение войск через Средний Египет привело в ужас население северной части страны – двух ее третей – и заставило их подчиниться. Возможно даже, что армии гиксосов удалось на год или два завоевать Фивы, после чего они вернулись обратно в Дельту, превращая в руины города и храмы на пути своего отступления. Преемник Хьяна, царь Апопи (1570–1530), пошел на шаг дальше в своих публичных заявлениях для общественности, взяв в качестве Горова имени формулу «Умиротворитель Двух Земель» (что напоминает Аменемхета I в начале XII династии) и описывая себя на одном из памятников как «любимца Сета, бога Сумену». Претендуя на божественную поддержку в самом центре фиванской территории (город Сумену был расположен всего в нескольких милях от Фив), Апопи, таким образом, требовал власти над всей страной. Еще никогда перспективы выживания независимого египетского царства не выглядели столь мрачно.