Текст книги "Султан Луны и Звезд"

Глава 29
ДЕВУШКА, СОТКАННАЯ ИЗ ТУМАНА

– Ката... Ката...

Голос был тихим, а вода – теплой. Кто-то поливал Кату теплой водой из золотого кувшина. Ката, блаженно прикрыв глаза, нежилась в ванне. Ей представлялись зеленые пещерки в листве и солнце, лучи которого пробиваются сквозь опущенные ветви. Неужели она снова дома? Она едва ощущала прикосновения чьих-то мягких пальцев. А потом чьи-то еще руки, более сильные, но нежные, стали гладить ее кожу, расчесывать волосы.

Ката устремила вверх мечтательный взор.

– Джем... Джем.

Но в ответ послышалось хихиканье.

Ката рывком села. Услышала шорохи, писк. Несколько мгновений она не могла понять, где находится, что происходит. Она часто заморгала, огляделась по сторонам. Из узенького оконца у нее над головой, с высоты, на ее лицо падал горячий солнечный луч. Всю ночь она пролежала на мягкой груде старого тряпья в кладовой у матери-Маданы. Ката смутно помнила руки, которые осторожно и бережно опустили ее на это «ложе», и скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа. Теперь дверь, ведущая в кладовую, была открыта нараспашку, а рядом с Катой стояли, глупо хихикая, две девушки. Можно было не ломать голову и не гадать, что случилось. Девушки не устояли перед искушением, выкрали ключ, пробрались в кладовую и вот теперь снова принялись докучать новенькой своими ласками.

Ката бросила взгляд в сторону открытой двери. Улыбнулась девушкам, поманила их к себе.

– Сатима? Сефита?

Девушки, улыбаясь, попятились.

– Миленькая Сефита. Миленькая, хорошенькая Сатима.

Ката потянулась к девушкам, делая вид, что хочет обнять их. Девушки наклонились. Ката нежно обвила руками их шеи. Лица девушек озарились идиотскими блаженными улыбочками. Ката же испытывала блаженство совсем иного рода. Хорошенько стукнув подопечных матери-Маданы лбами друг о дружку, она довольно усмехнулась.

Девушки без чувств повалились на груду тряпья.

Ката порывисто вскочила и бросилась к двери, но сразу выходить не стала – прислушалась. Из соседней комнаты доносились звуки спокойного сонного дыхания – там мирно спали другие Сефиты и Сатимы. Затем Ката расслышала два голоса. Эти люди переговаривались куда более осмысленно, нежели девицы, которых Ката справедливо считала умственно отсталыми. Один из этих голосов Ката узнала сразу – он принадлежал матери-Мадане. Другой, мужской, тоже показался ей знакомым. Затем послышался грубый хохот. Потом – бульканье воды в кальяне.

Ката осторожно переступила порог и бесшумно прикрыла за собой дверь. Крадучись пошла она вдоль стены. Вскоре от матери-Маданы и ее собеседника девушку отделял только поворот. Противная старуха принимала гостя в той самой комнате, где прошлым вечером трапезничала со своими подопечными. Кату со всех сторон окружали спящие девушки.

Ката выглянула из-за угла.

– Матушка, – сказал мужчина. – Просто сам себе не верю!

– Но, Эли, ты же говорил, что Пламенноволосый согласен на что угодно. Что он готов взять даже оборванку с улицы.

– Да, но он разборчив.

– Оборванку с улицы он взять готов, а при этом разборчив?

– Ночью он желал только мою сестрицу.

– Ох уж эти сестрицы! Тьфу, да и только! Я тебе про моих сестриц рассказывала, Эли?

– Я и не знал, что у тебя есть сестры.

– У меня их две. Одна – рабыня. Она в Каль-Тероне, присматривает за султанскими детишками, поверишь ли? Милая моя Ламми! Ее я всегда любила.

«Буль-буль», – заклокотал кальян.

– А другую, что же, не жалуешь?

– Сука она последняя, вот она кто! Держит караван-сарай на побережье Дорва. Ну, то есть еще несколько дней назад держала. Послушать ее – так это она во дворце живет, и притом не как рабыня!

– На Побережье, говоришь?

– Ну да. Поверишь ли, она ведь явилась сюда и умоляла, чтобы я ее приняла – теперь, когда ее несчастную хибару Всадники сровняли с землей! Тьфу! Как будто я не знаю, что это она – она, сука, она сама! – отвела Ламми к работорговцам! Я ей прямо в глаза смотрела и все ей сказала, что я про нее думаю! На что мне сдалась содержательница грязного притона для пьяниц – вот так я ей сказала. Так и сказала, не сомневайся! Ну, как она меня обозвала, этого я тебе говорить не стану... А я ей говорю: если тебе, дескать, нужна крыша над головой, так ступай в гавань, Эли там каморки сдает для оборванцев. Правильно я говорю, Эли, а? Так ей и надо, пусть поживет в нахлебницах у метиса... ты только не обижайся, Эли, не обижайся на меня.

– Хозяйка, говоришь, грязного притона для пьяниц, вот как? – глубокомысленно протянул Эли.

Последовала пауза. Он словно бы размышлял о чем-то, что-то прикидывал.

– Эли! – взорвалась мать-Мадана. – Не хочешь же ты ее приспособить к какой-нибудь работенке? Эли, я тебе запрещаю!

– Матушка, – с напускной невинностью проворковал Эли, – разве я посмел бы тебя огорчить? Нет, пусть уж она идет к Каске Далле – вот и посмотрим, что он ей предложит. Хи-хи-хи!

«Буль-буль», – заклокотал кальян.

– Вот-вот, пусть идет к Каске Далле, – довольно проговорила мать-Мадана чуть погодя. – Будь у меня хоть один корзон – я бы ей швырнула монету, чтобы еще сильнее унизить эту тварь... Но наши дела плохи, Эли. Твоя сестра пропала, а теперь еще эти девчонки ба-ба – куда их девать, спрашивается? Знаешь, казначей недоволен.

– Недоволен?

– Ну... Мне тут кое-что посоветовали. Говорят, лучше с Каска дело иметь.

– Матушка! Неужто ты...

– Эли, Эли, ну разве я могу тебя предать? Что такое Каска для мужчин из дворца? Дела бывают совсем плохи, а потом снова идут хорошо, так ведь? Пройдет еще одна луна, и мы укрепимся... Но вот как быть с этими девчонками ба-ба... Пожалуй, надо будет попробовать продать их на невольничьем рынке, как думаешь, а? Эти ба-ба – от них одни неприятности.

– Это ты мне говоришь?

«Буль-буль», – замурлыкал кальян.

– Ну а насчет Беляночки как?

– Что – насчет Беляночки, Эли?

– На ней ведь можно было бы заработать пару-тройку зирхамов, а?

– Я тебе уже сказала: ее еще надо обломать, обучить кое-чему.

– От нее бед не оберешься! На кой ляд ее обучать, когда можно просто взять и продать?

– Эли, она еще принесет нам немалые барыши!

«Буль-буль».

– Эли?

– Матушка?

– Твоя сестрица. Неужто она и вправду так уж сильно смахивает на Мерцающую Принцессу?

– Похожа? Да она просто ее отражение!

– Ох, Эли, если бы только мы могли вернуть ее!

– Пф-ф-ф! Так и вижу, как у Каска Даллы пена изо рта клочьями валится... А Пламенноволосый бы деньжат отвалил...

– Пламенноволосый? Это что! Сам император Залаги не поскупился бы!

Наверное, они бы и дальше продолжали беседовать в том же духе, но тут послушался оглушительный треск.

И крики.

Ката тоже вскрикнула. Страшная, резкая боль пронзила ее виски. Эта боль была ей знакома. Шатаясь, девушка вышла из-за угла, зная, что предстанет перед ее взором. Горящая птица – точно такая же, как та, которую Ката видела с корабля, ворвалась в покои, влетев сквозь закрытые ставни.

Воздух наполнился пламенем.

Сначала донесся голос:

– Ты пришла. Я знала, что ты придешь.

Голос был спокойный, низкого тембра, но женский – в этом не было сомнений. Что означали произносимые этим голосом слова, Амеда не совсем понимала: разве ее здесь могли ждать? Девочка медленно повернулась на месте и обозрела комнату, где обрела свое спасение. Окна были закрыты высокими резными ставнями, и потому пол и стены покрывал замысловатый солнечный рисунок. Кое-где были расставлены ширмы с изысканно разрисованными створками. А еще – множество зеркал в золоченых рамах, покрытых складками легкой полупрозрачной ткани. Пахло крепкими, сладкими духами, но Амеде казалось, что кроме нее в комнате никого нет.

– Госпожа? – на всякий случай осторожно проговорила она.

– Девочка-мальчик, – снова послышался гортанный голос.

Амеда ахнула. Да, конечно, она не обрадовалась тому, что невидимая незнакомка разгадала ее тайну, но гораздо сильнее девочку встревожило то, что в загадочном голосе ей послышалось что-то знакомое. Но как же это? Раньше, в день смерти отца, у Амеды уже было такое чувство, будто судьба, словно некое стройное и гибкое существо, ласково потянулась к ней, взяла за руку. И вот теперь, после столь странного спасения, она чувствовала, что судьба снова где-то рядом. Амеда прошептала:

– Госпожа, я не вижу тебя.

В голосе невидимки зазвучала добродушная насмешка.

– Но ты должна меня увидеть! Я призрачна, но я не невидимка. Девочка-мальчик, присмотрись получше! Гляди прямо перед собой.

– Я вижу зеркало.

– Подойди к нему.

– Оно накрыто вуалью.

– Вуаль просвечивает.

Амеда сдвинула брови. Сквозь тонкую ткань пробивалось тусклое мерцание. Голос спросил:

– Что ты видишь?

Амеда молчала.

– Там силуэт, верно?

Так оно и было, но Амеда была озадачена: разве в зеркале отражалась не она сама? А потом ей показалось, что и голос принадлежит ей самой, потому что когда невидимая женщина заговорила вновь, у девочки возникло полное ощущение, что слова звучат не снаружи, в воздухе, а внутри ее головы.

Невидимка спросила:

– Только силуэт?

– В комнате не так светло, – робко прошептала Амеда, сильно дрожа – она с трудом держалась на ногах от испуга.

Собравшись с духом, она быстро, неловко сняла с зеркала полупрозрачный покров.

И отшатнулась. Нет, в зеркале отражалась не она, нарядившаяся в украденные у эджландца одежды. Амеда увидела там женщину – прекрасную госпожу в изысканном, но простом платье. Тонкая чадра скрывала лицо женщины почти целиком, но вида одних ее глаз было достаточно для того, чтобы Амеда поняла, как она красива.

– Я тебя испугала? – заботливо поинтересовалась женщина. – Но как же это может быть?

– Госпожа, – выдохнула Амеда, – а как же может быть иначе?

Но все еще только начиналось. Из-под чадры послышался мягкий, мелодичный смех, и красавица вышла из зеркала, как из проема распахнутой настежь двери.

– Девочка-мальчик, ты ведь знала, что встретишься со мной, правда?

– Госпожа, – отвечала Амеда, – я не знаю, кто ты такая.

– Ты не знаешь моего имени? Ты не знаешь моего титула?

Если и была в голосе красавицы насмешка, то это была дружелюбная насмешка.

– Госпожа, мне нечего тебе ответить.

Красавица протянула руку и коснулась лица Амеды, а когда она опустила руку, ее чадра упала на пол и в считанные мгновения растаяла в воздухе. Но на чадру Амеда не смотрела – она не отрывала глаз от лица загадочной красавицы. Словно перед ней предстало божество, девочка опустилась на колени. Воистину это было воплощение красоты.

Но было и нечто большее.

– Госпожа, теперь я узнаю тебя!

– Ну, конечно, – улыбнулась красавица. – Наверное, ты видела меня, когда я выходила на дворцовый балкон вместе с отцом во время Откровений.

– Госпожа, я не понимаю, о чем ты говоришь. Я могу только дивиться тому, что ты находишься здесь и что тебе удалось спастись бегством – так же, как мне.

– Девочка-мальчик, – чуть встревоженно вопросила красавица, – ты принимаешь меня за другую?

– До сих пор я никогда не бывала в этом дворце. Но... Но мне кажется, что я видела тебя прежде.

Красавица смотрела на нее ласково, а Амеда едва не застонала, вспомнив о пленительной двоюродной сестре Фаха Эджо. Могло ли быть так, чтобы у этой девушки была сестра, как две капли воды похожая на нее? Но как на свете могли существовать две такие девушки? Амеде хотелось отвести глаза. Она с трудом сдерживала странные чувства, охватившие ее.

Но она не отвела глаза и проговорила с дерзостью, которой сама испугалась:

– Госпожа, я видела тебя всего несколько мгновений, но сразу поняла, что люблю тебя.

Красавица вскрикнула и отвернулась, прикрыв губы ладонью. Амеда бросилась к ней. Она была готова отнять руку незнакомки от губ – так сильно в ней было желание утешить, успокоить это дивное создание.

Амеда прикоснулась к красавице и закричала от страха. Как же это? Неужели та была соткана из тумана?

– Да! – воскликнула красавица и обернулась. Глаза ее победно сверкали, но то была печальная победа. – Ты хочешь прикоснуться ко мне? Твоя рука пройдет сквозь меня. Ты хочешь меня обнять? Я исчезну из твоих объятий. Поцелуй меня – и ты поцелуешь воздух. Девочка-мальчик, приглядись ко мне внимательнее. Ты думаешь, что я настоящая, потому что я стою здесь и разговариваю с тобой, но я не такая настоящая, как ты. Посреди всех сокровищ этого дворца я живу, как призрак, и прикасаться к ним могу не более, чем ощущать объятия любви. Каждый день мне приносят изысканные яства, ибо мой отец заботится обо мне, как заботился бы о любой иной дочери, но я могу лишь сидеть и смотреть, как эти яства остывают! Сотни алмазов и жемчужин проходят сквозь мои пальцы, воздух напоен дивными ароматами благовоний, а я не чувствую их!

Амеда пробормотала:

– Но я... я ничего не понимаю. В кибитке Эли Оли Али ты была самая настоящая, из плоти и крови, я в этом уверена!

Красавица отступила к окну – похоже, слова Амеды ее напугали.

– Не говори мне о моей другой жизни! Для меня она лишь отзвук боли, лишь источник тревожных снов, не более. Хватит и того, что ты видела меня настоящую, а не только этот мираж, что сейчас перед тобой! Разве ты не видишь, что я мерцаю и мерцаю, словно отражение в воде?

Силуэт красавицы вдруг заколебался, и Амеде почудилось, будто она и вправду видит перед собой отражение в воде после того, как в нее бросили камень. Странная хозяйка покоев горько проговорила:

– Меня называют Мерцающей Принцессой, потому что думают обо мне, как о драгоценном камне. Ах, если бы люди знали, какая горькая насмешка кроется в этом прозвище!

Амеда ахнула, упала на колени, опустилась ниц. Только теперь она поняла, кто перед ней.

Но разве ей, простой смертной, позволено было говорить с принцессой?

– Г-госпожа... П-принцесса... Ведь я вправду слыхала твое имя! О твоей красоте ходят слухи по всей стране! Но... о, скажи, что это так... и прости жалкую смертную, которая не желает выказать... неуважение, и говорит с тобой так только из-за неведения, и... и...

Амеда умолкла, подняла голову и взглянула в прекрасные глаза более смело, чем собиралась взглянуть. Принцесса с улыбкой протянула ей руку. Казалось, она и вправду сумеет помочь; Амеде подняться с пола. Пряные ароматы, наполнявшие комнату, вдруг стали крепче, у Амеды от дурманящего запаха закружилась голова.

Но она не осмеливалась коснуться руки принцессы.

– Девочка-мальчик, – проговорила красавица, – назови свое имя.

– Амеда, – прошептала девочка. – Или лучше... Амед.

Прекрасное лицо озарилось радостью. Принцесса вздохнула.

– Не знаю, как ты попала ко мне нынче, Амед, но мое бестелесное воплощение наделено неким даром, который позволяет мне заглянуть в истинную сущность вещей. На протяжении многих солнцеворотов я страстно молила нашего огненного бога о том, чтобы он даровал мне друга, который развеял бы наконец мое тоскливое одиночество. Я смотрю в твои глаза и вижу, что ты – друг. Не падай же ниц перед той, которая любит тебя. Девочка-мальчик, ты станешь моей, а принцесса Бела Дона – твоей.

Принцесса вновь наклонилась и протянула руку Амеде, и на этот раз Амеда поднялась и протянула руку принцессе. Она осторожно сомкнула пальцы, опустила голову и запечатлела на бестелесных пальцах Белы Дона призрачный поцелуй.

– Эли, затопчи огонь!

– А я что делаю, жирная ты сводница?!

– Грязная свинья, не смей меня так называть! – Мать-Мадана плотнее закуталась в сари и накрыла ладонью свой драгоценный орден.

– Ты сама знаешь, кто ты такая!

– Свинья! Жирный грязный боров!

– Да помоги же мне, тупая сука! Девчонки, девчонки! Наши с тобой денежки!

Мать-Мадана хлопнула в ладоши.

– Сефиты! Сатимы! На балкон! Живо!

– Ба-ба! Выводите девчонок ба-ба!

Огонь распространялся быстро. Ката выгнулась от боли, закричала, но в следующее мгновение боль отступила.

Птица была мертва.

Ката, пошатываясь, побрела сквозь клубы дыма. Она услышала, как кто-то крикнул: «Беляночка!», но не поняла, открыто ли ее бегство из кладовой. Она проворно спряталась за спинку дивана. Потом перебежала и притаилась за ширмой. От дыма у нее слезились глаза, но она все же разглядела невысокую дверь между двумя шпалерами, висевшими на дальней стене.

Ката бросилась к двери.

Захлопнула ее за собой.

Остановилась, запыхавшись. Дверь оказалась тяжелой. Вперед уводил длинный полутемный коридор с низким потолком и стенами из грубо отесанного камня. Откуда-то издалека доносились голоса, где-то вдали мерцал тусклый свет. Ката догадалась, что это коридор для прислуги, соединяющий между собой роскошные покои. Но можно ли было, пойдя по нему, выбраться из дворца? Ката торопливо зашагала по проходу. Вскоре он начал разветвляться. Девушка шла в полумраке, проклиная сари, путавшееся в ногах и не позволявшее идти быстрее.

Довольно скоро Ката услышала громкие голоса и увидела языки пламени. Факел! Слуги, они совсем близко! Ката прижалась спиной к стене.

Бесполезно. Они ее увидят.

Но тут стена неожиданно подалась внутрь, и Ката оказалась в роскошных покоях.

Первым, что ее поразило, был необычный аромат. Календула, лаванда, жимолость, роза? Все сразу. И ничего. Ката выглянула из-за ширмы тонкой, изящной работы. В комнате было множество зеркал, и на все зеркала были наброшены тонкие полупрозрачные покровы.

И тут Ката увидела... юношу, стоящего на коленях и держащего за руку девушку.

Но юноша не был юношей.

А девушка была миражом.

Ката, как зачарованная, наблюдала из-за ширмы за сценой, которая разыгрывалась у нее на глазах.

Глава 30
ЖЕНЩИНА, У КОТОРОЙ ВСЕ НА МЕСТЕ

Амеда и принцесса Бела Дона сидели рядышком на мягком диванчике, ножки которого были вырезаны в форме когтистых лап хищного зверя. Солнечный свет пробивался сквозь узорчатые прорези ставен, и от этого на полу образовывался причудливый, черный с золотом, орнамент. Перед ними мерцали глубины зеркала. Глядя в него, Амеда пристально рассмотрела собственное отражение, затем – отражение принцессы. И она сама, и Бела Дона показались ей одинаково реальными – или одинаково нереальными.

Девочка откинулась на подушки и сладострастно вдохнула приправленный благовониями воздух.

– Горька моя участь, – проговорила принцесса, – ибо заклятие раздвоило меня, и обе мои половинки неполноценны. Будь я настоящей, целой, жизнь моя была бы прекрасна. Из-за жестокой насмешки это не так. Где-то далеко странствует по пустыням моя телесная сущность, и ее жизнь полна опасностей и страха. Я не в силах представить всех ужасов, которые ей грозят, но твердо знаю только одно: если она погибнет, погибну и я. Если уничтожат меня, то и она будет уничтожена. Если ее красота увянет, увянет и моя.

– Как это жестоко! – вскричала Амеда. – Но неужели ничего нельзя поделать?

– Много раз за то время, как на мне лежит злое заклятие, мои отец прибегал к помощи самых искусных врачевателей, самых наимудрейших из мудрецов и самых могущественных чародеев и просил их воссоединить две мои ипостаси. Всякий раз во мне оживала надежда, и всякий раз я думала о том, что наконец явился мой избавитель, но всякий раз надежда оборачивалась отчаянием.

– О, если бы я могла стать этим избавителем!

– Девочка-мальчик, твое страстное желание спасти меня согревает мою душу, как будто ты и впрямь можешь сделать это. Но повторяю: слишком много раз надежды мои рассыпались в прах. Лучше сдержи свой пыл и те слова, что просятся тебе на язык, до тех пор, пока не узнаешь, каким образом на меня было наложено это страшное заклятие и почему.

Амеда стала внимательно слушать, а принцесса повела горький рассказ о том, что произошло много солнцеворотов назад, в день ее помолвки с наследником султана. Когда девушка упомянула о прорицателе, у Амеды чаще забилось сердце. Красавица Бела Дона, ведя свою печальную повесть, забыла обо всем, и Амеда стала для нее столь же нереальной, как принцесса для девочки, а та, сгорбившись и дрожа, прошептала первые строки молитвы прорицателя:

 
Терон, о вечный бог Священного Огня!
Услышь перед тобой стоящего меня!
Не в силах взор поднять к твоим очам,
Смиренно молит раб твой Эвитам...
 

Принцесса между тем продолжала:

– О, как все жаждали услышать о моем счастье в то время, когда принц возмужает, а я приду в пору женской зрелости, и он возляжет со мной на брачном ложе! Но все застыли, как каменные, и не в силах были вымолвить ни слова, когда прорицатель отрешился от молитвенного экстаза и издал устрашающий рев. Не радость была в его пророчестве, но тоска, не победа, но проклятие! Ибо прорицатель сказал о том, что мы с принцем никогда не станем супругами и что роду султана не суждено иной судьбы, как уничтожение!

Амеда вся дрожала, как в лихорадочном ознобе. Ею владели стыд и страх. Затем она узнала о том, как в дело вмешался советник султана Симонид, как он уберег ее отца от неминуемой погибели, и о том, как ее отец был изгнан, и о страшной мести, предпринятой им. С изумлением и величайшим волнением услышала она о волшебной лампе, о джинне Джафире – могущественном чародее, который не смог противиться воле ее отца.

– Вот как это случилось, – завершила свой рассказ принцесса, – что на меня было наложено заклятие, и как я стала такой, какой ты теперь видишь меня.

– Нет, – пробормотала Амеда, сокрушенно качая головой, – нет, нет...

На мгновение ей показалось, что она лишилась рассудка. Девочка закрыла глаза и очутилась в беспросветном мраке, готовом поглотить ее. Из предсмертных речей отца Амеда поняла, что он совершил нечто ужасное, но насколько ужасное – этого она не представляла и представить не могла. Она, изо всех сил сдерживая слезы, сжала кулаки.

– Милая, друг мой, – растроганно проговорила принцесса, – как глубоко, как искренне ты мне сострадаешь!

Амеда смахнула слезы.

– Как же я могу не сострадать тебе? До сих пор я много раз слыхала о Мерцающей Принцессе, но никогда не догадывалась, что означает это прозвище. Но, принцесса, скажи: многие ли знают о твоей печальной судьбе?

– Никто из тех, кому не положено этого знать. До сегодняшнего дня истинная правда держалась в строжайшей тайне, и так это должно остаться и впредь. Кроме тех безъязыких рабов и рабынь, что прислуживают мне в моих покоях, кроме тех мудрецов и врачевателей, что пытались излечить и воссоединить меня и под страхом смерти поклялись хранить тайну моего бытия, о страшном заклятии знают только мой отец и визирь Хасем. Мои появления на дворцовом балконе – это всего-навсего обман для подданных калифа, для толп ничего не ведающего народа. Простолюдинам никто не позволит приблизиться к принцессе, ибо народ не должен узнать правду.

– Но почему?

– Девочка-мальчик, неужто ты так же невежественна, как простолюдины?

– До нынешнего дня, госпожа, я жила среди простолюдинов и была одной из них.

– Но тогда ты должна знать о том, как люди привыкли держаться за надежду, какой бы хрупкой, какой бы призрачной она ни была. Ведь если подумать, что такое Мерцающая Принцесса, как не грядущее Куатани? На самом деле правление моего отца не увенчано славой, и часто меня посещает мысль о том, что он женился на моей матери только ради того, чтобы подняться в глазах своих подданных.

– А я думала, что он хороший, добрый человек!

– Он и хороший и плохой одновременно. Он просто человек. Он горячо любил джинна Джафира, но, боюсь, к моей матери особой любви не проявлял. Ходят слухи о том, что он бывал с нею очень жесток и почти совсем не сожалел о том, что она захворала и умерла. Его беспокоила только крепость его власти, и вскоре вышло так, что крепость его власти стала зависеть от меня.

Принцесса рассмеялась, но смех ее был печален.

– Да-да, судьба халифата стала зависеть не просто от девушки, а от девушки, которая не что иное, как мираж, иллюзия! Но как могло быть иначе? Если народ обожает свою принцессу, разве он дерзнет взбунтоваться против ее отца? А султан? Разве он мог бы выказать недоброжелательность к своему брату? Не мог бы... но, девочка-мальчик, как-то раз я случайно подслушала, как мой отец негромко переговаривался с визирем, и узнала, боюсь, более того, нежели положено знать дочери калифа. На самом деле мой отец не питает любви к султану. А султан, как это ни прискорбно, не питает любви к моему отцу.

Девочка-мальчик, какая же судьба ожидает меня? Какая судьба ожидает Куатани? Близится день моего вступления в брак, а я все еще томлюсь под чарами заклятия. О, как яростно разгневается султан, когда наконец узнает всю правду!

До этого мгновения принцесса владела собой, но тут она поднялась с диванчика, взволнованно заходила по комнате. Из глаз ее хлынули горькие слезы. Амеде так хотелось обнять ее, поцеловать, утешить. Ничто не казалось ее более ужасным, чем безучастно наблюдать за тоскующей красавицей, не имея возможности ничем облегчить ее горе.

Но Амеда была не просто безучастной наблюдательницей.

Принцесса всхлипнула.

– Как я изнемогла от этой игры! Нынче я снова должна выйти на балкон, чтобы мой отец показал меня изголодавшейся по этому зрелищу толпе. Прежде я всегда старалась не двигаться во время церемонии Откровения, но сегодня я жажду метаться подобно жаркому пламени, чтобы все поняли, что я – ничто, ничто!

– Принцесса! О, не говори так! Как же ты можешь быть ничем, когда для меня ты – все, все на свете?! Миновали считанные мгновения с тех пор, как мы повстречались, но и в считанные мгновения судьба способна повернуться к нам другой стороной! – Амеда порывисто вскочила, потянулась к красавице – как будто одного только ее желания, одной воли хватило бы для того, чтобы Мерцающая Принцесса стала прежней, единой. – Принцесса, – воскликнула девочка, – я верну тебе тело, которого тебе недостает!

– Значит, ты глупа... или жестоко смеешься надо мной!

– Смеюсь над тобой? О принцесса, нет!

– Да, девочка-мальчик, да! О чем ты говоришь? Ты способна воссоединить две мои ипостаси? Ты – когда это уже столько раз не удавалось сделать важным, ученым людям? Это невозможно! Ведь ты просто-напросто ребенок, и хотя ты ведешь себя, как мальчишка, все равно тело твое слабо, как у девочки!

Амеда горделиво приосанилась.

– У девочки? Нет, как у женщины! Как у женщины, у которой все на месте!

Принцесса вздрогнула, словно ей дали пощечину.

– Воистину, ты издеваешься надо мной! Я думала, ты мне друг, а теперь вижу, что я пробуждаю в тебе лишь ненависть!

Это уже было слишком. Амеда упала на колени, стала тщетно пытаться обнять мерцающий силуэт принцессы.

– Ненависть? Принцесса, но я люблю тебя!

– Любишь меня? Могу ли я в это поверить?

– Ты должна в это поверить!

Амеда навсегда запомнила взгляд принцессы в это мгновение, устремленный на нее. Девочке показалось, будто само солнце согрело, озарило ее своими лучами, пробившись сквозь грозовые тучи. А потом принцесса утерла слезы, склонилась к девочке и, словно прекрасная дама из древнего сказания, запечатлела поцелуи на губах своего возлюбленного и спасителя.

Амеда дрогнула и едва не застонала от блаженства, охватившего ее.

Но тут глаза девочки взволнованно сверкнули.

– Принцесса, послушай. Ты говорила, будто бы мудрецы не раз пытались спасти тебя, разрушить чары джинна...

Принцесса вздохнула.

– Они бесконечно искали ответ – как это можно было бы сделать. Но все заканчивалось тем, что между мудрецами разгорались все новые и новые жаркие споры. Один из них предлагал принести в жертву птицу. Другой разглагольствовал о пользе знаков, начертанных мелом, о магических кругах. Третий утверждал, что заклятие можно снять только с помощью какого-то талисмана. Медальона, кольца, какого-то подарка ко дню моего появления на свет... Нет, нет и снова нет!

Амеда нетерпеливо махнула рукой.

– Принцесса, есть только один-единственный способ. Лампа. Что, если я разыщу ее и принесу ее тебе?

Принцесса простонала:

– Но это невозможно! Прорицатель повелел джинну набросить на него покров невидимости, дабы никто из жителей Куатани не смог найти и узнать его. Если уж попытки великих мудрецов ничего не дали, как может одна простая девочка вернуть джинна?

– Но я могу сделать это! – вскричала Амеда. Если бы она могла в это мгновение крепко обнять принцессу и хорошенько встряхнуть, она бы непременно сделала это. – Что, как не судьба, привело меня нынче в твои покои? Если тебе ничем не сумели помочь величайшие из мудрецов, так может быть, твоя судьба как раз в том, чтобы тебе помогла простая девчонка. Может быть, именно она способна достичь того, чего не было у них! Клянусь тебе, принцесса: я видела лампу – ту самую... и я принесу ее тебе!

– Девочка-мальчик, возможно ли это?

– Принцесса, клянусь!

Тут бы принцесса расплакалась от охвативших ее чувств, но в это самое мгновение из коридора послышался негромкий, басовитый звон гонга.

Амеда в испуге вытаращила глаза.

– Это мой отец! – прошептала принцесса. – Тебе нужно уйти!

Калиф был уже совсем близко – было слышно, как он отдает какие-то распоряжения своей свите. Амеда бросила взгляд на окна, но принцесса решительно покачала головой.

– Туда!

– Туда?

Времени объяснять не было. Принцесса махнула рукой и указала в дальний угол.

– За ширмой – коридор для прислуги. Ты сумеешь убежать по нему, я уверена.

На миг, на краткий миг Амеда и принцесса обнялись, губы девочки поцеловали воздух.

Голос калифа звучал все ближе и ближе.

– Погоди, – выдохнула принцесса. – Я должна дать тебе кое-что... на память. Ключ, который ты повернула в замке, когда вошла в мои покои. Возьми его. Сохрани его.

Амеда бросилась за ключом, набросила халат. Повинуясь безотчетному порыву, неловко схватила мешочек с кристаллом. Принцесса протянула руку, боясь, что кристалл выпадет на пол... Но вдруг полыхнуло темное пламя. Принцесса ахнула. Кристалл дрожал в ее призрачных руках. По ее предплечью взвилась черная молния.

Но в следующий миг молния угасла, а кристалл исчез.

– Мерцалочка! Мерцалочка! – донесся из-за двери голос калифа.

Амеда, забыв об опасности, воскликнула:

– Принцесса, что стряслось? Что я наделала?

– Что это был за камень?

– Я не знаю! Я...

– Ты попала ко мне из-за волшебства – наверняка это так. О, ты не должна была давать мне этот камень, не должна была!

– Мерцалочка! Мерцалочка! – торжественно окликал дочь из-за двери калиф.

Принцесса развернулась к двери. Отец разыгрывал всегдашний спектакль. В следующее мгновение он должен был распахнуть дверь.

– Беги, беги скорее! Уходи!

– Я ухожу, но вернусь. – Последовал еще один, последний, полувоздушный поцелуй. – А когда я вернусь, я освобожу тебя от злых чар, принцесса!

Но принцесса Бела Дона, охваченная сильнейшей тревогой, вымученно улыбнулась и приготовилась ко встрече с отцом.

– Тс-с-с! – Чья-то рука зажала рот Амеды. Девушка и девчонка-сорванец вывалились в коридор через потайную дверь за ширмой.

– Ты кто?

– Я знаю все. Я тебе помогу. Скорее! Пошли!

Калиф уже ласково ворковал, уговаривал дочь быть хорошей девочкой... самой хорошей и доброй девочкой и немножко померцать нынче вечером...