Текст книги "Султан Луны и Звезд"

Глава 59
ТАНЕЦ У ФОНТАНА

– Милая? Милая моя девочка, куда ты ушла?

С сердцем, учащенно бьющимся от радости, Прыщавый бежал по саду, топая по фиалкам и тысячелистнику, лавсониям и колокольчикам, роскошным маргариткам. Жаркий воздух казался жидким. Воздух наполняли ароматы цветов и птичьи трели. Разве был он когда-нибудь так счастлив? Теперь ему нужно было только снова разыскать девушку. Проснувшись и обнаружив, что ее нет рядом с ним, Прыщавый решил, что она от него убежала, но тут же счел, что это невозможно. Никогда! Его милая просто надумала поиграть с ним, вот и все. А может быть, она попросту была стеснительна. Но ведь и он тоже был сильно смущен. Прошедшая ночь была первой для них обоих. Но какая была ночь!

– Милая! Милая? Я найду тебя, не бойся!

Прыщавый повернул и выбежал к фонтану – странной скульптуре, изображавшей язык пламени. Он перегнулся через бортик чаши и собрался попить, но замер, глядя на свое отражение, мерцающее на поверхности прохладной чистой воды. Со времени своего чудесного преображения Прыщавый то и дело вертелся перед зеркалом в своих покоях, не в силах налюбоваться на свою новообретенную красоту. Его охватила неземная радость, и он заплясал вокруг фонтана, а потом в изнеможении рухнул на усыпанную лепестками землю.

Прыщавый был одет в легкий халат из тончайшего шелка, подпоясанный шнуром. Пока он бежал, полы халата распахнулись, и теперь юноша медленно провел руками по нежной коже на груди и блаженно вздохнул. Сладкая дрожь желания объяла его. Он вновь вспомнил о прекрасных мгновениях любви. О, его ожидало еще много, много таких мгновений! Никогда, никогда он не верил в такое счастье. Он был мужчиной. И его любила прекрасная женщина. Он шептал и шептал ее имя.

Вдруг где-то неподалеку послышался собачий лай.

Прыщавый поднял голову. Пес по кличке Радуга бежал по саду. Прыщавый смотрел на собаку с неудовольствием. В прежней жизни он любил собак – обычных лохматых дворняг, но этот разноцветный зверь вызывал у него тревогу и неприязнь. Радуга остановился у фонтана и опасливо глянул на Прыщавого. Но вот он залаял снова, и послышались чьи-то торопливые шаги.

– Радуга! – Это был голос Малявки. – Я знал, что ты его разыщешь!

Прыщавый поднялся с земли. Оказывается, к фонтану явился не только Малявка. Следом за ним шли Джем и Дона Бела. Что произошло? Прыщавый, инстинктивно ища защиты, шагнул к своей возлюбленной. Та отшатнулась от него и прикрыла рукой глаза.

– Милая? Милая! – Прыщавый резко развернулся к Джему. – Что ты с ней сделал?

– Прыщавый, – негромко проговорил Джем. – Ты бы на себя посмотрел.

Прыщавый проворно запахнул халат, но все успели увидеть его обнаженное тело. Прыщавый заметил, что они смущены, но настоящей причины их смущения, конечно, не понял. Вдруг он нагло распахнул полы халата, сорвал его с себя и швырнул в кусты. Дона Бела не выдержала и разрыдалась, Малявка отвернулся, Радуга попятился. Только Джем сохранил самообладание, глядя на урода, стоявшего перед ними. Красные гнойные нарывы покрывали тело Прыщавого, его кисти и ступни были все в кровавых расчесах, суставы распухли, но самой отвратительной была лиловая сморщенная трубка, торчащая посреди огненно-алого кольца прыщей между ног уродца.

Прыщавый ухмыльнулся, обнажив зеленые зубы.

– Я изменился, не так ли? Все дело в этом мире, понимаете? О, я никогда не покину этот прекрасный мир, никогда! – Он шагнул к своей любимой, но Джем загородил ему дорогу. Прыщавый выгнул шею и проговорил хриплым, надтреснутым голосом: – Милая? Это все господин Джем, да? Что он сделал с тобой? Он что-то сделал, верно? – Он протянул к девушке руки. – Милая, иди ко мне! Милая, разве ты не помнишь, что было ночью?

Джем мягко проговорил:

– Прыщавый, ночью ничего не было.

– Откуда тебе знать? – вспылил Прыщавый. – Что ты болтаешь? – Он бросился вперед и, рассвирепев, стукнул Джема в грудь. В следующее мгновение они уже катались по земле и дрались.

– О, хватит, перестаньте! – вскричала Дона Бела.

Малявка попробовал вмешаться и разнять дерущихся, но у него ничего не вышло. Радуга разлаялся и стал бегать вокруг фонтана.

Джем тяжело дышал, отбивая атаки Прыщавого. В ярости бывший корабельный буфетчик обрел силу.

Прыщавый положил Джема на лопатки. Джем вывернулся.

Прыщавый размахнулся, сжав кулак.

– Нет! – Джем вырвался.

Удар пришелся в бортик чаши фонтана. Схватив обнаженного Прыщавого за шею, Джем приподнял его над замшелым бортиком и грубо – потому что иначе было нельзя – пригнул его лицо к воде.

– Прыщавый, неужели ты не понимаешь? Это все тебе снилось. Это все происки Альморана, не более того!

– Ты лжешь! Я красивый, красивый!

– Прыщавый, очнись! Смирись с суровой правдой! Неужели ты не понимаешь, что Альморан жестоко обманул тебя?

Прыщавый закричал, вырвался из рук Джема, но на этот раз в драку не полез, а без сил рухнул на землю около фонтана. Им овладели злоба и стыд, и казалось, жизнь покинула его. Глаза юноши наполнились слезами, он разрыдался. Нарывы на его лице и шее прорвались, из них потек густой зеленоватый гной.

Неожиданно послышался ласковый голосок:

– Господин, похоже, ты сильно удручен. Наверняка уж теперь-то у тебя есть какое-то ЖЕЛАНИЕ?

– Убирайся! – простонал Прыщавый. – Убирайся, уходи прочь!

Джинн насмешливо-снисходительно улыбнулся, восседая на парящем неподалеку ковре-самолете. Джем обратился к Прыщавому негромко, заботливо. Но Прыщавый сейчас нуждался не в заботе.

– Прыщавый, пожалуйста. Ты должен послушать.

– Слушать? Тебя?

– Мы все в страшной опасности. Весь мир – в страшной опасности. Ты ведь знал, что у меня – очень важное дело, можно сказать – миссия? Неужели ты не понимаешь, что мы должны бежать из этого мира? Мы должны попасть в Священный Город, и как можно скорее. Медлить нельзя. Прыщавый, ты должен помочь нам. Ты должен использовать свое последнее желание.

– О-о-о, да, да, господин, ЖЕЛАНИЕ, ЖЕЛАНИЕ! – Джафир вожделенно потер руки. Он слез с коврика и уселся на бортик чаши фонтана, рядышком с плечом горько рыдающего юноши. Джинн наклонился и прошептал в испещренное нарывами ухо: – Эй, господин... ЖЕЛАНИЕ, ЖЕЛАНИЕ! Я жду!

Джем сердито прошипел:

– Оставь нас!

– Хо! – удивленно воскликнул джинн. – Право же, эджландец, ты непоследователен! Я решил, что я-то вам и нужен. Не помешало бы обращаться со мной более уважительно, а? – Толстячок не сдвинулся с места. Он едва сдерживал волнение, но все же изобразил улыбку и принялся сосредоточенно разглядывать собственные ногти.

Прыщавый обреченно рыдал, закрыв лицо ладонями. Джем осторожно развел его руки в сторону, серьезно взглянул в покрасневшие глаза.

– Прыщавый, послушай! Ты – единственный, кто может нам помочь. Как ты не понимаешь? Альморан поймал нас в ловушку, он взял нас в плен. С каждым днем, с каждым пиршеством, с каждым ночным сном он порабощает нас все сильнее, все крепче привязывает нас к своему миру. Если мы останемся здесь, мы будем заперты в вечной тюрьме, а Альморан будет жить и жить своей жизнью, полной наслаждений, и принцесса станет его женой!

Прыщавый на миг перестал рыдать.

– При... принцесса? Ты лжешь! Альморан сказал...

Дона Бела наклонилась и взяла воспаленную руку Прыщавого в ладони. Она глубоко вздохнула и произнесла:

– Прыщавый...

– Прыщавый? Ночью ты называла меня Джорвелом!

Дона Бела снова глубоко вздохнула и опустила глаза.

– Джорвел... Джем говорит правду. Ночью... ничего не было. Это все было сном... Колдовством Альморана. Прости, Джорвел.

– Нет! – Прыщавый вырвал руку, скорчился, завыл, как зверь, а потом начал жалобно хныкать.

– Только сон, и все? Ой-ой-ой! – поцокал языком джинн. – А может быть, мой господин, вам бы хотелось снова увидеть сон? Или лучше сказать так: может быть, ты этого ЖЕЛАЕШЬ?

– Прекрати! – процедил сквозь зубы Джем.

– Ну, ну, поуважительнее!

Малявка опустился на колени рядом с бывшим буфетчиком. Он, чуть не плача, затараторил:

– Прыщавый, ты ведь раньше был так добр ко мне. Я знаю, что у тебя доброе сердце. Джем прав. Скажи свое желание, Прыщавый. Перенеси нас в Каль-Терон. Разве ты не понимаешь? Ты ведь станешь самым настоящим героем!

Малявка протянул руку и был готов погладить плечо друга, но Прыщавый свирепо отшвырнул малыша прочь. Он вдруг снова разъярился и резко вскочил. Принцесса и Джем в страхе попятились. Радуга, угрожающе рыча, бросился на выручку к Малявке. Джафир от испуга шлепнулся в фонтан.

– Героем? Стать героем? – визгливо кричал обнаженный уродец. – На что мне это сдалось – быть героем? Что мне делать в вашем Каль-Тероне? Что мне за дело до твоей дурацкой миссии? Вы все просите, чтобы я вас понял! А вы-то как не поймете, что я здесь счастлив? Счастлив – впервые в жизни! Я был красив! Меня любили! А вы все разрушили, все испортили, все! Я ненавижу вас! Я вас всех ненавижу! – У него сорвался голос, он отвернулся и в сердцах ударил кулаком по каменному бортику. Из разбитых костяшек побежала кровь.

– Прыщавый, перестань! Прыщавый, не мучай себя! – Джем схватил юношу за руку в то мгновение, когда тот вновь собрался ударить ею по камню.

Прыщавый развернулся к нему.

– Не трогай меня! Любимчик Эмпстера, что ты знаешь о муках? – Прыщавый злобно отшвырнул от себя Джема. – Напыщенный, самодовольный ублюдок! Тебя я больше всех ненавижу. Я желаю, чтобы ты оказался в Каль-Тероне. Я желаю... желаю...

Прыщавый пожелал бы, чтобы Джем оказался где угодно, только не здесь – посреди пустыни, на дне моря, в Царстве Небытия, где бы ему были суждены жуткие пытки. Но на это не было времени, а еще вернее – в этом уже не было нужды. Словно чертик из табакерки, джинн вынырнул из воды и принялся приплясывать на бортике и хохотать.

– Свобода! Наконец – свобода!

Взрыв сотряс воздух, и Фонтан Пламени разлетелся на куски. Во все стороны полетели брызги и осколки камня. Откуда-то повалил дым. Джем на миг ослеп и упал – но не на землю.

– Принцесса! Малявка! Где вы?

И тут Джем понял, что поднимается в воздух. Он стоял на ковре, а принцесса, Малявка и Радуга пытались присоединиться к нему. Задыхаясь от дыма, они хватались за края ковра. Сначала с воем соскользнул Радуга, потом Прыщавый свирепо отбросил в сторону Малявку.

Дона Бела закричала.

Прыщавый крепко обхватил ее руками, потянул к себе.

– Прыщавый, нет!

– Прыщавый, пожалуйста! – вскрикнул Малявка.

– Ты не заберешь ее, не заберешь!

– Прыщавый, не делай глупостей!

– Она моя! Она моя милая! Она принадлежит мне!

Джем в отчаянии сжал руку Доны Бела, но на этот раз бывший буфетчик оказался слишком силен. Девушка с криком соскользнула с волшебного ковра как раз в то мгновение, когда он резко взмыл в воздух.

Джем плюхнулся на ковер. Его горло сжалось от рыданий.

– Тупица! – выкрикнул он. – Тупица! Тупица! Прыщавый, как ты не понимаешь, что ты потерял свое волшебство? Чары развеялись! Твоим снам конец!

Но Джем знал, что Прыщавый ничего не понимает – ничего, кроме боли от осознания того, что он такой, какой есть.

Джем обхватил колени руками. Ковер набирал высоту. Бросив последний взгляд на мир снов, он увидел, что принцесса пытается вырваться из объятий Прыщавого, сады увядают, а джинн, осознав, что удовлетворил то самое желание, из-за которого сам лишился таких радостей жизни, в отчаянии топает ногами. Над ними возник громадный лик Альморана – он дико кричал, его длинная борода развевалась на ветру. А потом наступило безмолвие. Только порывы ветра нарушали тишину над пустынными барханами.

Но даже тогда Джем не полностью избавился от мира снов. Находясь в плену в этом странном мире, он все время замечал парадоксы течения времени, и вот теперь слабеющие волны колдовства Альморана преподнесли еще один парадокс. Они пытались настичь улетающего Джема. До бракосочетания в Каль-Тероне должно было миновать несколько лун, но за то время, пока Джем летел к Каль-Терону (а летел он, как ему показалось, совсем недолго), время пробежало еще быстрее.

И когда он вновь опустился на землю, то угодил в самую гущу событий.

Глава 60
ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР В ГЛОТЦЕ

У Рэкской дороги, на границе Зензана и Эджландии, в Глотце, есть постоялый двор. Эта довольно непрезентабельная постройка расположена не в непосредственной близости от дороги, а не некотором расстоянии от нее. Среди путешествующих это заведение славится паршивой едой, не слишком хорошим обслуживанием и неудобными комнатами. Если кто-то задастся вопросом, почему при всем том хозяин этого постоялого двора имеет неплохую прибыль, то ответ будет самый простой: дело в том, что на много миль в обе стороны дороги у него нет конкурентов. А тот, кто не имеет конкурентов, тот, как показывает жизнь, способен и на более ужасные вещи. Однако постоялому двору в Глотце вскоре суждены тяжелые времена, а наступят они, как только по соседству откроет свое заведение Нирри. А пока здесь нет отбоя от постояльцев. Тут останавливаются те, кто едет из Агондона в Рэкс, и те, кто едет из Рэкса в Агондон.

Тех же изможденных дорогой путешественников, которые остановились здесь сегодня, ожидает тяжелая ночь: они будут маяться расстройством кишечника, их будут кусать клопы, они будут ворочаться на бугристых матрасах. Но пока зал полон, эль льется рекой. Может быть, обилие выпивки как раз и предназначено для того, чтобы замаскировать обилие неудобств.

Да будет вам известно, что этот постоялый двор – не самое важное место в нашем повествовании и особой роли в нем сыграть не должен. По большому счету автору вообще не следовало проявлять к этому заведению какой-либо интерес. На самом деле, как выяснится впоследствии, когда обширные заметки автора скопятся в библиотеке взрастившего его старого университета, он был более чем знаком с этим постоялым двором и на протяжении своих исследований не раз останавливался здесь – к своему превеликому сожалению. Именно поэтому автор не желает делать рекламу постоялому двору в Глотце и уж тем более – наделять это заведение каким-либо историческим значением.

Желание автора заключается в том, чтобы вы подслушали ряд разговоров между определенными лицами, которые в данный момент происходят здесь, в этом не слишком уютном зале, жаркой ночью.

ПЕРВЫЙ РАЗГОВОР

Назвать его старым седым ветераном было бы не совсем правильно. Такое описание не устроило бы этого человека. Скажем прямее: он бы горячо возразил против такой характеристики. Но если он – кучер, каким желает казаться, то своим делом занимается очень и очень давно. В его курчавых волосах довольно много седины. Он часто обводит опасливым взглядом обшарпанную гостиную постоялого двора. Быть может, его внимание особенно привлекают мальчишки-близнецы, его грумы, которые ведут себя слишком шумно и мешают постояльцам? Он сворачивает цигарку и склоняется ближе к своему спутнику, имеющему вид серьезный и ученый. Странно, что у кучера такие дружеские отношения с пассажиром. Вполне можно предположить, что эти двое давно знакомы.

КУЧЕР: – Прошло столько времени. Как мы узнаем?

УЧЕНЫЙ: – Одно мы знаем точно.

КУЧЕР: – Это что же?

УЧЕНЫЙ: – То, что раньше было плохо, а теперь стало еще хуже. Для этого не нужно слушать сообщения каждый день, верно? В прошлый раз было – хуже некуда. Аресты... казни... взрывы в ваганском квартале... наводнение в Новом Городе.

КУЧЕР: – Знаешь, Хэл, что я тебе скажу? Сдается мне, что ты ударился в мистику.

УЧЕНЫЙ: – С чего ты взял, старина?

КУЧЕР: – В наводнении ты тоже готов винить Транимеля?

УЧЕНЫЙ: – Я хорошо запомнил все, что нам рассказал... юноша, Бандо. Теперь я верю кое во что, во что раньше... ну...

КУЧЕР: – В кое-что насчет Транимеля?

УЧЕНЫЙ: – А может, вернее сказать: насчет Тота?

КУЧЕР: – Тс-с-с!.. Рэгл! Тэгл! А ну, отстаньте от Монаха! (Он закуривает цигарку, которую до сих рассеянно вертел в руках.) – Дружище, тебе у меня ума не занимать, но все же, похоже, есть кое-что, что мне известно очень давно, задолго до того, как об этом мне стал говорить ты. Я знаю, что Эпоха Искупления близится к концу. Я знаю, что этим землям грозит Зло – Зло из другого мира. Ну и что толку, спрашивается, от твоих книжных познаний?

УЧЕНЫЙ (вынимая из кармана потрепанную книгу): – Тирания остается тиранией, Бандо, откуда бы она ни происходила – из мира людей или из потустороннего мира. (Он перелистывает страницы и задумывается.) – Знаешь, порой я поражаюсь: как много нам теперь говорит Витоний. Думаю, у него даже можно найти объяснение поведению нашего бедняги предводителя и тому, почему он так переменился. Позволь, я прочту тебе небольшой отрывок, Бандо...

КУЧЕР (недовольно скривившись): – Ой, я тебя умоляю! Только не читай мне Витония!

УЧЕНЫЙ (фыркнув): – Честное слово, Бандо, по-моему, ты не отдаешь себе отчета в том, что, если бы не Витоний, я бы ни за что не ввязался в это дело. Старина, да и мы с тобой никогда не встретились бы!

КУЧЕР: – Не встретились бы? (Он берет у друга потрепанную книгу и целует ее.) – Ах, тогда я должен благословить этого твоего великого философа вместе с книжными червями и всем прочим. Будьте благословенны, господин Витоний! Будьте благословенны, малютки червячки! Но, Хэл, неужели о нашем деле тебе нужно было прочесть в книжке?

УЧЕНЫЙ: – Я ученый, Бандо. Я обо всем читаю в книгах.

КУЧЕР (глубоко затянувшись цигаркой): – Не обо всем, Хэл.

УЧЕНЫЙ: – О?

КУЧЕР: – Никогда не видел, чтобы ты читал любовные романы.

УЧЕНЫЙ (непонимающе): – Бандо?

КУЧЕР: (указав цигаркой в сторону): – Я видел, как ты строил глазки одной юной особе. А я-то, старина, руку на сердце положа, скажу так: я думал, что ты никогда не поддашься на женские чары.

УЧЕНЫЙ (покраснев): – Бандо! Я понятия не имею, о чем ты говоришь!

ВТОРОЙ РАЗГОВОР

Он происходит между двумя молодыми женщинами, совершенно непохожими одна на другую. Это выглядит необычно, но еще необычнее то, что между ними явно дружеские отношения. Одна из них – та, что с масляно-желтыми кудряшками и пухлым, живым личиком – одета с претензией на роскошь. Предположим, что перед нами – бывшая служанка, которая не то уже перебралась, не то намеревается перебраться в средний класс. Ее спутница, привлекательная девушка с длинными волосами цвета меди – та самая, на которую указал кучер, – одета скромно, по-крестьянски, однако в ее происхождении не может быть сомнений. Какой у нее тонкий, аристократический нос! Какие нежные, гладкие руки! Удивительно, какие только союзы не образуются в дороге!

За столом вместе с этими молодыми женщинами сидит третья, постарше. Ее особая примета – она одноглазая. Эта женщина явно гувернантка. Быть может, она прислуживает молодой аристократке, хотя более внимательный наблюдатель не стал бы делать поспешных выводов относительно рода ее занятий.

За столом сидит, не принимая участия в разговоре, молодой человек с большими торчащими ушами. Вид у него наивный, но все же довольно симпатичный. Он явно не слишком уютно чувствует себя в сорочке с тугим воротом и парике, который время от времени рассеянно поправляет. Большую часть времени он попивает эль и выглядит вполне довольным.

НИРРИ: – Мисс Ланда, я понимаю, что вы желаете мне добра, но все равно вы меня так и не уговорили. После всего, что бедолага Вигглер пережил на войне, а я – странствуя с мисс Катой... Нам бы хотелось где-то обосноваться и пожить тихой, спокойной жизнью. (Она говорит потише.): – Я пообещала Бейнс, что у меня будет солидное, порядочное заведение – это верно, а вы знаете как трудно найти помощников. Но что же у меня будет за заведение, я вас спрашиваю, если в нем будет полным-полно красномундирников?

ЛАНДА: – Ну уж, не полным-полно! Нирри, я знаю, что ты – на нашей стороне...

НИРРИ: – На стороне мисс Каты? До самой смерти!

ЛАНДА (с улыбкой): – Славно сказано! И вы тоже, досточтимый Ольх?

ВИГГЛЕР (смущенно): – Хватит с меня синемундирников, вот что я вам скажу. Уж и помотали нас по всему Эль-Ороку, а хоть раз кто спасибо сказал? Сколько дорог истоптали, а все ради чего? Ради того, чтобы драться с бедняками, вооруженными вилами да мотыгами? Не дело это. Хорошо еще, что моя бедная Нирри явилась, чтоб откупить меня из войска. А сколько она натерпелась по дороге!

ЛАНДА: – А вы, Бейнс? Вы с нами?

БЕЙНС (потирая руки): – Да, миледи. Если уж даже мою старую госпожу тошнило от этих вояк, то я вам не стану говорить, что я про них думаю. Я – красномундирница до мозга костей, и всегда такой была. Так что насчет солидности вы не переживайте, досточтимая Ольх. Я не какой-нибудь хрупкий цветочек. Да о таких приключениях я всю жизнь мечтала!

ЛАНДА (с улыбкой): – Да, Бейнс, приключение предстоит нешуточное. О, Нирри, милая Нирри! Разве ты не понимаешь, как нам нужна твоя таверна? Мы ведь не знаем, долго ли пробудем в Агондоне, пока сумеем вступить в схватку с врагами. Нашим агентам нужно место, где бы они могли встречаться и обмениваться результатами разведки...

НИРРИ: – А? Что?

ЛАНДА: – Ну... встречаться, прятаться и... О, ты все поймешь, Нирри! А когда все закончится, ты станешь героиней, а досточтимый Ольх – героем!

НИРРИ: – Лучше вы его не подговаривайте, мисс Ланда. Что-то неохота мне, чтобы мой Вигглер в герои выбивался. Ушами не вышел, верно? (Сверкнув глазами): – Господин Джем – вот уж герой так герой! (После паузы, просияв): – Ой, погляди-те, что Рэгл и Тэгл вытворяют! Уж как они меня смешат, просто слов нет! Похоже, вы им нравитесь, Бейнс, а?

ЛАНДА (склонившись к столу и пожимая руку Нирри): – Ты добрая женщина, Нирри. Ну, так ты с нами?

НИРРИ (неуверенно улыбаясь): – Одно мне только покоя не дает, мисс Ланда. Этот парень в багряной куртке – тот, что скачет впереди. Его мы нечасто видеть будем, да? Не скажу, чтобы я была так уж рада видеть его у себя в таверне. Он мне всех постояльцев распугает!

При этих словах БЕЙНС грустнеет. Она-то как раз надеется на то, что ее единственный глаз будет чаще видеть знаменитого разбойника. ЛАНДА решает, что лучше рассмеяться в ответ, но она и рассмеяться не успевает. НИРРИ вдруг замечает, что ее супруг смотрит на другую женщину – очень странного вида даму, которая сидит за противоположным столом.

– Эй, Вигглер, перестань пялиться на эту дамочку! (НИРРИ взбивает свое желтые кудряшки.) – Тоже мне, особа, та еще, сразу видно!

ТРЕТИЙ РАЗГОВОР

Он происходит между дамой и молодым человеком. Мы уже обратили внимание на то, какие разные женщины оказались в эту ночь на постоялом дворе. Эта женщина, которую, как выразилась Нирри, «сразу видно», разительно отличается от трех, описанных раньше. Она в шляпе с высокой тульей, ее шею обвивает боа из птичьих перьев, она курит тонкую сигару, вставленную в длинный мундштук, и громко переговаривается с модно одетым молодым человеком, который, похоже, время от времени чувствует себя неловко из-за того, что его спутнице совершенно безразлично мнение окружающих о ней. И он, и она явно привыкли к роскоши. Они блистают на рэкских подмостках, но, пожалуй, им следовало бы более серьезно относиться к тем опасностям, которыми так изобилуют зензанские дороги. Не лишним было бы вспомнить здесь такие строчки господина Коппергейта:

Когда на вас все с завистью глазеют,

Мудрее тот, кто гонор сдерживать умеет.

ДАМА: – О, эти колонии! Какой гадкий постоялый двор! Фредди, далеко ли до Рэкса? Спроси у кучера, будь умницей, ладно?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: – Не ближе, чем в последний раз, когда ты об этом спрашивала, я так думаю.

ДАМА: – Фредди! Фредди, мальчик мой! Ты что же, так жесток?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: – Да нет же, дорогая. Просто ты уже спрашивала об этом, как только мы здесь остановились, а мы ведь пока не уехали, правда? Ну, если только эта забегаловка сама не едет среди ночи, покуда мы с тобой болтаем.

ДАМА (выразительно взмахнув мундштуком): – О, как ты жесток! Ты жалеешь, что поехал со мной, я знаю! Переживаешь, что связался со старухой!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (покраснев, негромко): – Дорогая, не говори глупостей. (Берет свою спутницу за руку): – Разве я кем-либо восторгался более, чем мисс Тильси Фэш, заксонским соловьем?

Так вот кто она такая![7]7
  Вместе с покойным Пеллемом Пеллигрю Джем побывал на выступлении этой великой оперной дивы. Это событие описано в 31 главе книги «Король и королева мечей». В тот вечер она пела в театре, но частенько соглашалась выступить в салонах самых высокопоставленных аристократок Агондона, которые относились к певице подобострастно и одаривали ее дорогими подношениями


[Закрыть] МИСС ТИЛЬСИ ФЭШ ласково гладит бакенбарды молодого человека и благословляет тот день, когда она познакомилась – и притом очень близко – с ФРЕДДИ ЧЕЙНОМ, правителем захудалой провинции, но при этом – настоящим красавцем.

ТИЛЬСИ: – О, Фредди, Фредди; мой мальчик, ты такой лапочка! Ты такой милый. Это твой дар.

ФРЕДДИ (немного обиженно): – Должен же у меня быть хоть какой-то дар. Не угостишь ли сигаркой, дорогая?

ТИЛЬСИ роется в складках роскошного платья, вынимает золотой портсигар, открывает его. Глаза сидящего неподалеку МОНАХА сверкают.

ТИЛЬСИ: – Ты уж прости меня за то, что я тебе надоедаю, мой милый, но в последние луны в Агондоне мне было совсем тоскливо.

ФРЕДДИ: – Неудивительно. Мне тоже было тоскливо. Просто поразительно – что случилось с высшим обществом?

ТИЛЬСИ: – Вот именно! Подумать только, а все так надеялись, что свадьба короля возвестит начало нового, золотого века! (заксонский соловей вздыхает): – Бедняжка Констанция! Что сталось со знаменитым домом Чем-Черингов! Ставни закрыты, комнаты выстыли, а у всех на устах – эта жуткая толстуха из провинции. Как ее зовут, запамятовала? Она просто-таки вцепилась в молоденькую королеву... (Расстроенно): – Фредди, мальчик мой, я даже не могу вспомнить, как ее зовут!

ФРЕДДИ (важно): – Джелика. Мисс Джелика Вэнс, вот как.

ТИЛЬСИ (раздраженно): – Да не девчонку! Эту старую, жирную корову.

ФРЕДДИ (вздохнув): – Леди Вильдроп. Умбекка Вильдроп.

ТИЛЬСИ: – Вот-вот. Умбекка, с ума сойти!

Последние слова произнесены достаточно громко. ЛАНДА, сидящая за соседним столом, вынуждена щелкнуть пальцами перед глазами НИРРИ. ВИГГЛЕР интересуется, уж не увидела ли его супруга, часом, привидение. НИРРИ несколько мгновений сидит, как зачарованная, и дрожит при воспоминании о старых, забытых страхах. Ее бывшая госпожа стала такой важной особой? Ее бывшая хозяйка – в Агондоне? Впервые НИРРИ всерьез задумывается о том, что ее ожидает в новой жизни.

И о том, что произойдет, если она вновь попадется на глаза своей прежней госпоже.

МИСС ТИЛЬСИ ФЭШ (со вздохом): – Ах, любовь моя, но я должна избавиться от этого дурного настроения. Жду не дождусь, когда доберусь до Рэкса, где у меня ангажемент. Сцена – ведь это у меня в крови, верно? Я должна петь, петь! Фредди, мой мальчик, я непременно должна спеть сейчас!

ФРЕДДИ сдерживает желание закрыть лицо руками. Его пылкая возлюбленная встает, обводит взглядом дымную гостиную.

МИСС ТИЛЬСИ ФЭШ: – Хозяин! Нет ли у вас клавикордов, клавесина или хотя бы спинета? Нет? О, колонии, колонии... Что же, мне петь без аккомпанемента? Что ж, когда я только начинала свою певческую карьеру в Заксосе, бывало и хуже!

ФРЕДДИ в этом не сомневается. ТИЛЬСИ, размахивая своим боа, начинает петь. В гостиной все умолкают. Даже РЭГЛ и ТЭГЛ замирают. Все едины в своем восхищении: лучшая певица империи одаривает захудалый постоялый двор своим выступлением!