Текст книги "Сонные глазки и пижама в лягушечку"

Полночь

Тусклая лампада оптимизма, видимо, еще теплится в вашем сердце. Ибо зачем еще заглядывать в «Бык и медведь» в то время, как Белфорд, подвезший вас до машины, воодушевленно опустошает кошелек, одаривая делегацию бездомных алкоголиков? Скользнув за угол, вы направляетесь к ресторану в надежде узнать азиатские новости.

Кью-Джо отправилась спать: завтра у нее ранний клиент, и нужно набраться сил. А в полдень она должна ехать к некой престарелой вдове, чтобы наслаждаться огуречными сандвичами и дурно снятым фильмом об английских огородах. Ей за это платят. Такая вот «работа». Прощаясь, вы ориентировочно договорились, что заскочите к ней после первого клиента – погадать.

А вечером вместе куда-нибудь сходите: посмотреть легкое кино, если выбирать представится вам, или же поесть спагетти с фрикадельками в каком-нибудь людном месте, если на своем настоит Кью-Джо. «После жиденького чая и нечетких кадров с задницами огородников мне наверняка захочется чего-то шумного». У вас масса причин, чтобы не любить шумные рестораны с живой музыкой; одна из них – вероятность встретиться с отцом. Однако вы со скрипом согласились на клуб «Вервольф» – во-первых, потому что там недавно обновили систему вентиляции, а во-вторых, туда часто захаживают солидные деловые люди с шестизначными доходами (хотя показаться таким людям на глаза в обществе мисс Хаффингтон вряд ли можно назвать разумным шагом).

Когда Кью-Джо, оставив за собой шлейф едкого дыма, скрылась в подъезде, вы предложили Бел форду слегка изменить стратегию поиска: «На двух машинах мы сможем охватить вдвое больше территории». Он вынужден был согласиться, несмотря на острое нежелание остаться в одиночестве. Вы же, несмотря на усталость, вызванную сегодняшними передрягами вкупе с многочисленными мартини, которые призваны были эти передряги смягчить, твердо решили продемонстрировать добрую волю, столь часто недооцениваемую. Как результат Белфорд направил «линкольн» к подножию холма Куин-Энн, чтобы вы смогли пересесть в свой «порше» и приобщиться к прочесыванию района, приютившего беглую обезьяну.

Белфорд ненавидит свою машину столь же страстно, как вы любите свою. К сожалению, роскошный автомобиль – неотъемлемая часть образа преуспевающего риэлтора. Белфорд, однако, спит и видит тот день, когда на смену претенциозному «линкольну» придет безыскусная демократичная модель, как у Кью-Джо. Он снова заводит этот разговор, завидев у подножия холма картонно-коробочные постройки бомжей. Несносный Белфорд! Проблема в том, что он разбогател как-то случайно, не мечтая и не прикладывая усилий, – а это в корне противоречит великой американской идее. Америка вообще не принимает в расчет людей, которые не умеют мечтать. Правда, сегодня пропасть между богатыми и бедными становится все шире, и в эту пропасть срываются старомодно-наивные золушкины надежды. Дорога к золотому тельцу вымощена лотерейными билетами и сомнительными судебными исками. Весьма убогое покрытие. Насколько чище и благороднее были ваши мечты! Ах если бы вам хоть чуточку везло, если бы обстоятельства не вынуждали вас нарушать правила и срезать углы!..

– Так что случилось, зайчишка? – Голос Белфорда разрывает паутину размышлений. – Почему обвалился рынок ценных бумаг?

Ну наконец-то! Сподобился любимый, выдавил-таки вопросик! (Не путать с «выстрелил вопросиком», что он тоже пару раз пытался сделать – и неизменно напарывался на уклончивый ответ, ибо вам не хотелось отсекать степени свободы.)

– Мне следовало это предвидеть, – сознаетесь вы. – Точнее, я все предвидела, только ничего не стала предпринимать. А знаешь почему? Если бы я вывела клиентов с рынка, а он бы взял и поднялся, как в прошлом году, – меня бы все ненавидели, презирали и считали глупой трусихой. С другой стороны, если рынок сейчас обвалится, то мы все окажемся в одной связке, и я уже не буду единственной дурочкой, на которую показывают пальцем. Вот поэтому я никого не вывела. И, что самое худшее, сама осталась на обреченной посудине.

– Да, но почему обреченной?

– Ну, это всем известно. Наша экономика весь год болталась на волоске. Цены на акции завышены, дивиденды занижены. Капитал утекает из страны мощным потоком, причем большинство американцев продолжают верить, что правительству удастся повернуть этот поток вспять. Весь рынок ценных бумаг держится на голой вере в ум и честность правительства. Сегодня в «Быке и медведе» был один персонаж, бывший брокер, совершенно опустившийся. Мерзкий тип… Я слышала, как он сказал: «Вера – это когда ты в чем-то убежден, хотя точно знаешь, что это неправда». И знаешь, в этом что-то есть. Вчера – боже, как давно! – наша вера подверглась серьезному испытанию: сразу несколько городов, два в Пенсильвании и один в Мэриленде, объявили дефолт по муниципальным облигациям. На Уолл-стрит началась тихая паника, и к вечеру один из аналитиков сделал заявление. Он предсказал, что Нью-Йорк тоже объявит дефолт, а банк «Трейс Манхэттен» всплывет кверху пузом. После этого все и началось. Крупные инвесторы и держатели индустриальных и пенсионных фондов бросились все сливать, а следом, цепляясь им за подтяжки, устремилась разная мелюзга.

– На сколько пунктов упал рынок? На восемьсот?

– Восемьсот семьдесят три.

– Кошмар! Я думал, что после обвала в восемьдесят седьмом году ввели какую-то систему ограничений. Автоматические предохранители, чтобы не допускать таких лавин.

– Судя по тому, что я слышала про восемьдесят седьмой год – я тогда только в школу ходила, – та катастрофа была вызвана внутренними причинами. Возникло расхождение в котировках между Нью-Йорком и Чикаго, потому что фьючерсы хеджировались без покрытия. На рынке фьючерсов еще не ввели правило роста, и короткие позиции можно было открывать без ограничений. При падающем рынке брокеры должны были ждать повышения, чтобы открыть короткую позицию, поэтому они хеджировали свои портфели в Чикаго, а благодаря автоматизации торгов объем сделок стал расти лавинообразно, и это всех погубило.

Интересно, понял ли Белфорд хоть одно слово? Если нет, то как он собирается быть вашим мужем? А если даже и понял – все равно это немыслимо! Вглядываясь в знакомое лицо, залитое переменчивым светом уличных фонарей, вы пытаетесь представить, как Белфорд будет выглядеть через десять лет. Социальный работник со стажем. Оплывшая челюсть, очки в тонкой оправе, лысая макушка, на висках длинные седые патлы. Бенджамин Франклин без воздушного змея.

– А вообще ты прав, Комиссия по ценным бумагам ввела ограничения. Теперь внутренние причины уже не способны вызвать обвал. Но есть ведь еще внешние причины, от которых защита в принципе невозможна. В самом деле, как тут защититься? Залепить скотчем рот биржевым аналитикам? Ограничение продаж не может предотвратить массовый выкуп инвестиционных паев. Замедлить – да. Но когда маховик раскрутится его уже не остановить… А сегодня еще добавились всякие атмосферные явления, вспышки на солнце, от которых стали виснуть компьютеры. Короче, один к одному, полоса неудач. Наверняка это все из-за меня, из-за моих вложений…

Белфорд убеждает вас быть скромнее, не принимать биржевой крах на свой счет. Вы смеетесь в ответ, хотя шутили лишь отчасти. Просто у некоторых людей есть «денежные» гены. Например, у Познера. И даже у Белфорда. Дело не в том, что они постоянно наследуют состояния, хотя такое тоже случается. Просто эти люди генетически предрасположены к богатству. В их ДНК есть добавочная золотая хромосома, которая притягивает деньги, подобно тому как неполные или поврежденные хромосомы притягивают болезни. Увы, в вашем генотипе эта хромосома отсутствует, и все попытки насильственной мичуринской имплантации вызвали реакцию отторжения – привой не прижился. Теперь, чтобы поддерживать уровень зелени в системе, вы вынуждены делать регулярные болезненные инъекции. Изменилось бы что-нибудь, если бы ваш отец был не Фердинанд Мати, а Фердинанд Маркос, коррумпированный филиппинский президент? Или если бы ваша мать не писала стихов? Возможно. Однако обстоятельства сложились так, что вы зависите от денег, как диабетик от инсулина: постоянно впрыскиваете их себе, чтобы предотвратить криз, и в то же время испытываете аллергические реакции, когда белые тельца мобилизуются на борьбу с долларовой интервенцией.

Так или иначе, отвлеченный разговор о деньгах вас воодушевил. Белфорд чуть было не услышал краткую теорию «экономической быстрины» в переложении Гвендолин Мати: что происходит, когда бурный поток концентрированного богатства вливается в гнилое болото нищеты, и почему в этой ситуации средний класс должен изо всех сил грести на стремнину – но тут «линкольн» затормозил, и его водитель на деле окунулся в неприглядное болото реальной уличной бедности.

Вы поцеловали кончики своих пальцев (это вовсе не трудно, когда ногти сгрызены до мяса) и прикоснулись к разбитой губе Белфорда. Какого цвета были полоски на том злосчастном молоте? Никто не заметил? Доведется ли этому молоту вновь ударить по мячу солнечным воскресным днем, когда почтальон и его жена, счастливые и примиренные, пригласят друзей и родственников на партию в крокет, а на соседней улице, вцепившись в руль припаркованной машины, будет следить за ними разгневанный любовник в темных очках, и на вершине кедра, поблескивая тусклыми угольками маленьких глаз и бесшумно ловя блох ловкими воровскими пальцами, затаится беглая обезьяна?

Белфорду, наверное, было бы интересно узнать о неожиданно полученном намеке на предполагаемое укрытие Андрэ (что это – предчувствие или результат разлагающего влияния Кью-Джо?), но любимый так поглощен утешением несчастных бомжей, словно те – его младшие племянники, и вы предпочитаете тихо улизнуть из машины и свернуть на Юнион-стрит в надежде добавить к унылой мозаике судьбы очередную потертую стекляшку.

Электронное табло рядом с «Быком и медведем» сообщает: температура +10 °C, время – ровно полночь. Полночь… Летучий удар, куранты суеверия. Пульсирующий миг, когда монотонное тиканье дневной суеты сменяется хриплой трелью саксофона, манящей и угрожающей. Полночь. Черная опухоль на циферблате; каждые двадцать четыре часа нужно делать биопсию, чтобы определить, не превратилась ли она в злокачественную.

00:01

Приветливый Сол Финкельштейн стоит на Шестой авеню перед входом в ресторан «Бык и медведь» в компании еще более приветливого Фила Крэддока. Теперь понятно, почему они не подходили к телефону. Непонятно другое: зачем им торчать на холодном ночном ветру? По крайней мере ни один из них не воет на луну.

Ну и чудесно! Значит, не надо заходить в ресторан, дышать табачным дымом, говорить с Познером, а тем более с этим уродом Ларри Как-его-там, умеющим внедряться в мочевой пузырь, чтобы всякий раз, когда девушка, извините за вульгарность, присядет пописать, его трехмерный образ вылезал у нее между колен.

– Привет, парни!

Фил молча кивает; Сол вообще не поворачивает головы. Хм, странно… Хотя, с другой стороны, они оба уже здорово пьяны.

– Слушайте, я весь вечер просидела за компьютером, – лжете вы. – Пробовала найти корреляцию между статистическими колебаниями рынка и уровнем дефицита, чтобы составить стратегию на период восстановления. Сидела-сидела и так заработалась, что даже пропустила закрытие «Никкея»! Представляете? Вы не могли бы…

– Сколько лет ты в этом бизнесе? – прерывает Фил.

– Я? Сколько лет?

– Угу.

– Четыре года.

Фил улыбается, Сол закатывает глаза.

– Сначала проводишь на рынке четыре года и думаешь, что ты ас. А потом проходит еще двадцать лет, и понимаешь, что на самом деле ни черта не знаешь. Верно, Сол?

– Угу. И уже ни черта не узнаешь.

Что значат эти слова? Может, это говорит виски, великий чревовещатель? Вы через силу улыбаетесь:

– Спасибо, я учту. И все же на какой отметке…

– Я вот что тебе скажу, малышка. Мы с Солом – единственные из всей фирмы, кто еще может тебя терпеть.

– Точно, – кивает Сол, впервые за весь разговор глядя вам в лицо. – И это при том, что мы тебя ненавидим.

00:03

Вы быстро идете прочь – губы трясутся, веки хлопают по макушке каждую вылезающую слезинку, – а сзади раздается голос Энн Луиз:

– Давай-давай, беги. Далеко не убежишь!

Забившись в «порше», сгорбившись, как мешок с котятами, вы рыдаете до тех пор, пока уже не можете больше рыдать. А потом рыдаете еще немного. Так обильно вы не плакали с тех пор, как умерла мать. Даже отказы из Гарварда и Уортона не выжали столько слез. Наконец вы приходите в себя, заводите машину и, визжа покрышками, покидаете стоянку – салфетка прижата к носу, распухшие глаза щурятся на дорогу, – прямиком домой, никаких обезьян. Обойдется любимый!

Войдя в квартиру, вы все же звоните Белфорду – а то приедет к месту встречи, начнет волноваться, звонить, застанет врасплох, почувствует боль в голосе… Трубку снимает автоответчик, как и следовало ожидать. Скоро даже для ответов на зов природы создадут автоответчик. А пока все надо делать вживую. Вы оттягиваете неприятный момент: чистите зубы, мажете кремом лицо – и наконец присаживаетесь на унитаз, чтобы последний раз за сегодняшний день вызвонить из фаянса проклятое имя. Только что из Тимбукту.

Разыскать старую фланелевую пижаму, утонуть в ней, прочувствовать мягкое удобство, забраться в кровать. По пути включить телевизор, выпуск Си-эн-эн. Поразительное упорство, Гвен!

Так и есть: буквально через пять минут начинается репортаж о биржевом крахе. Какой позор, какое дилетантство – узнавать о состоянии рынка из новостей! Ну и ладно. По крайней мере вы теперь в курсе, как окончился день. Гонконг закрылся раньше срока, Сингапур и Тайпей продолжали работать – и в результате обвалились. Сообщения из Токио расплывчаты, как и прежде: индекс упал, однако не до уровня Годзилловых щиколоток. Чем объяснить относительную непотопляемость «Никкея»? Диктор цитирует аналитика, который в качестве возможной причины предлагает средство от рака, открытое доктором Мотофузо Ямагучи. Добрый доктор пообещал вложить доходы от продаж нового средства в медицинский сектор – аптеки, больницы, заводы-производители, что неизбежно приведет к подъему котировок в смежных областях – банки, гостиницы, службы перевозки и так далее.

Ну вот, пожалуйста! Проблеск надежды. Пусть это только догадки, но ведь могло быть и хуже! «Поможет ли японское чудо остановить падение Америки в финансовую пропасть? – вопрошает диктор. – Мы узнаем лишь в понедельник, после долгих пасхальных выходных. Тем временем в Сиэтле, штат Вашингтон, доктор Ямагучи встретился с представителями прессы. В своем интервью скромный директор маленькой японской клиники, внезапно получивший мировую известность, сделал любопытное заявление. Оставайтесь с нами!»

Выключив телевизор, вы с наслаждением зарываетесь в свежую постель. Нет ничего лучше чистых прохладных простыней; ничто не защитит надежней, чем пуховое одеяло! Голова опускается на подушку… но тут вы вскакиваете как ужаленная и снова включаете телевизор.

01:06

Когда девять месяцев назад появились первые сообщения о малоизвестной клинике на Хоккайдо, где некий доктор успешно лечит рак толстой кишки, слово «утка» раздавалось так часто, что международное медицинское сообщество можно было принять за птицеферму. Однако документированных свидетельств становилось все больше, и наконец, после того как были преданы огласке если не методы, то по крайней мере теории доктора Мотофузо Ямагучи, эксперты признали его исследования научно обоснованными, хотя и оговорились, что разработки клиники «Фугестудо» находятся на стадии эксперимента, а следовательно, их коммерческая реклама является неэтичной, ибо может быть квалифицирована как использование тяжелобольных в корыстных целях. Тот факт, что название клиники переводится с японского как «Ветер и Луна», лишь подогревал недоверие к полученным там результатам, хотя непонятно, почему простая ссылка на природные явления должна дискредитировать учреждение, по сути, занимающееся изучением природы.

Тем временем волна исцелений нарастала. Таблоиды ломились от описаний случаев полного выздоровления. Даже если бы принцесса Диана родила трехголового младенца, эта новость не наделала бы столько шума, как «чудо» доктора Ямагучи; конечно, за исключением варианта, что одна из голов оказалась бы копией Элвиса Пресли. Правда, «Медицинский журнал Новой Англии» снова подтвердил свою репутацию, по части сдержанности уступив лишь самому доктору Ямагучи.

Выяснилось, что загадочный доктор совершенно не заинтересован в рекламе нового средства; выяснилось также, что он готов оказывать помощь даже тем пациентам, которые не могут заплатить. В одном из редких интервью (для «Техасского ежемесячника» было сделано исключение, потому что знаменитый японец получил ученую степень в Хьюстоне) Ямагучи обещал посвятить научный мир в детали своего открытия, как только представится техническая возможность; это несколько сложнее, сказал он, чем записать формулу на доске или передать чертежи новой машины. В то же время доктор намекнул, что простота лечения позволит даже непрофессионалам его успешно проводить. Однако бывшие пациенты – даже если они поняли, каким образом их спасли, – оказались не разговорчивее своего спасителя. Ни один из них не порадовал журналюг деталями процесса, что, вероятно, объяснялось глубокой опиумной анестезией, которой Ямагучи их подверг во время лечения. Правда, один джентльмен из Киото упомянул некую «клизму ниндзя» – фраза привела газетчиков в такой восторг, словно они ее сами придумали; однако серьезные медики расценили это как грубую ошибку перевода либо как очередное доказательство нецелесообразности клинического применения седативных средств на опиумной основе.

Очень скоро лавина страждущих захлестнула клинику «Фугестудо», а потом и городок Куширо, а потом и весь остров Хоккайдо, причем настоящих больных было гораздо меньше, чем жертв самодиагноза, а последних – гораздо меньше, чем репортеров и предпринимателей. В результате возникли столь серьезные организационно-технические проблемы, что клинику пришлось закрыть. Ямагучи начал подумывать о том, чтобы обратиться за советом к отцам японской нации.

А тем временем люди продолжали умирать. По уровню смертности рак толстой кишки занимает второе место среди онкологических заболеваний; только рак легких уносит больше жизней. Больные и их родственники давили на правительство США, требуя немедленного внедрения технологии Ямагучи, однако все национальные медицинские организации делали вид, что не слышат, а Управление по контролю за продуктами и лекарствами лишь кудахтало о «прискорбной практике применения курительного опиума». Что же касается весьма политизированного и меркантильного Американского общества раковых больных, то оно откровенно радовалось закрытию клиники «Фугестудо». И только группа ученых из онкологического исследовательского центра Фреда Хатчинсона в Сиэтле подошла к вопросу непредвзято. Эти ученые серьезно отнеслись к полученным доктором Ямагучи результатам, а также к его заявлениям о роли МСС – нового гена, который в нормальном состоянии отвечает за синтез белка, регулирующего восстановление тканей толстой кишки, а в поврежденном – ускоряет развитие опухолей. Центр Фреда Хатчинсона рискнул отправить в Японию делегацию, вернувшуюся месяц назад и подтвердившую факт, который даже Министерство здравоохранения Японии, несмотря на всевозрастающий энтузиазм, не решалось открыто признать: доктор Ямагучи действительно лечит рак толстой кишки.

Как он это делает? Ученые до конца не разобрались. Многие вопросы остались без ответа. Правда, доктор Ямагучи согласился выступить с докладом на апрельской конференции в центре Фреда Хатчинсона – да, вы не ослышались: тот самый Ямагучи, который до сих пор покидал свою клинику лишь для прогулок по ночному лесу, прилетает к нам в Сиэтл, чтобы наконец рассказать правду! Ликуйте, дамы и господа!

И вот знаменитый доктор здесь. Представители прессы встречают его в международном аэропорту Сиэтл-Такома. Народ приветствует героя. Фотовспышки стрекочут стробоскопическим салютом. Отцы города суетятся, пытаясь пролезть в каждый кадр. Развеваются американские флаги – сотни флагов на каждом углу; страна настолько стосковалась по ощущению праздника, что готова превратить открытие зарубежного ученого в повод для патриотического парада.

Хорош герой, думаете вы. Даже посмотреть не на что! Пятидесятилетний коротышка в неприметном костюме, комплекцией напоминающий вашего отца, только без конского хвостика. Моргает и улыбается перед букетом микрофонов, лезущих со всех сторон ему в лицо. Голос неожиданно сильный для такого Дохляка: хороший английский с легкой копотью техасского акцента. Передние резцы размером и цветом напоминают кубики Рафинада. Доктор имеет странную привычку постукивать по ним дешевой одноразовой зажигалкой, которую он, по-видимому, носит исключительно для этой цели.