Текст книги "Морской волчонок"

Глава LIII. КРУГОМ!

Дела мои теперь решительно изменились к лучшему. Продовольственный склад наполнился пищей, которой хватит по меньшей мере на десять дней, потому что я принял решение съедать по одной крысе в день. Теперь я мог надеяться на выполнение своей задачи – задачи, которая до сих пор казалась мне невыполнимой, – проложить дорогу к палубе.

«Если я буду съедать по крысе в день, – думал я, – то не только спасусь от смерти, но восстановлю свои силы. Регулярно работая десять дней подряд, я достигну верхнего яруса груза, наполняющего трюм. Может быть, даже скорее! Чем скорее, тем лучше; но за десять дней я наверняка доберусь до верха, даже если между мной и палубой лежит десять этажей ящиков».

Таковы были новые надежды, воодушевлявшие меня после удачной охоты на крыс. Снова ко мне вернулись уверенность и хладнокровие, которых я уже давно не ведал.

Только одно обстоятельство смущало меня – бочонок из-под бренди. Теперь я уже не боялся, что работа в нем займет слишком много времени, ибо времени у меня было достаточно. Но я все еще опасался испарений алкоголя, которые внутри бочонка были все так же крепки. Я опасался, что снова потеряю сознание, несмотря на мое решение быть настороже и не оставаться слишком долго в бочонке. Ведь когда я вторично влез туда, я едва успел выбраться обратно!

Все-таки я решил сопротивляться изо всех сил действию резкого запаха, царившего внутри бочонка, и отступить в ту минуту, когда почувствую, что больше не могу ему противостоять.

Хотя мне уже не приходилось так дорожить временем, как раньше, я не собирался тратить его попусту. Запив свой обед большим количеством воды из бочки, я вооружился ножом и направился к пустому бочонку, чтобы снова попытаться расширить отверстие.

Да, ведь бочонок полон материи! Увлекшись охотой на «дармоедов», я забыл, что засунул в пустой бочонок всю материю.

«Конечно, – думал я, – надо снова освободить бочонок, а то мне не хватит места для работы». Я отложил нож и стал вытаскивать рулоны.

За этим делом мне пришли в голову новые вопросы:

«Зачем я вытаскиваю материю из бочонка? Пусть она лежит там, где лежала. Зачем мне вообще нужен этот бочонок?»

Действительно, теперь незачем пробиваться в этом направлении. Раньше это имело смысл – там могла оказаться пища. Но теперь, для моего нового предприятия, вовсе не нужно было пролезать сквозь этот бочонок. Наоборот, это был самый неправильный путь. Он ведь не вел к палубному люку, а мне нужно было именно туда прокладывать туннель. Я точно знал, где находится люк, потому что помнил, каким путем шел от люка к бочке с водой, когда впервые спустился в трюм.

Я тогда сразу повернул направо и по прямой линии пролез к бочке. Все эти подробности я отчетливо помнил и был уверен, что нахожусь где-то около середины корабля, в той стороне, которую моряки называют «штирборт"note 40Note40
  Мальвазия– сорт ликерного вина. Герцог Кларенс, брат английского короля Эдуарда IV, по преданию, был утоплен в бочке с мальвазией. На самом деле он был тайно казнен в 1478 году.


[Закрыть]. Идти через бочонок – значит уклоняться от главного люка, через который я попал сюда. Мало того, длительная работа над дубовой клепкой может привести к тому, что я задохнусь в испарениях алкоголя. Гораздо легче пробиться через еловые ящики, чем через дубовую бочку; да я уже и начал пробиваться в том направлении, то есть вправо. Обсудив все, включая опасности и трудности, я пришел к выводу, что через бочонок продвигаться не следует. И я повернул направо.

Перед тем как взяться за ящики, я снова уложил материю в бочонок. Я укладывал ее аккуратнейшим образом, рулон за рулоном, и придавливал, сколько у меня хватало сил.

Я догадался также спрятать убитых крыс в мешок и затянуть веревку. Ведь не все корабельные крысы были уничтожены, и я боялся, что собратья этих мерзких созданий могут возыметь намерение съесть своих товарищей. Я слышал, что у этих отвратительных животных бывают и такие повадки, и решил уберечь свой улов.

Когда все было сделано, я выпил чашку воды и забрался в один из пустых

Глава LIV. ДОГАДКИ

Я находился в ящике из-под сукна, который стоял рядом с ящиком из-под галет. Я выбрал первый ящик отправной точкой для моего туннеля.

Вы думаете, что, забравшись в него, я сразу приступил к работе? Нет! Я довольно долго лежал не шевелясь. Но я не бездействовал, а усиленно думал.

План, который я только что составил, пробудил во мне новую энергию. Надежда на спасение овладела мной сейчас так сильно, как никогда с самого начала моего заточения. Перспективы открывались превосходные. Обнаружив в свое время бочку с водой и ящик с галетами, я испытал, правда, огромную радость – я убедился в том, что мне хватит пищи и питья до конца путешествия. Но впереди было тюремное заключение – мне предстояло претерпеть месяцы молчания и мрачного одиночества!

Теперь все шло по-другому. Если судьба мне улыбнется, то через несколько дней я увижу сияющее небо, вдохну в себя чистый воздух, увижу лица людей и услышу сладчайшие из всех звуков – голоса моих собратьев.

Я чувствовал себя как путник, который после долгого странствования по пустыне видит на горизонте признаки жизни цивилизованных людей: темные очертания деревьев, голубой дымок, поднимающийся над дальним очагом… Все это порождает в нем надежду, что скоро он вернется в среду своих товарищей.

Такая надежда была и у меня. С каждой минутой она становилась все сильнее и превращалась в уверенность.

Именно эта уверенность, может быть, и удерживала меня от слишком поспешного выполнения плана. Дело было слишком серьезно, чтобы относиться к нему легкомысленно и осуществлять его поспешно и небрежно. Могли возникнуть непредвиденные обстоятельства, из-за пустого случая все могло провалиться.

Чтобы избежать этого, я решил действовать с величайшей осторожностью и, перед тем как приступить к делу, обдумать все самым тщательным образом.

Одно было ясно – моя задача была совсем не легка. Я уже говорил, что находился на дне трюма, а я прекрасно знал, каким глубоким может быть трюм на большом корабле. Я вспомнил, что скользил по канату очень долго, пока добрался донизу. И когда после этого взглянул наверх, то увидел отверстие люка высоко над собой. Если все это пространство загружено товарами – а это, без сомнения, так и есть, – то предстоит проделать длинный туннель.

Кроме того, я буду прокладывать себе дорогу не только вверх, но и по направлению к люку, то есть придется пройти и половину ширины судна. Последнее меня не очень беспокоило, я знал, что все равно не удастся двигаться по прямой линии, потому что на пути непременно будут встречаться грузы. Придется обходить тюки с полотном или другими твердыми предметами такого рода. И каждый раз надо будет решить, двигаться вверх или в горизонтальном направлении, то есть выбирать то, что полегче.

Таким образом, я буду как бы подниматься по ступенькам, все время направляясь к люку.

Однако ни число ящиков, ни расстояние до палубы не беспокоило меня так сильно, как характер товаров, заключающихся в этих ящиках. Вот мысль, которая занимала меня больше всего, потому что трудности могут увеличиться или уменьшиться в зависимости от того, какие материалы придется убирать с пути. Некоторые товары, будучи распакованы, увеличиваются в объеме, и, если я не сумею их уплотнить, мне будет угрожать недостаток пространства для работы. В сущности, это было худшее из моих опасений. Я уже раз испытал, что это за несчастье, и если бы не удача с бочонком из-под бренди, то все мои нынешние планы оказались бы невыполнимыми.

Больше всего я боялся полотна. Оно «непроходимо», а если его вынимать кусками, то сложить обратно почти невозможно. Оставалось надеяться, что среди груза немного этой прекрасной и полезной ткани.

Я передумал о множестве вещей, которые могли находиться в большом деревянном хранилище «Инки». Я даже старался припомнить, что за страна Перу и какие товары туда возят из Англии, но так ничего и не вспомнил – я ведь был полным невеждой в области экономической географии. Одно было ясно: я мог встретить на своем пути любые товары, производимые в наших крупных промышленных городах. Около получаса я провел в размышлениях такого рода и убедился в их полной бесполезности. В лучшем случае это догадки. Нельзя определить, «какой металл находится в земле, пока его не тронешь ломом».

Пора было приступать к работе. Отбросив всякие рассуждения и домыслы, я начал осуществлять свою задачу. Глава LX. Я МОГУ СТОЯТЬ ВО ВЕСЬ РОСТ!

Вы, конечно, помните, что при моей первой экспедиции в ящики с материей, когда я надеялся найти галеты или что-нибудь съестное, я обследовал и те грузы, которые их окружали, и те, которые были размещены над ними. Вы помните также, что сбоку от первого ящика, ближе к главному люку, я нашел тюк с полотном; над этим ящиком был еще один такой же ящик с материей. В последнем ящике я уже проделал отверстие, поэтому мог считать, что путь вверх мной начат. Опустошив верхний ящик, я поднимусь на одну ступень в нужном направлении. Я уже раньше пробил одну сторону первого ящика и прилегающую к нему сторону второго, – значит, время и труд, ушедшие на это дело, не потеряны напрасно. Теперь оставалось только вытащить рулоны материи из верхнего ящика и сложить их позади.

Задача была не из легких. Мне снова пришлось пройти через те трудности, что и раньше. Трудно было отделить рулоны друг от друга и стащить их с мест, где они были тщательно уложены. Однако я справился с ними. Я вынимал их по одному и относил – вернее, оттаскивал – в самый дальний угол моего помещения, возле бочонка из-под бренди. Там я их приводил в порядок, не как-нибудь, небрежно, а с величайшим старанием, чтобы они занимали поменьше места и не оставалось пустых углов между ними и балками трюма – углов, в которых могли притаиться крысы.

Впрочем, я об этом теперь не очень-то беспокоился. Я больше не думал о крысах. Я знал, что они находятся где-то по соседству, но мой последний кровавый «набег» нагнал иа них страху. Отчаянные вопли крыс, попавших в мою ловушку, разнеслись по всему трюму и послужили хорошим предупреждением для остальных. Без сомнения, то, что они слышали, сильно напугало их. Убедившись, что я опасный сосед, они уступили мне господство над трюмом на весь остаток путешествия.

Поэтому не боязнь крысиного нашествия заставила меня закупорить все лазейки, а просто экономия пространства, потому что, как я уже говорил, именно этот вопрос внушал мне самые большие опасения.

Итак, работая усиленно и осторожно, я очистил наконец верхний ящик и сложил его содержимое позади себя. Теперь я был вполне уверен, что сохранил максимум ценнейшего для меня пространства.

Результат работы меня приободрил, и я пришел в прекрасное настроение, какого у меня уже давно не было. С веселым сердцем поднялся я в верхний ящик

– в тот, который только что опорожнил, – и, положив доску поперек отверстия на дне, сел на нее, свесив ноги. В таком новом для меня положении я мог сидеть выпрямившись, отчего испытывал величайшее удовольствие. Я долго находился в помещении высотой немного более трех футов – а во мне было роста четыре фута – и вынужден был стоять наклонившись или сидеть, согнув колени и упрятав в них подбородок. Это небольшие неудобства, когда их испытываешь недолго, но когда они затягиваются, начинаешь утомляться и чувствуешь боль во всем теле. Поэтому возможность сидеть, выпрямив спину и вытянув ноги, была для меня не только отдыхом, но и роскошью. Больше того, я мог даже стоять во весь рост, потому что проломленные ящики соединялись между собой и от дна одного до крышки другого было полных шесть футов.

Я недолго оставался в сидячем положении. Я встал во весь рост и сразу заметил, как приятно так отдыхать. Обычно люди отдыхают сидя, я же делал это стоя. И в этом нет ничего странного, если вспомнить, сколько долгих дней и ночей я провел сидя или стоя на коленях. Я был счастлив занять то гордое положение, которое отличает человека от других существ. Я чувствовал, что возможность стоять во весь рост – это подлинное наслаждение, и довольно долго оставался в этом положении, не шевеля ни одним мускулом.

Но я не терял времени даром. Мозг мой, как всегда, работал. Я думал о том, какое избрать направление для туннеля: прямо вверх, через крышку вновь очищенного ящика, или через тот его конец, который находился в стороне люка? Мне приходилось выбирать между горизонтальным и вертикальным направлением. Каждое имело свои преимущества – преимущества, которые противоречили друг другу. Взвесить все это и окончательно определить, в каком направлении мне продвигаться, было так существенно, что прошло порядочно времени, прежде чем

Глава LVI. ОЧЕРТАНИЯ КОРАБЛЯ

Было одно соображение, по которому мне следовало продвигаться вверх, через крышку ящика. Избрав это направление, я скорее достигну верхнего яруса груза; там я могу отыскать свободное пространство между грузом и палубой и пройти к люку. Туннель будет меньше, ибо вертикальная линия короче, чем диагональная, направленная прямо к люку. В сущности, каждый фут, пройденный по горизонтали, можно считать не пройденным вовсе, потому что после этого все равно нужно будет еще подниматься по вертикали.

Весьма возможно, что между грузом и бимсами, на которых лежит палуба, есть пустое пространство. Рассчитывая на это, я намеревался двигаться по горизонтали только в том случае, если меня вынудит к этому какое-нибудь препятствие, которого я не сумею одолеть. Но все-таки я решил начать работу именно по горизонтали по трем причинам. Во-первых, доски боковой стенки ящика почти совсем отошли, и их легко было выломать. Во-вторых, просунув нож через крышку, я нащупал мягкий, но упругий материал, очень похожий на ужасные тюки, которые уже раньше мешали мне и которые я всячески проклинал.

Я совал нож в трещину в разных местах и везде натыкался на что-то, явно напоминающее тюк с полотном. Я попробовал конец ящика – там клинку сопротивлялось дерево. Это, видимо, была ель, из которой были сделаны и другие ящики. Но будь это даже самое твердое дерево, я бы сладил с ним скорее, чем с полотном. Уже этого было достаточно, для того чтобы выбрать горизонтальное направление.

Но у меня имелось еще и третье соображение.

Это третье соображение нелегко понять тому, кто незнаком с устройством трюмов на кораблях, то есть на кораблях того времени, а это было много лет назад. Для кораблей, построенных иначе, – в частности, для тех, которые мы научились строить у американцев, – это соображение неприменимо.

Для того чтобы вы могли понять все это, придется пуститься в подробности. Но в то же время, уклонившись немного от нити повествования, я надеюсь, мои юные друзья, преподать вам урок политической мудрости, который может быть полезен и вам, и вашей стране, когда вы вырастете и сумеете им воспользоваться.

Я являюсь сторонником теории, или, вернее сказать, я уже давно осознал тот факт (потому что здесь нет никакой теории), что изучение того, что обычно называют «политическими науками», есть самое важное из всего, что когда-либо занимало внимание людей. Эта область охватывает все сферы жизни и оказывает влияние на всю общественную жизнь. Любое из искусств, наук и ремесел связано с нею, и от нее зависит их успех или неудача. Даже сама мораль есть не более как производное от политического устройства, и преступление есть следствие плохой организации общества. Политическое устройство страны есть основная причина ее благосостояния или нищеты. Никогда еще правительство не делало ничего, хотя бы похожего на справедливость. Отсюда – нет такого народа, который был бы когда-нибудь счастлив! Бедность, нищета, преступление, вырождение – вот судьба большинства во всех странах!

Итак, как я уже сказал, законодательство страны – другими словами, ее политическое состояние – распространяется на все. Сюда относится и корабль, на котором мы плывем, и повозка, в которой мы едем, и орудия нашего труда, и утварь, которой мы пользуемся в наших жилищах, и даже удобства самих жилищ. Но еще важнее то, что они влияют на нас самих – на наши тела и склонности наших душ. Росчерк пера деспота или глупое постановление парламента, которые, как кажется, не имеют личного отношения к кому бы то ни было, на самом деле могут оказать косвенное и невидимое влияние, которое в течение жизни одного поколения сделает народ безнравственным и подлым.

Я бы мог доказать то, что я заявляю, с математической точностью, но у меня нет на это времени. Хватит того, что я приведу вам один пример. Вот послушайте!

Много лет назад британский парламент утвердил закон об обложении налогом судов, ибо и суда, как и все остальное, должны платить за право существования. Возник вопрос, как распределить этот налог. Вряд ли было бы справедливо заставить владельца маленькой шхуны платить такие же громадные суммы, какие должен вносить владелец большого корабля в две тысячи тонн. Это уничтожило бы все прибыли мелкого судовладельца и разорило бы его вконец. Как же можно было выйти из этого затруднения? Нашлось разумное решение: брать налог с каждого судна в зависимости от его тоннажа.

Это предложение было принято. Но возникла другая трудность: как раскладывать налог? Ведь следует брать налог с объема корабля, а тоннаж – это вес, а не объем. Как же преодолеть эту новую трудность? Пришлось просто установить какую-то единицу объема, которая соответствует тонне веса, и потом уже измерить, сколько таких единиц вмещается в корабль. В сущности, дело свелось к измерению корабля, а не к весу.

Тогда решили мерить корабли определенным образом, чтобы установить их сравнительную величину. Это было очень точно подсчитано путем установления длины их киля, ширины бимсов и глубины трюма. Перемножив все это, мы получим сравнительную величину судов, если эти суда правильно построены.

Таким образом, был установлен закон, вполне подходящий для взимания налога, и вы, вероятно, подумаете (если вы не глубокий мыслитель), что этот закон никак не мог оказать дурное действие, разве только для тех, кто вынужден был платить налог.

Нет, дело обстояло иначе. Этот простой, с виду невинный закон, причинил человеческому роду больше зла, расточил больше времени, отнял у него больше жизней и поглотил больше богатств, чем потребовалось бы, чтобы выкупить на свободу всех рабов, имеющихся сейчас в мире.

Как это могло произойти? Не сомневаюсь, что вы спросите об этом с удивлением.

Это произошло просто потому, что не только остановился всякий прогресс и усовершенствования в области судостроения – а это одно из самых важных искусств, которыми владеет человек, – оно было отброшено назад на сотни лет. А беда приключилась вот как: владелец нового корабля, не имея никакой возможности обойти тяжелый налог, старался уменьшить его насколько возможно, ибо такие нечестные приемы являются постоянным и естественным результатом переобременения налогами. И вот владелец отправляется к судостроителю. Он приказывает построить корабль с такими-то и такими-то размерами киля, бимсов и глубины трюма – другими словами, с таким тоннажем, который соответствует определенному уровню налога. Но он не останавливается на этом. Он требует от строителя, чтобы тот, по возможности, построил судно такого объема, который на треть превысил бы законный тоннаж, с которого уплачивается налог. Это облегчит ему выплату налога и поможет обмануть правительство, наложившее такую тяжелую дань на его предприятие.

Можно ли построить корабль, который ему нужен? Вполне! И судостроитель знает, как это сделать. Для этого нужно круто выгнуть носовую часть судна, сделать его сильно выпуклым по бортам, расширить корму и, в общем, придать ему такую нелепую форму, что оно будет двигаться медленно и станет могилой для многих злополучных моряков. Да, строитель не только знает, как это сделать, – повинуясь воле судовладельца, он строил подобные суда так долго, что сам уверился, будто эта неуклюжая конструкция есть правильно построенный корабль, и теперь уже не хочет и не может построить судно по-другому. Еще более грустно, что эта неповоротливая форма корабля так запечатлелась у него в мыслях, так засела в голове, что, когда глупый закон будет отменен, понадобятся долгие годы, чтобы заставить его отказаться от хитрости и обмана. В сущности, надо дождаться, чтобы подросло новое поколение судостроителей, и тогда у нас начнут строить суда правильной и удобной формы…

Теперь вы поймете, что я имею в виду, когда утверждаю, что политические науки есть самое важное из всего, что должно занимать внимание людей. Глава LVII. СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ Добрый корабль «Инка», как и многие другие, был построен по приказу владельца-купца. Он имел «выпяченную грудь» и по бокам выдавался таким образом, что трюм его был шире бимсов. А если вы посмотрите вверх со дна трюма, то увидите, что его бока изгибаются и сходятся над вашей головой, как крыша. Я знал, что «Инка» построен именно так, потому что все торговые суда строились по одному образцу, а я перевидал немало кораблей, заходивших к нам в бухту.

Я уже говорил, что, проверяя кончиком ножа содержимое груза, который находился над опустошенным мной ящиком, я нащупал что-то мягкое, похожее на полотно. Потом я обнаружил, что тюк с полотном занимает только часть крышки верхнего ящика; около фута оставалось свободным с той стороны, где ящик прилегал к корпусу корабля. Я в двух местах просовывал кончик ножа сквозь щели, и оба раза не встречал препятствий. Я решил, что там ничего нет и около фута пространства за тюком вовсе не заполнено.

Это легко объяснить. Тюк лежал на двух ящиках с материей и находился как раз в том месте, где борт корабля начинал загибаться внутрь; сверху он упирался в балки трюма, а нижний его угол, очевидно, отходил от обшивки примерно на фут. Так получился пустой треугольник, который годился только для мелких грузов.

Я рассудил, что, если идти вверх по прямой линии, в конце концов упрешься в борт корабля, который загибается все больше по мере приближения к палубе, и мне придется на пути встретить множество препятствий – мелких грузов, с которыми труднее справиться, чем с большими ящиками. Эти соображения, как и те, о которых я уже говорил выше, заставили меня окончательно принять решение сделать свой следующий шаг по горизонтали.

Хорошенько отдохнув, я всунул руки в верхний ящик и, подтянувшись повыше, принялся за работу.

Я очень обрадовался, очутившись в этом верхнем ящике. Я оказался как бы во втором ярусе, на расстоянии шести футов от дна трюма. Я уже пробрался на три фута вверх – значит, на три фута ближе к палубе, к небу, к людям, к свободе!

Внимательно оглядев стенку ящика, в которой собирался проделать дыру, я, к полному своему удовольствию, увидел, что она держится очень плохо. Просунув нож сквозь щель, я убедился вдобавок, что соседний ящик отстоит на несколько дюймов, потому что едва мог достать его кончиком лезвия. Это было явное преимущество. Достаточно нанести сильный удар или сделать толчок – и доска выпадет из ящика наружу.

Так я и сделал: надев ботинки, лег на спину и стал выбивать дробь каблуками.

Раздался скрежет, гвозди подались; еще толчок-другой – доска вылетела и провалилась в промежуток между ящиками, куда я не мог достать.

Я немедленно просунул руки в новое отверстие, пытаясь определить, что там лежит дальше. Но хотя я нащупал шершавые доски ящика, я не в состоянии был понять, что там за груз.

Я вышиб вторую доску, потом третью, то есть последнюю, – и одна из сторон ящика оказалась открытой.

Это давало мне возможность хорошо обследовать то, что стояло дальше, и я стал продолжать свои розыски. Но, к моему удивлению, я увидел, что шершавая деревянная поверхность тянется во все стороны на большое расстояние. Она поднималась, как стена, вверх и уходила в стороны так далеко, что, как я ни вытягивал руки, я не мог достать до края или до угла.

Видимо, это был ящик иной формы и величины, чем те, которые мне встречались до сих пор, но я не имел ни малейшего представления о том, что в нем содержится. В нем не могло быть шерстяной материи, а то он был бы похож на другие ящики. Не могло в нем быть и полотна – последнее меня даже утешало.

Чтобы узнать, что это такое, я просунул клинок в щели крепкой сосновой доски. Там было что-то вроде бумаги. Но это была только упаковка, потому что дальше клинок наткнулся на нечто твердое и гладкое, как мрамор. Нажав посильнее, я почувствовал, что это, однако, не камень, а дерево, но очень твердое и к тому же с хорошо отполированной поверхностью. Я ударил ножом, и в ответ послышалось странное эхо, какой-то долгий звенящий звук, но я так и не мог понять, в чем тут дело. Оставалось только взломать ящик, и тогда я, может быть, получше ознакомлюсь с его содержимым.

Я поступил так же, как раньше: выбрал одну из стенок большого ящика и стал резать ее ножом посередине. Она оказалась шириной дюймов в двенадцать, и работа заняла много часов. Нож мой сильно затупился, и работать стало труднее.

Наконец я справился и с этой доской. Отложив нож, я принялся отгибать отрезанный конец. Пространство между двумя ящиками позволило расшатать доску настолько, что гвозди на ее концах вылетели и сама доска под конец упала вниз.

Так же я поступил и со второй ее половиной. Теперь в большом ящике открылось отверстие, достаточное, чтобы исследовать его содержимое.

По твердой и гладкой поверхности какого-то предмета были разостланы листы бумаги. Я вытащил бумагу, очистил эту поверхность и провел по ней пальцами. Это было дерево, настолько гладко отполированное, что поверхность его казалась стеклянной. На ощупь она походила на поверхность стола из красного дерева. Я бы так и остался при убеждении, что это стол, но, когда я постучал по нему суставами пальцев, снова раздался тот же звенящий гул. Я ударил посильнее – и получил в ответ долгий вибрирующий музыкальный звук, напоминающий эолову арфу. Теперь я понял, что большой предмет – это фортепиано. Я уже был знаком с этим инструментом. Он стоял в углу нашей маленькой гостиной, и моя мать извлекала из него прекрасные звуки. Да, предмет с гладкой поверхностью, загородивший мне дорогу, был не что иное,