Текст книги "Морской волчонок"

Глава LVIII. В ОБХОД ФОРТЕПИАНО

Я убедился в этом без особого удовольствия. Без сомнения, фортепиано на пути моего продвижения представляло серьезное препятствие, если не полную преграду. Очевидно, это было большое фортепиано, намного больше того, которое стояло в гостиной в домике моей матери. Фортепиано стояло на боку, а крышка его была обращена ко мне; и по резонансу в ответ на мои удары я сразу определил, что оно сделано из красного дерева толщиной в дюйм, а то и больше. Притом дерево было цельное, так как на всем протяжении я не нашел ни одной щелки, чтобы проделать в нем дыру. Надо было прямо резать его и сверлить.

Даже если бы это была простая ель, мне пришлось бы основательно потрудиться с таким инструментом, какой у меня был в руках, а тут передо мной было красное дерево, очень прочное благодаря полировке и лаку.

Но предположим, что удастся проделать дыру в крышке фортепиано – труд тяжелый и утомительный, но возможный, – что тогда? Придется вынуть все его внутреннее устройство. Я очень мало разбирался в механизме таких инструментов. Я припоминал только множество кусочков из белой и черной слоновой кости и огромное количество крепких металлических струн. И какие-то планки, которые располагались то продольно, то поперечно, да еще педали – трудно будет все это разобрать и вынуть. Кроме того, имеются корпус из твердого красного дерева и стенка ящика на другой стороне, в которой надо проделать отверстие, чтобы вылезть наружу.

Но были и другие трудности. Если даже мне удастся разобрать внутренние части инструмента, вытащить их и сложить позади себя, найдется ли внутри фортепиано достаточно места, чтобы я смог просверлить его противоположную стенку и стенку ящика и дальше проделать себе вход в следующий ящик? Это было сомнительно.

Нет, впрочем, сомнений не было: ясно, что я этого не смогу сделать.

Трудность этого предприятия омрачила меня. Чем больше я о нем думал, тем меньше хотелось мне браться за него.

Наконец, подумав хорошенько, я отбросил эту мысль. Вместо того чтобы идти напролом через стену из красного дерева, я решил пуститься в обход.

Необходимость принять это решение немало меня опечалила – я потерял ведь полдня в работе над ящиком. И все это оказалось напрасным. Но делать было нечего. Не было времени на пустые сожаления. И, как генерал, осаждающий крепость, я решил начать с разведки, чтобы найти лучший путь для «охвата крепости с флангов».

Я был по-прежнему уверен, что надо мной находятся тюки с полотном, и это убеждение отбило у меня всякую охоту к работе в этом направлении. Оставалось выбирать между правой и левой стороной.

Я знал, что прокладка этих путей не даст никаких особенных преимуществ. Она ни на дюйм не приблизит меня к желанной цели. Когда я сделаю следующий шаг, я все равно буду только во «втором ярусе». Это было невесело – новая потеря времени и сил! Но я так боялся ужасного тюка с полотном!

Однако у меня теперь было одно преимущество: взломав боковую стенку ящика с материей, я обнаружил, как вы уже знаете, порядочное расстояние между ним и деревянной упаковкой фортепиано. Теперь я запущу туда руку по самый локоть и прощупаю соседние грузы.

Так я и сделал. С каждой стороны было по ящику. И каждый из них, как я заключил, был похож на тот, в котором я находился, – значит, это были ящики с материей. Отлично! Я так хорошо научился взламывать и опустошать тару этого рода, что считал такую работу пустяком. Я хотел бы, чтобы весь груз в трюме состоял из этого товара, создавшего славу западной Англии.

Размышляя так и ощупывая в то же время края ящиков, я случайно поднял руку, чтобы проверить, насколько тюк с полотном выдается над краем ящика. К моему удивлению, я увидел, что он не выдается вовсе! Я сказал «к моему удивлению», потому что привык, что тюки с полотном были примерно тех же размеров, что и ящики. Этот тюк был несколько сдвинут к стенке трюма и, следовательно, должен был торчать с другой стороны. Но он не торчал – ни на один дюйм. «Значит, – подумал я, – этот тюк меньше, чем другие».

Я решил обследовать тюк более тщательно. С помощью пальцев и лезвия ножа я убедился, что это вовсе не тюк, а деревянный ящичек. Он был покрыт сверху чем-то мягким, вроде войлока, – вот почему я ошибся.

Снова у меня возникла надежда проложить ход прямо вверх, по вертикали. Я быстро удалю войлочную упаковку и потом поступлю с этим ящиком так же, как с другими.

Конечно, я больше не думал о кружных путях с правой или с левой стороны

– я сразу переменил планы и решил двигаться прямо вверх.

Не стану описывать, как я пробил себе дорогу в ящик, покрытый войлоком. Я прорезал и сорвал одну из досок на крышке ящика из-под материи. Около меня было свободное место, образованное выгибом борта, и мне было легко действовать клинком среди досок.

Вслед за первой доской последовала вторая, что далось без особого труда. И вот передо мной дно обернутого ящика. Я сорвал войлок и очистил дерево – это была обыкновенная ель.

Я недолго раздумывал.

Поскольку ящик лежал на расстоянии двенадцати дюймов от балок корабля, один из его углов был почти рядом со мной. Проведя рукой по нему, я нащупал шляпки гвоздей. Их было немного, и, казалось, они не слишком плотно заколочены. Я очень обрадовался, заметив, что здесь нет никаких железных скреп. Надо будет, пожалуй, вскрыть одну из досок, действуя ножом как рычагом, и это избавит меня от долгого, утомительного просверливания.

В ту минуту мне это казалось удачей, и я поздравлял себя с успехом. Увы! В действительности это было причиной большого несчастья, которое через пять минут бросило меня в бездну величайшего отчаяния и горя.

В нескольких словах объясню, что произошло.

Я подсунул лезвие ножа под доску. Я не думал взламывать ящик таким образом, я только хотел попробовать, насколько сильно доска будет сопротивляться, чтобы найти подходящий рычаг.

На свою беду, я слишком надавил на стальное лезвие – короткий, сухой

Глава LIX. СЛОМАННОЕ ЛЕЗВИЕ

Да, лезвие сломалось и застряло между досками. Черенок остался у меня в руке. Я ощупал его большим пальцем – лезвие отломилось до самой пружины, так что в рукоятке осталось не больше десятой части дюйма.

Трудно описать, как огорчило меня это событие. Это было самое тяжкое несчастье: что мне было делать без ножа?!

Я был теперь совершенно беспомощен. Я не мог продолжать прокладку туннеля – я должен забыть о попытке, на которую возлагал столько надежд. Другими словами, я должен был отбросить все планы дальнейшего продвижения и предаться ожидающей меня горестной судьбе.

Еще за минуту до этого я был полон уверенности, что смогу успешно продвигаться вперед, и радовался своим успехам. Неожиданное несчастье уничтожило все и бросило меня опять в мрачную бездну отчаяния.

Я долго колебался, не мог сосредоточиться… Что делать? Я не мог продолжать работу: у меня не было для этого никакого орудия.

Мысли мои блуждали. Я снова и снова водил большим пальцем по рукоятке ножа, нащупывая короткий кусок сломанного лезвия – вернее, только толстой его части, потому что лезвие, в сущности, отсутствовало целиком. Я делал это машинально, словно желая убедиться окончательно в том, что оно сломалось. Несчастье было внезапно – я с трудом мог поверить, что оно действительно произошло. Я был ошеломлен и несколько минут находился в состоянии полной растерянности.

Когда первое потрясение прошло, самообладание постепенно возвратилось ко мне. Убедившись наконец в реальности печального события, я стал соображать, нельзя ли что-нибудь сделать сломанным ножом.

Мне пришли в голову слова одного великого поэта, слышанные еще в школе: «Уж лучше сломанным оружием сражаться, чем голыми руками». Теперь я применил к себе это мудрое изречение. Я решил, что надо обследовать лезвие. Черенок был у меня в руке, но клинок все еще торчал в углу ящика, в том месте, где он сломался.

Я вынул его и провел по нему пальцем. Он был цел, но – увы! – что делать с ним без рукоятки?

Я взял лезвие за толстый конец и попробовал, нельзя ли им резать без рукоятки. Оказалось, что можно, но с большим трудом. Лезвие, к счастью, было хорошее, очень длинное. Кое-что можно еще им сделать, если обернуть толстый конец тряпкой. Но работать им долго нельзя: это будет мучительный и долгий труд!

О том, чтобы вставить лезвие обратно в рукоятку, не могло быть и речи. Сначала я было подумал об этом, но потом понял, что тут есть затруднение, которое мне не преодолеть, – я ведь не мог соединить вновь лезвие с пружиной.

Если удалить пружину, черенок послужил бы еще в качестве рукоятки. Отломившийся конец лезвия можно легко вставить в щель черенка. У меня сколько угодно бечевки, и я мог бы крепко привязать лезвие. Но я не мог вытащить хорошо заклепанный зажим и ничего не мог сделать с пружиной.

Рукоятка теперь была мне нужна не больше, чем любой обыкновенный кусок дерева, – даже меньше, ибо как раз тут-то мне пришло в голову, что простой кусок дерева может быть полезнее. Если я найду подходящий кусок, то смогу сделать рукоятку для лезвия и резать ящики этим самодельным ножом.

Нужда подогнала мою изобретательность. Я быстро осуществил свое намерение и через час или около того держал в руке нож с новой рукояткой. Она была немного грубовата, но годилась для моей цели не хуже старой. И я снова успокоился и повеселел.

Я сделал новый черенок следующим образом: раздобыв отрезок толстой доски, я сначала обстрогал его и придал ему нужный размер и форму. Мне удалось сделать это лезвием: оно подходило для такой легкой работы, хотя и было лишено рукоятки. Потом я ухитрился расщепить дерево на глубину в два дюйма и вставил в трещину сломанный конец лезвия. Следующей моей мыслью было обмотать трещину веревкой, но я сообразил, что из этого ничего не выйдет. При работе лезвием веревка ослабнет и развяжется. К тому же, когда я начну водить ножом то в одну, то в другую сторону, бечевка расшатает и самое лезвие. Оно выпадет, может быть, завалится между ящиками, и я его потеряю. Такое происшествие могло бы оказаться роковым для всех моих планов. Нет, рисковать нельзя.

Что бы такое найти, чтобы укрепить клинок в расщелине более прочно? Если бы у меня был один или два ярда проволоки? Но проволоки нигде не было… Как нигде? А фортепиано! Струны! Ведь они-то из проволоки!

Сумей я влезть в фортепиано, я бы немедленно похитил у него одну из струн. Но как до них добраться? Об этом затруднении я не подумал заранее и теперь не знал, как быть. Конечно, с таким ножом, какой был сейчас у меня в руках, проложить себе дорогу через фортепиано невозможно, и мне пришлось оставить эту идею.

Но я тут же вспомнил о другом – о железных скрепах от ящиков. А их у меня было сколько угодно. Вот самая подходящая вещь! Они пригодятся не хуже, чем проволока. Эти гибкие, тонкие полоски, обернутые вокруг черенка и тыльной части лезвия, превосходно будут держать его на месте и не позволят ему болтаться. Поверх всего я намотаю еще и веревку. Она не даст полоскам разойтись, и у меня будет настоящая рукоятка.

Сказано – сделано. Я поискал и нашел скрепу, тщательно обернул ее вокруг черенка и лезвия – и, затянув все это веревкой, получил нож. Конечно, клинок стал короче, но все-таки он был достаточно длинен и мог прорезать самую толстую доску, какая встретится на моем пути. Я совершенно успокоился.

В этот день я работал по крайней мере часов двадцать. Я был в совершенном изнеможении – мне уже давно следовало отдохнуть. Но после того как сломался нож, я не мог думать об отдыхе. Было бы бессмысленно пытаться заснуть: мое горе все равно бы этого не позволило.

Новый нож, однако, помог мне восстановить прежнюю уверенность в будущем, и я больше не мог сопротивляться сильному желанию отдохнуть. Я очень нуждался в этом и духом и телом.

Вряд ли нужно прибавлять, что голод заставил меня снова обратиться к моему жалкому пищевому складу. Вам покажется странным – да мне и самому теперь так кажется, – что я не испытывал никакого отвращения к такой пище. Наоборот, я съел свой «крысиный ужин» с таким же удовольствием, с каким

Глава LX. ТРЕУГОЛЬНАЯ КАМЕРА

Я провел ночь, или, вернее сказать, часы отдыха, в своем старом помещении – за бочкой с водой.

Я больше уже не знал, да и не интересовался, когда день и когда ночь. В этот раз я хорошо выспался и проснулся освеженным и окрепшим. Без всякого сомнения, тут мне помогла и новая пища. Как ни отвратительна была она, все же она была полезна для голодного желудка.

Я позавтракал сразу же, как только проснулся. После завтрака я отправился в свою «галерею» и влез в пустой ящик, где провел накануне почти целые сутки.

Забравшись туда, я не без сожаления подумал, как мало мне удалось сделать за двадцать часов! Но меня поддерживала надежда, тайная мысль, что на этот раз мне больше повезет.

Я намеревался продолжать работу, которая была прервана поломкой ножа. Я уже давно заметил, что доски прибиты не очень крепко. Их можно было выломать каким-нибудь подходящим орудием, пожалуй даже палкой.

Теперь я ни за что больше не стал бы употреблять для этого нож. Больше чем когда бы то ни было я оценил сейчас это драгоценное оружие. Я прекрасно понимал, что моя жизнь зависит от его сохранности.

«Ах, если бы у меня был кусок крепкого дерева!» – думал я. Я вспомнил, что, вышибая дно у бочонка с бренди, я выбил доски довольно больших размеров. Может быть, они пригодятся?

С этой мыслью я поспешил туда, где они лежали. Сбросив несколько кусков материи, я нашел то, что искал. Порывшись, я выбрал дощечку, подходящую для моей цели. Затем я вернулся к ящику и изготовил подобие маленького лома. Действуя ножом, я придал дощечке форму клина. Клин я потом засунул под доску и загнал как можно глубже куском доски.

Когда клин зашел достаточно глубоко, я ухватился за свободный конец и, нажимая на него, вскоре с удовлетворением услышал, как с треском вылетают гвозди. Тут я стал действовать просто пальцами, и доска со скрежетом выпала из дна ящика.

Соседнюю доску я сорвал уже легче. Теперь образовалось отверстие, достаточное для того, чтобы извлечь из ящика любое содержимое.

Там были продолговатые пакеты, формой напоминавшие штуки сукна или полотна, но гораздо более легкие и упругие. Да и достать их было проще, потому что не надо было срывать с них обертку.

Они не вызывали во мне большого любопытства: я уже сразу мог сказать, что тут нет ничего съестного. Может статься, я не узнал бы о них ничего и до сего дня, если бы обертка одного из пакетов не прорвалась случайно. Я нащупал какой-то мягкий, гладкий, скользкий материал и понял, что у меня в руках превосходный бархат.

Я быстро вынул содержимое ящика и бережно сложил пакеты позади себя. Затем я поднялся в пустой ящик. Еще одним ярусом ближе к свободе!

Этот большой шаг вперед не занял и двух часов. Такой успех был прекрасным предзнаменованием. День хорошо начался. Я решил не терять ни минуты времени, раз уж судьба ко мне так благосклонна.

Я спустился вниз, напился вволю воды, вернулся в бывшее вместилище бархата и снова занялся разведкой. Так же как и предыдущий, этот ящик упирался концом в фортепиано, который легко было вышибить. Я не стал медлить, вытянул ноги и принялся выбивать свою обычную дробь каблуками.

На этот раз дело пошло не так скоро. У меня не было достаточного простора, потому что ящик с бархатом был меньше, чем ящик с материей, но наконец я добился своего: обе концевые доски вылетели и провалились в промежутки между грузами.

Я встал на колени и предпринял новую разведку. Я ожидал, или, вернее, боялся, что крышка от ящика с фортепиано занимает сплошной стеной всю открытую мной поверхность. Действительно, огромный ящик был тут как тут – я тотчас нащупал его рукой. Но я едва удержался от радостного восклицания, поняв, что он занимает всего половину пространства напротив отверстия и что рядом имеется обширное пустое место – его хватило бы еще для одного ящика с бархатом!

Это был приятный сюрприз, и я сразу оценил свою неожиданную удачу. Порядочный кусок туннеля был уже готов и открыт для меня.

Я выставил руку, поднял ее – новая радость: пустота распространяется вверх на десять – двенадцать дюймов, до самой верхушки ящика с фортепиано! То же самое внизу, у моих колен. Там образовался острый угол, ибо, как я уже отмечал, эта маленькая камера была не четырехугольная, а треугольная с вершиной, обращенной вниз. Это объяснялось формой старинного фортепиано, напоминавшей большой параллелепипед, у которого один угол был как бы спилен. Фортепиано стояло боком, на более широкой своей стороне, и как раз здесь и находилось то место, которое должен был занимать этот отсутствующий угол.

По всей видимости, треугольная форма этой выемки сделала ее неудобной для грузов, потому ее и не заполнили.

«Тем лучше», – подумал я и высунул руки во всю длину, с целью произвести более тщательное исследование. Глава LXI. ЯЩИК С МОДНЫМИ ТОВАРАМИ Это заняло немного времени. Я очень скоро заметил, что с другой стороны пустой камеры стоит объемистый ящик и такой же ящик заграждает ее справа. Слева же идет по диагонали край ящика с фортепиано, в ширину около двадцати дюймов, или двух футов.

Но я очень мало беспокоился насчет правой, левой или задней стороны. Я больше всего интересовался потолком маленькой камеры, ибо намеревался, если удастся, продолжать свой туннель именно вверх.

Я понимал, что сильно продвинулся в горизонтальном направлении, потому что главное для меня преимущество этой пустой камеры заключалось в том, что она дала мне возможность продвинуться по горизонтали на всю толщину фортепиано – около двух футов, – не считая того, что я продвинулся еще и вверх. Я не желал идти ни вперед, ни направо, ни налево, разве что какое-нибудь препятствие встанет на моем пути. «Все выше!» – вот было главной моей мыслью. «Эксцельсиор!» Еще два или три яруса, а может быть, и меньше, – и, если не возникнет препятствий, я буду свободен! Сердце мое радостно билось, когда я думал об этом.

Не без волнения протянул я руку к потолку пустой камеры. Пальцы мои задрожали, когда наткнулись на хорошо знакомый мне холст. Я непроизвольно отдернул руку.

Боже мой! Опять этот проклятый материал – тюк с полотном!

Однако я не был в этом вполне убежден. Я вспомнил, что раз уже ошибся таким образом. Надо еще раз проверить.

Я сжал кулак и сильно постучал по нижней части тюка. О, мне ответил очень приятный звук! Нет, это не тюк с полотном, а ящик, завернутый, как и многие другие, в несколько слоев грубого, дешевого холста. Это и не сукно, потому что ящики с сукном отвечали на стук глухо, а этот давал гулкий отзвук, словно был пустой.

Странно… Он не мог быть пустым, иначе зачем он здесь? А если он не пустой, то что в нем?

Я стал молотить по нему черенком ножа – опять тот же гулкий звук!

«Ну что ж, – подумал я, – если он пустой, то тем лучше, а если нет, то в нем что-то легкое, от чего просто будет избавиться. Отлично!»

Рассудив так, я решил не тратить больше времени на догадки, но ознакомиться с содержимым нового ящика, проложив в него дорогу. Я мгновенно сорвал холст, прикрывавший дно.

Я почувствовал, что мне неудобно стоять. Треугольное пространство резко суживалось книзу, и мне трудно было держаться на ногах. Но я вышел из затруднения, наполнив острый угол кусками сукна и бархата, которые были у меня под рукой. Тогда стало легче работать.

Не стоит подробно описывать способ, которым я вскрывал ящик. Я сделал это как обычно. Один раз пришлось разрезать доску – и новый нож вел себя прекрасно. Я вынул разрезанные доски.

Я был весьма удивлен, когда проник в ящик и ознакомился с его содержимым. Некоторое время я не мог понять на ощупь, что это за вещи, но, когда отделил один предмет от других и провел по нему пальцами, я наконец понял – это были шляпы!

Да, дамские шляпы – отделанные кружевами и украшенные перьями, цветами и лентами.

Если бы я знал тогда, как одеваются жители Перу, я удивился бы еще больше, найдя такой странный товар среди груза. Разве можно увидеть шляпу на прекрасной голове перуанской дамы! Но я об этом ничего не знал и просто удивился тому обстоятельству, что такой предмет входит в груз большого корабля.

Впоследствии, однако, мне объяснили, в чем дело: в южноамериканских городах живут англичанки и француженки – жены и сестры английских и французских купцов и официальных представителей, которые находятся там постоянно. И, несмотря на огромное расстояние, отделяющее их от родины, они упорно стараются следовать модам Лондона и Парижа, хотя над этими нелепыми головными уборами смеются их прекрасные сестры из Испанской Америки.

Вот для кого, следовательно, предназначалась коробка со шляпами.

Мне очень жаль, но я должен признаться, что на этот сезон их ожидания оказались обманутыми. Шляпы не дошли до них, а если и дошли, то в таком состоянии, что не способны были украсить кого бы то ни было. Рука моя была немилосердна, добираясь до ящика, – я мял и кромсал их, пока все шляпы не были затиснуты в угол и спрессованы так плотно, что заняли десятую часть того пространства, которое занимали раньше.

Не сомневаюсь, что множество проклятий сыпалось впоследствии на мою несчастную голову. Единственное, что я мог возразить, – это сказать правду. Дело шло о жизни и смерти – я не мог заботиться о шляпах. Вряд ли это могло послужить оправданием в тех домах, где ожидали прибытия этих шляп. Впрочем, об этом я никогда ничего не узнал. Я только могу прибавить, что впоследствии, много позже, чтобы успокоить собственную совесть, я возместил