Текст книги "Любовь против правил"

Значит, он все еще помнил.

– Да.

– Постоянно думаете о нем?

– Время от времени. – Милли поморщилась.

– Вы когда-нибудь с ним… имели отношения?

– Конечно, нет.

– Я не имею в виду ваше целомудрие. Но вы хотя бы с кем-то целовались?

– Один раз.

– Как это было?

«Ты сам был там. О чем ты думал?»

– Не уверена, что могу описать это. Я была в страшном отчаянии. Он тоже.

– Он теперь женат?

– Да.

– Вы ревнуете его к жене?

И что же ей сказать в ответ?

– Уже поздно. Давайте спать.

Кровать снова скрипнула – он отодвинулся на несколько дюймов от нее.

– Только постарайтесь не пинаться и не выталкивать меня из постели. Я не люблю спать на полу.

– Я за всю жизнь никого не выталкивала из постели.

– Верно, но вы никогда и не спали ни с кем. Так что… следите за собой. Не проявляйте агрессии!

Он заснул задолго до нее, повернувшись спиной. Дыхание его было глубоким и ровным.

Милли лежала, охваченная невыразимым волнением, пока в конце концов тоже не задремала. Но вскоре, вздрогнув, снова проснулась, когда его рука скользнула на ее талию. Зажав ладонью рот, она другой рукой попыталась отодвинуть его. Но его пальцы, когда она их коснулась, оказались совсем расслабленными.

Он просто повернулся во сне. Ничего больше.

Ее ладонь задержалась на его руке, касаясь подаренного ею кольца-печатки, согретого теплом его тела. «Когда-нибудь, – думала она, – когда-нибудь…»

Внезапно он притянул ее к себе. Она ахнула… но с губ не сорвалось ни звука – от шока у нее перехватило горло. Теперь их тела соприкасались от плеч до бедер. Он уткнулся лицом в углубление между ее плечом и шеей. Боже милостивый, его губы коснулись ее кожи. И щетина на его подбородке слегка царапала тело, удивительное ощущение…

Все ее чувства взбунтовались. Милли охватил жар. Она испытывала одновременно страстное желание и смущение. Что он делает? И даже осознает ли, что делает? Она сама не знала, чего больше хочет – чтобы он немедленно остановился… или не останавливался вообще.

Он определенно был настроен продолжать. Сейчас, за ее спиной, он был тверд как камень. Милли слышала собственное учащенное дыхание, ошеломленная и охваченная вожделением. Она хотела его. Когда она слышала о его удовлетворенных любовницах, ей всегда хотелось быть одной из них. Познать с ним ослепительное опьяняющее наслаждение без всяких других мыслей.

Но она не могла. Ей недостаточно просто переспать с ним.

Сладострастный стон вырвался из глубины его горла. Рука его подобралась к ее груди. Прежде чем Милли сообразила, что происходит, ладонь его сжала упругий холмик.

От потрясения сердце ее бешено забилось.

Он потерся носом о ее шею. Пальцы его отыскали сосок. Фиц погладил его через тонкое полотно ночной рубашки.

Милли стремглав выскочила из постели, в спешке столкнув с тумбочки стакан воды, припасенный на ночь. Стакан упал на ковер и не разбился, но покатился по ковру и слабо звякнул, наткнувшись на ножку шкафа.

– Какого чер… – сонно произнес он.

Милли не издала ни звука.

Спустя короткое время она решила, что он снова заснул. Но Фиц неожиданно спросил:

– Почему вы не в постели?

– Я… я не могу уснуть, когда кто-то лежит рядом со мной.

– Возвращайтесь. Я устроюсь на полу.

– Пол теперь влажный.

– Тогда я буду спать в кресле, – вздохнув, сказал он.

Послышались его шаги. Милли отпрянула назад. Он прошел мимо и нащупал кресло.

– Идите в постель.

– Думаю, мне следует…

Она взвизгнула – он подхватил ее на руки. Преодолев несколько футов до кровати, он положил ее на постель.

– Спите.

Слабый свет пробивался из-за занавески. Милли лежала на боку, отвернувшись от кресла, в котором он сидел. Отвернувшись до такой степени, что ей пришлось почти уткнуться носом в подушку.

Здесь, в горах, было холодно, но она сбросила одеяло с ног. И Фиц мог отчетливо разглядеть – хотя и скудно освещенные – ее изящные лодыжки. По правде говоря, ему видна была даже до половины ее восхитительно стройная икра.

Восхитительно стройная. Странное определение по отношению к собственной жене. Но все, что было на виду, выглядело цветущим и прелестным. А то, что оставалось скрытым…

Фиц решительно отбросил эти бесплодные мысли. То, что скрыто, останется вне поля его зрения еще долгие годы. Шесть лет предложила она. Но ему вздумалось растянуть этот срок до восьми. Каким же дураком он был, полагая, что его чувства никогда не изменятся. Что он всегда будет все так же относиться к ней, как вначале: холодно, подчеркнуто безразлично.

Она слабо пошевелилась, его женщина-загадка.

У него не было особых секретов от нее. Но она… Она была подобна крепости из другой эпохи, полной потайных ходов и скрытых альковов. Хранилищем массы тайн, которые она не открывала никому и о которых он мог только строить догадки.

Накануне она достаточно подробно описала ему стратегию соблазнения женщин, которую он практикует. Фиц никогда не задумывался над тем, каким образом он находит женщин для своей постели. Действительно, он предпочитал добиваться своей цели неспешно, осмотрительно, вовсе не думая, что действует по какому-то плану. Но Милли ошибалась, сравнивая его с пауком. Это как-то грубовато.

На самом деле он всегда был нерешительным, когда дело касалось женщин. Даже с Изабелл. Она первая проявила инициативу, заверив его, что он предпочитает ее всем остальным девушкам на планете. Ему оставалось только покорно согласиться.

Найти женщину для удовлетворения плотских потребностей – совсем другое, нежели открыть ей свое сердце. Но и в этом случае его сдержанность брала верх. Он предпочитал, чтобы они сами приходили к нему, а его «молодой, блестящий и самоуверенный» вид служил только внешним атрибутом грядущего успеха.

Милли снова задвигалась и перевернулась на спину. Пальцы на ее ногах слегка пошевелились. Она скользнула ступней вдоль другой ноги. Фиц с интересом наблюдал за ней. Он бы не возражал, если бы она, бессознательно двигаясь во сне, подняла подол своей ночной рубашки еще выше – намного выше, чтобы обнажить стройные бедра.

Внезапно она застыла. Затем медленно, осторожно выпрямила ноги и натянула на них одеяло.

– Доброе утро, – сказал Фиц.

Милли села, очевидно, стараясь делать вид, будто он не видел даже краешка ее наготы.

– Доброе утро.

Она оглядела комнату. Хотя он надел уже рубашку и брюки и выглядел вполне пристойно для собственной жены, она старалась не смотреть на него. Как правило, Фица не слишком волновала чрезмерная стыдливость в женщинах. Но ее стыдливость каким-то образом проявлялась не столько в скованности, сколько в уклончивости. Словно она понятия не имела, как бы повела себя в более щекотливой ситуации. И это страшно возбуждало его любопытство. Действительно, как бы она повела себя?

– Вам хорошо спалось? – спросил он.

– Терпимо. А вам?

– Позвольте быть откровенным. Посреди ночи я вынужден был встать и перейти в кресло, потому что моей жене не нравится спать со мной. И как, вы думаете, мне спалось?

Она уставилась на свои колени, теперь скрытые под одеялом.

– Я бы с удовольствием и сама перешла в кресло.

Он усмехнулся:

– Неужели я бы позволил вам спать в кресле, в то время как сам расположился бы на кровати? Я все-таки не настолько эгоистичен.

– Простите меня за это.

– Я что-то сделал? Чем-то обидел вас?

Ее пальцы непроизвольно выписывали узоры на одеяле. Она замерла.

– Почему вы спросили?

– Я ничего точно не помню. Но кровать узкая, а мужские желания не дремлют. Кроме того, вы столкнули стакан с водой, когда убегали с кровати. Жест весьма красноречивый.

– Не случилось ничего особо вопиющего. Наверное, это не напугало бы никого, кроме такой старой девы, как я.

– Вы испугались? Я сожалею.

– Я же сбежала, разве нет?

«Ну почему ты не уступила?»

И с этой мыслью внезапно пришло воспоминание. Его возбуждение. Ее тело, прильнувшее к нему. Ее грудь в его ладони, теплая и упругая. Ее сосок, затвердевший от возбуждения.

Он с силой втянул в себя воздух.

– Вы же знаете, вам нечего меня опасаться.

– Конечно, вы это доказали, – с легкостью согласилась она.

Он вышел, чтобы дать ей возможность одеться. Затем вернулся и попросил выйти ее.

– Мне нужно поспать часок-другой.

Фиц запер дверь и улегся на кровать. Он бы подремал немного, но не теперь, когда пытался изгнать это непрошеное вожделение, которое внезапно овладело им.

Этим утром он не только позволил себе вспомнить все, что произошло ночью, но и пофантазировать о том, что произойдет потом, менее чем через четыре года, когда она, обнаженная, окажется под ним.

Когда подойдет срок.

– Фиц, вы там? – Милли громко постучала в дверь. Было десять часов утра. Прошло два с половиной часа с тех пор, как она оставила его. – Просыпайтесь, мне нужно поговорить с вами.

– Я не сплю. Я в ванне. Что случилось?

– Моя мама… – Она судорожно сглотнула. – Ей плохо.

– Дайте мне минуту.

Милли снова взглянула на телеграмму.

«Дорогие лорд и леди Фицхью!

С прискорбием сообщаю вам, что миссис Грейвз тяжело заболела. Она хочет видеть вас немедленно. Пожалуйста, возвращайтесь в Лондон как можно скорее.

Ваш и т. д.

Г. Горинг».

Милли не могла в это поверить. Что могло случиться с ее матерью? Ведь она еще так молода. Но мистер Горинг, личный поверенный миссис Грейвз, не стал бы посылать телеграмму, если бы не считал ситуацию критической.

Фиц отворил дверь. Рубашка липла к его влажному телу, и он все еще вытирал полотенцем голову. Брошенная ванна виднелась позади.

Он взял телеграмму из ее руки и быстро пробежал глазами. Вернув ей телеграмму, он отбросил в сторону полотенце и достал из сумки брошюрку с расписаниями движения транспорта.

– Есть поезд, отходящий из Горлаго через три часа. Если мы выедем прямо сейчас и поспешим, мы можем успеть на него.

Они находились в двадцати милях от Горлаго. Дорога была хорошей, но довольно узкой и местами крутой. Преодолеть ее за три часа казалось вряд ли возможным.

Но Милли не стала спорить.

– Прикажите Бриджет упаковать наши вещи, но мы поедем налегке – чемоданы будут задерживать нас. Договоритесь с хозяином гостиницы насчет отправки багажа и возьмите с собой только то, что можете нести в руках. Я отыщу для нас скоростной экипаж. Будьте готовы, когда я вернусь.

Он вернулся через четверть часа с легкой рессорной коляской и мальчиком лет одиннадцати. Милли забралась внутрь с корзинкой для пикника в руке. Бриджет последовала за ней с сумкой, содержавшей смену одежды для каждого.

– Где же кучер?

– Я буду править. – Фиц взмахнул поводьями, и лошади пустились вперед рысью.

– Но мы же не знаем дороги. Да и лошадей придется менять.

– Для этого у нас вот этот молодой человек. Он будет говорить нам, куда ехать. А когда мы прибудем в Горлаго, он останется с лошадьми и коляской, пока за ним не приедет его дядя. Он по весу значительно легче своего дяди, поэтому я выбрал его.

Легкий вес мальчика, а также отсутствие багажа – все это пошло на пользу, как и отличительная черта итальянских железных дорог постоянно отставать от расписания. Путешественники прибыли на вокзал Горлаго спустя десять минут после объявленного отправления поезда в Милан через Бергамо, но им хватило времени, чтобы купить билеты и сесть в вагон. Правда, Фицу, садившемуся последним, пришлось бежать за поездом и вспрыгнуть на подножку.

К середине дня они были в Милане. Благодаря современному чуду, каким являлся Мон-Сенисский тоннель, двадцать часов спустя их поезд-экспресс уже въезжал в Париж.

Теперь им только оставалось поспешить в Кале и пересечь пролив.

Кто-то осторожно тронул Милли за плечо.

– Воздушные шары. Хотите посмотреть?

Милли с удивлением открыла глаза. Она и не заметила, как задремала.

Действительно, на открытой площадке виднелось семь или восемь тепловых воздушных шаров ярких расцветок. По большей части они еще не были полностью готовы – их смятые оболочки постепенно расправлялись, наполняясь горячим воздухом.

– Это что, какое-то соревнование?

– Может быть. Посмотрите, здесь есть даже аэростат.

– Где?

– Сейчас он вон там, за деревьями. Но я его видел. У него есть пропеллеры.

Милли повращала шеей, затекшей во время сна.

– Коляски, поезда и воздушные шары. У меня такое чувство, будто мы пытаемся повторить путешествие «Вокруг света за восемьдесят дней».

– Последний рекорд – шестьдесят семь дней, так что вам пришлось бы действовать немного проворнее.

– Как далеко мы от Кале?

– Семь миль или около того.

Небо было безоблачным, но Милли не могла скрыть беспокойства.

– Надеюсь, над проливом сохранится ясная погода. Последний раз мне пришлось ждать переправы всю ночь.

Фиц слегка коснулся ее руки.

– Вы непременно увидите свою маму живой. Я доставлю вас вовремя.

Погода, однако, не захотела сотрудничать с путешественниками. Густой туман окутал пролив. Все паромы оставались в гавани.

– Сколько времени пройдет, прежде чем туман рассеется? – в тревоге спросила Милли. Фиц только что разговаривал с паромщиками и рыбаками.

– Никто не думает, что это произойдет сегодня. Половина из них полагает, что ничего не изменится до полудня завтрашнего дня. А остальные считают, что туман продержится самое меньшее сорок восемь часов.

У Милли сердце сжалось от отчаяния.

– Но мы не можем ждать так долго. Возможно, она столько не протянет.

– Будем искать выход, – сказал Фиц.

– Почему до сих пор не построили тоннель под проливом? Все только и говорят об этом все время.

Фиц оглянулся назад, в том направлении, откуда они прибыли. Затем посмотрел на Милли, прижав палец к подбородку.

– Если у вас крепкий желудок, мы можем переправиться над проливом.

– Над проливом?

– Помните тот аэростат, который я видел? На воздушном шаре уже переправлялись через пролив. Но это опасное предприятие – особенно с востока на запад.

Милли на мгновение ошеломленно уставилась на него. Она прежде никогда не путешествовала на воздушном средстве передвижения – даже не читала фантастический роман Жюля Верна. Идея оказаться в тысячах футов над землей совсем не казалась ей привлекательной. Но отчаянная нехватка времени требовала решительных мер.

– Ну тогда чего мы ждем?

Аэростат выглядел очень своеобразно.

Милли знакомы были воздушные шары в форме электролампочки. Но дирижабль с виду больше походил на огромную сосиску. Снизу к нему была подвешена прямоугольная плетеная корзина. Из кормовой части этой корзины выступали две длинные горизонтальные оси, снабженные на концах пропеллерами, лопасти которых были длиной в рост Милли.

– Он совершенно безопасен, – заверил Фица пилот, месье Дюваль, по-французски. – Пропеллеры приводятся в действие от электрических батарей, а не от этого дурацкого бензинового двигателя, который испытывают эти тупые немцы. Вот подождите. Они еще подожгут себя.

Милли не была уверена, что это именно то, что ей хотелось бы услышать сейчас, хотя на их воздушном судне вовсе не было бензинового двигателя. Она уже начала завидовать Бриджет, которая предпочла остаться в Кале до тех пор, пока можно будет воспользоваться пароходом.

– Каким образом вы подогреваете воздух? – спросила она.

– Мы не подогреваем воздух, мадам. Оболочка наполнена водородом.

– Водород легче воздуха, верно? Как же мы спустимся?

– Ах, очень разумный вопрос, мадам. Внутри оболочки, наполняемой водородом, имеются две воздушные секции, которые можно заполнять и опорожнять по желанию. Когда они заполнены, общий вес аэростата немного превышает подъемную силу водорода, и мы медленно снижаемся.

Милли вопросительно посмотрела на Фица.

– Ну что же, летим? – спросил он. – Но вы должны поспешить с решением. Иначе мы не сумеем достичь берегов Англии до темноты.

– В таком случае давайте поторопимся, – ответила она со вздохом.

Как только они расположились в корзине, которую месье Дюваль называл гондолой, его помощник принялся выбрасывать мешки с землей за борт, в то время как месье Дюваль заводил электродвигатель. Пропеллеры начали вращаться, сначала медленно, затем в полную силу.

Корзина поднималась так постепенно, что Милли, поглощенная тем, как ловко месье Дюваль управляется с многочисленными ручками и вентилями, даже не замечала этого, пока они не оказались в трех футах над землей.

– Последний шанс спрыгнуть, – пробормотал Фиц.

– То же самое относится к вам, – сказала она.

– Я не боюсь упасть в пролив.

– Хмм. Я не горю желанием это сделать. Но если спрыгну сейчас… – она посмотрела вниз на заметно отдалявшуюся землю, – наверняка переломаю руки и ноги. В то время как, вполне возможно, мне и не придется плавать.

– Вы умеете плавать?

– Нет.

– Значит, вы сознательно рискуете жизнью, ввязавшись в это безумное предприятие.

– Я верю, что со мной все будет в порядке, если вы рядом.

Фиц несколько мгновений молча смотрел на нее, словно не зная, что сказать, затем улыбнулся:

– Ну что ж, у меня есть компас на часах. Если мы свалимся в воду, я буду знать, в каком направлении толкать гондолу.

Туман. Милли совершенно забыла о тумане.

Над ними синело чистое небо, под ними простиралась французская равнина с разбросанными по ней небольшими деревушками и крошечными фигурками пасшихся на лугах овец и коров. Ребятишки указывали на их аэростат и махали руками. Милли махала в ответ. Двое мальчишек швырнули в них камни, которые, конечно же, упали, не долетев. Фиц рассмеялся и прокричал что-то, что было похоже на французский язык, но не содержало ни единого слова, известного Милли из ее уроков.

Аэростат продолжал подниматься. Животные теперь уже стали размером с булавочную головку. Земля выглядела как топографическая карта, сложенная из участков различных оттенков зеленого и коричневого.

– На какой мы высоте? – спросил Фиц.

Месье Дюваль взглянул на приборную доску.

– Столбик барометра опустился почти на два дюйма. Мы поднялись почти на полторы тысячи футов – в полтора раза выше Эйфелевой башни – и все еще поднимаемся.

Спустя некоторое время Фиц заслонил ладонью глаза.

– Я уже вижу туман. Мы приближаемся к берегу?

– Да, месье.

Туман был самым впечатляющим зрелищем из всех, что Милли довелось видеть. Сплошное море облаков под ними, на которое аэростат отбрасывал продолговатую тень. Плотные языки тумана вырывались на поверхность, закручиваясь и сплетаясь, образуя подвижные области со своими собственными течениями. И лучи солнца, клонившегося к западу, превращали эти пики и хребты в горы золота, как будто воздушным путешественникам была дарована экскурсия по сокровищнице самих небес.

Фиц накинул свой плащ на плечи Милли.

– Изумительное зрелище, не правда ли?

Она украдкой взглянула на него.

– Да, – сказала она. – Во всех отношениях.

– Я когда-то надеялся, что после женитьбы меня ждут приключения… И оказалось, что так оно и есть. – Не отрывая взгляда от тумана, Фиц обвил рукой плечи Милли. – Если сегодня с нами все-таки что-нибудь приключится, знайте: я очень рад тому, что из всех претенденток, на которых меня могли женить четыре года назад, это оказались вы.

Иногда Милли задавалась вопросом: как бы могла сложиться ее жизнь, если бы ей предоставили выбор в вопросах замужества? Теперь она точно знала, что не было бы никакой разницы. Потому что она выбрала бы тот самый путь, который привел бы ее именно к этому моменту. Она собрала всю свою смелость и обвила рукой его талию.

– Я чувствую то же самое, – сказала она. – Я рада, что вы рядом со мной.

Было еще достаточно светло, и месье Дюваль благополучно посадил свой аэростат на пустом поле, вызвав переполох в нескольких деревнях Суссекса. Милли с Фицем прибыли в Лондон к полуночи.

Всю следующую неделю Милли провела у постели матери. Сначала казалось, что миссис Грейвз чудесным образом поправляется, но надежды Милли рухнули, когда ее состояние ухудшилось.

Миссис Грейвз постоянно пребывала в полубессознательном состоянии. Иногда она приходила в себя и оставалась в сознании достаточно долго, чтобы поесть и обменяться приветствиями с Милли. А иногда снова впадала в забытье, прежде чем успевала что-то сказать.

Сестры и кузины миссис Грейвз по временам сидели с Милли в течение дня. Фиц каждую ночь проводил рядом с ней. Они почти не разговаривали этими долгими ночами, дремля каждый в своем кресле, но его присутствие служило для нее источником неизмеримой поддержки.

Однажды утром, когда Фиц вышел позавтракать, миссис Грейвз пришла в себя.

– Мама! – Милли вскочила со своего места. Она поспешно схватила стакан с водой, припасенный на тумбочке, и с чайной ложечки напоила мать.

– Милли, – слабо прошептала миссис Грейвз.

Милли неожиданно для себя расплакалась.

– Мне так жаль. Прости меня.

– Это ты прости меня за то, что покидаю тебя гораздо раньше, чем намеревалась.

Милли могла бы возразить, но они обе знали, что миссис Грейвз не много времени осталось провести на этом свете. Она вытерла глаза.

– Это несправедливо. Ты должна была жить долго, как королева.

– Любимая моя, я прожила замечательную, завидную жизнь. То, что она оказалась короче, чем мне бы хотелось, еще не повод жаловаться. Бог был милостив ко мне.

Она закашлялась. Милли протянула ей ложечку микстуры. Мать тяжело дышала, но оттолкнула лекарство, предложенное ей Милли.

– Нет, дорогая, единственная несправедливость в том, что мы с твоим отцом потребовали от тебя отказаться от собственного счастья ради того, чтобы мы могли иметь внука, который когда-нибудь станет графом.

– Я вовсе не несчастна. – Милли поколебалась. Она никогда не говорила вслух о тайнах своего сердца. – Я не хотела бы выйти замуж ни за кого, кроме Фица.

Миссис Грейвз улыбнулась:

– Он прекрасный молодой человек.

– Самый лучший… как и ты, мама.

Миссис Грейвз коснулась все еще влажной щеки дочери.

– Помнишь, что я сказала тебе много лет назад? Мужчине, который получит твою руку, несказанно повезет. Однажды он прозреет.

– Ты думаешь?

Но рука миссис Грейвз бессильно упала. Она снова погрузилась в забытье и скончалась в тот же день ближе к вечеру.

Фиц находился рядом с Милли. Он поцеловал ее в лоб.

– Мне очень жаль.

Глаза Милли снова наполнились слезами.

– Это случилось слишком скоро. Она была последней из моей семьи.

Фиц протянул ей свой носовой платок.

– Не говорите так. Я ваша семья. А теперь отправляйтесь в постель. Вы уже несколько дней не спали по-настоящему.

«Я ваша семья». Милли посмотрела на него затуманенными глазами.

– Я даже не поблагодарила вас за то, что смогла побыть с мамой, застать ее живой.

– Вам нет нужды благодарить меня за что бы то ни было, – твердо сказал он. – Мой супружеский долг помогать вам.

Слезы еще сильнее полились из ее глаз.

– Благодарю вас.

– Повторяю, это совершенно излишне.

Ей удалось выдавить слабую улыбку на губах.

– Я имела в виду за то, что вы так сказали.

Фиц улыбнулся ей в ответ:

– Идите отдыхать. Я позабочусь обо всем.

Он покинул комнату, чтобы поговорить с дворецким миссис Грейвз.

Милли стояла в дверях, провожая его взглядом, пока он спускался по лестнице.

«Я рад, что это оказались вы».