Текст книги "Наследники легенд"

17

Я открываю и закрываю рот, словно рыба. Я хочу соврать ей, но куда делись слова? У меня нет никаких слов. Нет никаких слов, чтобы объяснить, что случилось со мной сегодня. Что я сегодня выбрала.

На лице Элис отражается ужас.

– Кто-то сделал это с тобой?

Я качаю головой. Нет. Никто не делал этого со мной. По крайней мере, ни один человек.

– Ты можешь рассказать мне, если что-то случилось. – Она берет мои ладони в свои, за ее очками собираются слезы. – Я поверю тебе.

Мы с Элис знакомы полжизни. Мы ночевали друг у друга, мы вместе обдирали колени, впервые влюблялись и всегда устраивали так, чтобы наши шкафчики были рядом.

Ее слезы добивают меня.

Рыдания, которые я сдерживала с тех пор как оказалась в лесу, наконец прорываются.

– Я могу кому-нибудь позвонить. Полиции кампуса или…

– Нет! – вскрикиваю я, тут же вспомнив Норриса и декана. – Это… это не то. Клянусь.

– Ладно, – говорит она. Ее взгляд мечется, она пытается понять, в чем дело. – Если ты… ладно.

Убедившись, что она не позвонит, сама того не зная, одному из вассалов, я со стуком прислоняю голову к двери.

Элис растирает мои предплечья.

– Давай приведем тебя в порядок.

Я иду за ней, как раньше за Уильямом, и позволяю вывести меня из комнаты в общую ванную, держа под мышкой все, что нужно для душа. Когда мы входим внутрь, девушка, которая моет руки над одной из раковин, удивленно смотрит на нас.

Когда мы доходим до пустых душевых, Элис тянет за край моей рубашки.

– Ты почувствуешь себя лучше после душа. Тебе помочь?

Она говорит тихо и отчетливо, как с кем-то, кто настолько напуган, что не способен понимать сложные предложения, а ты пытаешься его успокоить. Я понимаю, что она делает, но не возражаю. Это работает.

– Я разберусь, – невнятно произношу я и снимаю футболку. Элис права насчет дырок. Три тонких разреза пересекают ткань там, где меня держали когти ихэля.

Дверь со стуком открывается и закрывается, и мы остаемся одни. Элис наклоняется в одну из душевых и поворачивает кран. Пока она проверяет, насколько горяча вода, я отхожу к другой стене, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Неудивительно, что она выругалась.

Я выгляжу разбитой.

Мой прежний «милый» узел, в который были уложены волосы, давно уже не милый. Он по большей части уцелел, но перепачкан выделениями ихэля. Темные комки прилипли к выбившимся из прически волосам на лбу и на затылке. Блестящие глаза, опухшие щеки, кусочки грязи на носу. Бо́льшая часть слизи осталась на рубашке, но кое-что присохло к рукам и застряло в сгибе локтя. По грудной клетке проходит длинный красный след. Я сдвигаю лифчик вниз, чтобы прикрыть его. На груди у меня блестит монета Ника. Я снимаю ожерелье и убираю его в карман.

– Вода готова, все необходимое внутри.

Элис подходит ко мне и тоже смотрит в зеркало. Открывает рот, чтобы задать очередной вопрос, но передумывает, что бы там ни пришло ей в голову.

– Я буду снаружи, если тебе что-то понадобится.

Как только она уходит, я раздеваюсь так быстро, как позволяет поврежденное ребро, и вхожу в душ. Давление воды здесь слабое, но, по крайней мере, поток горячий. Запах ихэля окружает меня отвратительным паром, но постепенно ванильный гель для душа прогоняет его.

Я пытаюсь понять, что делать дальше, – и не могу.

Такое случалось со мной и дома. В первые недели после того как умерла мама, мне удавалось начинать сначала с какого-нибудь повседневного дела – раздеться и пойти в душ, открыть холодильник и достать мясо, положить грязную одежду в стиральную машину, – а следующий шаг от меня ускользал. Как заевшая пластинка, мое сознание снова и снова проходило по кругу, пока не находило наконец следующее действие.

Волосы. Волосы грязные. Да. С этим я могу разобраться.

Я не планировала мочить волосы в ближайшую неделю, но сегодня без мытья не обойтись. Потому что они пахнут рвотой и болотом. Завтра они станут чистыми и великолепными, но необходимость потратить дополнительное время заставляет меня застонать. Это еще полтора часа минимум, прежде чем я смогу забраться в кровать, даже если я пропущу глубокое кондиционирование и укладку и просто оставлю их в виде мокрого ананаса.

Элис возвращается, когда я разделяю густые мокрые волосы на пряди.

– Нормально там?

– Ага. Просто сообразила, что голову нужно помыть.

– Черт.

– Ага.

Тишина. Она не ушла. Я не против, потому что мне нужна компания. И не просто чья угодно. А именно ее.

Наверное, она думает о том же, потому что с другой стороны душевой занавески доносятся ее слова:

– Не против, если я тут подожду? Ты явно не в себе.

– Я вот тоже подумала.

– Удачно совпало.

Я промываю волосы и принимаюсь наносить кондиционер, испытывая гордость, что, не задумываясь, вспоминаю следующее действие.

Сегодня мне нужно будет сделать кое-что еще.

– Слушай, Элис?

– Да?

– Извини. Насчет карьера. В каком-то смысле я понимала, что ты пойдешь, если я захочу пойти, и я просто решила, что это нормально. Я знаю, что декан позвонил твоим родителям, и я представить не могу, что они тебе сказали. Я просто… извини, что это все из-за меня и что я на тебя накричала, и… – слезы застилают мне глаза, а руки слишком мыльные, чтобы их вытереть, проклятье, – наговорила всякого. Это было несправедливо и неправильно.

Элис вздыхает.

– И ты прости. Это было мое решение – пойти в карьер, – а не твое. Мне не следовало наезжать на тебя насчет выбора курсов и поступления. Я просто сердилась и беспокоилась. – Пауза. – Собственно, я и сейчас продолжаю, кстати сказать. Беспокоюсь и уже почти что напугана.

Я сую голову под кран. Заливаю водой густые кудри, перебирая их дрожащими пальцами. Часть первая: нанести шампунь.

– Ты расскажешь мне, что случилось сегодня?

Я знала, что она спросит, но вопрос все равно выбивает меня из колеи. Мне приходится прижать обе ладони к плитке душевой, чтобы они перестали дрожать. Я чистая, в физическом смысле. Но я по-прежнему чувствую себя грязной.

– Бри?

Я крепко зажмуриваюсь, но образы, которые я пыталась похоронить в памяти, мелькают слишком быстро. Грудь Ника резко вздымается, когда Уильям накачивает его тело эфиром; Сэл, охваченный темной горькой яростью, отрывающий ноги и руки у мертвого ихэля и швыряющий их в лес; то, как тела псов просто… растворились через некоторое время. Воспоминания грозят задушить меня, как и те, что связаны со смертью матери.

– Я не могу.

Еще одна пауза. Шампунь заливает мне глаза. Щиплет.

– Поверь мне. Пожалуйста? – прошу я так тихо, что даже не знаю, слышит ли она меня сквозь шум воды. Становится труднее дышать. Я чувствую горячие слезы Бри-После.

– Ладно. – В ее голосе нет злости, но она уходит, не попрощавшись и не пожелав спокойной ночи.

Дверь захлопывается за ней, и это что-то внутри меня ломается снова. Поток воздуха выходит из легких, словно я уже не первый час задерживала дыхание.

Затем кожа вспыхивает.

Я хлопаю руками по стенам, по кафелю, но ничто не останавливает алые языки, расползающиеся от пальцев к локтям. Кроваво-алый огонь загорается на кончиках пальцев и с шипением устремляется к локтям. Даже под водой он становится все ярче, оплетая руки, как виноградная лоза.

Он опаляет кожу, не обжигая, мелькает под носом, словно сумасшедшие мотыльки.

Пятна превращаются из крошечных черных точек в обсидиановые водовороты. Я падаю на колени, опираясь руками о кафель, чувствуя, как сердце колотится о ребра.

Магическое пламя.

Вот что это.

Оно не серебристо-синее, как у Сэла или легендорожденных, и не зеленое, как у псов, но это тоже магическое пламя.

Понимание не объясняет, откуда оно взялось.

Почему у него такой отвратительный цвет – цвет сырого мяса, свежей раны.

Почему кажется, будто оно исходит изнутри меня.

Единственные существа, которые у меня на глазах так источали пламя, – демоны. Сэл уже думает, что я тенерожденная. Если он увидит меня в таком виде…

– О боже, – шепчу я.

Должны быть другие объяснения. Это отложенная реакция тела на Обет. Это эфир Сэла все еще просачивается из кожи, реагируя на мое сопротивление. Это что-то, что ихэль вложил в меня, когда разодрал мою кожу. Все это может быть правдой или ничего из этого. Итог один. Если я не смогу объяснить, что происходит, то мне нужно найти способ это контролировать, ведь если я не смогу…

Ты же знаешь, что я это сделаю, да? Убью тебя. И ты знаешь, что я на это способен.

Я крепко зажмуриваюсь. Нахожу свою стену. Придаю ей форму всех тех образов, которые я использовала, чтобы сдерживать Бри-После и ее взрывную опасную ярость, – а потом добавляю новые.

Кирпичная стена. Стена из стали. С заклепками размером с кулак.

Преграда высотой в милю.

Достаточно высокая, чтобы сдержать великана, достаточно крепкая, чтобы сдержать бога.

Банковский сейф с пуленепробиваемыми дверями толщиной в полметра.

Непробиваемые металлы, прочнейшие поверхности, непреодолимые преграды.

Я прячу за ними всю себя.

Никаких трещин, никаких швов, ни войти, ни выйти.

Я мечусь, плачу и кричу, пока не оказываюсь в безопасности за своей стеной.

А когда я открываю глаза, пламя исчезает.

18

Когда я просыпаюсь, голова совершенно ясная. Я устала, но снова похожа на себя прежнюю.

Я стягиваю атласный шарф и касаюсь нескольких еще сырых прядей. Позволяю блестящим кудрям обвиться вокруг пальцев, а затем вернуться на место.

Руки снова выглядят обычными. Знакомыми. Нормальными.

Вот только в событиях прошлой ночи не было ничего обычного.

Я прокручиваю в голове объяснение Ника. Эфир – это вещество, присутствующее в воздухе. Магическое пламя – побочный продукт эфира, который возникает, когда он обретает плотную форму. Пробужденные наследник и мерлины могут призывать эфир для различных целей. Я сама видела это. Но я была так занята поиском информации об Ордене и о том, на что они способны, что не особо задумывалась о том, что могу я сама.

Видение? Противостояние гипнозу Сэла? И, судя по прошлой ночи, Обетам? Чем больше я узнаю́ об Обетах и их роли в структуре Ордена, тем больше я соглашаюсь с Ником, что рассказывать об этой способности не стоит. Но это пассивные, незаметные способности. Их легко скрыть.

То, что случилось со мной прошлой ночью, не было незаметным. И если подобное случится снова, в присутствии других членов Ордена, я не знаю, смогу ли я это скрыть.

«Правило номер четыре. Никогда, никогда не позволяй никому увидеть, как эфир сочится из твоей кожи, будто пылающая кровь».

Телефон звонит. Я хмурюсь. Он разрядился еще в Ложе, и я не помню, чтобы заряжала его прошлой ночью.

– Я зарядила его для тебя. – Элис, одетая, сидит за столом на другом конце комнаты. – Увидела, что разрядился. И завтрак тебе принесла. – Она показывает подбородком на бумажный пакет на моем столе.

Как только я вижу его, до меня доносится и запах. Булочки. Еще теплые.

– Ты принесла мне завтрак из Bojangles?[7]7
  Bojangles – сеть ресторанов быстрого питания, первоначально возникшая в Северной Каролине и представленная в основном в южной части США. (Прим. пер.)


[Закрыть]

– Шарлотта подала идею.

Мы смотрим друг на друга в тревожном молчании.

– Собираешься ответить?

– Да. – Я протягиваю руку к телефону и тут же жалею, что он не остался разряженным. – Привет, пап.

– Бриана Ирен. Объяснись.

Я беру булочку.

От густого запаха, доносящегося из пакета, рот наполняется слюной. Сливочный бисквит. Господи, направь меня.

– Я должна была тебе позвонить. Я забыла. Тут много всего происходит.

Это не просто какая-то там булочка. Это Bo-Berry с ягодной начинкой, благодарение Господу.

– Спасительница, – одними губами произношу я, глядя на Элис. Она улыбается и садится на стул за моим столом, явно довольная собой.

– О, правда? Что, например?

– Провела немного времени с ребятами.

– И как?

Каждый вопрос ведет меня к неизбежной участи, я не могу этого не понимать.

– Неплохо.

– Неплохо – это когда тебя к декану вызывают? Или когда оказываешься на заднем сиденье полицейской машины?

– Мне только вынесли предупреждение…

Элис поднимает бровь. Неодобрение с обеих сторон. Я отворачиваюсь от телефона и шепотом спрашиваю:

– Тебе на занятия не надо, нет?

Она улыбается.

– Я свободна до десяти.

Папа продолжает:

– Ты говоришь, что перезвонишь мне, но не делаешь этого. Потом я узнаю, что ты пришла поздно, поскольку была на какой-то вечеринке.

Я резко выпрямляюсь.

– Какой вечеринке?

А, точно. На той вечеринке, которую Ник и Сэл придумали, чтобы скрыть, что стирали мне память.

– А, на той вечеринке. – Я смиряюсь с тем, что у меня будут проблемы из-за действий, которых я не совершала, ведь мне приходится скрывать то, что я делала на самом деле. Погодите, откуда…

– И опять пришла поздно прошлым вечером? – А это потрясает меня. Он мог узнать об этом, только если… – Элис держит меня в курсе, слава богу. Если бы мне пришлось полагаться на твои слова, кто знает, когда я узнал бы правду.

Я слишком потрясена, чтобы ему ответить. Все, что я могу, – смотреть на подругу.

– Ты ему сказала?

Сожаление холодным копьем пронзает меня с головы до пяток, но оно тут же исчезает, когда она вскидывает руки и восклицает:

– Ты напугала меня!

А отец одновременно увещевает:

– И не думай злиться на Элис! Радуйся, что у тебя есть хорошая подруга.

Они сговорились против меня, эти двое. Теперь я понимаю, почему она решила посидеть рядом, пока я разговариваю по телефону.

– Да что на тебя нашло, черт побери? Ты наркотики принимаешь?

– Что? Нет, я не принимаю наркотики. – Я многозначительно смотрю на Элис, которая имеет наглость скорчить гримасу.

Папа довел меня до предела. А голос у него такой, будто он и сам на пределе.

– Тогда что происходит, доча? Расскажи мне.

Элис, должно быть, слышит его вопрос, потому что на ее лице отражается ожидание – как раз таким я представляю лицо отца. Я вздыхаю. Я не могу разбираться еще и с этим, помимо всего остального. Я точно не могу рассказать им всю эту историю с Орденом, не после того, что было прошлой ночью.

– Прости… я просто… Тут много всего происходит. Клянусь, я в порядке.

Хотя на самом деле нет. Когда из тебя струится магическое пламя, ты не в порядке по меркам обоих миров, в которых я теперь живу.

– Много чего именно? – Папа не собирается так просто меня отпускать.

Думай, Бри.

– Декан Маккиннон назначил мне наставника, образцового студента. Он должен постоянно следить, как у меня дела.

Папа кряхтит.

– Да, декан говорил, что он собирается проследить за тем, чтобы ты двигалась в нужном направлении, и найдет какого-то идеального студента.

Лучшая ложь та, которая близка к правде.

– Папа Ника учился здесь, так что он тут своего рода элита. Он привел меня в одну из традиционных студенческих групп, куда попадают только по приглашениям. Большой дом, богатые ребята. Вроде бала дебютанток, но для студентов.

Только вместо того чтобы запоминать, какой вилкой пользоваться, мы учимся сражаться с ордами демонов.

Сидящая напротив Элис поднимает бровь. Папа снова кряхтит, но не пытается выяснить подробностей. Вместо этого он что-то обдумывает.

– Бри, я старался дать тебе больше свободного пространства с тех пор как умерла мама, но я думаю, это была ошибка. Теперь я собираюсь взяться за дело.

По спине пробегает волна тревоги.

– Взяться за дело? Это как?

– Ты пойдешь на психотерапию. Я договорился с университетской клиникой. Они быстро согласились тебя принять, поскольку ты несовершеннолетняя.

Сердцебиение ускоряется.

– Я не пойду на психотерапию.

По удивлению на лице Элис я понимаю, что насчет этой части она была не в курсе.

– О, ты пойдешь. – Таким строгим его голос я еще никогда не слышала. – Или ты вернешься домой. – Он некоторое время молчит, давая мне проникнуться. – Ну? Я жду ответа?

Я пытаюсь найти повод отказаться, но ничего не приходит в голову.

– Ладно.

– Два раза в неделю.

Руки сжимаются в кулаки.

– Два раза в неделю.

– С сегодняшнего дня.

– С сегодняшнего? – вскрикиваю я. – Папа, у меня занятия. Домашняя работа.

Он непреклонен.

– Каждую среду и каждую пятницу, юная леди. Я отправил доктору Хартвуд твое расписание. Имей в виду: я изучил информацию о психотерапевтах на сайте и заметил, что она училась именно здесь, в Каролинском. Позвонил ей и спросил когда. И точно: она училась здесь одновременно с твоей мамой.

Я крепче сжимаю телефон.

– Она знала маму? – Элис выпрямляется, на ее лице отображается неприкрытое любопытство.

Папин голос смягчается впервые за весь разговор.

– Конечно, доча. Она сказала, что они на нескольких предметах учились вместе, хочешь верь, хочешь нет. Я подумал, это будет и правда хорошо, потому ее и выбрал. И еще она темнокожая, а наших на этом сайте не так уж много.

– Ух ты, – шепчу я, обдумывая возможные варианты. Кто-то, кто знал маму, когда она была здесь. Возможно, она знает, как мама привлекла внимание Ордена…

Он принимает мое молчание за тревогу.

– Если она тебе не нравится, мы можем поменять…

– Нет! Я хочу встретиться с ней, – отвечаю я, показывая Элис поднятый большой палец. Та заметно расслабляется и встает, чтобы собрать учебники и тетради. – Мне это будет полезно.

Я дожидаюсь, пока Элис уйдет, помахав мне рукой на прощание, а затем разбираюсь с лавиной уведомлений с прошлого вечера.

Четыре звонка на голосовую почту от Ника. Одиннадцать сообщений – тоже от него. Я принимаюсь жевать булочку Bo-Berry и прослушивать голосовые. Ник кажется слегка запыхавшимся.

«Би. Произошедшее сегодня… Думаю, я просто хотел проведать тебя. Рад, что ты в безопасности. Я… не знаю, с чего начать. Позвони. Пожалуйста. Или напиши. Как хочешь».

Не очень конкретно, но, может, он был в лазарете, где его могли услышать другие. Все сообщения более или менее одинаковые.

Он пытался найти меня. Он беспокоился.

Он назвал меня Би.

Внезапно я ощущаю смущение, эти слова трогают меня, и я чувствую себя как-то… неловко. Элис нет рядом, но я сижу на кровати, чувствуя себя уязвимой. И еще мне тепло. Приятно. Уютно. Без какой-либо причины.

Может быть, именно поэтому его последнее сообщение, отправленное в 2:32, так меня пугает.

«Тебе нужно отказаться. Меня слишком долго не было, и все хуже, чем я думал. Я узнаю, что случилось с твоей матерью. Клянусь».

После всего, что я увидела, мне очень хочется принять его предложение. Но опять же, если его люди сражаются, вряд ли мои цели окажутся в списке приоритетов, так ведь? Пальцы скользят по экрану.

«Я не откажусь».

Я вижу, как он печатает. Делает паузу. Снова печатает. Снова останавливается.

«Так и думал, что ты это скажешь».

Я улыбаюсь.

Приходит еще одно сообщение.

«Сегодня капитул устраивает ужин в Ложе в шесть. Они хотят, чтобы все пажи пришли. Приходи за час. Там есть комната, где мы сможем поговорить наедине».

Совершенно без причины у меня в груди расцветает жар.

«Ага, не проблема».

Нам определенно нужно укромное место в полусекретном доме тайного общества, чтобы поговорить о нашей суперсекретной совместной разведывательной миссии.

В высшей степени разумно.

Сообщение от Патрисии Хартвуд приходит сразу же после того, как начинается первое занятие.

«Привет, Бри! Это доктор Хартвуд. Папа договорился, чтобы мы встречались регулярно, начиная с сегодняшнего дня. Как насчет того, чтобы встретиться где-то в кампусе? Сегодня прекрасный день!»

Я отвечаю:

«Звучит неплохо. Где?»

«Как насчет ботанического сада, в 14:00, после твоего занятия по «Растениям Пьемонта»? Кажется, подойдет, ведь ботанический сад – это тоже ботаника!»

Когда взрослые шутят в сообщениях, это хуже всего.

«Хорошо!» —

только и способна ответить я, хотя внутренне не могу дождаться этой встречи. Что если она окажется ключом, который поможет открыть мамину тайну?

Элис была права. «Растения Пьемонта» – действительно курс для лентяев. Помощник преподавателя сидит в углу и играет во что-то на телефоне, а мы «смотрим» суперустаревшее образовательное видео длиной пятьдесят пять минут, которое, как настаивает профессор, поможет нам подготовиться к тесту, ожидающему нас на следующей неделе. Затем он отпускает нас до звонка без какой-либо причины, так что я прихожу к дендрарию еще до назначенного времени.

Ботанический сад намного больше, чем я ожидала. На информационной табличке сказано, что здесь представлено более пятисот разных растений. Маме бы понравилось. Идя по саду, я представляю, как она приходила сюда между занятиями, тайно срезая черенки и пряча их в сумочку. Повернув за угол, я перестаю предаваться мечтаниям.

Мне открывается грот, посреди которого стоит стол из черного гранита, а под ним течет ровный поток магического пламени.

Он тоньше, чем широкие ленты, которые обвивались вокруг моих рук в душе, и намного, намного светлее. Бледно-желтый, а не ярко-малиновый.

Стол стоит посреди круга темно-коричневой и черной земли. Под ним бронзовые скульптуры протягивают вверх руки, подпирая толстую гранитную столешницу, словно поддерживая ее вес в воздухе. Скульптуры выстроены рядами, и их скрывает гранитная плита, из-за чего возникает ощущение, будто их больше, чем может увидеть глаз. Ровные пряди эфирных потоков между их руками и ногами скользят над сырой землей, как золотой туман.

– Здесь поставили стол для тех, кто хочет почитать, позаниматься или отдохнуть. Но когда я за него сажусь, у меня получается только грустить.

Голос доносится из дальнего угла грота.

Потрясающе красивая темнокожая женщина с седеющими волосами сидит на каменной скамье, а на свободном месте рядом с ней разложен ее запоздалый обед. Шаль с ярким узором, с темно-красными и желтыми кисточками по краям, покрывает ее плечи. Глаза у нее цвета теплой плодородной земли, а ее овальное лицо темно-коричневого цвета. Она смотрит на меня из-за светло-желтых очков в роговой оправе. Мне не разобрать, сколько ей лет, потому что темнокожие женщины владеют в этом отношении какой-то магией. Ей может быть сорок, или шестьдесят, или что-то между.

– Вы…

– Доктор Патрисия Хартвуд. – На ее лице расплывается широкая улыбка. Видя ее, я чувствую себя легче, радостней. – А ты, наверное, Бри.

Я изучаю ее, словно, рассмотрев лицо, проникнувшись этим простым действием, я могу каким-то образом стать ближе к матери. Крупица ее жизни по-прежнему сохранилась в ком-то, кто знал ее так, как не знала я. Я чувствую, что мне отчаянно, пугающе алчно хочется получить то, что она может мне дать.

Она спокойно смотрит на меня, словно в точности понимает, о чем я думаю.

Я снова смотрю на стол.

– Почему вы грустите?

– Посмотри ближе.

Я прохожу между двумя каменными скамьями и оказываюсь в паре десятков сантиметров от плиты. Я приседаю, и магическое пламя обвивается вокруг лодыжек теплыми облаками. Скульптуры не одинаковые, как мне показалось издали, но у них есть общие черты: от природы кудрявые волосы, широкие массивные носы, полные губы.

Это темнокожие.

Это все темнокожие.

Темнокожие поднимают круглую плиту, как сотни Атлантов, держащих мир. На некоторых мужчинах длинные рубашки навыпуск. У других обнаженные торсы, и видно, как напрягаются их пресс и бицепсы. Женщины в юбках поднимают невыносимо тяжелый вес. Их ноги скрыты под грязью и перегноем, и все же они продолжают держать этот груз.

Тихо, с придыханием я произношу:

– Что это?

– Мемориал невоспетым основателям. Так Каролинский университет отдает честь рабам и слугам, которые строили это место, – говорит она, и в ее голосе слышны одновременно гордость и отвращение. – У нас есть этот мемориал, и это хоть что-то, я полагаю. Это высокий дар. Малозначительным его не назвать. Но как я могу обрести мир, если я смотрю вниз и вижу, что они до сих пор трудятся? Понимаешь?

Я понимаю, что она имеет в виду. За подобное знание приходится платить дорогую цену. Я не могу забыть то, что знаю, только из-за высокой платы. И все же иногда нам приходится прятать напоминания о подобном, чтобы потом обрести силу им противостоять.

Доктор Хартвуд выпрямляется на скамейке.

– Но наша встреча не об этом.

Я тоже выпрямляюсь, но мне сложно отвлечься от мемориала, когда я знаю, что – и кого – он изображает. И еще мне сложно отвернуться от странного магического пламени. Почему эфир концентрируется здесь? Я мысленно делаю заметку, что нужно спросить об этом Ника.

Наконец я отвожу взгляд.

– Думаю, папа рассказал вам обо мне.

– Он очень тобой гордится. – Ее улыбка напоминает мамину. Морщинки в уголках рта. Помада под цвет шали. – Он сказал мне, что ты умная и, более того, мудрая.

Я фыркаю.

– Мудрая? Я влипла в неприятности в первую же ночь здесь. Я не мудрая.

– Боюсь, самому человеку не оценить, обладает ли он мудростью.

– Предположим. – В моей речи пробивается акцент, и я удивлена тому, как легко мне это дается. Разговор с ней кажется знакомым. Как дома. Как встречи с друзьями, и жареная рыба, и картофельный салат на столе для пикника, поставленном за церковью. С тех пор как я приехала в Каролинский университет, я ни разу не чувствовала себя так, не позволяла себе так говорить.

Я сажусь, и она протягивает мне руку. Когда наши ладони соприкасаются, по руке до локтя проходит ровное электрическое гудение. Совсем не похоже на взгляд Сэла. Теплое, как пряный сидр на Рождество. Горячий сироп, которым политы оладьи.

– Рада познакомиться с тобой, Бри. – Она действительно удержалась от банальности. Взрослый человек, который определенно знает, что моя мать умерла. Я в потрясении.

Запинаясь, я отвечаю:

– Ох… и я с вами тоже, мэм.

– Пожалуйста, называй меня Патрисия. Доктор Хартвуд, если тебе удобней, но я не из тех, кого называют «мэм». – Патрисия небрежно взмахивает рукой. – Оставь это тетушкам, которые без этого не могут.

Я смеюсь, и она улыбается в ответ. После похорон матери я ни разу не оказывалась в компании такой тетушки.

– Так значит, вы мой мозгоправ?

– Психолог, консультант, психотерапевт. Так мне больше по душе. Ты уже несколько дней живешь в кампусе. Как тебе?

Демоны. Эфир. Рыцари. Домашка. Парень, с которым мне уютно.

– Нормально.

– М… – Карие глаза Патрисии словно проникают в мою черепную коробку, будто обернутое бархатом сверло. – Друзья?

– Я приехала сюда с подругой Элис, но мы как-то неудачно начали.

Патрисия глубокомысленно кивает.

– Типичная история для студентов, которые заселяются вместе с одноклассниками. Многие сталкиваются с тем, что новая среда осложняет прежние отношения.

– Это еще мягко сказано. Еще я познакомилась с несколькими студентами на занятиях и на мероприятиях.

Ну, вы понимаете, на мероприятиях вроде тайных средневековых ритуалов.

– Расскажи мне об Элис.

Насколько грубо будет сказать ей, что единственная причина, по которой я здесь, – чтобы выяснить, что она знает о маме?

– Мы были лучшими подругами с самого детства. Мы вместе подали заявки на программу раннего обучения. Мы ушли с территории кампуса на это сборище в карьере Эно, думаю, вы об этом знаете, и влипли в неприятности. Мы поссорились из-за этого. Некоторое время не разговаривали, но, похоже, помирились прошлым вечером. По большей части. Я по-прежнему немного злюсь, что она позвонила папе, но в каком-то смысле понимаю ее.

Патрисия слегка приподнимает брови.

– Ты знала, что пойти на карьер – против правил?

У меня возникает одна мысль, и я резко выпрямляюсь.

– Вы отчитываетесь папе о наших беседах?

Она качает головой.

– Все конфиденциально. Если ты не выражаешь желания причинить вред себе и другим, не описываешь насилия в прошлом или в настоящем. В этих случаях я должна буду сообщить полиции университета.

– Хм, – говорю я. – В таком случае да. Я знала, что это против правил.

– Это заставило тебя сомневаться?

– Тогда – нет.

– Ты все равно пошла. Почему, как ты думаешь?

– Я была расстроена. Просто хотела куда-то пойти. Чем-то заняться.

– Чем именно?

Хотя я не хочу отвечать, я думаю о беспокойстве, которое ощутила у обрыва перед тем, как Сэл нашел меня. Давление, распирающее кожу. Желание взорваться.

– Не знаю.

– Хм. – Патрисия мне не верит. Этим она напоминает маму. Я не просто так подала документы в Каролинский университет у нее за спиной. Если бы я спросила и она отказала, она бы распознала непослушание по моему лицу. – Давай сменим тему.

– Я не против.

– Я хотела бы поговорить о твоей маме.

Нетерпеливая паника вспыхивает в животе, подступает к горлу.

– Папа сказал, вы ее знали?

– Знала, – с теплом в голосе отвечает она. – Не очень хорошо. Но она мне очень нравилась.

Внезапно глотать становится трудно. Я думала, что хочу, чтобы она рассказала о матери. Почему же теперь, когда она это делает, мне так плохо?

– Ох.

– Ты знаешь, почему я предложила тебе встретиться здесь, Бри?

Ее вопрос застает меня врасплох.

– Нет, совсем нет. Это вопрос с подвохом?

Похоже, мой ответ застает врасплох Патрисию, потому что она моргает и откидывается на спинку скамейки.

– Эти сады в изобилии насыщены энергией корня. Ты не мастер диких трав, как твоя мама?