Текст книги "Дева в голубом"

Изабель выронила грабли, схватила его за руку и бросилась бежать.

Самым резвым оказался Маленький Жан. Всего девяти лет от роду да еще после целого дня тяжелой работы, он тем не менее легко обогнал отца. Мальчик влетел в амбар и замкнул дверь на щеколду. Этьен с Жаном принялись таскать воду из ближнего источника, Изабель с Жакобом тем временем закрывали ставни.

Мари стояла посреди комнаты, прижимая к груди букет лаванды. Анна, будто ничего не замечая, продолжала хлопотать у огня, а когда все собрались за столом, сказала просто:

– Нам ничто не грозит.

И это были последние слова, которые Изабель услышала от старухи.

Время шло, но никто не появлялся.

Семья безмолвно сидела за столом, каждый на своем обычном месте, но еды ни перед кем не было. В доме было темно: огонь почти погас, свечи не горели, и лишь сквозь щели в ставнях проникал тусклый свет. Изабель пристроилась на скамье, Мари рядом с ней, держа мать за руку и переложив лаванду на колени. Жан, выпрямившись, сидел во главе стола. Этьен не поднимал глаз от стиснутых кулаков, и вид у него был такой же бесстрастный, как у отца, разве что щека время от времени подергивалась. Анна, закрыв глаза, потирала лоб и сдавливала большим и указательным пальцами переносицу. Маленький Жан извлек из кармана нож и положил перед собой на стол. Он то и дело поднимал его, вертел в руках, пробовал лезвие, снова возвращал на место. Жакоб устроился немного в стороне, там, где обычно сидели Сюзанна, Бертран и Дебора. В руке у него был зажат кругляш, остальные лежали в кармане. Он всегда любил разноцветные камни, в изобилии раскиданные по берегам и на дне Тарна, особенно пронзительно-красные и желтые. Жакоб не выбрасывал их, даже когда, высохнув, они меняли цвет и становились тускло-серыми. Ведь если хочешь увидеть их подлинный цвет, всегда можно лизнуть.

Изабель казалось, что пустые места на скамье заполнены призраками ее родных – мать, сестра, братья. Она тряхнула головой и закрыла глаза, пытаясь представить себе, где сейчас Сюзанна, каково ей там под крылом герцогини. Но картина никак не складывалась, и тогда она стала думать о Святой Деве в голубом обрамлении, о цвете, который она не видела уже много лет, но который сейчас представила так ясно, будто в голубое были выкрашены стены этого дома. Изабель глубоко вздохнула, и сердце ее стало биться медленнее. Она открыла глаза. На поверхности стола плясали пятна голубого света.

Послышались стук копыт, выкрики, свист, затем громкий стук в дверь, заставивший всех вскочить на ноги.

– Помолимся, – решительно сказал Жан и запел сильным низким голосом: «J'ai mis en toi mon espérance: Garde-moi donc, Seigneur, D'éternel déshonneur: Octroye-moi délivrance, Par ta grande bonté haite, Qiu jamais ne fit faute»[15]15
  На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь во век; по правде Твоей избавь меня (фр.). Псалтирь, 30 (2).


[Закрыть]. Все запели следом, кроме Анны, всегда говорившей, что пение – это праздность, и произносившей слова гимна про себя. Дети пели высокими голосами, Мари от страха даже заикалась.

Закончили они пение псалма под аккомпанемент хлопающих ставен и непрекращающихся ударов в дверь. Еще мгновение спустя послышался глухой удар в основание двери, за которым последовали треск и запах дыма. Этьен и Жан вскочили и бросились к выходу. Этьен поднял ведро с водой и кивнул отцу. Тот неслышно отвел задвижку и рванул на себя дверь. В дом хлынула волна пламени. Этьен выплеснул воду, а тем временем чьи-то руки схватили Жана за горло и рубаху и грубо выволокли наружу. Дверь за ним захлопнулась.

Этьен снова распахнул ее.

– Папа! – крикнул он и тут же исчез во дворе, охваченный клубами дыма и пламени.

В доме повисла странная, холодная тишина. Изабель медленно поднялась и взяла на руки Мари. Она чувствовала, как ее обволакивает добрый голубой цвет.

– Держись за меня, – прошептала она дочери, и Мари обвила руками шею матери, а коленями, испачканными в лавандовом зеленом соку, пояс.

Изабель взяла за руку Жакоба, кивнула Маленькому Жану, чтобы он держался за другую, словно в забытьи провела детей через комнату, откинула задвижку и вошла в амбар. Лошади, чуя запах дыма и слыша стук копыт во дворе, испуганно жались к стенам. В дальнем конце амбара была еще одна дверца, ведущая в огород. Изабель открыла ее и побрела вместе с детьми через посадки капусты, помидоров, моркови, лука и прочей зелени. Полой платья она задела куст полыни, и в воздухе разлился знакомый острый запах.

Дойдя до мшистого камня в конце огорода, они остановились. Жакоб на мгновение прижал к нему ладонь. За камнем начиналось поле под паром, выжженное палящим летним солнцем и ощипанное овцами. Все четверо рванулись вперед: мальчики впереди, Изабель с дочерью на руках – чуть поодаль. И лишь посреди пути она обнаружила, что Анны с ними нет.

Они благополучно достигли каштановой рощи. Изабель опустила Мари на землю и повернулась к Маленькому Жану.

– Мне надо вернуться за бабушкой. Прятаться ты умеешь. Ждите меня здесь. Но не в самой роще – ее могут поджечь. И если солдаты доберутся до этого места и придется бежать, бегите к дому моего отца. Но не по тропинке – через поле. D'accord?[16]16
  Ладно? (фр.)


[Закрыть]

Маленький Жан кивнул и вытащил из кармана нож. Голубые глаза его сверкали.

Изабель обернулась. Ферма была вся в огне. Визжали свиньи, выли собаки, и этот вой подхватили псы по всей долине.

«В деревне понимают, что происходит, – подумала она. – Интересно, придут на помощь? Или попрячутся по своим углам?»

Изабель посмотрела на детей. Мари и Жакоб стояли неподвижно, с широко открытыми глазами, Маленький Жан всматривался в лес.

– Allez[17]17
  Давайте (фр.).


[Закрыть], – кивнула Изабель, и, не говоря ни слова, Маленький Жан повел брата и сестру в подлесок.

Краем поля Изабель пошла в противоположную сторону. Вдали виднелось другое поле – то, где они сегодня работали: все стога, что они сложили с Маленьким Жаном и Жакобом, были в дыму. Она слышала отдаленные крики, и смех, и звуки, от которых волосы на голове становились дыбом. Подойдя ближе, Изабель уловила запах паленого мяса – знакомый и вместе с тем новый. Свиньи, подумалось ей. Свиньи… И только тут она поняла, что сотворили солдаты.

– Sainte Vierge, aide-nous[18]18
  Святая Дева, помоги нам (фр.).


[Закрыть],– выдохнула Изабель и перекрестилась.

В огороде скопилось так много дыма, что можно было подумать, будто наступила ночь. Изабель поползла по грядкам и вскоре наткнулась на Анну. Та стояла на коленях, прижав к груди кочан капусты. Из глаз у нее текли слезы, оставляя на почерневших щеках длинные бороздки.

– Viens, mémé,– прошептала Изабель, обнимая Анну за плечи и поднимая ее. – Viens.[19]19
  Идем, матушка. Идем (фр.).


[Закрыть]

Изабель повела ее полем к каштановой роще. Всю дорогу старуха беззвучно рыдала. Позади был слышен стук копыт – солдаты ворвались в огород, – но женщин защищала стена дыма. Они двигались краем поля, вдоль низкой каменной ограды, построенной Жаном много лет назад. Анна то и дело останавливалась, оборачивалась, Изабель приходилось подталкивать ее вперед.

Солдат возник внезапно, будто с неба свалился. Со стороны дома его еще можно было бы ожидать, но выскочил он из той самой рощи, к которой они направлялись. Он стремительно скакал наперерез им, высоко подняв меч, и на лице его, заметила Изабель, когда он приблизился, расплылась улыбка. Она застонала и подалась назад, увлекая за собой Анну. Когда всадник был уже так близко, что ощущался исходящий от него запах пота, от земли отделилась какая-то шевелящаяся серая масса. Задняя нога у существа непроизвольно дергалась. Лошадь испуганно заржала и остановилась на полном скаку. Солдат вылетел из седла и рухнул на землю. Лошадь круто повернулась и бешено помчалась назад, под укрытие каштановых деревьев.

Анна переводила взгляд с волка на Изабель. Волк настороженно наблюдал за ними. На солдата, лежавшего без движения, он даже не взглянул.

– Merci, – негромко проговорила Изабель, кивая волку. – Merci, maman.

У Анны широко раскрылись глаза.

Они дождались, пока волк повернулся и затрусил в сторону. Перескочив через низкую ограду, он вскоре исчез на соседнем поле. Только тогда Анна снова пошла вперед. Изабель последовала за ней, но тут же остановилась, обернулась, вгляделась в лежавшего на земле солдата, вздрогнула, а затем нерешительно, осторожно приблизилась к нему. Едва взглянув на него, она склонилась над мечом и внимательно осмотрела лезвие. Анна ждала ее, скрестив на груди руки и опустив голову.

Изабель стремительно разогнулась.

– Крови нет, – сказала она.

Очутившись в лесу, Изабель принялась негромко окликать детей. Было слышно, как где-то вдалеке пробивается сквозь чащу лошадь без всадника. Затем звуки смолкли – наверное, добралась до опушки.

Детей нигде не было видно.

«Должно быть, спрятались где-нибудь», – пробормотала про себя Изабель. На лезвии меча не было следов крови. О господи, как бы хотелось верить, что они спрятались.

«Они спрятались», – повторила она на сей раз громче, чтобы услышала Анна.

Не дождавшись ответа, Изабель обратилась к ней:

– Вы слышите меня, mémé? Как думаете, удалось им укрыться?

Анна лишь пожала плечами.

Они побрели через поле в сторону фермы отца Изабель, чутко вслушиваясь в малейшие звуки. Но ничего и никого не было ни слышно, ни видно – ни солдат, ни детей, вообще никого.

Когда они добрались до ограды фермы, уже стемнело. В доме тоже не было видно ни проблеска, двери плотно заперты, но когда Изабель постучала со словами «Papa, c’est moi»[20]20
  Папа, это я (фр.).


[Закрыть] – им открыли. Дети сидели в темноте рядом с дедом. Мари вскочила, бросилась к матери и уткнулась ей лицом в бок.

Анри дю Мулен кивнул Анне и повернулся к дочери:

– Где они?

Изабель покачала головой:

– Не знаю. Скорее всего… – Она посмотрела на детей и не закончила фразы.

– Будем ждать, – мрачно заявил отец.

– Будем ждать.

Проходили часы, дети один за другим засыпали, взрослые неподвижно сидели за столом в темноте. Анна закрыла глаза, но сидела, не сгибая спины и крепко вцепившись в край стола. При любом звуке она открывала глаза и резко поворачивалась к двери.

Изабель с отцом молчали. Она грустно оглядывала комнату. Даже в темноте было видно, что дом приходит в запустение. Узнав о гибели сыновей-близнецов, Анри дю Мулен забросил ферму; поля оставались незасеянными, крыша протекала, овцы бродили без присмотра, запасы зерна уничтожали мыши. В доме стало грязно, сыро и холодно, несмотря на жару, какая всегда бывает во время сбора урожая.

Изабель прислушалась к шуршанию мышей.

– Тебе бы кошку завести, – прошептала она, обращаясь к отцу.

– Да была у меня одна, – откликнулся он. – Убежала куда-то. Здесь никто не задерживается.

Незадолго до рассвета они уловили во дворе какое-то движение. Раздался приглушенный стук копыт. Жакоб быстро выпрямился.

– Это наша лошадь, – сказал он.

Они не сразу узнали Этьена. У человека, покачивающегося на пороге, не было волос, разве что несколько опаленных клочков на макушке. А светлые брови и ресницы так и вовсе исчезли без следа: казалось, глаза, лишившиеся опоры, просто плавают по лицу. Одежда тоже висела обожженными клочьями, и весь он, с головы до ног, был вымазан в саже.

Все застыли, кроме Маленького Жана, который обхватил руку отца обеими ручонками и повел к лавке.

Этьен махнул рукой.

– Лошадь, – с трудом выговорил он, опускаясь на лавку.

Лошадь терпеливо стояла во дворе, копыта ее были замотаны тряпьем, грива и хвост сожжены. Остальное все вроде было на месте.

Когда несколько месяцев спустя и за много сотен миль отсюда волосы у Этьена отросли, выяснилось, что они стали седыми. А брови с ресницами так и не появились.

Этьен с матерью отрешенно сидели за столом в доме Анри дю Мулена, не способные ни думать, ни действовать. Весь день Изабель и ее отец старались разговорить их, но безуспешно. Анна просто молчала, а Этьен ограничивался короткими репликами типа: «Мне хочется пить» или «Я устал», после чего закрывал глаза.

Наконец Изабель это надоело.

– Нам надо отсюда уходить, и чем скорее, тем лучше, – сказала она, глотая слезы. – Солдаты все еще рыщут по всей округе, отыскивая нас, и в конце концов кто-нибудь непременно наведет их на наш след.

Она хорошо знала своих земляков. Люди они вообще-то верные, однако, если им предложить сумму покрупнее или припугнуть как следует, выдадут любой секрет, даже католику.

– Уходить? И куда же? – осведомился Этьен.

– Хотя бы в лес. Переждете там некоторое время, а потом, когда можно будет, вернетесь, – предложил Анри дю Мулен.

– Сюда мы вернуться не можем, – возразила Изабель. – Урожай пропал, дом сгорел. Без герцога нам от католиков защиты нет. Они нас в покое не оставят. А когда дома нет… – Изабель на мгновение умолкла, подбирая слова поубедительнее, какие они сами употребили бы. – А без крыши над головой в безопасности себя не почувствуешь.

«Ну а у меня нет никакого желания возвращаться в нищету», – добавила она про себя.

Этьен переглянулся с матерью.

– Можно было бы отправиться в Эль, – продолжала Изабель. – Там Сюзанна и Бертран.

– Нет, – твердо отчеканил Этьен. – Они сделали свой выбор. Они бросили семью.

– Но они же… – Изабель запнулась, не желая терять небольшое преимущество, что ей удалось завоевать.

Внезапно она представила, как солдат-католик вытаскивает Сюзанну в поле и вспарывает живот, и лишний раз подумала, что Бертран с женой поступили правильно.

– Дорога в Эль небезопасна, – заговорил отец, – там вполне может случиться то же самое, что происходит здесь.

Дети молча слушали взрослых. Но вот заговорила Мари:

– Maman, a где нам будет не страшно? Скажи Боженьке, что мы хотим, чтобы нам было не страшно.

Изабель кивнула.

– Кальвин, – проговорила она. – Можно пойти к Кальвину. В Женеву. Там безопасно. Там истина и там свобода.

Наступила ночь, не принесшая ни прохлады, ни покоя. Изабель велела детям убрать в доме, а сама тем временем принялась печь хлеб про запас. Было время, она с матерью и сестрой каждый день разжигала эту печь, а теперь пришлось очищать ее от паутины и мышиного помета. Выглядела печь совершенно заброшенной, словно отец ничего не ел.

Анри дю Мулен, хоть родственные связи с семейством Турнье делали его мишенью для католиков, уходить из дому отказался.

– Это моя ферма, – решительно заявил он, – и никакие католики не заставят меня бросить ее.

Он настоял, чтобы отъезжающие взяли его повозку – единственную ценность, которая осталась в доме, кроме плуга. Он почистил ее, выправил колесо, приладил сиденье. Дождавшись темноты, Анри вытащил повозку во двор и положил внутрь топор, три одеяла и два мешка.

– Тут каштаны и картошка, – пояснил он дочери.

– Картошка?

– Да, для лошади и для вас.

Услышав эти слова, Анна так и застыла. Маленький Жан, как раз выводивший лошадь из амбара, рассмеялся:

– Но ведь люди не едят картошку, дедушка! Разве что последние бедняки.

Отец Изабель стиснул кулаки.

– Ты еще спасибо скажешь, что она есть у тебя, mon petit[21]21
  Мой мальчик (фр.).


[Закрыть]. В глазах Бога все люди – бедняки.

Когда все было готово к отъезду, Изабель пристально посмотрела на отца, словно пытаясь удержать в памяти малейшую его черточку.

– Будь поосторожнее, папа, – прошептала она. – Здесь могут появиться солдаты.

– В таком случае я буду бороться за истину, – сказал он. – Я ничего не боюсь. – Отец посмотрел на дочь и, слегка вздернув подбородок, добавил: – Courage[22]22
  Мужайся (фр.).


[Закрыть], Изабель.

Она выдавила из себя улыбку, что помогло сдержать слезы, положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и трижды поцеловала.

– СмотРика, ты теперь целуешься, как Турнье, – пробормотал Анри дю Мулен.

– Но я же теперь тоже Турнье, папа, – возразила Изабель.

– Однако же твое имя по-прежнему дю Мулен. Не забывай этого.

– Не забуду. – Изабель помолчала. – И ты меня помни.

Мари, которая сроду слезинки не проронила, проплакала целый час после того, как они оставили дедушку стоять одного на дороге.

Одной лошади на всех было мало. Анна с Мари сели в повозку, Изабель с Жакобом брели сзади, Этьен и Маленький Жан по очереди вели в поводу лошадь. Время от времени обоим требовался отдых, и тогда лошадь шла медленнее.

Они пошли дорогой на Мон-Лозер. Освещая им путь, но и не давая укрыться, ярко светила луна. Едва заслышав малейший шум, они сходили с дороги. Добравшись до Коль-де-Финиль, на самой вершине горы, они спрятали повозку, а Этьен взял лошадь и отправился на поиски пастухов, которые могли указать путь на Женеву.

Изабель стерегла повозку, остальные спали. Она вслушивалась в каждый звук. Неподалеку, насколько она знала, были истоки Тарна, именно отсюда река начинала свой долгий спуск с горы. Больше ей никогда не увидеть ее вод, не ощутить их ласки. Внезапно, в первый раз с тех пор, как герцогский камердинер разбудил их той ночью, Изабель разрыдалась.

И тут же ощутила на себе чей-то взгляд. То не был взгляд незнакомца. Напротив, ее охватило знакомое чувство – его испытываешь, входя в воду. Оглядевшись вокруг, Изабель увидела его. Он стоял совсем неподалеку, прислонившись к большому валуну, и даже не пошевелился под ее ответным взглядом.

Изабель вытерла слезы и направилась к пастуху. Они не спускали друг с друга глаз. Подойдя, Изабель притронулась к шраму у него на щеке:

– Откуда он у тебя?

– Жизнь такая.

– А звать как?

– Поль.

– Мы уходим. В Швейцарию.

Пастух кивнул и ласково посмотрел на Изабель:

– Помни обо мне. – И снова кивнул.

– Эй, Изабель, – услышала она позади шепот Этьена. – Ты что здесь делаешь?

– Изабель, – негромко повторил Поль и улыбнулся. Зубы его матово блеснули в лунном свете.

Он удалился.

– Дом. Амбар. Наша кровать. Большая свинья и четверо поросят. Ведро в колодце. Бабушкин коричневый платок. Кукла, которую смастерил мне Бертран. Библия.

Мари перечисляла утраты. Поначалу Изабель не слышала ее голоса за скрипом колес. Потом услышала и все поняла.

– А ну, тихо! – И заплакала.

Мари замолчала. Или по крайней мере перестала вести счет вслух, губы же, что не укрылось от Изабель, продолжали шевелиться.

Жана она так и не вспомнила.

При мысли о Библии Изабель почувствовала слабость.

– Как думаешь, она в целости? – негромко спросила она Этьена.

Они добрались до реки Лот, протекавшей у подножия холма, на котором стоял Мон-Лозер, и Изабель помогла мужу перевести лошадь черед брод.

– Там, за кирпичом в дымоходе, – добавила она. – Огонь туда не достанет, а искать никому в голову не придет.

Этьен устало посмотрел на нее.

– Мы потеряли все, папа погиб, и Библия нам теперь не поможет, – сказал он. – Теперь для нас все потеряло значение.

«Все, кроме слова Библии», – подумала Изабель. Не потому ли они уходят, не ради ли этого самого слова?

Порою, когда Изабель, отдыхая в повозке, окидывала взглядом остающиеся позади поля, ей казалось, что она видит отца, бегущего вслед за ними по дороге. На мгновение она зажмуривалась, а когда открывала глаза вновь, отца уже не было. Иногда на его месте оказывались реальные люди – женщина на обочине дороги, мужчина в поле, с граблями, косой или лопатой, мужчина верхом на осле. Все стояли неподвижно, глядя вслед проезжающим.

Случалось, мальчишки, сверстники Жакоба, швыряли в них камнями, и Этьену приходилось удерживать Маленького Жана, чтобы тот не ответил им тем же. Мари в таких случаях перегибалась через борт повозки, глядя на остающихся позади чужаков. Ни один камень в нее не попал. А вот Анне однажды не повезло. Уже через некоторое время после того, как мальчишки отстали, Этьен заметил, что по щеке у нее стекает струйка крови. Не обращая внимания на Изабель, склонившуюся над ней и осторожно промывающую ранку мокрой тряпкой, Анна смотрела прямо перед собой.

Мари перечисляла все, что попадалось ей на глаза.

– Вон амбар. А это ворона. Плуг. Собака. СмотРика, церковь с иглой. Стог сена горит. Забор. Бревно валяется. Топор. Дерево. А на нем дядя.

Мари умолкла, и Изабель подняла глаза.

Мужчина висел на ветке небольшой оливы, едва выдерживающей его вес. Путники остановились и уставились на повешенного, на котором не было ничего, кроме закрывавшей лоб черной шляпы. Половой орган мужчины свисал, как заостренная ветка. Изабель бросились в глаза красные руки, затем она вгляделась в лицо несчастного. У нее перехватило дыхание, и, не сдержавшись, она вскрикнула:

– Это же месье Марсель!

Этьен хлестнул лошадь, и повозка рванулась вперед. Страшное видение осталось позади, но мальчики долго еще оглядывались, пока оно не исчезло.

В течение нескольких часов Мари не проронила ни слова, а когда начала вновь перечислять увиденное, тщательно избегала всего рукотворного. Они миновали какую-то деревушку, а девочка все повторяла и повторяла: «А это земля. А это земля», – пока дома не остались позади.

Они остановились у ручья напоить лошадь. На противоположном берегу появился старик.

– Не останавливайтесь здесь, – резко бросил он. – И вообще нигде не останавливайтесь до Вьена. Плохие дела. И держитесь подальше от Сен-Этьена и Лиона. – С этими словами старик повернулся и исчез среди деревьев.

Всю ночь они продолжали путь. Измученная лошадь едва плелась, Анна и дети спали в повозке, а Этьен и Изабель время от времени передавали вожжи друг другу. При свете дня они прятались в сосновом лесу. С наступлением темноты Этьен отвязал лошадь и выехал на дорогу. В тот же миг из-за деревьев, окаймлявших ее с обеих сторон, появилась группа мужчин и окружила путников.

Этьен остановил лошадь. Один из мужчин поднял факел, и Изабель увидела топоры и вилы. Этьен передал ей вожжи, потянулся к повозке, взял в руки топор, воткнул его в землю и крепко ухватился за ручку.

Никто не двигался, только Анна шевелила губами, вознося безмолвную молитву.

Казалось, мужчины не знают, что предпринять. Изабель вгляделась в того, что держал фонарь, и увидела, как у него вовсю ходит кадык. Тут она ощутила чье-то легкое дыхание – Мари придвинулась к краю повозки и что-то шептала ей на ухо.

– Что-что? – неслышно переспросила Изабель, не сводя глаз с мужчины и стараясь даже губами не шевелить.

– Этот человек с огнем. Скажи ему про Бога. Скажи ему, чего Бог ждет от него.

– А чего от него ждет Бог?

– Чтобы он был добрым и не грешил, – твердо заявила девочка. – И еще скажи, что мы здесь останавливаться не собираемся.

Изабель облизнула пересохшие губы.

– Месье… – Начала она, обращаясь к человеку с факелом. При звуке ее голоса Этьен и Анна как по команде повернулись в ту сторону. – Месье, мы направляемся в Женеву. Здесь мы не остановимся. Позвольте нам продолжить путь.

Мужчины затоптались на месте. Кое-кто усмехнулся. Человек с факелом перестал тяжело дышать.

– С чего бы это нам вас пропускать? – грубо спросил он.

– Потому что Бог не хочет, чтобы вы грешили. А убийство – грех.

Изабель дрожала, голос изменял ей, она замолчала. Человек с факелом шагнул вперед, и она увидела на поясе у него длинный охотничий нож.

Она снова заговорила, на сей раз звонко и решительно:

– Notre Père qiu es aux deux, ton nom soit sanctifié.[23]23
  Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое (фр.).


[Закрыть]

Мужчина замер на месте.

– Ton règne vienne,ta volonte soit faite sur la terre comme au ciel.[24]24
  Да приидет царствие Твое, яко на небеси, и на земли (фр.).


[Закрыть]

Молчание, и вступают два голоса.

– Donne-nous aujoud'hui notre pain qoutidien[25]25
  Хлеб наш насущный даждь нам днесь (фр.).


[Закрыть]. – Голос Жакоба зазвенел, как камушки под ногами. – Pardonne-nous nos péchés, comme aussi nous pardonnons ceux qui nous ont ofiensés.[26]26
  И остави нам долги наша якоже и мы оставляем должником нашим (фр.).


[Закрыть]

Изабель, глубоко вздохнув, вступила вновь:

– Et ne nous induis point dans la tentation, mais délivrenous du malin; car à toi appartient le régne, la puissance, et la gloire à jamais. Amen.[27]27
  И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого; ибо Твое есть царствие и сила и слава Твои ныне и присно и во веки веков. Аминь (фр.).


[Закрыть]

Мужчина с факелом стоял между ними и своими спутниками. Он не отрываясь смотрел на Мари. Наступила зловещая тишина.

– Если ты сделаешь нам больно, – сказала она, – Бог сделает больно тебе. Он сделает тебе очень больно.

– А что именно он нам сделает, petite? – ухмыльнулся мужчина.

– Замолчи! – прошептала на ухо дочери Изабель.

– Он бросит вас в огонь. И вы не умрете, сразу не умрете. Вы будете корчиться в огне, и кишки ваши будут кипеть и плавиться. И глаза ваши будут выпучиваться все больше и больше, пока не лопнут.

Месье Марсель такому не учил. Изабель вспомнила: как-то раз Маленький Жан бросил в огонь лягушку, и дети смотрели, как она дергается.

И тут случилось то, чего Изабель не ожидала от такого человека и в такой ситуации – он засмеялся.

– А ты смелая девочка, ma pauvret[28]28
  Моя бедняжка (фр.).


[Закрыть], – сказал он Мари, – только глупенькая еще. Но все равно я хотел бы иметь такую дочь.

Изабель стиснула ладонь девочки, и мужчина вновь рассмеялся.

– А впрочем, зачем мне дочь? Какой от нее толк?

Он кивнул товарищам и затушил факел. Мужчины исчезли в лесу.

Путники еще долго оставались на месте, ждали, но никто не вернулся. Наконец Этьен цокнул языком, и лошадь медленно тронулась с места.

Утром Изабель обнаружила, что в волосах у Мари появилась рыжая прядь. Изабель выдернула все красноватые волоски и сожгла.