Текст книги "Вера в большом городе. Диалоги о жизни, в которой есть место Богу"

Первый жестокий опыт

Мне очень хотелось уйти из дома. Когда папа понял, что ничего хорошего из меня не выйдет, просто перестал со мной разговаривать.

А что должно было из вас выйти? Чего хотел от вас папа?

Чтобы я была достойным представителем семьи, вероятно. Все мои «этапы взросления»: дискотеки, смелые наряды, каблуки, помады, женихи – противоречили его представлениям о целомудренной женщине, о христианке. Поэтому папа перестал со мной разговаривать. Это был очень тяжелый момент. Он обнимал и целовал меня только один раз в году – на мой день ангела. И то не целовал, а так вот по-христиански три раза «прикладывался» ко мне. И поэтому, конечно, мне дома было очень тяжело.

В какой-то момент вы сделали свой первый серьезный выбор – выбор спутника жизни[12]12
  Речь идет о первом муже Анны Семак. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. И оказались в очень непростой ситуации, рядом с человеком, который обижал, подавлял, унижал…

Все было промыслительным. Если бы не этот жестокий опыт, я бы никогда не стала тем, кем стала. Видимо, через это нужно было пройти, чтобы осознать, к чему я стремлюсь.

А что мешало выйти из этой ситуации? Почему вы вообще позволили с собой так обращаться?

Во-первых, у меня была навязанная мамой установка: как можно скорее выйти замуж. Моя мама выбрала очень интересную тактику, для того чтобы сохранить мое благоразумие и целомудрие. Она очень боялась, что я вырасту и стану актрисой или моделью, и поэтому решила внушить мне, что я очень некрасивая. Она думала, что это поможет и меня никуда не «занесет». Но сработало это совершенно по-другому. Я искренне поверила в свою непривлекательность и решила: раз я такая некрасивая, значит, мне нужно искать соответствующего мужчину – либо инвалида, либо алкоголика, либо болящего. Он должен был очень сильно обрадоваться, что я с ним, и относиться ко мне по-человечески. Поэтому все мои опыты первой любви… были с какими-то очень странными людьми.

Тогда – я описываю это в своей книге[13]13
  «Близость как способ полюбить себя и мир. The secret garden». М.: Эксмо-Пресс, 2019.


[Закрыть] – для меня было самым главным, чтобы с мужчиной было весело. О том, что существуют какие-то границы, рамки, что человек может оказаться непорядочным, я тогда не знала. Вероятно, я просто привыкла к тому, что все вокруг порядочные, и не готова была столкнуться с чем-то противоположным.

Что спасло вас тогда? Что позволило вам перестать быть жертвой?

Меня спасла моя интуиция. Я, как мотылек, который летит на свет, всегда двигалась в правильном направлении. Видимо, тоже по молитвам моего отца. В юности я была уверена, что со мной ничего не случится, потому что у меня верующий папа, и этого вполне достаточно. В 90-е годы я порой оказывалась в страшных ситуациях – когда мою подругу застрелили, а другую подругу убили арматурой, потому что на нее не хватило патрона… У нас были «лихие» женихи, и кругом люди умирали как мухи. А меня как-то Господь спасал.

За что я больше всего отцу благодарна… Тоже удивительно промыслительная история. Мне было лет четырнадцать, я сидела у нас дома на кухне, у моих родителей, и к папе пришел священник, отец Михаил Беляев. И папа вышел на какое-то время и оставил меня с ним, как я сейчас полагаю, нарочно. Возникла неловкая пауза, и, чтобы как-то ее сгладить, я решила задать батюшке вопрос. И ляпнула первое, что пришло в голову. Я его спросила: «Скажите, отец Михаил, а в каком случае позволительно делать аборт?» И он на меня серьезно посмотрел и говорит: «Ты об этом никогда даже не помышляй! Нет такой причины, по которой собственная мать может ребенка убить!» И эти слова запечатлелись в сердце! Мои родители никогда мне об этом ничего не говорили, тема сексуального воспитания у нас не поднималась. Мама говорила, что дети рождаются от нежности – и на этом все. И вот когда я услышала эти слова, у меня что-то перевернулось в душе.

После этого не раз, бывая в разных суровых мужских монастырях и видя, как какой-нибудь старый священник, монах, хватает женщину и кричит: «Делала когда-нибудь аборт?!» – я думала: «Ну хоть этого не делала! Спасибо, Господи!»

Детская вера

Сейчас вы – мама, многодетная мама. У вас получается вести с детьми живой разговор о вере?

Дети – удивительные люди. Они легко и естественно впитывают христианское представление о Боге и мироздании, если перед ними есть хороший пример. В лице родителей, в ближайшем окружении. Когда мы с мужем воцерковились, те из наших детей, которые уже подросли, совершенно естественно приняли это положение. Один раз я услышала, как мой сын Ваня – ему в тот момент было четыре года – расспрашивал шестилетнего брата о том, что такое смерть. Накануне мы остались после литургии проводить в последний путь одного из наших прихожан в Иоанновском монастыре в Петербурге. Умер дедушка Ваня, который ходил туда много лет, и я предложила детям подойти с ним попрощаться. У нас в обществе существует предубеждение: детей нельзя пускать на кладбище, к покойникам. И я решила показать детям своим примером, что вот, дедушка умер и надо с ним попрощаться. Я подошла, приложилась к нему… И потом слышу, как шестилетний Семен рассказывает Ване: «Ты знаешь, там, в гробу, лежало тело дедушки Вани. Оно сброшено, как старая куртка, туда. А душа его, как птичка, выпорхнула из тела». И мне так понравилось это сравнение, что я даже для своей детской книги его украла. (Смеется.)

Для детей вера естественна. Они знают, как произошел мир, знают о добре и зле, причащаются – у них нет никаких вопросов.

А старшие дети уже пытаются обрести какой-то свой личный опыт общения с Богом? Или нет?

У старшей дочки начался такой же период, как у меня в юности, когда это стало неудобным. А старший сын Семен в какой-то момент начал смотреть на Youtube разные антицерковные передачи, увлекся некоторыми нашими либеральными лидерами, начал цитировать их… Мы, конечно, испугались. Но в тот момент наш духовник сказал: «Оставьте. Главное – любите их и не переламывайте. Все пройдет». И я была счастлива, когда этим летом мой старший сын сказал: «Мам, я бы хотел встретить свой день рожденья в мужском монастыре, мне нужны тишина и покой» (его крестный – монах, родной брат моего мужа). И еще сын сказал: «Я хочу разобраться во всем сам. Мне нужно время». Но я вижу, что он на правильном пути, поэтому не тороплю.

Поразительно! Вы сказали о том, что родной брат Сергея, вашего мужа, – монах. Получается, у Сергея тоже длительные отношения с Церковью?

Когда мы с мужем познакомились, он был скорее глубоко сочувствующий, чем верующий. Сергея воспитала бабушка, в деревне, на Украине. Все храмы вокруг были закрыты, и у бабушки (совершенно точно – святого человека) был свой уголок за печкой и всегда горела лампада, стояли иконы. Бабушка молилась. А Сергей крестился сам, уже осознанно, в шестнадцать лет.

Мама должна быть наполненной

Удивительно, что Сергей из многодетной семьи, и сам при этом всегда хотел иметь много детей. Вы тоже?

Сама картинка большой семьи всегда была для меня невероятно привлекательна. И мне очень нравилось само состояние – быть беременной. С каждым новым ребенком приходило все большее осознание таинства, чуда…

При этом вы говорите о том, что в какой-то момент вы потерялись, как активный член общества, а не только мама. Но ведь на самом деле быть мамой – это тоже о-го-го какая избранность! Почему все-таки вам этого было недостаточно?

Я думаю, что речь идет о разных типах мам. Карьера – это когда мать структурирована, она прекрасный менеджер. Я могу правильно организовать процесс и поставить на нужные места нужных людей… Но в какой-то момент я стала недоумевать: почему я все время не в ресурсе, быстро утомляюсь, у меня не хватает ни на что сил?

И я поняла простую вещь: если мама уставшая, на нуле, то она ничего своим детям дать не может. Можно быть физически рядом с детьми 24 часа в сутки, но при этом не отдавать им ни грамма любви, нежности, только забирать. А наполненная мама может провести с детьми два часа, но за это время окутать их любовью настолько, что им будет этого вполне достаточно.

Как наполнить себя?

У каждого – свой сосуд. Я, например, поняла, что мне нужно уезжать. К сожалению, в какой-то момент у меня возникли очень серьезные проблемы со здоровьем, и два раза в год муж отпускал меня в Мюнхен на лечение. И вдруг я ощутила, что это самое счастливое время в моей жизни. Я стала отвоевывать себе лишний день – например, у меня было два дня на поездку, а я уговаривала мужа отпустить меня еще на третий. Я говорила: «Ведь я утром приеду, на следующий день – в больницу, потом – бежать в аэропорт. А мне бы не бежать, а просто погулять!» И я приезжала из этих путешествий невероятно наполненной и отдохнувшей.

Без чувства вины?

Без чувства вины. К тому моменту я пережила тяжелую операцию, и мне нужно было восстанавливаться. И даже доктор сказал: «Тебе надо уже как-то браться за себя, потому что до этого ты все только отдавала. Меняй образ жизни, образ мыслей».

До того, как младшему ребенку исполнилось пять лет, я все время простояла у плиты. И в какой-то момент я стала уезжать на недельку, десять дней… Еще пример: я сделала вывод, что не люблю гулять на детской площадке – это не мое. Я лучше сберегу силы для того, чтобы приготовить вкусный ужин для семьи, но гулять с детьми отправлю няню.

Потом я случайно обнаружила, что детям важно, чтобы мама работала. Дочь сказала: «Мама, ты знаешь, мы писали сочинение в школе: „Кто твоя мама“. Когда я написала, кто мой папа, мне так хотелось рассказать про тебя что-то хорошее! Я написала, что ты сидишь с детьми… А на кого ты вообще училась?» Я страдала и чувствовала вину от того, что не пишу, – я знала, что это мое предназначение.

Непослушание. Таня

Мы прекрасно понимаем, что дети – это труд, забота о них действительно забирает огромное количество сил. Свои дети. А чужие? Еще и с серьезными проблемами со здоровьем? Это невероятный вызов и подвиг. Как вы решились на усыновление?

До того, как у нас появилась Таня, я несколько лет жила в абсолютном послушании своему духовнику. Спрашивала благословение буквально на любую ерунду, например, можно ли мне купить зимнее пальто. Я думаю, что каждый верующий человек проходил такой этап в своей жизни. Но я всегда знала, что возьму ребенка, знала с детства и очень четко. Это моя миссия – спасти хоть одного малыша. Однажды я почувствовала, что морально к этому готова. Нашла девочку, в Сибири, ВИЧ-инфицированную, и спросила благословения.

И тут духовник меня буквально огорошил. Он сказал: «Нет». И не просто «нет», а: «Нет, никогда! Вот когда Илария закончит среднюю школу…» Я посчитала: это мне будет сорок восемь, уже пора внуков нянчить. Думаю: так долго не смогу выдержать! И я впала в жесточайшее уныние.

Внутри назрел бунт. Я начала задумываться о том, почему то, что уже благословлено Богом, может быть не благословлено духовником? Ведь мы – взрослые, сильные люди, у нас есть финансовая защищенность. Почему нельзя? Но тем не менее совесть во мне проснулась. Думаю: не буду спорить. Человеку, далекому от Церкви, это может показаться очень странным: как можно перекладывать на кого-то ответственность? Но православные люди, которые знают, что такое послушание, меня поймут.

Мысль о том, чтобы удочерить Таню, меня все-таки одолела. Перед тем, как поехать в детский дом, я предварительно посмотрела Танину анкету. И у меня возникло четкое ощущение, что это мой ребенок. Я не видела, что у нее по пояс нет тела, что она вот такая вот малютка. Я видела только глаза и не понимала, почему мой ребенок в детском доме!

Я составила духовнику огромное письмо о том, как выиграет наша семья и наши дети, если мы возьмем Таню. Главным доводом был такой аргумент: «Почему, если Господь создал нас свободными людьми, я не имею права на свою собственную ошибку? Почему я не могу сделать так, как чувствует мое сердце? Тем более что это уже благословлено ранее Богом – заботиться о сирых и убогих. Почему я не могу ошибиться? Я верю, что Господь даст мне сил. И если это будет моя ошибка, помолитесь за меня, чтобы все прошло удачно!»

Я нашла правильный момент, когда можно было это письмо презентовать… И когда духовник понял, что меня не остановить, он сказал: «Ну, раз так, то давай».

Параллельно, поскольку совесть моя была неспокойна, я поехала к отцу Кириллу (Зинковскому)[14]14
  Иеромонах Кирилл (Зинковский) – настоятель строящегося храма преподобного Серафима Вырицкого и клирик храма Казанской иконы Божией Матери в поселке Вырица Ленинградской области. Его брат-близнец, в монашестве Мефодий, также служит в храме Казанской иконы Божией Матери.


[Закрыть]в Вырицу и рассказала ему об этой ситуации. На что он мне привел такой интересный пример. Отец Кирилл и отец Мефодий хотели выкупить какую– то землю у своей прихожанки, для каких-то своих нужд. Они пришли к отцу Иоанну (Миронову)[15]15
  Протоиерей Иоанн (Миронов) (род. 1926) – известный и уважаемый духовник, участник Великой Отечественной войны, старейший клирик Санкт-Петербургской епархии.


[Закрыть]и говорят: «Так-то и так-то… Батюшка, благословите!» Это было делом принципа – монашествующие благословляются практически на каждый вздох. Отец Иоанн их благословил. И вдруг все начало рушиться. Ничего не складывается! И отец Кирилл задумался: как же может быть так, что сам отец Иоанн (Миронов) благословил, а дело не идет. И вот он пошел к отцу Иоанну и спрашивает: «Батюшка, как же так? Вы же нас благословили, а эта женщина…» На что батюшка отвечает: «А что же вы, как дети? Неужели вы перед тем, как благословляться, сами не можете принять решение? Что же вы все вечно перекладываете ответственность на духовника?» И для меня это был такой щелчок или лазейка.

Еще отец Кирилл сказал мне такую важную вещь: «Ты знаешь, иногда Господь ждет от нас не то что проявления своеволия, а просто борьбы». Другими словами, когда делаешь благое дело, то можешь и настаивать на каком-то своем решении, взяв ответственность за это на себя. Иногда Господь ждет от нас нашего собственного горячего желания сделать что-то хорошее.

Но, как говорится, «не повторяйте в домашних условиях». Со временем я поняла, почему духовник меня отговаривал. Когда мы взяли Таню, на нашу семью свалилось много искушений.

Как вам удалось пройти через все трудности?

Это был долгий, мучительный процесс. Начался глубинный раскол внутри семьи. Дело в том, что я всегда с головой прыгаю в омут, а с проблемами разбираюсь по мере их нарастания. А Сергей – человек крайне ответственный, я бы сказала, гиперответственный. Он всегда все взвешивает, ему нужно обязательно понять, как что работает. И ему было тяжело принять решение об усыновлении.

Но впоследствии муж меня очень благодарил. Он сказал: «Если бы не ты, я бы никогда не решился на этот шаг и не узнал этого счастья, этой радости – видеть, как человек преображается».

Сергей

В начале нашей беседы вы говорили, что в определенный момент обрели самостоятельность и выпорхнули из-под крыла своего мужа. Легко ли он отпустил вас из-под своего крыла?

Этот этап был очень сложным для нас обоих. Но, к счастью, все завершилось благополучно. Мы вынесли из этого испытания определенные уроки. Если раньше во время ссор мы часто бросались разными громкими выражениями: «Все, я ухожу! Мне все надоело!» – то сейчас, понимая силу слова, больше никогда себе этого не позволим.

Даже в самом благополучном, крепком браке возникают моменты, когда тебе просто невыносимо видеть «этого человека». Ты не понимаешь, как с ним дальше жить. Как вы справлялись с подобными вещами?

За девятнадцать лет, что мы вместе, у нас ни разу не было ощущения, что мы друг от друга устали или друг другу надоели. Это какая-то невероятная свежесть. Я ее списываю только на Божественное Провидение. Видимо, Господь дал нам такое благословение, чтобы скрепить наш союз.

Тем не менее изначально наши роли в семье были распределены неверно. Поскольку мне не хватило отца в детстве и в юности, я искала мужчин, похожих на отца, – «крепкое мужское плечо», чтобы можно было часть ответственности с себя переложить на своего супруга. И, пока он решает проблемы, я могла бы, свесив лапки, сидеть и ничего не делать. Эта позиция оказалась для меня разрушительной.

Я маялась в этом состоянии. Ведь если мой муж – мой «отец», значит, у него нужно на все спрашивать разрешения. Можно я пойду на день рождения? Можно куда-то отлучусь? В шесть вечера – комендантский час. И ему очень нравилась эта доминирующая позиция, он меня контролировал и тем самым держал «в тонусе». У меня не было права голоса, с моим мнением не считались.

Все, что я говорила мужу, было ему… смешно. Делилась с ним мечтой о сноуборде, он отвечал: «Ты что, это для небожителей! У тебя нет координации! Ты не сможешь, упадешь!» Помню, как я в Уфе, не сказав ему, пошла на сноуборд. Когда я съехала с горы, подумала: «Господи, я же все могу! Все эти „невозможно“ у меня в голове!» Так же было, когда впервые стала на доску для серфинга.

При этом мой муж – фантастический человек. Это не о том, что он обижал или подавлял. Это вопрос человеческих взаимоотношений. В этой ситуации виноваты оба, ведь и я молчаливо соглашалась на такое отношение.

Но так невозможно жить. Мне очень хотелось, чтобы мой муж был моим близким другом.

Было страшно

Как вам удалось это изменить?

Я поняла, что просто физически убиваю себя. Мое основное заболевание говорило о том, что я включила счетчик обратного отсчета и все закончится тем, что я просто умру. Об этом же говорил мой врач. Нужно было что-то менять.

После того, как мы с моим мужем на определенное время расстались, «сбросили счетчики»… мы встретились совершенно другими людьми. Стали прежде всего друзьями, партнерами, научились доверять друг другу, рассказывать свои мысли, свои секреты.

Не было страшно?

Было. Но я оправдывала себя тем, что иначе в этих отношениях я просто умру. Сергей надеялся, что мы снова будем вместе. Он приезжал ко мне, и я готовила ему еду. Мы как-то учились взаимодействовать. Как родители, мы все это время оберегали своих детей и создавали хотя бы видимость благополучия, чтобы им было проще.

А как духовник к этому отнесся?

Тогда мы просто перестали общаться. Это был для меня тяжелый период духовной борьбы. Я понимала, что духовник всегда на стороне мужа и на стороне семьи. А наше прогрессивное общество на каждом углу кричит об осознанности и женских правах, в том числе о праве женщины быть счастливой. Я тогда очень увлеклась этими идеями.

Но если бы этой ситуации не произошло, мы с мужем никогда не стали бы так ценить наши отношения и нашу семью, как ценим сейчас. Нужно было «выйти из кожи», посмотреть на себя со стороны, здраво оценить ситуацию, понять, насколько важно для детей иметь полную семью. Я на своей шкуре прочувствовала, как страшна для детей сама мысль о разводе. Ведь семья – это единственная платформа, на которой ребенок держится в этом мире. А когда она рушится, ребенок принимает все на свой счет.

Но стоит ли оставаться в союзе, если он – только видимость, а за фасадом семьи все только мучаются, терпят?

Ничего не происходит внезапно и не случается просто так. Развод назревает по вине обоих партнеров, а не кого-то одного. Многое зависит от способности человека жертвовать собой. Мне очень нравится этот анекдот: «Принимай меня таким, какой я есть!» – «Спасибо, прием окончен!»

Кстати, Михаил Лабковский, известный психолог и автор, мне кажется, взбаламутил 80 % нашей страны своей идеей о том, что любовь – это счастье и радость, а не боль и страдание, и если тебе перестали нравиться ваши отношения – выходи из них.

Но это очень потребительский подход.

Да. Думаю, это, во-первых, не христианский подход. Когда твой партнер начинает взбрыкивать или впадает в депрессию, разочаровывается, унывает, нужно, наоборот, постараться его поддержать и понять. А не расставаться с ним. Что же, если муж был красивым, могучим и интересным в молодости, а тут он «сдулся», нужно его менять, как старую машину?

Господи, потерпи меня немножечко

Можно ли сейчас сказать, что Сергей снова женился на своей жене[16]16
  После расставания Сергей снова сделал предложение Анне, и 8 октября 2019 года они заключили брак во второй раз.


[Закрыть], но это уже другая женщина?

Абсолютно так! И он другой мужчина. Мы совершенно другие люди. И эта свадьба имела для нас огромное значение. Хотя многие увидели в ней только фарс, маскарад. Прежде всего, наши дети заслужили, после всех наших семейных перипетий, такой праздник любви.

И кстати, удивительно, как произошло наше примирение. Сергей приехал ко мне 27 мая и привез букет цветов. И я, совершенно забыв о том, что мы уже расстались, случайно его поцеловала. Это произошло как-то совершенно естественно! И он удивился, и я. И вдруг мы поняли, что это день нашего венчания.

До этого я очень долго не причащалась, не исповедовалась. Ведь я бунтовала, я была очень зла, мне казалось, что правда на моей стороне. И в этот момент произошла такая интересная вещь. Я позвонила отцу Кириллу в Вырицу и сказала, что хочу к нему приехать. Отец Кирилл – очень занятой человек, но именно в этот день и час он оказался свободен. Мы с мужем вдвоем поехали в Вырицу, исповедовались, отец Кирилл взял нас за руки и говорит: «Ребята, все позади, давайте дальше только вместе». И вот прошло несколько дней, и Сергей сделал мне предложение.

А когда вы были в этом состоянии бунта, что вас удерживало от того, чтобы вообще отойти от веры, от Церкви?

Даже в самых страшных ситуациях, когда я падала и уже не могла встать и идти, все мое естество кричало, взывало о помощи к Богу. Когда совершенно не было сил молиться, не хотелось идти в церковь, я старалась говорить с Богом как с отцом. Спрашивала Его: «Ну почему мне настолько плохо? Ты ведь все знаешь про меня. Ну сделай, чтобы все было так, как должно быть. И потерпи меня еще немножко такой, какая я есть. Я с Тобой, я к Тебе стремлюсь…» Выходит, бунт был не против Бога?

Нет. Против системы, против правил. Но я всегда знала, где я хочу быть. Наоборот, меня душила невозможность быть с Богом. Я понимала, что в том состоянии я не могу себе позволить даже глаза поднять на небо.

В Инстаграме вы открыто говорите о своем вероисповедании. Аудитория реагирует разным образом, в том числе и достаточно агрессивно. Зачем это нужно вам лично?

Я считаю, что это мой маленький миссионерский вклад. Долг каждого христианина – свидетельствовать о вере. Я никого не вербую, я никогда ни к чему не призываю. Просто рассказываю о своем личном примере, о своей жизни. И если это в ком-то пробуждает интерес к Церкви, я очень рада.