Текст книги "Ошибка просветления"

Иногда на пустом месте происходит нечто вроде опыта, как будто бы слишком необычного, чтобы это случалось с тобой или с кем-то еще до этого. Но это не пришло из ниоткуда; это часть знания, присущего сознанию. Все, что человек испытывал раньше, есть часть сознания – все это здесь – все это загрязнение. Какие бы опыты ты ни переживал, какими бы глубокими они ни были, все это является загрязнением; оно не имеет ничего общего вот с этим состоянием; кто-то уже испытывал такое до тебя. Все, что ты испытываешь там, ничего не стоит; это не то.

Все, что ты испытываешь, порождено мыслью. Без знания ты не можешь переживать опыт. А опыт укрепляет знание. Это порочный круг: собака, гоняющаяся за своим хвостом.

Расширение сознания – это ничто, но вы придаете этому такую важность. С наркотиками это намного проще, чем со всеми этими медитациями и йогами. Я знаю множество людей, которые принимали ЛСД. (Пожалуйста, не поймите меня неправильно – я не пропагандирую это.) Ты находишься рядом с огромной горой. Внезапно сознание расширяется до размеров горы, буквально. Происходит внезапный взрыв сознания, и это неожиданное расширение высвобождает потрясающую энергию внутри тебя. Какое влияние это оказывает на физическое тело? Физическое тело откликается на то, что вы называете «внезапным расширением сознания». Единственно возможный способ, каким физическое тело может отреагировать на это внезапное расширение сознания, это внезапный вдох – ты вдруг делаешь вдох, и меняется весь характер дыхания – вот откуда выражение «дух захватывает». Я ездил в Слоновьи Пещеры (рядом с Бомбеем). У них там стоит тримурти (религиозная скульптура) – знаешь, огромная штуковина – и я стоял перед ней. И вдруг у меня произошло расширение сознания (или назовите это как угодно) до ее размеров. Такие вещи испытываешь постоянно. Нет ничего в этих опытах.

Никакие из этих опытов не имеют значения, будь ты «на этой стороне» или «на той стороне». На самом деле нет ни «этой стороны», ни «той стороны», потому что тут нет разделения. Тебя осеняет понимание, что эти опыты, какими глубокими бы они ни были, ничего не стоят, вот и все. Ты можешь быть в состоянии блаженства – даже после этой «катастрофы» случаются состояния блаженства, состояние экстаза, внезапное улетучивание всего – это ничего не значит. Ты испытываешь, я испытываю – какая разница? В Индии святые люди испытывают нечто незначительное, называемое «блаженным состоянием» или «отсутствием сознания тела», и думают, что происходит что-то невероятное. Все эти вещи являются ограничениями, они ограничивают сознание, они ничуть не помогают; но тебя, вероятно, они очень интересуют, потому что человек постоянно функционирует в этом ограниченном сознании.

Ты начинаешь с предположения, что ЛСД – это что-то ужасное. Почему, интересно? Я не поддерживаю и не рекомендую его. Наркотики всего лишь вызывают опыты, а то, о чем я говорю, не является опытом. Но вся молодежь на Западе попробовала их – маленькие девочки и мальчики, каждый – вот почему они вдруг заинтересовались всеми этими индийскими штуковинами; не потому, что они недовольны своим богатством или ценностями. Они попробовали ЛСД, и это дало им чувство того, что должно быть нечто большее в сознании. Но это обычные опыты.

Все эти религиозные опыты ничем не отличаются от опытов, испытываемых при принятии наркотиков. Я знаком с мальчиком, который никогда не слышал о тибетской литературе, но, когда он был «в трипе» (как они выражаются), он пережил опыт всевозможных мандал (мистических схем). Он стал рассказывать о них и как-то встретил парня с Тибета, который описал их ему. Как возможны такие вещи? Тебе не обязательно быть в Тибете; не важно, где ты, понимаешь, все это часть сознания. Даже Дональд Дак стал частью человеческого сознания.

Ты не можешь испытать ничего, что ты мог бы назвать своим собственным. Что бы ты ни испытывал, каким бы глубоким ни был этот опыт, он является результатом знания, которое есть часть твоего сознания. Кто-то когда-то обязательно испытал это блаженство – назови его «экстазом», назови его каким угодно именем – не обязательно ты – кто-то уже испытал это, и этот опыт является частью твоего сознания. Ты должен прийти к такой точке, где вообще нет такой вещи, как новый опыт: кто-то уже испытывал его раньше, так что он не твой.

Святой или мистик – это старьевщик, который испытывает то, о чем говорили видящие, так что он все еще находится в поле дуальности, в то время как видящие функционируют в неделимом состоянии сознания. Мистический опыт необычен, потому что это не интеллектуальный опыт; он помогает им по-другому смотреть на вещи, по-другому чувствовать, по-другому испытывать что-то и интерпретировать для других высказывания видящих.

Мир должен бы быть благодарен скорее святым, чем видящим. Если бы не святые, о видящих бы давным-давно забыли. Видящие не зависят ни от каких авторитетов; то, что они говорят, и есть авторитет. Об этом говорили видящие, а святые – некоторые из них – переживали опыты, и это стало частью их опыта. Они пытались поделиться этим (опытом) с помощью музыки и всевозможных вещей. Но это не опыт, которым можно поделиться с кем-то еще; это вообще не опыт.

Святые пытаются рассказать тебе, так что они всегда в поле дуальности; в то время как видящий, или назовите его как угодно, находится в состоянии неделимого сознания. Он не знает, что он свободный человек, и потому перед ним не стоит вопрос освобождения других. Он просто живет в нем, он говорит об этом, и потом он уходит. У Гаудапады не было учеников – он отказывался учить кого бы то ни было. Рамана Махарши по крайней мере был нашим современником – мы о нем кое-что знаем. Он никого не учил, никого не инициировал. Такой человек не зависит ни от чьих авторитетов. Великие учителя никогда не используют авторитеты, и они не интерпретируют святых. Святые помогают тебе по-другому смотреть на вещи, по-другому их интерпретировать.

Видящим не станешь ни через какую садхану (духовную практику); это не в твоих руках. У видящего не может быть ученика, у видящего не может быть последователя, потому что это не опыт, которым можно поделиться. (Ты не можешь поделиться даже обычным опытом. Можешь ты рассказать кому-то, кто никогда не испытывал секс, что такое сексуальный опыт?) Видящие оригинальны и уникальны, потому что они освободились от прошлого в целом. (Даже мистический опыт – это часть прошлого.) Не то чтобы для такого человека прошлое полностью исчезало; но для него прошлое не имеет эмоционального содержания – оно не действует постоянно, окрашивая действия.

Это конец всего: ты должен полностью сдаться. Нет джняна марги (пути видения); нет вообще никакой марги (пути) – признать себя побежденным – и в результате получается джняна (видение). Это не самоотречение в обычном смысле слова; это означает, что ты ничего не можешь сделать. Это абсолютная капитуляция – абсолютная беспомощность. Это нельзя вызвать никакими усилиями или силой воли. Если ты хочешь поддаться чему-то, то только чтобы что-то получить. Вот почему я использую слова «состояние полной капитуляции». Это состояние капитуляции, где все усилия прекратились, где прекратилось любое движение в направлении получения чего-то. Любое хотение, будь то хотение того или хотение сего, полностью отсутствует.

Но, во-первых, нет голода. Голодный человек сделает что угодно, лишь бы утолить свой голод, и тогда он обнаружит, что он ничего не может сделать, чтобы удовлетворить его. Должна уйти даже надежда на то, что произойдет какое-то чудо, и это снизойдет на тебя откуда-нибудь. Все те, с кем это случалось, действительно тяжело трудились, дошли до предела отчаяния, рисковали всем. Это не приходит легко. Никто не принесет тебе это на золотом блюдце.

Это очень простая вещь – настолько простая, что сложная структура не хочет оставлять ее в покое. Но в то же самое время я спрашиваю: «Можешь ли ты что-то сделать?» Никто не может создать голод. Я всегда привожу сравнение с рисовой шелухой: стоит только ее поджечь, она продолжает гореть, гореть и гореть, пока не сгорит вся. Это нельзя создать искусственно. Но тебя, вероятно, вдохновит или загипнотизирует какой-нибудь предприимчивый делец или гипнотизер – их такое множество.

Здесь нет такой вещи, как опыт. Тебе кажется, что ты знаешь. Ты воображаешь. Воображение должно прекратиться. Не знаю, как это сказать. Отсутствие воображения, отсутствие желания, отсутствие усилия, отсутствие любого движения в любом направлении, на любом уровне, в любом измерении – это и есть оно. Это то, что вообще невозможно испытать, – это не опыт. Тебя интересует переживание опыта блаженства, любви, бог знает чего, но это ничего не стоит. Если я испытываю блаженство, то блаженство ли это? Оно создано знанием, которое у меня есть. Это и есть знание. Нелегко быть свободным от знания. Ты и есть это знание – не только то знание, которое ты приобрел в этой жизни, но знание миллионов и миллионов лет, переживания всех и каждого. Понимаешь, люди переживают некоторые опыты и на этом строят огромную сверхструктуру.

В: Вы говорите, что это простая вещь, а потом говорите, что это сложная вещь.

У. Г.: Нет, понимаешь, она настолько проста, что сложная структура не желает оставить ее в покое.

Мне не нравятся статьи, написанные обо мне. Вы пытаетесь представить меня религиозным деятелем, каковым я не являюсь. Вы не можете понять самое важное, которое я подчеркиваю. Эти статьи не дают ни малейшей идеи о том, что я выражаю. В том, что я говорю, нет никакого религиозного содержания, никаких мистических подтекстов. Человека нужно спасать от спасителей человечества! Религиозные деятели – они обманывали себя и дурачили все человечество. Выкиньте их! Это само по себе мужество, из-за мужества там; а не то мужество, которое вы практикуете.

Какой толк повторять «Абхайам вай Брахман» (Абсолютная реальность есть бесстрашие)? Бесстрашие – это не свобода от всех фобий. Фобии важны для выживания организма. У тебя должен быть страх высоты и страх глубины – если этого нет, есть опасность, что ты упадешь. Но вы хотите научить человека мужеству для того, чтобы он сражался на поле боя. Зачем вы хотите научить его мужеству? Убивать других и быть убитым самому – вот ваша культура. Пересечь Атлантику на воздушном шаре или Тихий океан на плоту – это может сделать любой, это не мужество. Бесстрашие – это совсем не подобные глупости.

Мужество в том, чтобы отмести все, что человек испытывал и чувствовал до тебя. Ты единственный, ты больше, чем все эти вещи. Все кончилось, вся традиция кончилась, какой бы священной и святой она ни была, только тогда ты можешь быть самим собой – это и есть индивидуальность. Впервые ты становишься индивидуальностью. Пока ты зависишь от кого-то, от каких-то авторитетов, ты не индивидуальность. Индивидуальная уникальность не может выразить себя, пока есть зависимость. Тебе не нужно зависеть ни от каких авторитетов; у этого есть свой собственный авторитет. Ты никогда ничего не будешь интерпретировать, никогда не будешь полагаться на авторитет и все-таки ты не будешь называть себя «уникальным».

Проблема в том, что даже если такой человек не говорит, само его присутствие становится моделью для кого-то. Тот факт, что кто-нибудь сидит тут с утра до вечера, – что я могу с этим поделать? Иногда они впадают в транс – они говорят: «Как вы можете отрицать то, что происходит со мной?», а я говорю: «Ты можешь делать, что тебе угодно». Как я могу убедить тебя, что у меня нет чего-то большего, чем есть у тебя? У меня нет ничего такого, чего нет у тебя. Твое желание получить что-то от кого-то – это причина твоего несчастья. Конец иллюзии – это конец тебя. Ты не можешь быть без иллюзии; ты можешь только лишь заменить одну иллюзию другой иллюзией.

Очень трудно объяснить тебе абсурдность садханы в целом. (Я перекрываю любой путь побега. Нужно перекрыть даже этот выход, чтобы загнать тебя в угол. Тебя нужно как бы задушить до смерти.) Только настоящий учитель может обнаружить это и сказать тебе; никто другой. (Не те люди, что интерпретируют тексты и Пураны, – все это не имеет никакого отношения.) Только такой человек может говорить. А такой человек никогда не поощряет никакую садхану, потому что он знает, что если это должно с кем-то случиться, этому человеку не понадобится ничья помощь; это произойдет вопреки всему.

Все, что бы ты ни делал, лишь мешает этому случиться. Обманчиво так говорить, потому что случаться нечему. Ты не понимаешь, что все, что бы ты ни делал, «я»-центрично. Что бы ты ни делал в каком бы то ни было направлении, лишь укрепляет и искажает все. Вся садхана является «я»-центричной деятельностью – понять это очень сложно. Инструмент, которым ты пользуешься, рожден в поле причины и следствия – он не способен понять ничего, происходящего без причины и следствия, – вот почему это не тот инструмент (чтобы понять это); а другого инструмента нет.

Оно беспричинно. Это квантовый скачок. Это скачок отсюда туда – эти вещи нельзя связать. Ты ставишь меня на другой берег реки. Ты хочешь переплыть ее на лодке. Эта лодка протекает, и ты утонешь. Другого берега нет, нет никакой реки, которую нужно переплывать, и лодки нет – тебе очень сложно это понять. Ты создал образ и поместил этот образ по другую сторону. Я говорю: «Нет, ради бога, я на том же самом берегу, нет никакой реки, и лодочник не нужен!»

Никто не может направить тебя. У тебя нет никаких ориентиров, потому что он сам не знает. Если бы я знал, я бы тебя проводил. Такой человек не может никуда тебя направить или привести. Не то чтобы я был против гуру – вовсе нет. Он знает – даже ваши книги это говорят, – что это не гуру могут помочь тебе. Это не означает чего-то мистического. Гимны говорят: «Кого оно изберет, с тем это случится». Это не значит, что есть некая сила вне тебя. Этот потенциал уже есть в тебе – он способен взорваться. Если по какой-то странной случайности, по некой удаче, мысль остается сама по себе, не расщепляясь надвое, что-то должно с этим случиться. Это как атомный взрыв – не один, а триллионы. Когда он взрывается, это взрывает все, что есть там. Это цепная реакция; одна за другой подключается каждая клетка.

Это не так легко – не через логику, или силу, или чье-либо учение или повторение каких-то мантр (мистических слогов). Ты не можешь заставить это случиться. Но возможность, что это произойдет, есть в каждом, потому что такова природа этого. Вот почему это происходит с одним из миллиона. Если ты задаешься вопросом, почему это должно случиться с тем человеком, а не с тобой, это значит, что у тебя нет никакого шанса. У этого нет причины – оно беспричинно, потому что я не могу дать это тебе или рассказать тебе, как это произошло. Нет никакого «как» – это причина, по которой я говорю, что у этого нет причины и его нельзя воспроизвести. Ни один учитель не воспроизвел такого же учителя, как он сам. Это не мое мнение; Будда не оставил другого Будды, ни один учитель не воспроизвел другого такого учителя, как он сам. Несмотря на то что у него могут быть «последователи», у него есть что-то, чего воспроизвести нельзя, потому что Природа не использует ничего как модель для воспроизводства другого.

Все, что ты делаешь, чтобы очистить себя, не имеет никакого смысла, потому что вся эта болтовня об очищении никак тебе не поможет. Это может сделать тебя святым, но не затронет того, другого. Оно может произойти только в вырождающемся виде (как говорят биологи). Оно выдаст нечто уникальное, не воспроизведенное раньше – это биологический урод. Вся ваша мораль и вся ваша практика того, сего, пятого и десятого не имеет смысла. Вот почему видящие Упанишад никогда не говорили о морали или садхане; в то время как святые придали им большое значение, потому что они подражатели второго сорта. Это, если оно должно произойти, произойдет вопреки этим вещам. И я считаю, что это генетически определено: только в таком человеке такое происходит.

В: Вы имеете в виду, что никому не нужно устремляться?

У. Г.: Устремление – это часть твоего сознания. Это должно прекратиться; нет ничего, что ты можешь сделать, чтобы остановить это. Другими словами, ты не можешь не делать садхану, ты на это обречен. Даже если ты бросишь садхану, это создаст в тебе борьбу – ты заменишь ее другой садханой, вроде этого трюка Дж. К. (Джидду Кришнамурти), невыбирающей осознанности. Ты начинаешь практиковать все эти трюки, тот же самый старый бред – слова другие, но игра та же самая. Но в какой-то момент тебя должно осенить, что это не то; а иначе ты продолжишь слушать, надеясь, что, слушая его, в следующий раз ты поймешь. Нет никакого шанса. Если что-то должно произойти, оно должно случиться здесь и сейчас.

Видишь ли, проблема в том, что чем больше верований у тебя, тем сложнее это становится для тебя, потому что еще одна вещь добавляется к твоей традиции. Твоя традиция, которую ты хочешь сохранить, укрепилась и усилилась с появлением нового человека, потому что ты пытаешься уместить его в рамки своей традиции. Эта структура (веры) заинтересована в защите традиции. Но этот (новый человек) заинтересован в разрушении накопительной природы традиции – не в поддержании традиции, но в разломе ее. Такой-то человек ломает ее, а ты делаешь это частью той самой накопленной мудрости – вот почему это становится еще более сложным. Даже революционное утверждение этой индивидуальности, которая достигла этого прорыва, уже стало частью твоей традиции: само твое слушание разрушило революционную природу этого прорыва и сделало его частью знания, традиции, потому что ты и есть традиция. Механизм слушания, действующий в тебе, и есть традиция – она усиливает себя, укрепляет себя через процесс слушания. Вот почему я говорю, что исходящее из моего рта ничем не отличается от лая собак, воя шакалов или пения котов.

Как только это принимают – то, что исходит из меня, – возникает необходимость для кого-то еще прийти и взорвать это. Вот почему я говорю. Само выражение этого создало необходимость того, чтобы произошло что-то новое, – такова природа этого. Это его цель (если есть какая-то цель); не создавать последователя, а создавать что-то новое. Нечто новое спасает тебя от бремени прошлого. В тот момент, когда оно находит выражение, оно уже старое.

Зачем быть таким, как этот человек? Передавать факел от одного человека другому и поддерживать иерархическую структуру – для чего? Следование другому – это животное качество. Человек не может стать человеком, пока он следует кому-то. Именно культура ответственна за то, что человек остается животным, – собака-вожак, следование за кем-то – это вам ничуть не помогло. Ты хочешь быть дешевой имитацией Шанкары или Будды; ты не хочешь быть собой. Зачем? Говорю тебе, ты намного более уникален и удивителен, чем все эти святые и спасители человечества, взятые вместе. Почему ты хочешь быть дешевой имитацией этого парня? Это один из мифов. Забудь об этом. Шанкара мертв уже несколько веков. У тебя есть этот потенциал.

Первое, что надо сделать, – это отбросить Шанкару. Конечно, если ты используешь учение Шанкары, чтобы заработать себе на жизнь, это другое дело.

Если предположить, что ты «там» (давайте выразимся так), ты не скажешь себе или другим, что ты свободный человек, ты не будешь пытаться никого освободить; оно просто есть, как цветок. (Не хочется употреблять это слово; у него есть мистические оттенки.) Цветок на навозной куче обладает своей собственной красотой – другие цветы с ним не сравнятся. Однажды он исчезнет – это не имеет значения.

Ты ничего не можешь сделать. Это утверждение не имеет для тебя никакого смысла, потому что ты постоянно что-то делаешь. Ты должен делать одно или другое, так что это утверждение не имеет смысла, никакой значимости для тебя. Описывать это состояние очень опасно, потому что ты пытаешься соотнести это с тем, как функционируешь ты. Зачем? Потому что ты хочешь изменить это, улучшить, модифицировать или сделать что-то в отношении того, что я говорю. Что ты хочешь изменить там? Что это? Можешь ты найти это? Можешь ты определить его местонахождение? Можешь ты указать на него и сказать: «Вот то, что я хочу изменить или трансформировать. Вот здесь я хочу вызвать мутацию»? Как? Что это? Можешь ты его увидеть? Можешь ты определить его место? Можешь ты его обнаружить? Не можешь. (пауза)

Все, чего ты хочешь, ты можешь получить – все, чего ты хочешь, какой только опыт ты ни пожелаешь, ты можешь испытать его. Если ты не знаешь, всегда есть кто-то, чтобы помочь тебе, – где-то – тебе нужно обнаружить. Ты можешь испытать все, что угодно. Но все опыты, которые ты испытываешь, не имеют никакой ценности, это не то – потому что этого испытать нельзя; это не опыт.

Просветление (если вообще есть такая штука, как просветление) – это совсем не опыт. Итак, тебя осеняет – это осознание (если угодно так выражаться), что осознавать нечего. Само-осознание, или самореализация в том, чтобы осознать самому для себя, что нет никакого «Я», которое надо осознавать, – это будет сокрушительный удар.

В: Для кого?

У. Г.: Для того, кто стремится. Вот почему это случается с одним на миллион, одним на миллиард – не оттого, что он делает или не делает, – все твои действия являются барьером.

Если только ты не «там», ты никак не можешь понять бессмысленность этого (поиска). Когда ты «там», ты видишь, что сам поиск и есть «я», то самое, от чего ты хочешь освободиться. Нет никакого «я», независимого от этого поиска (т. е. твоей садханы для достижения цели), – этого ты не понимаешь. Именно цель, которую ты поставил перед собой, и создала это «я». Если уйдет цель, если ты отметешь цель, ты заменишь ее другой. Ты не можешь быть без иллюзии; ты замещаешь одну иллюзию другой. Если исчезает иллюзия, исчезаешь и ты.

Если ты принимаешь цель, я не имею ничего против, но я говорю, что цель сама по себе фальшива. Ты говоришь, что хочешь достичь вот этого, и потому необходима садхана. Я подчеркиваю, что достигать нечего, совершенствовать нечего, добиваться нечего, так что все, что ты делаешь, чтобы достичь своей цели, не имеет смысла. Я не понимал этого, когда делал всю эту садхану. Чем раньше до тебя это дойдет, тем лучше для тебя. Если эти вещи породят некоторые опыты, тебе будет очень сложно переступить пределы своего собственного опыта. В какой-то момент это должно дойти до тебя – ты знаешь, что это никуда тебя не приведет.

Но надежда заставляет тебя продолжать – надежда, что однажды, через то же самое, ты, вероятно, достигнешь своей цели – потому что этот инструмент (т. е. мысль) порожден временем, порожден причиной и следствием, и он не может постичь ничего, кроме как в понятиях времени. Так что если там нет времени, то случаться нечему – не говоря уже о будущем, – потому что именно время создало потребность во вневременном. «Время» означает «будущее». Если это время отрезано, это не значит, что то, чего ты ждешь, случится сейчас. Тут нечему случаться. Время сжигает само себя, когда покончено с вневременным.

Все, чего ты ждешь, чтобы произошло, – оно в понятиях времени. Предположив на момент, что ты уже в состоянии блаженства, ты не хочешь быть в этом состоянии завтра. В каком бы тебе состоянии ни хотелось быть, ты не в нем, потому что есть цель, которая завтра, не сегодня. Так что если ее (цели) нет, то нет и мысли, которая думает в понятиях чего-то, происходящего во времени. К сожалению, тут нечему случаться. Происходящее заключено во времени. Когда нет времени, ничего не происходит, там нечему происходить. Атман есть Брахман – вот что именно это означает – Брахман, которого ты желаешь в будущем, уже здесь; тут нечему случаться. Достижение (не важно, как ты его называешь) происходит во времени, так что оно не может не быть связано причиной и следствием. Ты хочешь произвести результат, но это не результат, не происходящее, не достижение.

Все, что ты делаешь, принесет тебе боль – вот почему я говорю, что поиск мокши (освобождения) – это дуккха (страдание) всех дуккх. (смех) Этому нет конца – ты будешь продолжать искать этого вечно – ты этого не получишь. Даже если ты получишь, чего хочешь, и испытаешь блаженство, счастье, бог знает что, всегда есть что-то большее. Ты испытываешь тишину, но хочешь постоянной тишины, ты хочешь всегда быть в тишине. Но в самой природе вещей нет никакого постоянства. Ты никогда не жил с этими (освобожденными) людьми (не знаю, есть ли вообще такие).

Это очень просто. Настолько просто, что сложная структура не хочет оставить это в покое. Ты, конечно, ничего не можешь сделать; ты приговорен. (смеется) Ты приговорен.

В: Так что оставь это в покое.

У. Г.: Оставь в покое.

В: Этого мы тоже не можем сделать.

У. Г.: Видимо, ты не можешь сделать и этого.

В: Если мы не можем оставить это в покое, то мы все сделали.

У. Г.: Тогда нечему и случаться.

В: Мы бы не были здесь, если бы оставили это в покое. Но он говорил: «Вы ничего не получаете, приходя сюда».

У. Г.: Вы можете оставаться рядом с этим человеком всю свою жизнь – ничего не произойдет.

В: Мы не осознали, что ничего не можем сделать…

У. Г.: Ты не можешь сказать: «Я ничего не могу сделать». Понимаешь, как только ты приходишь к тому, что «я ничего не могу с этим поделать!», тогда тебе не нужно ничего делать, ни отпускать это, ни… Никакое внешнее средство не может ничем помочь.

В: И никакое внутреннее?

У. Г.: Тогда нет ни внутреннего, ни внешнего – внутреннее всегда связано с внешним, понимаешь?

Так что ты даже не завершаешь предложение «Я ничего не могу с этим поделать»; еще до завершения этого предложения «Я ничего не могу с этим поделать» (щелкает пальцами) – готово! Спусковой аппарат – это часть тебя; он уже есть.

В: У меня вопрос, который может показаться глупым. Вы практикуете медитацию?

У. Г.: Ничего – никаких медитаций – ничего. На чем медитировать? Я уже открыл все эти вещи – мантры, медитации, что делает медитация. Я, конечно, не практиковал Трансцендентальную Медитацию или что-то такое; но некоторые медитации. Так вот что я для себя открыл: медитация – это «я»-центричная деятельность. Она усиливает то самое «я», от которого вы хотите освободиться. Для чего ты медитируешь? Ты хочешь от чего-то освободиться. На чем ты медитируешь? Хорошо, мысль – это шум, звук. Что такое звук? Ты смотришь вот на это и говоришь: «Это магнитофон», так что мысль – это звук. Есть непрерывный поток мыслей, и ты постоянно связываешь все эти мысли, и именно это тот шум, которого ты не выносишь. Почему ты не выносишь этого шума? И вот, повторяя мантры, ты создаешь еще более громкий шум и подавляешь шум мысли, и тогда ты успокаиваешься. Ты думаешь, что с тобой происходит нечто чудесное. Но вся медитация – это деятельность, направленная на свое «я».

Я не говорю о медитативном состоянии. Это дело Кришнамурти – он говорит о медитативном состоянии: «Это не то, и не это». Ладно, если это медитативное состояние, на чем я медитирую? Я медитирую на этом (указывает на предмет) сейчас – смотрю на это. Тут есть отражение этого. Что-то двигается – движение – жизнь есть движение. Постоянно что-то происходит, одно или другое – все время – и движение там есть движение здесь. Нет ни одного момента, когда не происходило бы одно или другое. Ночью все затихает на момент, или ты слышишь, как шумят ящерицы. Тебе приходится их слушать. Если вокруг тебя нет никакого шума, тебе приходится слушать стук твоего сердца или течение крови, которая, как река, течет по твоим венам. Это шум. Ты можешь обвести себя вокруг пальца и вообразить, что это омкара (мистический звук «ом»). Это не омкара. Это (тело) – машина. Человеческая машина производит шум, точно так же как и включенный двигатель автомобиля. Почему тебе обязательно надо говорить, что это омкара, брахманадам и тому подобное? Это шум человеческой машины. Ты сойдешь с ума, если будешь слушать «туки-тук-туки-тук» своего сердца. Но это все, что можно тут слушать, если только не происходят другие вещи – кто-то смеется, кто-то храпит или кто-то видит кошмарные сны.

Для этого человека не бывает ни единой секунды скуки. Я могу часами сидеть здесь и смотреть, как движется маятник часов – мне не может быть скучно – действительно не знаю, что это такое. Маятник движется там – все мое существо есть это движение. Часами я могу сидеть тут и смотреть на него. Тебе это не интересно; тебя интересует что-то еще, какая-нибудь медитация. Этот индивид всегда находится в состоянии медитации. «Где это движение?» – удивляюсь я – такая происходит медитация. Не то чтобы я удивлялся в обычном понимании этого слова; эта индивидуальность остается в состоянии удивления до конца своей жизни. «Снаружи» и «внутри» созданы мыслью. Когда нет движения мысли, ты не знаешь, внутри это или снаружи. Это всего лишь как зеркало. Это живое зеркало, отражающее вещи точно такими, какие они есть. Здесь никого нет: я ничего не вижу; все мое тело отражает вещи точно такими, какие они есть.

Механизм узнавания и называния остается на заднем плане, кроме тех случаев, когда в нем возникает необходимость. Это отсутствие движения мысли, которая узнает и называет вещи, есть состояние самадхи, сахаджа (естественная) самадхи. Ты представляешь себе, что самадхи это нечто, во что он входит и откуда выходит. Вовсе нет; он всегда там. Закрыты или открыты у такого человека глаза, он не знает, на что смотрит.

Человек, который вошел в такое состояние самадхи, подобен сумасшедшему и ребенку, вместе взятым. Безумцы функционируют точно так же – мысли разорваны, разобраны, и так же разрозненны и действия, и чувства. Но их мысли сопровождаются галлюцинациями, мысленными образами, видениями того, чего нет, – это единственная разница. Это состояние – всегда состояние удивления; он не знает, на что он смотрит, не знает, что он нюхает, и вместе с тем его чувства работают на своей пиковой мощности, они чрезвычайно чувствительны, все воспринимают.

В: Почему я не в том состоянии, которое вы описываете?

У. Г.: Потому что у тебя есть постоянная потребность испытать все, на что ты смотришь, все, что ты чувствуешь внутри. Постоянно, потому что если ты не делаешь этого, ты прекращаешься – «ты», каким ты себя знаешь, «ты», каким ты себя ощущаешь, заканчивается – а ты не хочешь, чтобы оно заканчивалось; ты хочешь непрерывности. И все духовные поиски идут в сторону усиления этой непрерывности. Это деятельность, направленная на свое «я». Как ты можешь посредством такой деятельности освободиться от действий своего «я»? (Я использую слово «я» в кавычках.) Так что все твои опыты, все твои медитации, вся твоя садхана, все, что ты делаешь, усиливает твое «я», добавляет движущей силы, накапливает движущую силу и таким образом уводит тебя в противоположном направлении. Что бы ты ни делал, чтобы освободиться от своего «я», все это тоже будет эгоцентричной деятельностью. Ты не можешь разделить эти вещи надвое; процесс, который ты усваиваешь для достижения того, что ты называешь «быть», это тоже процесс становления. Так что нет такой вещи, как быть и становиться. Ты всегда в процессе становления, как бы ты его ни называл. Если ты хочешь быть собой, а не кем-то другим, это тоже процесс становления. С этим ничего нельзя сделать. Все, что ты делаешь, чтобы привести себя в состояние «бытия», есть процесс становления – вот и все, что я хочу сказать.