Текст книги "Воин пяти Поднебесных: Судьба"

Действие второе

Глава 19. Новая старая находка

Сали ненавидела холод.

Вместе с Хампой и Даэвоном она уже несколько недель двигалась на север и страшно мерзла. Ледяной ветер хлестал ее наполовину открытое лицо, да так, что кожа начала кровоточить. Постоянная атака на все органы чувств усилила симптомы недуга, непрерывно истощая и без того пошатнувшиеся силы. Небо окрасилось в десять оттенков серого. Ветер стал угрожающим, он терзал лицо Сали, пока щеки не облупились и не стали постоянно гореть. Земля, покрытая ледяной коркой, превратилась в замерзшее болото, в котором лошади вязли до колен. Снежная круговерть не прекращалась. Этот проклятый край словно не мог решить, хочется ему замерзнуть или оттаять, и его сомнения только усугубляли тяжести пути.

Местность была и знакомой, и чужой. Влажность и жара сменились холодным жгучим ветром и пробирающим до костей дождем, изобильные, полные жизни джунгли – зловещей тишиной и неумолчным посвистыванием вьюги. Впрочем, здесь тоже кишела жизнь, и, хотя обитатели Травяной тундры были недружелюбными созданиями и в основном держались поодиночке, Сали все равно чувствовала, как они следят за каждым ее шагом.

Они миновали границы Травяного моря два дня назад и теперь брели медленно, вереницей, по ледяной каше, которая доходила лошадям до колен. Путь был мучительный, как Сали и думала. Даже хуже. Маленький отряд потерял полдня, когда пришлось объезжать утес Морака, с которого вода огромным потоком низвергалась в черную бездну. Легенда гласила, что здесь огромный раскаленный докрасна драгоценный камень, прилетевший с неба, врезался в землю и проломил кору суши – так и возникло Травяное море. Сали всегда думала, что это глупая детская сказочка, но всерьез засомневалась, увидев водопад своими глазами.

Два дня назад они остановились в Копакаре, рыбацкой деревушке, чтобы пополнить запасы, прежде чем двинуться на восток. С тех пор Сали не видела ни одной живой души, кроме своих спутников. Дорога была ужасная, и Сали радовалась, что Мали отказалась поехать с ними. Когда стало известно о намерении Сали отправиться в Хуршу, Шобанса и Даэвон решили заодно заключить торговое соглашение. Хурша, расположенная на вулканической почве, славилась богатыми запасами высококачественных огненных камней. В кои-то веки жестянщики и кладовщики Незры пришли к согласию, и Даэвона назначили представителем совета, к добру или к худу.

Вероятно, к худу.

Впрочем, неважно. Сали бы и не позволила сестре отправиться в путешествие – не потому, что та была беременна, а потому, что на раскопках ее не удалось бы никем заменить. Труд Мали приносил племени огромную пользу. А здоровье Сали было далеко не так важно для Незры.

Сали поплотнее запахнула плащ и зарылась в густую гриву своей леопардовой кобылы, пока они двигались против ветра и снежных хлопьев, густо летевших навстречу. Лошадь дернулась и хотела повернуть, но Сали движением бедер заставила ее двигаться вперед, осторожно направляя кобылу по пологому, но опасному склону. Сали никогда не думала, что будет скучать по удушливой жаре и тучам мух, заслоняющим палящее солнце. Она бы все отдала, чтобы поспать высоко в зарослях травы в тот час, когда пробуждаются ночные твари, или прислушиваться к оглушительному хору сверчков и цикад, глядя на звездное великолепие.

Потребовалось гораздо больше сил, чем она думала, чтобы попасть на вершину, но Сали достигла цели, спешившись и таща кобылу за узду. Хампа, ехавший первым, уже ждал на гребне. Он схватил Сали за руку и втянул наверх. Она посмотрела на обширные белые равнины.

– Что ты видишь?

Он указал направо.

– Уже недалеко. Видишь деревья? Нам туда, между теми зарослями и вон той горой. Если верить карте, там дорога в гавань.

Сали присмотрелась. Пусть Хампа не был прирожденным военным искусником, природа одарила его талантом разведчика. Узкая тропа, проходившая между деревьями, действительно казалась рукотворной. Травяная тундра здесь, на севере, состояла в основном из снега и льда; заснеженные пики на горизонте были окружены побелевшими деревьями. Даже воздух отливал белым. Однообразие унылой снежной равнины нарушали только тяжелые темные тучи, летевшие над головой. Сали крикнула вниз:

– Живее, механик!

Даэвон развернулся не в ту сторону, что в метель было нетрудно. Он крикнул:

– Я вас не вижу! Чьи это следы?

– Твои, тупица! – заорала Сали.

Она зарычала от раздражения, глядя, как юноша скользит и впустую перебирает ногами на месте, не в силах удержаться на скользком склоне; наконец Даэвон снова съехал на дно оврага. Медлить было нельзя. Торговцы, которые дали им указания, предупредили, что баржи не подходят к берегу в темноте. Если они еще задержатся, придется устраиваться на ночь, а мест для укрытия, вероятно, найдется немного. Сали спустилась туда, где Даэвон оставил лошадь. Кобыла тупо смотрела перед собой, жуя травинку, которую разыскала под снегом. Сали развернула кнут, висевший на бедре, и, прицелившись справа от Даэвона, захлестнула «язык» за упавшее дерево в пяди от его носа.

– Цепляйся! – крикнула она сквозь шум ветра.

Прошло десять минут, прежде чем ей удалось вытянуть механика и его каурую кобылу на холм. Даэвон рухнул на колени, тяжело дыша. Сали не понимала, отчего он так запыхался, ведь всю тяжелую работу проделала она.

– Еще далеко? – спросил он в тридцатый раз.

– Повезло тебе, что Веточка тебя любит, – сказала Сали. – Вставай и пошли.

– Ты уверена, что мы идем в нужную сторону?

Это он повторил в девятый раз. Но теперь она хотя бы могла ответить.

Сали уловила направление ветра, посмотрела в одну сторону, повернулась в противоположную…

– Туда.

– Откуда ты знаешь?

Она воздела палец вверх.

– Третий цикл, мальчик. Ветер в спину.

Хампа добавил:

– Большая Унна.

– «Звездная змея извивается по морю и ведет, – процитировала Сали, – тысячу и одного отпрыска, чтобы освещать земли, по которым странствовали наши предки».

– Она всегда меняет направление в это время года.

Сали кивнула.

– И так будет продолжаться еще три недели до лета второго цикла, а потом она начнет три недели дуть с юго-запада, немного смягчившись… – Сали помолчала. – Знание, куда направлен ветер, может спасти тебе жизнь. Иначе ты, заблудившись, и дня не протянешь.

Даэвон с трудом влез в седло.

– Будем честны, названая сестра, я не умею драться. Не умею охотиться. Не могу построить укрытие. У меня несварение желудка от половины здешних ягод и почти от всех грибов. Если я потеряюсь, меньше всего меня будет волновать, где какая сторона света. – Он направил лошадь вперед. – Поехали.

А ведь они еще не испытали настоящих трудностей. Даэвон раскисал в минуту опасности, как юноша в первую брачную ночь. У катуанцев было присловье: «Смелость выковывается в уме. Храбрость укрепляется в душе». Этому юноше недоставало воинского духа. Неудивительно, ведь большинство сердец недостаточно тверды для битвы. Однако Мали всегда говорила, что, хоть Даэвону и недостает огня, он добр и нежен, а для нее это главное.

Катуанцы спустились по другому склону холма. На нетронутом снегу не было никаких следов, кроме их собственных. На каждом шагу копыта вязли в сугробах, поэтому трудно было понять, насколько устойчива поверхность. Под ногами слегка колыхалось. Очевидно, они приближались к побережью. Здесь, на дальнем краю Травяного моря, земля двигалась иначе, чем в середине, где жили люди. Там она качалась почти игриво, а здесь колебалась медленно, часами наклоняясь в одну сторону и переваливаясь в другую.

Они приближались к нужному месту. Сали надеялась, что купленная ими карта верна. Она взглянула на Даэвона, который, согнувшись, сидел в седле. У них не хватило бы припасов на обратный путь. Если бы речь зашла о том, что выжить должны сильнейшие, она забрала бы его лошадь и оставила Даэвона в снегах. Мали была бы недовольна, но кто ее спросит?

В такие минуты Сали была рада, что рядом ехал Хампа. Она почти убедила его остаться дома. Всеми своими умениями Хампа гораздо лучше служил племени, особенно теперь. Он, впрочем, настоял на том, чтобы поехать с ней. Он умолял, угрожал, бросался к ее ногам. Сначала он сказал: «Место ученика – рядом с наставником». Потом: «Кто-то должен тебя прикрывать». Потом: «Если ты уедешь, я последую за тобой». И наконец, сквозь неразборчивое бормотание и слезы: «Пожалуйста, наставница, не уезжай, я без тебя не могу!» Он пригрозил, что уморит себя голодом, если Сали не передумает. Хампа был исключительно верен.

– Валяй, помирай, – сказала она. – Будет одним ртом меньше.

В конце концов Хампа добился своего.

Сали велела ученику поторопить Даэвона, который снова отстал. Они достигли края крутого утеса, с которого была видна маленькая ледяная бухта. Затаив дыхание, Сали посмотрела на длинный деревянный пирс, вдававшийся в ярко-синие воды Подлинной Мерзлоты.

– Это сигнальный костер, – сказал Даэвон, указывая на огромную каменную чашу, расположенную на верхушке небольшой пирамиды рядом с пирсом.

Маленький отряд поехал по узкой тропе, которая тянулась вдоль стены бухты. Даэвон слез с лошади у подножия сооружения и стал пробираться к чаше. Сали развернулась и объехала пирамиду, внимательно разглядывая бухту и груды валунов на берегу. Они уже несколько дней не видели ни души, но Сали дожила до своих лет именно потому, что не теряла бдительности.

Даэвон вскоре добрался до чаши и вытащил металлический стержень в полруки длиной. Он щелкнул этим инструментом, носившим название «огненная ветвь», и появились язычки пламени размером с ноготь. Даэвон подкармливал огонь, пока тот не взвился над краями чаши. В ясное синее небо поднялся столб дыма.

Сали позволила усталой лошади лениво рысить вокруг пирамиды, отчасти чтобы не прозевать возможное нападение, но в основном – чтобы дать кобыле остыть после долгого путешествия. Она проехала уже четверть круга, когда увидела, что из снега торчит нечто странное.

Сначала Сали решила, что это две скрюченные ветки, но, присмотревшись, поняла, что это неподвижные руки. Затем она заметила ноги и наполовину засыпанное снегом лицо. Второй замерзший труп Сали обнаружила в нескольких шагах от первого, а потом и третий. Видимо, некоторое время назад тут случилась стычка – скорее всего, разбойники подстерегли торговцев, ожидавших баржу. Проигравшим предстояло провести вечность в снегу.

– Какая странная ветка торчит из сугроба, – заметил Хампа, пригляделся и шарахнулся. – Фу! Это рука.

Сали оглянулась и указала под ноги.

– Не наступи сам и смотри, куда ступает лошадь. Сейчас не лучшее время, чтобы сломать…

Возможно, причиной был ветер, или от слепящей белизны ее подвело зрение, но Сали показалось, что торчавшая из снега рука сжала пальцы… и вот опять. Во второй раз Сали уже не усомнилась.

– Хампа, назад, – велела она, берясь за кнут, и крикнула: – Даэвон!

– Подожди, – Даэвон перегнулся через край чаши. – Кто-то смешал масло с водой.

Труп моргнул, а потом затрясся, разбрасывая снег. Сали без особого стыда признала, что чуть не свалилась с лошади от испуга, увидев, как мертвец поднимается. Пламя меж тем взвилось в воздух. Косой столб дыма становился все толще, марая безоблачное небо.

– Теперь сойдет, – сказал он, помахивая в воздухе огненной ветвью. – Если с баржи не увидят сигнала, я уж и не знаю, как их привлечь. Сейчас спущусь…

– Стой там! – закричала Сали. – Ни шагу!

– Что случилось? О… – И Даэвон в ужасе взвизгнул. – Ты не говорила, что здесь водятся живые мертвецы!

В землях Чжун крестьяне рассказывали детям о ходячих мертвецах, чтоб ребятишки не убегали далеко от дома. Сали наблюдала за тем, как труп сгибает локоть и шею, словно разминая суставы…

– Бросок Гадюки, – прошипела женщина, как будто рот у нее не вполне оттаял, и вынула короткие, как кинжалы, трезубцы, под названием «железные линейки». – Мы уже заждались.

Привычка не подвела Сали. Она действительно угодила в засаду. Из-под снега поднялось еще несколько «трупов». Нападавшие носили маскировочные костюмы из обрывков белого и бурого меха, соединенных кусочками закаленного на огне ониксового дерева. Сдержанные движения и боевая стойка выдавали уроженцев северных катуанских племен. Трезубцы тоже служили подсказкой. Это оружие предпочитала известная секта военных искусников, которые полагались не на силу, а на ловкость.

Это были не живые мертвецы, а кое-кто похуже – подлые негодяи, лежавшие в засаде.

Женщина выбросила руку вперед, и трезубец полетел в Сали. Та кнутом отбросила трехконечный кинжал в сторону, а затем спрыгнула с лошади и приземлилась на ступеньку пирамиды. Сали перебежала на другую сторону, снова прыгнула, уклонившись от нового броска, развернула кнут и дала сдачи. Заостренный наконечник разбил щит на руке у головореза.

Сали приземлилась по бедро в снегу. К ней приблизились еще трое. Хампа дрался с головорезом у подножия лестницы, надеясь вывести из строя своего более проворного противника. Двигался он размашисто и неловко. Сали обучала Хампу не так, как тренировалась сама. Ее наставница Алина говорила: приспосабливай обучение к умениям и талантам ученика. Сали приходилось приспосабливаться к отсутствию. Она признавала, что была не лучшей учительницей, но старалась изо всех сил. Хампа предпочитал колошматить врага, как разъяренный слон. Иногда Сали думала, что надо облегчить жизнь им обоим и отправить его с рекомендациями в секту Разъяренных Быков.

Двое одетых в белое бандитов лезли по ступенькам пирамиды с другой стороны. К ужасу Сали, Даэвон двигался к ним навстречу, держа дурацкую огненную ветвь как дубинку.

Сали крикнула:

– Не отходи от чаши!

Она метнулась влево, избегая удара трезубцами, и наградила одного из нападавших таким пинком, что тот исчез в сугробе.

Даэвон поднялся и принялся искать оброненную ранее огненную ветвь.

– Я помогу!

– Не надо! Не лезь, глупый кролик!

Головорезы в белых плащах напирали со всех сторон. Сали, щелкая кнутом, удерживала нападавших в отдалении, но ее удары не могли пробить их оборону. Условия были не идеальные, но эта компания неплохо умела драться. Они действовали молча, но слаженно, непрерывно наскакивая на нее, как стая гиен, пытающихся повалить львицу. Сали в такую мокрую и холодную погоду уступала десятку разбойников, но она все еще была львицей, а ее противники – мерзко тявкающими гиенами.

Острый кончик кнута нашел себе мишень и вонзился в грудь разбойника, выйдя на спине. Бандит застыл в движении, высоко вскинув руки. Сали ослабила древко, вновь сделав его податливым, как шелк, и яростно дернула, извлекая наконечник из тела. Еще один разбойник подошел слишком близко, и конец кнута рассек ему грудь, окрасив снег алыми брызгами. Кровь, хлынувшая из раны, напоминала кашу. Эти типы, видимо, умели приспособляться к местным условиям, все равно что рептилии. Сали поняла теперь, отчего они могли долго лежать в засаде и почему их дыхание не висело паром в воздухе.

Сали вновь превратила кнут в копье и неожиданно метнула его в головореза, который стоял дальше прочих. Еще одна жертва. Убитый опустился наземь в то мгновение, когда послышался крик Даэвона, полный неподдельного ужаса. Механик поскользнулся и лежал на спине, а по ступенькам к нему поднимались двое.

– Хампа! – крикнула Сали.

Понадобилось некоторое время, но ее ученик наконец прикончил бандита, с которым возился. Над броском через бедро еще нужно было поработать.

– Спаси кролика!

– Сейчас!

И тут неподалеку, заглушая звуки боя, ударил колокол.

Сали прикончила оставшихся бандитов чередой быстрых ударов. Осталась только женщина, которая первой ее встретила. Сали устремила на противницу острие копья.

– Сдавайся.

Звук колокола становился все громче.

Разбойница повернула один из трезубцев острием к себе и отсалютовала, приложив кулак к сердцу.

– Я Аша, Пятая из Разбивающих Лед, дитя Ликузы. Я думала, дни Бросков Гадюки минули. Встретиться с последними из них – большая честь.

Она торжественно и почтительно, почти благоговейно поклонилась.

Сали нахмурилась. Вежливый и почтительный враг – худшее, с чем можно встретиться, когда спешишь. Двое Разбивающих Лед за спиной у Аши наседали на Хампу, тесня его вверх по лестнице.

– Отзови своих псов. Сдавайся! – крикнула Сали.

– Никакой личной неприязни, только долг. Нас по-прежнему соединяет Священная прядь.

Разбивающая Лед прибегла к традиционной формуле вежливости. Обычай требовал краткого ответа.

Но у Сали не было времени. Она взмахнула рукой, и наконечник пробил горло Аши, Пятой из Разбивающих Лед. Приятно было знать, что враг принадлежит к племени Ликуза. Сали предпочла бы убить ликузца, а не чжунца. Но все-таки как они ее выследили?

Сали устремила копье в землю и дважды встряхнула древко. От первого движения оно превратилось в кнут, от второго вновь затвердело. Ухватившись за конец, Сали, словно подброшенная пружиной, вылетела из сугроба. В воздухе она развернула кнут, ударила одного из нападавших в спину и сбросила с лестницы. Второй повернулся к ней, получил ногой в грудь от Хампы и полетел следом.

Сали приземлилась у подножия пирамиды, рядом с упавшими, обвила хлыст вокруг их шей и затянула удавку, чувствуя, как затихают предсмертные хрипы. Руки у нее дрожали от напряжения, но Сали не ослабила хватку. Только когда оба перестали цепляться пальцами за воздух и обмякли, она отпустила кнут.

Сали опустилась наземь, тяжело дыша. Изо рта у нее вырывались клубы пара. В мороз даже двигаться было сложнее. Холод высасывал из нее силы. Сали не чувствовала пальцев рук и ног, суставы скрипели, как ржавые дверные петли. Она подняла голову и увидела, что к ней спешат Хампа и Даэвон.

– Я мог бы помочь, – заявил Даэвон, вытаращив глаза. Он поднял свою огненную ветвь, но тут же покачнулся и уронил ее.

Колокол зазвонил вновь. Сали заметила огромный айсберг, вплывающий в бухту. У этой плоской ледяной глыбы посередке стояли две мачты, а по бокам торчали паровые весла. Это прибыла баржа. Она стукнулась о причал, и во все стороны посыпались куски льда. Опустили трап, и появились двое мужчин в куртках из моржовой шкуры. Они остановились на краю причала и уставились на валявшиеся вокруг тела. Из недр баржи появился еще один человек, в шубе из шкуры белого медведя. Он сошел на причал и не моргнув глазом перешагнул через убитого. Обозревая побоище, он взглянул на троих, сидевших у подножья пирамиды.

– Сегодня досталась легкая добыча, а? Куда плывем?

Сали поднялась и отряхнула присыпанные снегом плечи.

– В Хуршу. Трое нас и наши лошади.

– А, Солнце под Лагуной. Вы паломники? – капитан заметил, как у Сали сверкнули глаза, и примирительно вскинул руки. – Не сочтите за неуважение, госпожа. Просто спрашиваю.

Сали продолжала гневно мерить его взглядом.

– Ваша лодчонка может доставить нас туда или нет?

– Это баржа, а не чжунская рыбацкая посудина.

– Слова, одни слова, моряк.

Теперь уже капитан уставился на нее, сверкая глазами. А затем улыбнулся до ушей.

– Девять дней пути, а если застигнет буран, то еще три. Шесть остановок до порта назначения. На троих твоих одна палатка, питайтесь как знаете. Можете покупать у нас рыбу – или ходите голодные. Мне дела нет. Одна серебряная монета в день, вне зависимости от продолжительности плавания. Ни оружия, ни огня, ни беспорядков не допускается. Я в виде исключения возьму ваших лошадей, но убирать за ними будете сами. Кто будет мочиться на снег, сброшу за борт. Ваших кляч это тоже касается. Ясно?

Сали кивнула.

– Вот и славно. Я капитан Лэ Хуань Ци Тирапут Кунгль. Можете звать меня капитан Лэ Хуань Ци Тирапут Кунгль.

Сали как-то встретила хаппанского торговца с Цепных островов, расположенных в Нгинском океане. У него тоже было нелепо длинное имя. И он настаивал, чтобы его называли именно так. Видимо, у хаппан такой обычай.

Капитан Лэ Хуань Ци Тирапут Кунгль повернулся и зашагал обратно на свой плавучий кусок льда, жестом велев путникам следовать за ним.

– Добро пожаловать на «Хану».

Глава 20. Убийственная скука

Цзянь хорошо понимал, отчего ему поначалу так понравилась мысль о чередовании наставников. Тайши свято верила в привычку и повторение, и три года утомительно неторопливого обучения в отдаленном уголке мира истощили его терпение. К тому же Цзяню было запрещено покидать храм из-за объявления о розыске, а во втором цикле уединение сделалось особенно мучительным.

Когда Тайши объявила, что прославленные мастера займутся его обучением вместе с ней, Цзянь думал, что они смешают личные стили, создав непревзойденную технику. Так поступали его прежние наставники в Небесном дворце. Он грезил о том, как научится сочетать их способности и станет непобедим. Проворство Хуту, хитрость Погруженного Кулака, дальнобойность Пальца-Бича, сила Немеркнущего Яркого Света будут дополнять превосходящую все технику Шепчущих Ветров. Они сделают его военным искусником, достойным звания Предреченного героя Тяньди, воина пяти Поднебесных, победителя Вечного Хана Катуа, спасителя народов Чжун и других возвышенных титулов, которыми наградили Цзяня.

По крайней мере, так, по мнению юноши, должны были обстоять дела. Однако на первом же занятии мастер Нарвани отвела его на полянку в бамбуковых зарослях и приказала стать деревом. И все. Держать расслабленные руки над головой под неудобным углом и стоять неподвижно.

Стать каким-то дурацким деревом!

– Почувствуй, как твои корни держатся за землю. Пусть ветер колышет твои ветви, – ворковала Бхазани на ухо Цзяню. – Вбирай все, что находится вокруг, и становись частью леса.

И тому подобная ерунда.

Несколько недель на уроках Нарвани Цзянь выполнял разные нелепые задания. Однажды ему пришлось изображать камень; в другой раз Нарвани заставила его до изнеможения бегать по зарослям в полной темноте, одновременно приказав обострить все органы чувств, чтобы расширить сознание. Все это казалось напрасной тратой времени. Вскоре Цзянь стал с раздражением ожидать уроков с Бхазани.

Спустя месяц его наконец повысили – он уже изображал не дерево, а статую и одновременно читал какие-то непристойные стихи.

– Пустая возня, – проворчал Цзянь.

В животе у него урчало. Он стоял в стойке цапли, подняв одно колено и раскинув руки в сторону. Бхазани иногда ставила его в боевую стойку, иногда заставляла изображать животных. Иногда она велела Цзяню встать наверху водопада, или под водопадом, или на скользкий камень, или на высокую ветку, или на шест в тренировочном дворике. Иногда сочетала несколько приемов и заставляла его, например, удерживать позу, стоя под водопадом. В довершение всего Бхазани требовала, чтобы ее уроки начинались поутру, с восходом солнца.

– Он хорошо держит равновесие, – заметила Сонайя с края поляны. – Но глаза…

– Они сразу всё выдают, – согласилась Бхазани. – Его взгляд слишком красноречив. Эй, перестань любоваться пейзажем.

Перышко коснулось его шеи, заставив вздрогнуть.

То, что делала Бхазани, не имело смысла, а наставница отказывалась что-либо объяснять. С ее уроков Цзянь уходил сконфуженный, раздосадованный и издерганный. Как только он принимал позу, по нему начинали ползать мурашки. Кто бы мог подумать, что стоять спокойно так щекотно?

– Что не так? – жалобно спросил Цзянь. – Куда мне смотреть?

– Статуи не разговаривают и не ерзают. – И кончик пера пощекотал его ухо.

Таким образом Бхазани поддерживала дисциплину и указывала на ошибки. Это оказалось на удивление действенно. Цзянь предпочел бы бамбуковую палку. Слова наставницы как будто через ухо ввинчивались ему в голову.

– Смотри на всё и ни на что, – сказала Тайши, входя в рощу.

На ней был мягкий халат, а в руках она держала чашку горячего чая.

– Чтобы заглянуть внутрь, нужно смотреть вдаль, – согласилась Бхазани. – У нас с твоей наставницей когда-то был один учитель… – Она поправила Цзяню руки, и все три уставились на него, как будто разглядывали картину или скот на ярмарке.

– Он держится лучше, – признала Тайши. – Меньше отвлекается.

– Я все утро бросала ему легкие понуждения, – сказала Бхазани. – Он отозвался только на половину.

– Какие понуждения? – спросил Цзянь. – Я ничего не слышал и не чувствовал.

– Вот именно, – сказала Сонайя. – Побуждения чисто мысленные. Твой разум обостряется и становится сосредоточеннее. Он начинает пропускать шум сквозь себя.

– Правда?

Цзянь даже не заметил, что в его образе мыслей или поведении что-то изменилось. В нем вспыхнула надежда.

– Значит, эти ужасные уроки скоро закончатся?

Он тут же ощутил в голове нечто вроде булавочного укола; тело вздрогнуло, и Цзянь почувствовал сильное желание схватиться за живот. Он пошатнулся и сделал шаг в сторону.

– Впереди еще долгий путь, – со смехом сказала Сонайя. – Побуждения бывают очень привлекательные.

– Так, хватит болтать. Мы тут не флиртовать учимся. Делай то же, что и он. Спокойная Вода. Удерживай стойку Озорной Обезьяны, Висящей на Дереве, пока я не вернусь. – Бхазани повернулась к Тайши. – Есть еще чай?

– Только что заварила, – ответила Тайши. – Цзянь, потом придешь ко мне.

Сонайя встала напротив. Цзянь сделал глубокий вдох, ухватился обеими руками за правую ступню и поднял ее над головой. Сонайя сделала то же самое, но без помощи рук. Она подмигнула, однако без особого самодовольства. Как и ожидалось, упражнения у нее получались гораздо лучше. Неудивительно. Девчонка не собиралась его щадить.

Цзянь вздохнул. По правде говоря, он был рад, что Сонайя частенько тренировалась вместе с ним. Ее присутствие делало уроки чуть более сносными. Он слегка заерзал, пытаясь найти устойчивое положение, замедлил дыхание и сосредоточенно уставился прямо перед собой, то есть на Сонайю. Та лукаво взглянула на него, попеременно поднимая то одну, то другую бровь и мешая юноше сосредоточиться.

Цзянь прикусил губу.

– Перестань.

– Тебе надо укрепить сердцевину, – поддразнила девушка. – Ты неустойчив, как новорожденный ягненок.

Задранная нога дрожала все сильнее.

– Хватит лезть ко мне в голову!

Сонайя выставила свернутый трубочкой язык. У Цзяня это никогда не выходило. Он пытался не раз и пришел к выводу, что у него язык от природы так не гнется. С тех пор Сонайя его дразнила. А еще Цзянь обнаружил, что не умеет свистеть.

– А что такое? Не можешь одновременно стоять и разговаривать? – ухмылка Сонайи стала еще шире.

Она пошевелила пальцами ноги, поднятой на уровень головы. Затем ловко, как танцовщица, потянулась и коснулась сандалией кончика носа Цзяня.

– Перестань меня дергать, – потребовал Цзянь, отчаянно пытаясь держаться прямо. – Я не собираюсь проделывать все это еще раз ради твоего развлечения.

Наказанием за нарушенную стойку был вечерний урок. Продержаться бы еще немного…

Сонайя снова легонько потрогала его большим пальцем, затем попробовала пощекотать под мышкой. Цзянь закрыл глаза и изо всех сил попытался отвлечься… но тщетно.

– У тебя ноги болят, да? – поинтересовалась Сонайя. – У меня болят.

– Все у меня хорошо. Твои нашептывания на меня не действуют.

– Кажется, у тебя москит на икре.

Цзянь почувствовал, как нога зачесалась. Сохранять сосредоточенность стало еще труднее.

– Ничего у тебя не выйдет, ведьма.

Она подула ему в лицо. И Цзяня это доконало. Он почувствовал запах клубники и жженого сахара и потерял равновесие. Отчаянно размахивая руками и виляя бедрами, он пытался устоять, но тщетно. Прежде чем Цзянь успел опрокинуться, Сонайя схватила его за руку.

– Держу!

Он опасно накренился на шесте – только хватка Сонайи и удерживала его от падения в ледяную коричневую воду.

– Спасибо!

– Ты назвал меня ведьмой?

– А?

Сонайя разжала пальцы. Цзянь вскрикнул и плюхнулся на мягкую мокрую землю. Падение смягчила грязь.

– Это была моя последняя чистая рубашка, – со вздохом сказал Цзянь, садясь.

В последние несколько месяцев он прибавил в росте, поэтому большинство рубах, кроме той, что была на нем надета, высоко обнажали предплечья и лодыжки. Тайши не умела шить, а Цофи отказывалась, поэтому нужно было съездить к портному в Бантунь, но в настоящее время Цзяню запрещалось покидать храм.

Бхазани вернулась в рощу в ту минуту, когда Цзянь поднимался с земли. Она осторожно держала обеими руками чашку чая.

– Жалкое зрелище. Я ушла всего на пять минут. – Она повернулась к Сонайе. – Какой прием ты употребила, дочка?

– Никакого, матушка. Просто послала ему воздушный поцелуй.

– Правда? Никакого мысленного принуждения?

– Ни малейшего, – Сонайя зевнула, потянулась и пожала плечами. – Ничего не понадобилось.

Бхазани пожаловалась:

– Ну вот, к нему подошла симпатичная девушка, и он тут же расклеился! Что за работенка…

– Нет, нет, все было не так, – запротестовал Цзянь и тут же замолчал. – Хотя…

Мастер Погруженного Кулака небрежно отмахнулась.

– Давай сначала. На сей раз, дочка, не играй с едой слишком долго.

– Эй, то есть она здесь, чтобы мне мешать? – угрюмо спросил Цзянь, отряхиваясь.

– Сонайя выполняет это упражнение не ради собственной пользы, – ответила Бхазани. – Моя дочь в совершенстве освоила его в пятилетнем возрасте.

– Предательница, – буркнул он, снял грязную рубаху и швырнул ее в траву. Цзянь подумал, не раздеться ли полностью, но скромность одержала верх. Чистое белье у него тоже закончилось.

Бхазани брезгливо окинула взглядом испачканную одежду.

– Ступай мыться. Продолжим завтра.

Вечером пришел Сонь. Он, Фаузан и Каза не остались у Тайши, потому что все трое жили меньше чем в дне пути. Только Бхазани поселилась у нее, потому что ее жилище находилось на Тикском побережье, у самого океана.

Заниматься с остальными мастерами было еще хуже, чем с Бхазани. Цзянь поначалу с особым нетерпением ожидал уроков с мастером Немеркнущего Яркого Света, чья техника сулила непревзойденную защиту – даже Тайши признавала, что у Шепчущих Ветров тут изъян. Поэтому Цзянь страшно расстроился, когда Сонь явился на первое занятие не с саблей и щитом, а с кучей книг.

– Мы займемся тем, как подобает вести себя при дворе, – проговорил мастер Немеркнущего Яркого Света.

По правде говоря, энтузиазма у него было не больше, чем у Цзяня. Кроме того, он явно страдал от похмелья.

– На прошлой неделе мы говорили о Шулане. Теперь сосредоточимся на лауканском государстве, но что еще важнее – на его преступных организациях. Ни в одном государстве нет такого могущественного подполья, как в Лаукане. Все крупнейшие преступные братства расположены на побережье вблизи Маньцзиня. Наверное, потому, что там прекрасный климат. В Лаукане устроились Шелковые Руки, Союз и религия Тяньди… – Сонь погрозил пальцем. – Это главные прощелыги.

Семья Соа некогда принадлежала к высшей знати государства Син, которое отличалось жестокостью и кровожадностью. Поэтому за соблюдением приличий там следили особенно строго, ведь малейшая оплошность влекла за собой вызов на смертный бой. В каждом государстве были особые способы красить лицо, особые манеры кланяться, особые обращения к правителю. Строгие правила и ритуалы, сопутствующие появлению при дворе и уходу. Князь Янсо из Гияня отрезал бы косу любому, кто посмел бы повернуться к нему спиной. А у Дунши из Лаукана, по слухам, был чувствительный нос, и перед аудиенцией каждому следовало выкупаться в ванне с листьями розмарина и маслом померанца.