Текст книги "Воин пяти Поднебесных: Судьба"

Цисами стало любопытно.

– Раньше меня никогда не брали в плен генералы!

Старшая Жена подошла к широким двойным дверям в заднем конце длинной повозки. Она толкнула Цисами вперед, и створки захлопнулись за ними с громким лязгом.

Внутри было темно, не считая тусклого света, пробивавшегося из-за бисерной занавески. Цисами с одного взгляда – судя по тому, как желтый свет отражался от бусин, – поняла, что это хрусталь. Но снаружи не пробивалось ни лучика. Внутренность повозки была надежно запечатана.

Цисами всегда ценила красивые изделия. Они демонстрировали искреннюю преданность мастерству. И все же… лучше бы света было побольше.

Ее глаза привыкли не сразу. Хотя тени-убийцы ловко действуют во мраке, в темноте они не видят. Несомненно, ночное зрение принесло бы массу пользы, но ни одна школа еще не научилась развивать эту способность. Ходили слухи, что катуанцы как-то приспособились – якобы они приучали свои глаза видеть исходящее от тел тепло, и тому подобные глупости.

В этом и заключалась проблема боевых искусств: они наполовину состоят из хлама, вранья и постоянной борьбы за превосходство между соперничающими школами. Или, если речь о государствах, между правителями. Развитое военное искусство может сыграть решающую роль в дипломатических вопросах, поэтому правители стараются развивать всё более мощные и смертоносные техники, ну или, по крайней мере, лгать об их существовании, чтобы запугать врага.

Цисами постепенно разглядела комнату. Это было что-то вроде маленькой передней. Справа, у стены, виднелся полукруглый столик. На нем, словно приглашая расположиться, стоял чайный прибор. Левую сторону занимали мягкие стулья, возможно с набивкой из лебяжьего пуха. Очень мило. Красивые хрустальные бусины также были очаровательным штрихом. Этому генералу хватало и денег, и вкуса.

Цисами скользнула за хрустальный полог в следующую комнату, которая занимала почти всю повозку. В дальнем конце находилось возвышение, обрамленное колоннами. Почти что миниатюрный тронный зал. Было темно, только на возвышении горел свет, и низкий потолок давил на голову… Впрочем, чего она ждала от повозки?

И тут Цисами услышала голоса. Двое мужчин энергично переговаривались. Вскоре к ним присоединился третий голос, высокий, потом четвертый. Разговор стал горячим и неразборчивым.

– Довольно, – произнес, перекрывая других, решительный женский голос.

Все немедленно замолчали. А женщина продолжала:

– Мы уступим перевал через горы Целу солдатам Син. Промедление слишком дорого нам обходится. Но как только они войдут, я хочу, чтобы их изничтожили до единого. Они только путаются под ногами. Теперь покажите карту наших поставок. Так. Мы разрушим плотину Чжи, и все равнины на юге превратятся в море.

– Сопутствующий ущерб будет велик.

– А мне какое дело? Теперь это их территория. Пусть платят за починку.

– Тем самым мы выкажем свою слабость.

– Потому что мы слабы! – взревела женщина.

После этого в комнате настала мертвая тишина.

Из теней показалась фигура и двинулась в дальний конец зала, на свет. Она была облачена в желтое, а ее голову увенчивал убор с павлиньими перьями. Любой узнал бы это фарфоровое лицо, обрамленное угольно-черными волосами. Оно было выбито на половине монет, имевших хождение в Просвещенных государствах. Молодая прислужница в красном платье шла рядом, держа знаменитый меч Сунри под названием Кровавый Танцор. Княгиня могла выхватить его одним движением.

Цисами громко ахнула.

– Чтоб тебя!..

Глава 7. Войско

Цзянь проснулся на следующее утро от пьянящего запаха жареной форели, которая шипела на сковороде. Цофи, перетянувшая на себя большую половину одеяла, лежала, свернувшись клубочком, спиной к нему; она вытеснила Цзяня на край. Тот повернулся и сел, ощутив босыми ступнями холодную сырость досок.

Появился Каза, неся поднос с жареным манго и цельную рыбину на подушке из коричневого риса.

– Доброе утро, мой мальчик.

– Я и не знал, что мастера прислуживают ученикам, – изумленно произнес Цзянь.

– Ты не ученик, а гость, – сказал Каза, ставя поднос на стол. – Иди, иди, ешь.

Так чудесно было сидеть рядом с мастером Хуту и болтать о всяких пустяках. Каза был сыном китобоя из маленькой рыбацкой деревушки на западном побережье Цветочного моря. Они жили в крошечной хижине на сваях, потому что каждый третий цикл их заливало. У него было восемь кошек, носивших имена от Одного до Девяти, за исключением Трех, потому что это сулило несчастье. Однажды мать Казы убила акулу голыми руками, потому что та пыталась сожрать его сестру. Кроме того, Цзянь узнал, что в качестве последнего испытания каждому мастеру Хуту следовало вскарабкаться на часовую башню храма Тяньди в Алланто и трижды ударить в Гонг, Большой как Мир.

– И вы это сделали? – спросил Цзянь.

Каза кивнул.

– Да. Дважды. Первую попытку мастер не засчитал, потому что я воспользовался лесами, которые остались после рабочих.

По сравнению с последним испытанием школы Чжан, которое требовало от ученика убить мастера и вобрать его ци, испытание Хуту казалось пустяковым.

– Ничего не понимаю, – произнес Цзянь. – В чем смысл вашего последнего испытания? Каким образом оно доказывает, что наследник готов занять место главы рода?

– Ты придаешь ему слишком много значения, – Каза улыбнулся вставными зубами. – Да, в большинстве случаев последнее испытание – это настоятельное предложение доказать, чего ты стоишь, но что касается Хуту – это праздник. Когда мастер предлагает своему наследнику пройти испытание, он уже знает, что наследник достоин. Никакие проверки этого не изменят.

Цзянь предпочел бы вскарабкаться на храм, чем убить Тайши. Он часто думал о неизбежном финале. Но каждый раз, когда он заговаривал об этом с наставницей, та отмахивалась и называла Цзяня цыпленком, который пытается раньше срока выбраться из скорлупы. Но разве он мог выкинуть это из головы?

– Все хорошо, Цзянь?

Цзянь вздрогнул и понял, что затерялся в собственных мыслях.

– Простите, мастер. Мне как-то не по себе.

Каза потрепал его по плечу.

– Неудивительно, сынок… тебе ведь предстоит сыграть такую роль.

Цзянь кивнул. Приятно, когда тебя выслушивают с сочувствием. Тайши в последнее время от него отдалилась. Цзянь не понимал почему.

Каза сунул в рот рыбью голову целиком.

– Я даже не представляю, какую ношу приходится нести Тайши. Это все равно что взвалить на спину гору.

– А обо мне кто-нибудь подумает? – спросил Цзянь.

Каза протянул руку и положил Цзяню еще сладкого манго.

– Ты, Вэнь Цзянь, воин пяти Поднебесных, Предреченный герой Тяньди, так или иначе, будешь стараться изо всех сил. Ты сделаешь то, что должен, или умрешь. О чем еще тут говорить? Все очень просто. А мастер Линь Тайши несет наше общее бремя. На ней лежит задача обучить тебя и подготовить к битве с Вечным Ханом Катуа. Никому не пожелаю такой ответственности.

– По-моему, все не так просто, – проворчал Цзянь. – По-моему, самое сложное все-таки досталось мне.

– Да, но никто не обвинит тебя, если ты проиграешь. Скажут: ты приложил все силы и умер. Но Тайши… Твое поражение непременно припишут ей, тем более что все полагают, будто она тебя похитила. Тайши придется до конца мира терпеть унижение.

– Но именно я должен убить Хана.

– Правда, он бессмертен… но все-таки умер. – Каза встал и собрал со стола грязную посуду. – Съезди с Кайю в Бантунь, Цзянь. Нам тоже нужно пополнить припасы, а я сберегу время. Если отпустить Кайю одного, он непременно погонится за стрекозой и сверзится с утеса… – Он взглянул на мирно посапывающую Цофи. – Вот было бы славно, если бы они почаще проводили время вдвоем. Тогда мальчик показал бы, какое у него доброе сердце.

Цофи хмыкнула. Цзянь старался сохранить невозмутимый вид.

– Мы рады, что юный Кайю нас сопровождает. Для меня он все равно что младший брат.

Когда Каза ушел, Цофи перестала притворяться спящей.

– Толку от тебя никакого. Мы сделаем вид, что ничего не слышали, и не будем говорить об этом сами, ясно?

– Но это очень мило, и у Кайю действительно доброе…

– Мы не будем об этом говорить, Вэнь Цзянь, если хочешь дожить до встречи с Ханом, который изрубит тебя на мелкие куски.

Кайю уже поджидал их, когда они собрались и сошли на берег. В повозку были впряжены две старые кобылы, и Каза диктовал сыну список покупок.

Кайю правил, Цофи сидела рядом – на этом настоял Цзянь, – а он сам устроился сзади. Путешествие вдоль Юканя было мирным и спокойным. Цофи по большей части помалкивала и читала поваренную книгу, посвященную блюдам из картошки. В последнее время на нее нашла любовь к готовке. Цзянь сидел, вытянув ноги вдоль борта повозки, жевал сушеные водоросли и смотрел в пустое ясное небо. Он искренне радовался перерыву в занятиях.

Свет Короля пробивался сквозь полог листвы; желтые пятна рябили на ветру, который дул вдоль стремительной реки Юкань.

Кайю повернулся к Цзяню и ухмыльнулся, опираясь локтем на борт повозки.

– Цзянь, у меня скоро будет кошка!

Цофи толкнула его в бок.

– Не отвлекайся.

Мальчик пожал плечами.

– Эти лошади столько раз ходили в Бантунь, что сами знают дорогу.

– Отец сказал, что тебе можно завести дзиси? – Цзянь позеленел от зависти. Он искренне надеялся, что Тайши смягчится и тоже позволит ему завести ездового льва.

– Можно, если я буду за ним ухаживать и убирать… и если к следующему дню рождения я выучу наизусть все правила Хуту. Я выучил их две недели назад, и па отвел меня на ферму. Мастер Урван разрешил мне самому выбрать яйцо. Надеюсь, будет мальчик. Они не такие свирепые, зато быстрые.

– Как он, кстати, поживает? Твой отец, а не лев, – сказала Цофи.

Животных она предпочитала в виде чучел.

– Не хуже, чем раньше… – в словах Кайю, впрочем, звучало сомнение. – Третья зима далась ему тяжело. Он целый цикл лежал с воспалением легких, но с тех пор уже поправился.

Каза принадлежал к поколению военных искусников, которое было старше даже Тайши. При лунном дворе он считался древним старцем. Каза прожил долгую насыщенную жизнь, однако старость неумолима. Мастер Хуту был рад провести остаток дней в Облачных Столпах с приемным сыном. Когда-то он подобрал трехлетнего мальчишку, который без призора бродил по грязным улицам Маньцзина. Ребенок – страшно худой, кожа да кости, весь в синяках и ссадинах – умирал от голода. Старый мастер, который не был женат и не имел детей, сжалился над маленьким оборванцем и взял его к себе.

Каза утверждал, что это Кайю его спас. Приемный сын оказался его главной удачей. Воспитание Кайю дало Казе цель в жизни и возможность передать кому-то стиль Хуту третьего рода Линь. Но, по правде говоря, для обоих важнее всего были соединявшие их узы. Цзянь невольно завидовал каждый раз, когда видел Казу и Кайю вместе.

Кайю продолжал – слова так и катились у него с языка:

– Па думает, что через два года меня можно будет представить при лунном дворе. Тогда я возглавлю Хуту. Надеюсь, те, кто любит па, полюбят и меня тоже. С его плеч будет снято большое бремя… – мальчик запнулся. – Надеюсь, он доживет.

Кайю, как обычно, одним броском перешел от восторга к печали.

Цофи обняла его.

– Не беспокойся. Небесная Обезьяна стар и крепок, как эти горы. Он еще переживет нас и будет прыгать с дерева на дерево.

Мальчик явно приуныл. Цзянь ткнул Цофи пальцем в спину, прежде чем та успела расстроить Кайю еще больше. Он втиснулся между ними и попросил:

– Расскажи нам о своем льве.

Кайю просветлел и закивал. Тревога сменилась радостным оживлением.

– Да! Просто великолепное яйцо. Зеленое, наверху серебряные крапинки, а внизу темно-фиолетовые завитки. И такое большое! Мастер Урван сказал, что я отлично выбрал. Вылупится совсем скоро. Представляешь, львы-стражи полностью вырастают только через два года!

Цзянь сам рассказал об этом Кайю. Мальчик не знал грамоты, поэтому Цзянь часами терпеливо читал ему книги, посвященные львам-стражам. Забавно, но читать не умели ни Кайю, ни его отец. Как же они передавали знания о военном искусстве из поколения в поколение? Тайши принадлежали шесть толстых книг о технике Шепчущих ветров – только ими она и дорожила всерьез. Если бы речь зашла о том, спасать Цзяня или книги, Тайши, конечно, приняла бы верное решение, но не без внутренней борьбы.

До конца путешествия Цзянь и Цофи слушали наследника Хуту, который подробно описывал свое яйцо – цвет, толщину скорлупы, звук… Затем он принялся рассказывать об уходе за львами, потом о приключениях, которые его ожидали.

И до самого Бантуня Цзянь страдал от зависти.

Глава 8. Расчеты

В дверь трижды постучали, вежливо, но настойчиво – достаточно громко, чтобы было слышно сквозь шум ливня.

Кресло-качалка остановилось, и отшельник поднял голову; однако его руки продолжали водить ножом по массивному куску окаменелого ониксового дерева. Сначала он подумал, что ему померещилось. Уже не в первый раз. Несколько мгновений прошло в тишине – и кресло вновь закачалось, а отшельник принялся напевать арию из второго акта своей любимой оперы, «Длиннобородая владычица моря».

Стук повторился, громче и настойчивее. Но отшельника не настолько интересовал гость, чтобы идти и отпирать дверь. Он три дня не двигался с места и не желал шевелиться теперь, особенно ради незваного посетителя. Старик продолжал свое занятие. С каждым покачиванием кресла он проводил ножом очередную решительную линию. Если кто-то действительно хотел его видеть, пусть что-нибудь придумает.

Спустя две минуты тот, кто стоял на крыльце, наконец потерял терпение. Дверь распахнулась, щеколда разлетелась в щепки. Сырой холодный воздух ворвался в подземное жилище, сильно раздосадовав отшельника.

За порог шагнули две фигуры в плащах, с которых текла вода.

– Дверь за собой закройте, – потребовал отшельник, не отрываясь от вырезания фигурки для игры в «осаду».

Он был стар, еле жив и не имел ничего, что стоило бы красть. Превыше всего он ценил одно лишь спокойствие.

– Вы выстудили дом!

– Простите, – сказал один из гостей и немедленно повиновался.

Хороший знак. Грабители, как правило, не выполняют приказы жертв.

– Если вы заблудились, фактория Ни в трех дня пути на запад. Если вам нужен ночлег, можете переночевать в собачьей конуре. Мой пес умер два года назад. Если вы голодны, есть бульон с приправами. Если вы пришли воровать, то зря.

Отшельник наконец оторвался от работы.

Второй гость шагнул на свет. Старик прищурился и предостерегающе поднял руку.

– Ближе не подходи, дочка. Ну и вид у тебя. Ты больна?

– Это не проказа.

Судя по раздраженному тону, ее постоянно об этом спрашивали.

Молодой человек приблизился первым, держа в одной руке палицу, а в другой топор. Он обвел взглядом комнату и произнес твердо, хоть и по-юношески звонко:

– Это ты плотник Субетей?

Отшельник поморщился и невольно дернул себя за длинную жидкую бороду.

– Резчик Субетей.

– А?

– Я не строю дома, сынок, не чиню заборы, не мастерю повозки. Я оживляю мертвые деревья и превращаю их в прекрасные изделия. – Субетей вздохнул. – Я художник, тупица.

Молодой невежа слегка смутился.

– Но… ты и есть Субетей? Тебя еще когда-то звали Сакурай, хранитель легенд Шакры?

Так его не называли уже очень давно. Мало кто из живущих помнил, что когда-то он был шаманом, хоть он никогда этого и не скрывал. Татуировки на лице выдавали его сразу.

– В прошлой жизни, можно сказать. А ты кто такой?

Женщина шагнула вперед.

– Сакурай, бывший член совета, изгнанный за ересь?

– Если вы хотите поговорить о моих неудачах… – пробормотал отшельник. Неужели о нем не запомнили ничего хорошего! – Вообще-то, я ушел на покой, чтобы заниматься творчеством, но да, расстались мы не мирно.

Субетей поудобнее перехватил нож. Эти гости были не просто разбойники или заблудившиеся путники.

– Говорите, чего вам надо, если не хотите отведать моего ножа.

Женщина откинула капюшон.

– Пригласите ли вы нас к своему очагу, почтенный хозяин?

Судя по ее тону, из двоих она была главной.

– Вид у тебя как у трупа, – к чести Субетея, он не дрогнул, внимательно рассмотрев ее лицо. – Мой очаг греет плохо, но я охотно пускаю к нему тех, кто в этом нуждается. В следующий раз, когда захочешь, чтобы тебе оказали любезность, вели своему спутнику не хвататься за оружие. Он ласкает его как любовницу.

– Неправда! – возразил юноша. – Я просто приготовился.

– Готов поклясться, ты берешь его с собой в постель, – продолжал Субетей, слегка покачав головой, и заметил, что гостья сделала то же самое.

Очевидно, она была наставницей юноши.

Субетей жестом предложил им устраиваться поудобнее. Юноша остался у двери, женщина приняла приглашение. Она двигалась с изяществом человека, прошедшего военное обучение, а поведение говорило о том, что она принадлежит к высокому рангу и знает толк в хороших манерах.

Она, несомненно, умирала. Глаза у нее запали, щеки ввалились, лицо покрывала смертельная бледность, волосы были испещрены сединой. Впрочем, взгляд у незнакомки был острый. Болезнь, которая ее терзала, еще не поразила разум.

Субетей протянул руку.

– Покажи ладонь.

Пальцы у гостьи были худые и мозолистые, кожа туго обтягивала кости и была покрыта зеленовато-коричневыми пятнами. Но хватка оставалась сильной.

– Давно болеешь?

– С тех пор как умер Вечный Хан.

До Субетея дошло.

– Невозможно. Это случилось пять лет назад. Никому еще не удавалось протянуть так долго. Значит, ты… – он не договорил: все и так было ясно. – Кто ты: Справедливость, Мудрость, Супруга?

– Я – Воля Хана, – ответила женщина.

Субетей был впечатлен.

– О-о… очень высокий ранг в Священном Отряде Хана. Причина твоего недуга – близость к источнику, но тебе хватает сил, чтобы бороться. Невероятно…

И тут все встало на свои места.

– Ты – Сальминдэ Бросок Гадюки, клятвопреступница и предательница!

На лице женщины появилась легкая улыбка.

– Если ты хочешь поговорить о моих неудачах…

Субетей засмеялся.

– Я стар, но не глух!

– Мы давно не виделись, шаман.

У Субетея зашевелилось давнее воспоминание.

– Броски Гадюки – они же из Незры… Ты – дочка Фаалана! Ты сидела рядом с ним, когда меня судили. Я еще удивлялся, что тут делает эта неуклюжая девчонка. Сколько тебе тогда было, четырнадцать?

– Десять. И вождь Фаалан был моим дядей.

– Подумать только. Клянусь, дядя гордился бы тем, как высоко ты забралась, Бросок Гадюки. Как поживает старый шакал?

– Он погиб, обороняя город.

– Ах да, печально известная Битва Исцеленных. Твой город разрушен, племя порабощено, но ты каким-то чудом привела всех из плена домой – лишь для того, чтобы твой народ изгнали… – Он указал на свои обвислые уши. – Я старик, но люблю сочные сплетни. Так вам и надо, за ваше высокомерие.

У женщины вспыхнули глаза.

– Неужели ты все еще держишь зло на мою семью?

– Я ведь был шаманом. Мы страшно злопамятны, – он усмехнулся. – Доля изгнанника ужасна, не так ли? Разлучиться со всеми, кого знал, плыть по течению, не имея ни прошлого, ни будущего… А ты теперь возглавляешь мятеж против шаманов.

– Неправда. Если кто-то и бунтует, я тут ни при чем.

– Такие слухи ходят в Травяном море. Ты, очевидно, пробудила дремлющее недовольство, – Субетей откинулся на спинку кресла. – Что заставило тебя проделать столь долгий путь, отверженное дитя Незры?

– Ты – хранитель легенд, – сказала Сальминдэ. – Говорят, ты знаешь все. Я страдаю от болезни, вызванной Зовом Хана, – ее голос зазвучал глухо и хрипло. – Тебе многое известно о Вечном Хане. Я ищу лекарство… что угодно, чтобы бороться с недугом.

– Позволь, я загляну тебе в рот, – Субетей крепко взял гостью за подбородок и повернул голову из стороны в сторону. – Часть души Хана внутри тебя гниет и отравляет твое тело. Ты продержалась пять лет. Это неслыханно. Ты уже должна быть мертва…

– Меня не интересует то, что должно быть. Меня интересует только то, что можно сделать. Как избавиться от болезни?

Субетей покачал головой.

– Прости, дочка. Единственное лекарство – отправиться в святилище Вечной топи в Шакре, взойти на смертный одр и исполнить долг Воли Хана, позволив разлагающемуся остатку его души влиться в Целое. Только так ты исцелишься. Ты умрешь.

– Так и так умирать! Предложи что-нибудь другое.

– Больше ничего. Тупик. Можешь принять неизбежное – или отказаться. Ты знала, что будет, когда принимала благословение Хана, – Субетей произнес это с неприкрытой насмешкой. – Что ж, ты прожила славную и благородную жизнь, Сальминдэ Бросок Гадюки. Лучше многих других. Твоя бессмертная душа стала ближе к просветлению. Довольствуйся этим и умри с честью.

Сальминдэ подалась вперед. В ее голосе вдруг зазвучала сила.

– Ну нет, я не желаю радовать шаманов. Мне нужно защищать свой народ!

Уже очень давно Субетею не приходилось заботиться о других. И это было странное ощущение, даже чуждое. Поскольку Сальминдэ приходилась племянницей человеку, обрекшему его на жизнь в грязной лачуге, Субетей не имел особого желания ей помогать. Но он тоже ненавидел шаманов Шакры – может, даже сильнее, чем она. В последний раз свести старые счеты – ценная возможность для старика.

Наконец Субетей сказал:

– У меня нет для тебя ответов, Сальминдэ, но я знаю одно место. Ничего не обещаю, но это твой единственный шанс.

– Что за место?

– Хурша, где родился Вечный Хан. Тамошние обитатели хорошо знакомы с духами, которыми одержимы наши ханы. Если кто-то и знает, как тебя очистить, то только они.

На лице Сальминдэ отразилось удивление.

– Одержимость. Очищение. Тебе не кажется, святой отшельник, что по отношению к божественному правителю это слишком резкие слова? Ты, видимо, совсем оторвался от своих корней.

– Я никогда и не утверждал, что меня понапрасну обвинили в ереси… – Субетей понурился. Бремя восьмидесяти лет вновь напомнило о себе. – Побудь шаманом с мое – сама начнешь понимать, что это за штуки. Мы готовим каждого, чтобы тот сыграл положенную роль, и погрязаем всё глубже. Я, как хранитель легенд, должен был записывать то, что касается Катуа, а потом передать знания преемнику… – старик отвел взгляд. – Но когда знаешь слишком много, начинаешь распознавать обман. Если и есть на свете место, где тебе скажут, как отсечь Волю Хана от собственной, то это Хурша на Солнце под Лагуной. Твой единственный шанс.

– Хурша, – повторила Сальминдэ. – Где это?

– На северо-восточной границе Травяного моря, на краю мира. От заставы Ёгуань три дня прямого пути. Советую тебе не медлить, Бросок Гадюки. Время истекает. И лучше оденься потеплее.

Сальминдэ встала и прижала к сердцу сжатый кулак.

– Благодарю тебя, мудрый хранитель. Твоя мудрость дарует понимание. – Она шагнула к двери и обернулась. – У него не было выбора. У моего дяди, когда он выносил тебе приговор. Шаманы требовали твою голову. Как вождь он сделал все возможное, чтобы ты сохранил ее на плечах. Изгнание спасло тебе жизнь. Если тебя это утешит, знай – он всегда считал, что с тобой поступили несправедливо.

Субетей покачал головой:

– Мне от этого не легче.

Юноша задержался на пороге, когда Сальминдэ вышла из хижины.

– А ты бы правда мог убить меня этим ножом?

Субетей закрыл глаза. Понадобилась пара мгновений, чтобы сосредоточиться; он давно не упражнялся. Но некоторые вещи не забываются. Бывший шаман, а ныне резчик вскинул руку. Нож на мгновение исчез – и тут же вернулся на место. Юноша вздрогнул и схватился за левую кисть. Кровь струйкой потекла из длинного пореза и закапала на пол.

Субетей с досадой взмахнул рукой:

– Я бы пожелал вам удачи, но, честно говоря, мне все равно. А теперь выметайся.