Текст книги "Не вчера родился. Наука о том, кому мы доверяем и во что верим"

Зачем нужна бдительность

Коммуникация – дело сложное. Мы обнаруживаем примеры успешной и неудачной коммуникации в самых неожиданных местах: добыча может убедить хищника перестать ее преследовать, плод не может убедить мать дать ему больше ресурсов. Логика эволюции имеет решающее значение для понимания этих успехов и неудач. Она подсказывает нам, когда стороны имеют общие стимулы (клетки тела, пчелы одного улья). Однако, как свидетельствуют конфликты, возникающие во время беременности, общих стимулов недостаточно. Если репродуктивные судьбы двух сущностей полностью не переплетены, то стимулы для отправки ненадежных сигналов с большой вероятностью существуют. В этих случаях естественный отбор проявил изобретательность, создав различные способы обеспечения надежности сигналов. Некоторые из таких решений, например подпрыгивание газелей, занятны, но едва ли применимы в человеческой коммуникации. Я постараюсь доказать, что человеческая коммуникация сохраняется (по большей части) заслуживающей доверия благодаря целому комплексу когнитивных процессов – механизмов открытой бдительности, – которые сводят к минимуму воздействие на нас малонадежных сигналов и которые, отслеживая, кто что сказал, возлагают издержки на отправителей сомнительных сигналов.

Тому, как эти механизмы работают, как они помогают нам решать, чему верить и кому доверять, посвящены следующие пять глав. В любом случае нам должно быть ясно, что мы не можем позволить себе быть доверчивыми. Иначе ничто бы не помешало людям злоупотреблять своим влиянием до такой степени, что было бы выгодней не обращать внимания ни на что сказанное кем-либо, а это привело бы к немедленному краху человеческой коммуникации и сотрудничества.

Глава 3
Развитие непредубежденности

Для людей возможность коммуникации имеет колоссальное значение. Без нее нам трудно было бы понять, что можно съесть, не рискуя здоровьем, как избежать опасности, кому доверять и т. д. Хотя принято считать, что сегодня эффективная коммуникация важна как никогда, она была критически значима и для наших предков, которым нужно было общаться друг с другом ради охоты и собирательства, воспитания детей, формирования союзов и передачи разного рода технологий[78]78
  Dubreuil, 2010; Sterelny, 2012.


[Закрыть]. Наши сложные речевой и слуховой аппараты, служащие, без сомнения, совершенной вербальной коммуникации, являются по меньшей мере столь же древними, как анатомически современные люди, – им 300 000 лет. А тот факт, что неандертальцы, с которыми наши эволюционные ветви разошлись более 600 000 лет назад, по всей видимости, имели такое же анатомическое оснащение, заставляет предположить, что вербальная коммуникация значительно старше[79]79
  Dediu & Levinson, 2018; Hoffmann et al., 2018; см. также: Andrew Lawler, “Neandertals, Stone Age people may have voyaged the Mediterranean,” Science, April 24, 2018, http://www.sciencemag.org/news/2018/04/neandertals-stone-age-people-may-have-voyaged-mediterranean.


[Закрыть].

Начиная с самой ранней стадии своего (до)исторического пути люди извлекали из взаимодействия друг с другом огромные преимущества, но вместе с тем находились под угрозой злоупотребления им. Больше, чем любой другой вид приматов, мы рискуем оказаться обманутыми и управляемыми коммуникацией. Существование всякой эволюционно значимой проблемы создает давление естественного отбора, благоприятствующее, в свою очередь, развитию когнитивных механизмов ее решения. Это относится и к коммуникации со всеми ее потенциальными выгодами и угрозами.

Действительно, ставки здесь настолько высоки, что было бы странно, если бы мы не выработали специализированные когнитивные механизмы, работающие не только с потенциалом, но и с опасностью общения. В статье, опубликованной в 2010 г., исследователь когнитивных процессов Дэн Спербер и несколько его коллег (включая вашего покорного слугу) назвали эти механизмы эпистемологической бдительностью. Однако я, как уже говорилось, буду использовать термин открытая бдительность, подчеркивающий, что эти механизмы по меньшей мере настолько же связаны с открытостью к сообщаемой информации, насколько и с бдительностью по отношению к ней[80]80
  Дэн Спербер с коллегами утверждают это в статье, опубликованной в 2010 г.: Sperber et al., 2010; см. также: Clément, 2006; Harris, 2012; O. Morin, 2016.


[Закрыть]. Тем не менее даже если мы сходимся на том, что такие механизмы должны существовать, функционировать они могут по-разному.

В случае коммуникации «гонка вооружений» может происходить между отправителями сообщений, использующими все более изощренные средства манипулирования получателями, и получателями, использующими все более изощренные средства выявления не заслуживающих доверия сообщений. То же самое происходит, например, с компьютерными вирусами и антивирусным программным обеспечением. В случае же человека эта модель приводит к связи между степенью умственного развития и доверчивостью. Многие наблюдатели на протяжении истории высказывали мысль, что некоторые люди – к ним относили, в частности, женщин и рабов – характеризуются значительной интеллектуальной ограниченностью, которая делает эти группы населения легковерными (по моей терминологии, препятствующими использованию механизмов открытой бдительности). Даже если предположить, что у всех нас одинаковый когнитивный «инструментарий», мы не всегда можем на него положиться. Таким образом, согласно модели «гонки вооружений», если получатели – из-за упадка жизненных сил или отвлекающих факторов – не могут должным образом применить свои самые тонкие и восприимчивые когнитивные механизмы, то они беззащитны перед более продвинутыми когнитивными инструментами отправителей сообщений; так необновленная антивирусная программа оставляет компьютер уязвимым для атак.

Промывание мозгов и скрытое убеждение

В Америке начала 1950-х гг. страх перед манипулированием отвечал духу времени. Иосиф Сталин еще оставался главой Советского Союза, коммунистическая угроза представлялась максимальной, и Соединенные Штаты достигли пика в политике маккартизма. Считалось, что «красные» проникли повсюду: в правительство, научные круги, оборонные программы. С еще большим коварством они якобы прокрались в умы самых преданных, самых патриотичных американцев – солдат. Во время войны в Корее тысячи американских солдат были захвачены в плен китайцами и корейцами. Сумевшие совершить побег принесли домой истории о жестоком обращении и физических истязаниях, от лишения сна до пытки водой. Когда война закончилась и военнопленные были репатриированы, эти издевательства приобрели еще более мрачный смысл. В них виделись уже не проявления вражеского произвола, а попытки промыть мозги солдатам США, убедив их разделить коммунистические убеждения. Двадцать три человека из американских военнопленных предпочли отправиться с теми, кто захватил их, в Китай, вместо того чтобы вернуться на родину; и это, как утверждала The New York Times, безусловно, «доказывало, что коммунистическое промывание мозгов действует на некоторых людей»[81]81
  Цит. в: Carruthers, 2009, p. 175.


[Закрыть].

Механизмом промывания мозгов считалось разрушение у человека способности к высокоуровневому мышлению, поскольку эта операция включала «обусловливание», «истощение» и «внушаемость, вызванную гипнотической диссоциацией»[82]82
  Гипнотическая диссоциация – состояние, при котором под воздействием гипноза мышление человека отделяется от его сознания и функционирует в независимом режиме; человек при этом не осознаёт внушаемые идеи и не в силах что-либо изменить.


[Закрыть][83]83
  Anthony, 1999.


[Закрыть]. По мнению американского контр-адмирала Дэниела Гэллери, она превращала мужчин в «нечто среднее между человеческим существом и крысой, борющейся за выживание»[84]84
  Цит. в: Carruthers, 2009, p. 192.


[Закрыть]. Предполагалось, что приемы, применяемые корейцами и китайцами, основывались на методах, ранее разработанных русскими, и в итоге военнопленные превращались в «собак Павлова»[85]85
  Журнал Life, цит. в: Carruthers, 2009, p. 192.


[Закрыть] (физиолог И. П. Павлов прославился тем, что вызывал у этих животных слюноотделение звуком колокольчика). По иронии американцы в своей «войне с террором» впоследствии стали применять многие подобные методы (наглядным примером служит пытка водой), стремясь добыть информацию у подозреваемых в терроризме.

Мысль, что на людей проще повлиять, когда они не способны думать, распространилась в Америке 1950-х гг. – и в совершенно ином контексте. Объектами воздействия стали уже не военнопленные, перенесшие ужасы корейских лагерей, а кинозрители, с удобством устроившиеся посмотреть последний голливудский блокбастер. По ходу фильма на экране мелькали сообщения вроде «Пейте Coca-Cola!» – настолько быстро, что их невозможно было уловить сознанием[86]86
  Pratkanis & Aronson, 1992, chap. 34.


[Закрыть]. Вскоре эти сообщения будут названы скрытыми или действующими на подсознательном уровне, то есть ниже порога осознанности[87]87
  Среди значений английского слова subliminal есть и такое, как «подпороговый». – Прим. пер.


[Закрыть]. Они породили страх, который сохранится на несколько десятилетий. В 2000 г. разразился скандал, когда обнаружилось, что в созданной на средства республиканцев рекламе с нападками на политические предложения Эла Гора – кандидата в президенты США от демократов – незаметно для зрителей присутствует слово «крысы»[88]88
  Pratkanis & Aronson, 1992, chap. 34.


[Закрыть]. Сила действующих на подсознательном уровне сообщений использовалась и в благовидных целях. Компании начали выпускать психотерапевтические кассеты, в частности для повышения самооценки, которые можно было слушать во сне. Поскольку спящие не склонны к существенному контролю сознания, записи обращались непосредственно к их подсознанию, поэтому считались особенно эффективными.

Страхи, связанные с промыванием мозгов и воздействием на подсознание, опираются на убедительную корреляцию сниженной когнитивной способности и доверчивости: чем меньше мы думаем, тем хуже мы думаем и тем сильнее будут на нас влиять вредные сообщения. Эта связь между отсутствием сложной интеллектуальной деятельности и легковерностью традиционно считается не требующей доказательств. Уже Гераклит в 500 г. до н. э., говоря о людях, которые позволяют увлечь себя ораторами в толпе, не задумываясь о том, сколько среди них дураков и воров, имел в виду массы, простолюдинов, а не аристократов.

Двадцать пять столетий спустя почти то же толкование господствовало в дискурсе специалистов по массовой психологии. Европейские ученые, работавшие во второй половине XIX в., пытались объяснить растущее влияние толпы на политику, обращаясь к текущим событиям – от революционных выступлений до забастовок шахтеров. Мыслители того времени выработали представление о толпе как о жестокой и вместе с тем легковерной, и такой взгляд оказался очень популярным. Он вдохновил Бенито Муссолини и Адольфа Гитлера и до сих пор характерен для тех, кому приходится иметь дело с толпой, в частности для представителей силовых ведомств[89]89
  Reicher, 1996.


[Закрыть]. Самый известный из этих ученых, стремившихся постичь психологию толпы, – Гюстав Лебон предположил, что любую толпу отличает «неспособность обдумывать, отсутствие рассуждения и критики… которые наблюдаются у существ, принадлежащих к низшим формам эволюции, как то: у женщин, дикарей и детей»[90]90
  Цит. по: Лебон Г. Психология народов и масс / Пер. А. Фридмана. – СПб.: Макет, 1995. С. 177.


[Закрыть][91]91
  Цит. в: Barrows, 1981, p. 48.


[Закрыть]. Коллега Лебона Габриэль Тард, демонстрируя прекрасный образец мотивированного мышления, заявил, что в силу «своей покорности, своей доверчивости… толпа феминна», даже если, по его признанию, она «состоит, как это обычно бывает, из мужчин»[92]92
  Цит. в: Barrows, 1981, p. 47.


[Закрыть]. Еще один специалист по психологии толпы, Ипполит Тэн, добавил, что люди в толпе низведены к своему природному состоянию и похожи на «подобострастных обезьян, каждая из которых подражает другой»[93]93
  Taine, 1876, p. 226.


[Закрыть]. Примерно в то же время по другую сторону Атлантики Марк Твен изобразил Джима как «счастливого, доверчивого, довольно ребячливого раба»[94]94
  F. G. Robinson, 1988, p. 387.


[Закрыть].

В XXI в. мы по-прежнему обнаруживаем отзвуки этих сомнительных концепций. Авторы The Washington Post и Foreign Policy заявляют, что Дональд Трамп стал президентом благодаря «легковерности невежественных» избирателей[95]95
  Paul Waldman, “Trump and Republicans treat their voters like morons,” Washington Post, July 26, 2017, https://www.washingtonpost.com/blogs/plum-line/wp/2017/07/26/trump-and-republicans-treat-their-voters-like-morons/; Jason Brennan, “Trump won because voters are ignorant, literally,” Foreign Policy, November 10, 2016, http://foreignpolicy.com/2016/11/10/the-dance-of-the-dunces-trump-clinton-election-republican-democrat/.


[Закрыть]. Согласно расхожему представлению о Brexit (голосовании Британии за выход из ЕС), этот шаг поддержали «необразованные плебеи», тогда как голосовавшие за то, чтобы остаться в Европейском союзе, – люди «сложные, культурные, космополиты по убеждениям»[96]96
  Peter Kate Piercy, “Classist innuendo about educated Remain voters and the ‘white man van’ of Leave has revealed something very distasteful about Britain,” Independent, June 20, 2016, http://www.independent.co.uk/voices/classist-innuendo-about-educated-remain-voters-and-the-white-van-men-of-leave-has-revealed-something-a7091206.html.


[Закрыть].

В современной научной литературе мысль о прямой зависимости между «простотой» и доверчивостью обычно высказывается двумя способами. Первый обнаруживается в рассуждениях о детях, когнитивную незрелость которых часто увязывают с легковерием. В одном современном учебнике по психологии утверждается, что по мере того, как дети овладевают более развитыми навыками мышления, они становятся «менее легковерными»[97]97
  Zimbardo, Johnson, & McCann, 2012, p. 286.


[Закрыть]. В другом делается решительное заявление, что «дети, кажется, мечта рекламодателя: они доверчивы, беззащитны и их легко убедить»[98]98
  Myers, 2009, p. 263.


[Закрыть].

Второй способ того, как когнитивное несовершенство связывают с доверчивостью, представлен в популярном разделении мыслительных процессов на два основных типа, так называемые Систему 1 и Систему 2. Согласно этому представлению, давно утвердившемуся в психологии и недавно популяризированному психологом Даниэлем Канеманом в книге «Думай медленно… Решай быстро» (Thinking, Fast and Slow)[99]99
  Канеман Д. Думай медленно… Решай быстро / Пер. с англ. А. Андреева, Ю. Деглиной, Е. Парфеновой. – М.: АСТ, 2020.


[Закрыть], одни когнитивные процессы протекают быстро, почти автоматически, не требуют усилий и по большей части не осознаются; они и принадлежат Системе 1. Чтение простого текста, формирование первого впечатление о человеке, ориентирование среди хорошо известных улиц – все это работа Системы 1. Интуитивные проявления, формирующие Систему 1, в целом эффективны, однако подвержены регулярным искажениям. Так, мы, похоже, склонны решать, компетентен ли человек либо заслуживает ли он доверия, на основании черт его лица. Такие суждения могут оказаться верными, но их с легкостью перевесят более надежные признаки – например, реальное поведение человека[100]100
  Bonnefon, Hopfensitz, & De Neys, 2017; Todorov, Funk, & Olivola, 2015.


[Закрыть]. Как предполагается, именно здесь вступает в действие Система 2. Она основывается на медленных, требующих усилий рефлексивных процессах и вмешивается, когда отказывает Система 1, тем самым исправляя наши ошибочные интуитивные догадки с помощью объективных инструментов и рациональных правил. Таково типичное представление о двойном процессе мышления[101]101
  Модели двойного процесса имеют много проблем, которые мы с Дэном Спербером уже подвергли критике; см.: Mercier & Sperber, 2017.


[Закрыть].

ЗАДАЧА О БЕЙСБОЛЬНОЙ БИТЕ И МЯЧЕ

Пожалуй, лучше всего функцию двух систем демонстрирует задача о бейсбольной бите и мяче.

Бита и мяч вместе стоят 1 доллар 10 центов. Бита на один доллар дороже мяча. Сколько стоит мяч?

Если вы еще не решали эту задачу, попробуйте сделать это сейчас, прежде чем читать дальше.

Она давно восхищает психологов, потому что, несмотря на ее кажущуюся простоту, большинство людей дают неверный ответ, а именно 10 центов[102]102
  Frederick, 2005.


[Закрыть]. Это идеальный пример ответа по Системе 1: он первое, что приходит в голову многим, прочитавшим условие задачи. Тем не менее ответ «10 центов» не может быть верным, поскольку тогда бита стоила бы 1 доллар 10 центов, а вместе с мячом они стоили бы 1 доллар 20 центов. Как правило, нужно вовлечь в работу Систему 2, чтобы исправить первоначальную ошибку и получить верный ответ – 5 центов[103]103
  Хотя большинство людей делают это только после того, как им объяснят решение. Большинство людей, отвечающих верно самостоятельно, делают это интуитивно; см.: Bago & De Neys, 2019.


[Закрыть].

Если Система 1 состоит из простых, но в целом действенных приемов, а работа Системы 2 представляет собой медленное целенаправленное обдумывание, мы могли бы предположить, что Система 1 связана с доверчивостью, а Система 2 – с критическим мышлением. Психолог Дэниел Гилберт с коллегами провели серию оригинальных экспериментов, чтобы выяснить, какую роль играют эти две мыслительные системы в оценке сообщаемой информации[104]104
  Gilbert et al., 1990; Gilbert, Tafarodi, & Malone, 1993.


[Закрыть]. Участникам экспериментов предлагались последовательности утверждений и сразу после ознакомления с каждым утверждением говорилось, верно оно или ложно. Например, в одном эксперименте утверждения касались слов на языке индейского народа хопи. Участники слышали фразу: «Гхорен – это кувшин» – и секундой позже: «Верно». После оглашения всех утверждений испытуемых спрашивали, что из сказанного было верно и что неверно. Чтобы протестировать роль каждой из двух систем, Гилберт с коллегами намеренно прерывали работу Системы 2. Поскольку она функционирует медленно и требует усилий, этот процесс легко нарушить. В данном случае участникам просто нужно было нажимать на кнопку, когда они слышали определенный звук, раздававшийся обычно именно тогда, когда сообщалась самая значимая информация – является утверждение истинным или ложным.

Когда пришло время вспоминать, какие из утверждений были истинными, а какие ложными, люди, у которых работа Системы 2 прерывалась, чаще считали услышанные утверждения верными – независимо от того, были ли они в действительности обозначены как таковые. Таким образом, нарушение работы Системы 2 заставило многих испытуемых принять ложные утверждения за правдивые. По результатам этих экспериментов Гилберт и его коллеги сделали вывод, что мы изначально склонны соглашаться с тем, что нам говорят, и малейшая помеха для Системы 2 не позволяет нам пересмотреть эту исходную установку. То есть, как сформулировали ученые в названии своей второй статьи на эту тему, «Вы не можете не верить всему, что читаете»[105]105
  Gilbert et al., 1993.


[Закрыть]. А Канеман подытожил свои наблюдения следующим образом: «Если Система 2 занята чем-то другим, мы поверим практически всему. Система 1 доверчива и склонна верить, Система 2 отвечает за сомнение и недоверие, но иногда Система 2 занята, а часто ленива»[106]106
  Kahneman, 2011, p. 81.


[Закрыть].

Эти результаты согласуются с зависимостями, выявляемыми между аналитическим стилем мышления, то есть склонностью скорее опираться на Систему 2, чем на Систему 1, и предрасположенностью отвергать эмпирически сомнительные суждения. Психологи Уилл Джервейз и Ара Норензаян обнаружили – о чем рассказано в их получившей широкую известность статье, – что «аналитики» по ряду признаков, например лучше решающие задачу про биту и мяч и подобные ей, чаще оказываются атеистами[107]107
  Gervais & Norenzayan, 2012.


[Закрыть]. В других исследованиях участники с аналитическим, по всей видимости, складом ума демонстрировали меньшую готовность согласиться с верой в разного рода паранормальные явления, от колдовства до предвидения[108]108
  Aarnio & Lindeman, 2005; Pennycook, Cheyne, Seli, Koehler, & Fugelsang, 2012.


[Закрыть].

Надеюсь, вы не поверили всему, что сейчас прочли

Представление о связи между неспособностью к сложной когнитивной деятельности и легковерием, вытекающее из взгляда на эволюцию бдительности через призму гонки вооружений, преобладало на всем протяжении истории человечества и разделялось многими, от древнегреческих философов до современных психологов. Однако какой бы убедительной эта концепция ни казалась, я убежден, что аналогия с гонкой вооружений, как и связь между примитивностью мышления и доверчивостью, совершенно не соответствуют действительности, и это крайне важно для понимания того, кто и почему более склонен принимать ложные убеждения.

Начнем с того, что аналогия с гонкой вооружений не соответствует общей картине эволюции человеческой коммуникации. Гонка вооружений характеризуется сохранением статус-кво посредством параллельной эскалации. Россия и США обзаводились всё большими ядерными арсеналами, но ни одна из двух держав не добилась превосходства. Компьютерные вирусы не уничтожены антивирусным программным обеспечением, но и вирусы не уничтожили все компьютеры. Примерно так же в борьбе за ресурсы между матерью и плодом, описанной в предыдущей главе, усиленное использование гормональных сигналов обеими сторонами практически не вызывает реального эффекта.

К счастью, человеческая коммуникация существенно отличается от этих ситуаций. В данном случае статус-кво мог бы означать объем информации, которой обменивались пралюди или, в порядке приближения, наши ныне живущие биологические родичи. Очевидно, от этого статус-кво мы очень и очень далеко ушли. Мы отправляем и усваиваем на порядки больше информации, чем любые другие приматы, и, что имеет принципиальное значение, находимся под несравненно большим влиянием информации, которую принимаем. Диапазон нашей коммуникации радикально расширился. Мы обсуждаем события, отдаленные от нас во времени и пространстве; выражаем свои глубочайшие чувства; даже спорим об абстрактных объектах и рассказываем истории о выдуманных существах.

Более верной, чем гонка вооружений, аналогией человеческой коммуникации может послужить эволюция всеядности. У некоторых животных чрезвычайно специфический рацион. Коалы едят только листья эвкалипта. Вампировые летучие мыши пьют только кровь живых млекопитающих. Панды питаются исключительно бамбуком. Эти животные отвергают всё, кроме предпочитаемой ими пищи. Доходит до крайностей: коалы отказываются поедать листья эвкалипта, если они предложены им неправильным образом: например, лежат на плоской поверхности, а не крепятся к эвкалиптовой ветви[109]109
  Tyndale-Biscoe, 2005, p. 234.


[Закрыть]. Эти привередливые животные выработали крайне рафинированные пищевые предпочтения. Однако, если они окажутся в новой среде, такая стратегия обернется против них. Поскольку вампировые летучие мыши пьют лишь кровь живых млекопитающих, им незачем беспокоиться о свежести пищи. В своей естественной среде обитания они не сталкиваются с необходимостью научиться тому, как избежать токсичной пищи, поэтому не сформировали механизмы усвоенного отвращения к опасной еде и продолжают употреблять ту, которую должны были бы связать с болезненным состоянием[110]110
  Ratcliffe, Fenton, & Galef, 2003.


[Закрыть].

В отличие от этих специализированных видов фауны всеядные животные более открыты и вместе с тем более бдительны. Их бóльшая открытость проявляется в том, что они ищут, замечают и потребляют весьма разнообразные продукты. Крысам, как и людям, необходимо более тридцати биологически активных питательных веществ, в том числе девять аминокислот, несколько жирных кислот, по меньшей мере десять витаминов и минимум тринадцать микроэлементов[111]111
  Rozin, 1976, p. 28.


[Закрыть], и никакой из их источников пищи не способен обеспечить все это одновременно. Всеядные животные должны быть намного более открытыми к разнообразию пищи, которую они готовы отведать. Действительно, крысы и люди пробуют практически все, что выглядит съедобным. Те и другие наделены набором механизмов, обнаруживающих разные нужные им нутриенты в том, что они берут в рот, и корректирующих их рацион в соответствии с потребностями, – это выражается в тяге к соленой пище при нехватке натрия и т. д.[112]112
  Указ. соч.


[Закрыть]

Такая открытость обеспечивает всеядным животным фантастическую адаптивность. Люди способны выжить на рационе, состоящем почти исключительно из молока и картофеля (ирландские крестьяне начала XVIII в.) или из мяса и рыбы (инуиты по сей день). Однако открытость делает всеядных животных уязвимыми. Мясо может портиться и содержать опасные бактерии. Большинство растений ядовиты или плохо усваиваются, чтобы не быть съеденными. В результате всеядные виды еще и намного более бдительны в отношении своей пищи, чем «гурманы». Используя разнообразные стратегии, они учатся избегать пищи, употребление которой, скорее всего, вызовет нежелательные побочные последствия. Самая базовая из этих стратегий – запоминать, от какой пищи стало плохо, и опасаться ее в будущем. Мы, всеядный вид, считаем это естественным, но некоторые животные, например вампировые летучие мыши, на это не способны. Чтобы отслеживать, какую пищу употреблять безопасно, нужны специализированные нейронные цепи, а не общие механизмы обучения. Занемогшее животное должно научиться избегать именно пищи, которую съело несколько часов назад, а не чего-либо другого, что оно видело, чувствовало, обоняло между поеданием и заболеванием[113]113
  Garcia, Kimeldorf, & Koelling, 1955.


[Закрыть]. Всеядные виды, от крыс до человека, а также и гусеницы, предпочитают пищу, которую ели с раннего возраста[114]114
  Rozin, 1976, p. 26.


[Закрыть]. Крысы и люди также обращают пристальное внимание на то, что едят другие представители их вида и заболевают они после этого или нет, изучая методом наблюдения, какая пища безопасна[115]115
  Указ. соч.


[Закрыть].

Что касается коммуникации, разница между людьми и другими приматами аналогична разнице между специализированными видами и всеядными. Все приматы, кроме людей, полагаются главным образом на конкретные сигналы. Верветки издают особый звук тревоги для предупреждения о воздушных хищниках[116]116
  Cheney & Seyfarth, 1990.


[Закрыть]; шимпанзе улыбаются на особый манер, выказывая подчинение[117]117
  de Waal, 1982.


[Закрыть]; доминантные бабуины ворчат, чтобы продемонстрировать мирные намерения, прежде чем приблизиться к особям более низкого ранга[118]118
  Cheney, Seyfarth, & Silk, 1995.


[Закрыть]. Люди, как отмечалось ранее, «всеядны» в коммуникации: они могут обмениваться информацией практически обо всем, что способны воспринять. Таким образом, люди несоизмеримо более открыты, чем приматы. Рассмотрим, например, простейшее указывание. Младенцы смекают, что означает указывающий жест, уже вскоре после того, как им исполнится год[119]119
  Desrochers, Morissette, & Ricard, 1995.


[Закрыть]. А вот взрослые шимпанзе даже в ситуациях, когда такой жест кажется очевидным, его не понимают. В ходе многократных экспериментов шимпанзе сажали перед двумя непрозрачными ящиками, в одном из которых находилась пища. Когда экспериментатор указывал на один из ящиков, это не увеличивало вероятность того, что шимпанзе выберет именно его, а не другой[120]120
  Tomasello, Call, & Gluckman, 1997.


[Закрыть]. Дело не в недостатке ума: если вы попытаетесь взять один из ящиков, шимпанзе сделает закономерный вывод, что пища находится в нем[121]121
  J. Wood, Glynn, Phillips, & Hauser, 2007.


[Закрыть]. Просто такая коммуникация (использование жеста) намного менее естественна для шимпанзе, чем для нас.

Если мы гораздо более открыты для различных форм и многообразного содержания коммуникации, чем другие приматы, то должны быть и более бдительными. В следующих четырех главах я объясню, как мы выработали у себя эту бдительность. Пока я хочу сосредоточиться на общем устройстве наших механизмов открытой бдительности. Это имеет решающее значение для понимания происходящего в тех случаях, когда какие-то из данных механизмов неполноценны. Делает ли нас какой-либо конкретный изъян более склонными соглашаться с ложной информацией или менее склонными к этому?

Согласно теории гонки вооружений, мы эволюционировали от ситуации предельной открытости, безоглядной доверчивости, к состоянию все более изощренной бдительности, обусловленной нашими относительно новыми когнитивными механизмами. Если убрать эти механизмы, утверждает та же теория, мы вернемся в прежнее состояние доверчивости и вероятность нашего согласия с любым сообщением, сколь угодно глупым или вредным, увеличится.

Аналогия с эволюцией рациона всеядных видов предполагает совсем иное. А именно, что мы эволюционировали от ситуации предельного консерватизма, когда позволяли влиять на нас лишь ограниченному набору сигналов, до состояния, когда мы более бдительны, но и более открыты для коммуникации, разной по форме и содержанию. Структура, в которой усложнение и совершенствование идут рука об руку с увеличением открытости, обеспечивает себе намного более надежное функционирование. Согласно теории гонки вооружений, нарушение действия более совершенных механизмов делает нас доверчивыми и уязвимыми. Однако дело обстоит противоположным образом. Модель, при которой открытость и бдительность эволюционируют параллельно, не столь хрупкая. Если нарушается работа более новых механизмов, мы переключаемся на старые, что делает нас менее бдительными, но и намного менее открытыми. При помехах деятельности более современных и более совершенных когнитивных механизмов в действие вступает наше консервативное ядро, и мы становимся скорее неуступчивыми, чем легковерными[122]122
  Аргумент, который я ранее привел в: Mercier, 2013.


[Закрыть].