Текст книги "Неукротимый, как море"

Старпом провел ногтем по изломанной линии Земли Котса.

– Он в восьмидесяти милях от суши и, если так дальше пойдет, через десять часов сядет на мель.

– Если не столкнется с айсбергом, – вставил Ник. – Судя по последнему сообщению, они вошли в полосу льдов.

– Да, весело, – кивнул Дэвид, отрываясь от карты.

– Сколько нам еще идти?

– Сорок часов, сэр. – Старший помощник задумался на мгновение и смахнул со лба густую прядь соломенного цвета. – Но только если сохраним прежнюю скорость, а ведь скоро начнутся льды, придется сбавлять обороты…

Ник отвернулся. Скопившееся напряжение требовало выхода, но ходить взад-вперед при такой качке было не только затруднительно, но и небезопасно, поэтому Ник добрался до капитанского стула и втиснулся в сиденье, уставившись в непроглядную темень за окном, где бушевала стихия.

Он представил себе незавидное положение, в которое попал шкипер лайнера. Смертельная опасность грозила не только судну, но и всей команде с пассажирами.

Сколько их там? Ник припомнил, что в судовой роли «Золотого авантюриста» числится двести тридцать пять человек. Добавить сюда триста семьдесят пять пассажирских мест, и получается больше шестисот душ. Если не удастся исправить лайнер, то даже непонятно, как их всех разместить на «Колдуне»…

– Сэр, они хотели приключений – вот и нарвались, – произнес Дэвид, словно подслушав мысли Ника.

Тот бросил взгляд на старпома и кивнул:

– Да только большинство наверняка пожилые. Место на этом лайнере обходится в целое состояние, и скопить такую сумму удается лишь к старости. Если судно сядет на мель, то трагедии не избежать.

– Сэр, если позволите… – Дэвид замялся и вспыхнул первый раз с момента выхода из порта. – Если дать знать капитану, что помощь на подходе, он остережется от нерасчетливых поступков.

Ник промолчал. Старший помощник, конечно, прав. Жестоко и аморально оставлять их в неведении, один на один с этими беспощадными льдами. Капитан «Золотого авантюриста» мог не выдержать и допустить ошибку, которую не сделал бы, знай он, насколько близка помощь.

– Температура минус пять, и при ветре тридцать миль в час переохлаждение неминуемо. Если они решатся спускать шлюпки… – продолжил Дэвид, но тут его прервал Трог, выкрикнувший из радиорубки:

– Судовладельцы в эфире!

Штаб-квартира «Флотилии Кристи» разразилась длинным посланием, состоявшим в основном из пустых обещаний и лживых уверений, которые обычно дает хирург онкологическому больному, но один абзац заинтересовал Ника: «Мы стараемся связаться со всеми спасателями, находящимися в Южной Атлантике».

Дэвид Аллен вопросительно глянул на шкипера. Самым правильным решением было бы сообщить им, что спасатель рядом, в восьмистах милях, и ждать осталось совсем недолго.

Нервы Ника натянулись как струны, и, не находя себе места, он вскочил на ноги, осторожно пересек раскачивающуюся палубу и повернул в правое крыло мостика. Открыл дверь и вышел наружу. Ледяной ветер обрушился тысячами стальных иголок, из глаз брызнули слезы, дыхание сбилось. Ник судорожно, словно выброшенная на берег рыба, разевал рот, маленькими глотками заполняя легкие. В нос ударил сырой запах, знакомый еще по северным арктическим морям, будто неподалеку всплыла громадная морская рептилия. В груди у Ника зашевелился древний ужас, извечно преследовавший моряков.

Продержавшись всего несколько секунд, он заскочил обратно, в уютное тепло мостика, залитого мягким зеленоватым светом. Голова прочистилась, сомнения ушли.

– Мистер Аллен, прямо по курсу айсберг.

– Я поставил вахтенного у радара, сэр.

– Отлично, но все же обороты снизим до пятидесяти процентов, – кивнул Ник и после секундной паузы продолжил: – Сохраняем полное радиомолчание.

Решение далось нелегко. В глазах Дэвида мелькнуло осуждение; ничего не говоря, он отвернулся, чтобы отдать команду. Нику вдруг захотелось объясниться. Странно, но ему зачем-то понадобилось понимание и сочувствие старшего помощника. Однако он тут же одернул себя, решив, что это проявление слабости и неуверенности. Ник всегда обходился без сочувствия – обойдется и теперь.

Необходимо соблюдать полное радиомолчание. Нику противостояли два битых жизнью соперника. Было бы большой ошибкой дать Жюлю Левуазану козырь в руки. Надо заставить его выйти на связь первым – только тогда у Ника появится шанс.

Вторым соперником был Дункан Александер, с его ненавистью и мстительностью. Однажды он уже пытался уничтожить Ника, и ему это почти удалось. На этот раз нужно обезопасить себя, в точности подгадав время начала переговоров с «Флотилией Кристи» и человеком, который выдавил его из руководства компании. Ник должен быть во всеоружии.

И еще надо вынудить Жюля Левуазана первым подать голос. Капитану «Золотого авантюриста» придется помучиться неизвестностью чуть дольше. «Что бы ни произошло, – утешал себя Ник, – будь то новая авария или решение покинуть судно и высадиться на берег, капитан лайнера обязательно выйдет на радиосвязь, и вот тогда можно будет вмешаться».

Ник едва удержался, чтобы не напомнить Трогу держать ухо востро и не пропустить первое сообщение «Ла-Муэт» на шестнадцатом канале. Это была еще одна заповедь – не отдавать лишних команд. Трога окутывали вонючие клубы сигарного дыма, неутомимые глазки поблескивали, словно у древней морской черепахи, пальцы любовно подкручивали верньер настройки.

Ник подошел к стулу и уселся, чтобы переждать несколько часов, оставшихся от короткой антарктической ночи.

На фоне так называемых призраков, ложных отражений от бушующих волн, экран локатора высвечивал причудливые бухты, мысы и неизвестные острова, не отмеченные на адмиралтейских картах. Между этими странными образованиями мерцали и вспыхивали искрами тысячи пятнышек, каждое из которых, если дать волю воображению, могло оказаться круизным лайнером.

«Колдун» осторожно забирался все дальше и дальше в загадочные воды. Полоска зари, не сходившая с горизонта всю ночь, неуверенно, словно робкая невеста, разлилась розовым рассветом и позолотила айсберги, вспыхнувшие фейерверком переливающихся огней.

Впереди – на сколько хватало глаз – сверкали льдины и айсберги. Некоторые фрагменты, величиной с бильярдный стол, скрежетали о борт, отскакивали и раскачивались поплавками в кильватерной струе. Другие, размером с городской квартал, вылепленные из ноздреватого льда и закрученные в фантастические формы, неподвижно нависали над верхними палубами проходящего мимо «Колдуна».

– «Белый лед – мягкий лед», – тихо процитировал Ник старинную примету моряков стоявшему рядом Дэвиду и тут же пожалел об этом: не стоило вызывать старшего помощника на доверительный разговор. Не дожидаясь ответа, Ник отвернулся, прильнул к окуляру дублирующего радара, рассмотрел контуры обступившего судно льда и через минуту уселся на капитанский стул, бросая недовольные взгляды за окно.

«Колдун» шел быстро, даже слишком. Ник понимал это, целиком полагаясь на опыт и сноровку вахтенных офицеров, но его снедало нетерпение, и ему хотелось еще больше разогнать судно.

Вдали выросла очередная дрейфующая громада льда – сплошной кряжистый утес, раскинувшийся на сорок миль и высотой футов в двести. Лучи низкого солнца скользнули по верхушкам ледяных скал, и те заиграли изумрудами и аметистами.

Чем ближе приближалось судно к гигантской переливающейся глыбе, тем больше насыщались цвета, завораживая таинственной глубиной. Бухты и расселины, прорезавшие утес, горели сапфирами, загадочные темно-синие тени распадались по краям на тысячи оттенков зеленого.

– Красота-то какая! – выдохнул Дэвид Аллен с благоговением человека, преклонившего колени в храме.

Верхушки ледяных скал пылали чистым рубиновым огнем. С наветренной стороны на айсберг налетали волны и, разбиваясь, взметали тучи белых брызг. Однако неистовое море не в силах было покачнуть или сдвинуть величественную гору льда.

– Гляньте на другую сторону. – Дэвид Аллен протянул руку. – Там запросто можно пройти и при двенадцатибалльном урагане.

С подветренной стороны море ограждали отвесные ледяные склоны. Смирные зеленые волны мягко набегали на голубые утесы, и «Колдун» направился под их защиту. Корма судна все еще продолжала вздрагивать, словно ее лягала брыкающаяся лошадь, а нос уже ласкали безмятежные воды горного озера, ветер замер, опустился штиль.

Воспользовавшись затишьем, Эйнджел вынес на мостик подносы с горячими пирожками и разлил по кружкам дымящееся густое какао. Команда набросилась на ранний завтрак, не переставая восхищаться игрой бледных солнечных лучей, падавших на потрясающие ледяные пилоны. Неподалеку от судна показалось семейство косаток, и офицеры помоложе загомонили, рассматривая в прозрачной студеной воде пятерку гигантов с ухмыляющимися пастями и белыми надглазными пятнами.

Громадные млекопитающие обогнули судно, затем нырнули под днище и выскочили с другой стороны, взрезав поверхность воды мощными треугольными плавниками и выпустив струи воздуха из дыхательных отверстий. Мостик наполнился едким рыбным запахом, косатки исчезли, а «Колдун» как ни в чем не бывало, будто прогулочное судно, степенно продолжал плавание под защитой ледяного контрфорса.

Николас Берг не участвовал в общем веселье. Он старательно пережевывал замечательный мясной пирог, сдобренный густой подливкой, но смог впихнуть в себя лишь несколько кусочков. Хорошее настроение команды раздражало, веселый смех казался неуместным, когда вся его жизнь повисла на волоске. Нику хотелось одернуть их, прекрасно сознавая, что несколько резких слов вгонят подчиненных в оцепенение.

Он прислушивался к добродушным подковыркам и беспечным шуткам младших офицеров, чувствуя себя намного старше, несмотря на незначительную разницу в возрасте. Как могли они так возмутительно легкомысленно смеяться, когда на кону стояло все: шестьсот жизней, лайнер, десятки миллионов долларов и будущее Ника. Вряд ли им доведется узнать, что значит рискнуть делом жизни, поставив на орла или решку. И вдруг в груди у Ника вспыхнула неожиданная, необъяснимая зависть. Наперекор всему ему страстно захотелось присоединиться к ним, сбросить напряжение и хоть на какое-то время поддаться общему настроению. Вот уже пятнадцать лет ничего подобного не происходило с ним, в этом не было нужды.

Ник резко вскочил на ноги, и на мостике воцарилась тишина. Все вернулись к своим обязанностям, и никто не поднял глаз на капитана, медленно пересекавшего палубу. Говорить ничего не пришлось, хватило простого движения. Ник смутился – слишком уж легкая и недостойная его победа.

Он взял себя в руки, прогнал слабость, набираясь уверенности, настраиваясь на решение неподъемной задачи, и остановился у распахнутой двери радиорубки. Трог оторвался от приборов; мужчины обменялись понимающими взглядами. Два человека, полностью посвятившие себя делу, – тут не до лирики.

Ник кивнул и двинулся дальше. Его мужественное лицо выражало твердость и непреклонность. Однако едва он пересек мостик и, остановившись у бокового окна, взглянул на величественную стену льда, сомнения вспыхнули с новой силой.

Ради чего все жертвы? Чего он достиг? Стоило ли отказываться от простых радостей жизни, избрав крутую дорогу к успеху? Сколько прекрасных мгновений упущено в спешке, сколько любви, теплоты, дружбы! С внезапной болью Ник подумал о женщине, что некогда была ему женой. Она ушла и забрала с собой сына. Но почему? И с чем он остался после стольких лет самоотречения?

Позади зашипело радио, и сквозь треск помех прорвался голос на шестнадцатом канале:

– Всем! Всем! Всем! Терплю бедствие!

Ник развернулся и бросился к радиорубке, пока спокойный, уверенный голос зачитывал координаты «Золотого авантюриста».

– Угроза неизбежного столкновения. Готовимся покинуть судно. Может ли кто оказать помощь? Повторяю. Может ли кто оказать помощь?

– Боже! – промолвил Дэвид. – Их подхватило течение и несет на мыс Тревоги со скоростью девять узлов. Они в полусотне милях от берега, а нам еще идти двести пятьдесят.

– Где «Ла-Муэт»? – прорычал Ник. – Где этот проклятый черт?

– Сэр, мы просто обязаны связаться с «Авантюристом». – Старший помощник бросил взгляд на карту. – Высаживаться на шлюпках в такую погоду – чистое самоубийство.

– Благодарю, старпом, – сдержанно ответил Ник. – Я всегда с удовольствием выслушиваю ваши советы.

Дэвид вспыхнул, но под румянцем скрывалось не смущение, а гнев. Несмотря на огромное напряжение, навалившееся на Ника, он отметил это и взял себе на заметку: старший помощник обладал не только умом, но и упорством и решительностью.

Аллен, конечно, прав. Сейчас следует думать только о спасении жизней.

Ник поднял голову и взглянул на айсберг. Низкое облако зацепилось за гребень и, закрученное ветром, сорвалось и стало сползать по склону, словно сбежавшее молоко из огромной кастрюли.

Пришло время выходить на связь. Похоже, «Ла-Муэт» одержала-таки верх в игре в молчанку. Ник уставился на облако, составляя в голове сообщение. Надо во что бы то ни стало убедить капитана отложить высадку и дать «Колдуну» хоть немного сократить расстояние, а то и вовсе добраться до лайнера, пока тот не налетел на скалы мыса Тревоги.

Безветрие усугубляло царившее на мостике молчание. Команда смотрела на капитана, ожидая его решения, и только эфир на несущей частоте шестнадцатого канала потрескивал и подвывал.

Внезапно тишину разорвал глубокий сочный голос с ярко выраженным французским акцентом. Ник прекрасно помнил его даже после стольких лет.

– Капитану «Золотого авантюриста». Говорит капитан спасательного буксира «Ла-Муэт». Иду к вам с максимальной скоростью. Вы согласны на открытую форму Ллойда «без спасения нет вознаграждения»?

Лицо Ника осталось непроницаемым, хотя сердце едва не выпрыгнуло из груди. Итак, Жюль Левуазан прервал молчание.

– Нанесите на карту его координаты, – негромко приказал Ник.

– Они нас опередили! – На лице Дэвида отразился испуг, когда он отметил местоположение «Ла-Муэт». – На сотню миль!

– Ничего подобного. – Ник тряхнул головой. – Он лжет.

– Сэр?

– Лжет, я говорю. Записной враль. – Ник поднес огонек к сигаре, раскурил ее и только потом обратился к радисту: – Вы засекли его?

Трог взглянул на экран радиопеленгатора, отслеживающего передачи с «Ла-Муэт»:

– Получена только одна обсервация. Мы не сможем…

– Просчитайте наилучший маршрут из залива Сан-Хорхе, – прервал его Ник и повернулся к Дэвиду. – А вы нанесите на карту расчетную точку.

– Разница составляет больше трехсот миль…

– Ну вот, – кивнул Ник. – Старый разбойник ни за что не стал бы выдавать свои координаты всему миру. Мы впереди, идем на пять узлов быстрее и возьмем «Золотой авантюрист» на буксир раньше, чем он появится на радаре.

– Сэр, вы будете согласовывать контракт с «Флотилией Кристи»?

– Нет, мистер Аллен.

– Но если мы не вмешаемся, они примут условия «Ла-Муэт»!

– Сомневаюсь, – пробормотал Ник и едва не пустился в объяснения. «Дункан Александер, будучи страховщиком собственных судов, не примет открытую форму Ллойда, пока лайнер на плаву и не на буксире. Он постарается выторговать почасовую оплату и премиальные, а на это не пойдет Жюль Левуазан, выбивая куш пожирнее. Оба мошенника будут торговаться до тех пор, пока суда не окажутся друг от друга в прямой видимости. К тому времени я возьму „Авантюрист“ на буксир, а после выбью через суд из этого ублюдка Дункана двадцать пять процентов стоимости лайнера…»

Но Ник ничего этого не сказал и прежде, чем покинуть мостик, сухо бросил старпому:

– Так держать, мистер Аллен.

Ник вошел в каюту, захлопнул дверь, привалился спиной к створке и зажмурился, пытаясь взять себя в руки. Ведь все по-прежнему было на волоске, еще немного – и он вышел бы на связь, отдав преимущество «Ла-Муэт» и оказавшись в проигрыше.

Капитан услышал слова Дэвида Аллена: «Видали? Ничем его не проймешь. Бедолаги готовы были уже грузиться в лодки, а ему хоть бы хны. Наверное, унитаз замерзает, когда он ходит по малой нужде». И хотя голос звучал приглушенно, в нем отчетливо слышалось негодование.

Ник постоял еще немного с закрытыми глазами, затем оттолкнулся от двери и выпрямился. Ему хотелось действовать, тем более что ожидание и неопределенность вымывали остатки сил и решительности.

«Господи, пусть мне повезет добраться до них вовремя». Ник и сам не знал, чего было больше в этой молитве: желания спасти людей или надежды получить награду.

Капитан «Золотого авантюриста» Бэзил Рейли был высок, его поджарое тело дышало силой и энергией. На сильно загоревшем лице проступали более темные пигментные пятна. Густые усы отливали серебром, словно шкура песца; в глазах, окруженных тонкими морщинками и упрятанных под мешковатыми веками, светились ум и спокойствие.

Он стоял в наветренном крыле ходового мостика и наблюдал за огромными черными волнами, налетавшими на беспомощное судно. Лайнер развернуло к ним бортом, и с каждым ударом корпус вздрагивал и тяжко, безжизненно кренился, неохотно поддаваясь натиску стихии. Волны перекатывали через леерное ограждение, проносились по палубе и срывались обратно в море, разбиваясь тучей белых брызг, подхватываемых ветром.

Капитан поправил спасательный жилет, сдвинул жесткие парусиновые лямки и в который раз оценил ситуацию.

«Золотой авантюрист» напоролся на льдину в «собачью» – полуночную – вахту, традиционно отводимую для самых молодых судовых офицеров. Удар был едва заметен, но его хватило, чтобы нарушить глубокий сон капитана, – легкая заминка и слабое дрожание пробудили инстинкт опытного моряка.

Притопленный кусок айсберга, так называемый щенок, – самое опасное, что может встретиться судну. Большие айсберги выступают высоко над водой, хорошо отражают лучи радара, и их легко заметить невооруженным глазом. Даже нерадивым вахтенным по силам избежать столкновения. Однако «щенок» – совсем другое дело. Он сидит в засаде, вся его масса скрыта под темными бурлящими волнами.

Заметить такую льдину можно, лишь всматриваясь в подножия волн и обращая внимание на закрученные спиралью потоки воды, словно там рыскает по кругу огромное морское чудовище. Ночь скрадывает все признаки даже от самого зоркого взгляда, а ведь еще случается, что вода подмывает края льдины и они прячутся под поверхностью футов на десять, превращая айсберг в отточенное горизонтальное лезвие длиной двести-триста футов.

Когда льдина зацепила судно, на вахте стоял третий помощник и лайнер шел неходко – всего лишь двенадцать узлов. И пусть удар был слабым, айсберг вспорол корпус, как брюхо сельди, которую потрошат перед копчением.

Классическая пробоина, похожая на полученную «Титаником», длиной четырнадцать футов и двенадцатью футами ниже ватерлинии, пришлась на два водонепроницаемых отсека, один из которых был главным машинным отделением.

Поначалу откачивать воду не составляло труда, но, когда замкнуло электросеть, капитану пришлось бросить все силы, чтобы удерживать лайнер на плаву. Трюмные насосы работали на полную мощность, но вода непрерывно прибывала – море выигрывало схватку.

Три дня назад капитан перевел всех людей с нижних палуб на верхнюю и задраил водонепроницаемые переборки. Экипаж и пассажиры заполнили салоны и курительные комнаты. Роскошное судно преобразилось в осажденный, запруженный толпами город с антисанитарными, ухудшающимися день ото дня условиями.

Капитан невольно вспомнил лондонскую подземку, превращенную в бомбоубежище во время войны. В ту пору он был лейтенантом и, получив увольнение на берег, попал под бомбежку. Ему пришлось провести там одну-единственную ночь, но память о ней осталась на всю жизнь.

Сейчас на борту судна царила похожая обстановка. Санитарные условия были отвратительными. Четырнадцать унитазов на шестьсот человек, многие из которых страдали морской болезнью и поносом. Ни помыться, ни принять душ. Не хватало даже энергии, чтобы нагреть воду в рукомойниках. Аварийные генераторы едва поддерживали жизненно важные системы: насосы, связь, освещение, навигационное оборудование. Помещения не обогревались, а тем временем температура за бортом упала уже до минус двадцати.

Холод в просторных салонах стоял жуткий. Пассажиры, одетые в меховые пальто, в спасательных жилетах, прятались под наваленными одеялами. Камбуз не работал, и пришлось достать газовые плитки, которыми пользовались во время высадок на берег. Еду не готовили, а выковыривали холодной прямо из консервных банок. Разогревали только супы и горячее питье, пар от которого, смешиваясь с дыханием беспомощных людей, поднимался кверху липким туманом.

Опреснительные установки не работали с момента аварии, и запасы воды подошли к концу, даже горячие напитки приходилось нормировать.

Из трехсот шестидесяти восьми пассажиров только сорок восемь были моложе пятидесяти, однако никто не падал духом. Те самые люди, которых до столкновения со льдиной легко выводила из себя ничтожная морщинка на выглаженном костюме или переохлажденное на несколько градусов вино, теперь смаковали бульон, словно выдержанное шато-марго. Невзирая на холод, они смеялись и оживленно болтали, ставя своей стойкостью в неловкое положение тех немногих, кто пробовал жаловаться. Да что и говорить: мужчины и женщины, оказавшиеся на борту лайнера, не были обычными людьми. Они многого добились в жизни и, решив отправиться в глухой уголок планеты в поисках приключений, морально подготовились к опасностям. Похоже, они расценивали происходящее как задуманную часть путешествия.

И все же капитан не питал иллюзий и сознавал всю тяжесть положения. Всматриваясь сквозь потоки воды, струящейся по иллюминаторным стеклам, он наблюдал за авральной группой на баке. Под руководством старшего помощника четыре насквозь промокших матроса в желтых клеенчатых робах с наброшенными капюшонами стравливали плавучий якорь. Еле передвигаясь на сковывающем холоде, словно роботы, они старались развернуть судно носом к морю и отдалить неизбежное столкновение со скалистым берегом. За последние дни волны, ветер и вес самого лайнера уже дважды срывали поставленные якоря.

Три часа назад капитан отозвал с нижних палуб инженерный состав – ему не хотелось рисковать их жизнями, когда надежда восстановить подачу энергии на главной силовой установке таяла с каждым часом. Битва с морем проиграна, и осталось сделать последний шаг: покинуть беспомощное судно и высадить шестьсот человек на голый берег мыса Тревоги, обрекая их, возможно, на еще большие страдания.

Непрекращающиеся шторма, волны и ветер сбивали, подобно кузнечному молоту, лед с черных скал мыса Тревоги, и он, как и несколько других безжизненных пиков, насквозь прорезал ледяную антарктическую шапку.

Длинный прямой гребень вклинивался в восточный берег моря Уэдделла на пятьдесят миль, достигая в некоторых местах пятидесяти миль в ширину и заканчиваясь раздвоенной косой, похожей на бычьи рога, внутри которых образовался небольшой залив, названный в честь полярного исследователя сэра Эрнеста Шеклтона.

Отмели залива Шеклтона, усеянные шлифованной фиолетово-черной галькой, облюбовала большая колония пингвинов, и поэтому он был постоянным местом остановки «Золотого авантюриста».

Всякий раз, проходя по этому маршруту, лайнер бросал якорь в глубоких спокойных водах залива. Пассажиры высаживались на берег, фотографировали забавных птиц и любовались удивительными геологическими образованиями, которые своими невероятными, порой смешными формами были обязаны льду и ветру.

Прошло всего десять дней, как «Золотой авантюрист» поднял якорь и, покинув залив Шеклтона, вышел в море Уэдделла. Погода стояла мягкая, ярко светило солнце, море колыхалось легкой маслянистой зыбью. И вот сейчас, в семибалльный ветер, при температуре, упавшей на сорок пять градусов по Фаренгейту, бурное течение тащило лайнер обратно к тому же черному скалистому берегу.

Капитан Рейли не сомневался, что их выбросит на мыс Тревоги. Разгулявшаяся непогода не оставляла ни единого шанса… если только французский спасатель не подоспеет раньше.

«Ла-Муэт» уже должна была появиться на локаторе, если верить координатам, переданным в радиограмме. Бэзил Рейли нахмурился, и на лбу собралось несколько складок, а в глазах промелькнула тревога.

– Сэр, еще одно сообщение из штаб-квартиры. – Второй помощник, похожий на плюшевого медвежонка, укутанного в толстую шерстяную кофту и пальто цвета морской волны, подошел к капитану. Бэзил Рейли давно перестал требовать от людей следить за соблюдением формы одежды. В морозном воздухе мостика стоял пар от дыхания.

– Отлично. – Рейли глянул на распечатку. – Ретранслируйте это капитану буксира.

В его голосе отчетливо слышалось презрение и к владельцам, и к спасателям, ведущим мелочный спор, в то время как лайнер с шестьюстами людьми на борту ведет в ледяном море битву за жизнь.

Рейли было наплевать на приказы штаб-квартиры, и, если только буксир покажется до того, как «Золотой авантюрист» напорется на скальные зубья, он воспользуется правом капитана и тут же примет открытую форму Ллойда.

– Ты только появись, только появись… – пробормотал он себе под нос, поднял бинокль и медленно обвел широкий горизонт, изрезанный черными монолитами волн. В окулярах блеснула белая точка, и сердце замерло. Капитан нервно подкрутил настройку и тут же понял, что в оптику попал отраженный от вершины айсберга луч солнца.

Опустив бинокль, он перешел на подветренное крыло мостика. С этой стороны хватало невооруженного взгляда. Черные утесы мыса Тревоги угрожающе нависли на фоне грязно-серого неба, гребни скал блестели сверкающим льдом, впадины были завалены сугробами, о крутые берега разбивались волны, взрываясь тучами ослепительно-белых брызг.

– Шестнадцать миль, сэр. – К Рейли подошел старший помощник. – Похоже, течение слегка забирает на север.

Они помолчали, машинально удерживая равновесие на раскачивающейся палубе. Затем старпом сказал с ожесточением:

– Где же этот чертов лягушатник?

И они снова уставились на негостеприимный подветренный берег, наблюдая, как траурной мантией, с воротником, подбитым горностаем, и полами, украшенными льдом, опускается антарктическая ночь.

Она была очень молода – не старше двадцати пяти, – и даже несколько слоев теплой одежды с накинутой поверху мужской, не по размеру, курткой не прятали стройность фигуры и не скрадывали грациозные, танцующие движения длинных тренированных ног.

Изящную тонкую шею венчала, словно стебель золотистого подсолнуха, голова с пышной гривой длинных, выгоревших на солнце волос. Серебряные, платиновые и медно-золотистые локоны были небрежно скручены толстым, с мужское запястье, жгутом и заколоты сверху. Выбившиеся пряди падали на лоб и щекотали нос, заставляя ее кривить губы и фыркать, сдувая назойливые завитки.

Балансируя на взмывающей и ухающей вниз палубе с ловкостью наездницы, она держала в руках тяжелый, уставленный кружками поднос и мягко упрашивала:

– Ну же, миссис Гольдберг, вы сразу согреетесь.

– Даже не знаю, милочка… – промямлила седая женщина.

– Ради меня.

– Ну разве только…

Женщина взяла кружку и осторожно отхлебнула.

– Мм… неплохо, – согласилась она и затем перешла на заговорщицкий шепот: – Саманта, буксир уже пришел?

– Придет с минуты на минуту. Капитаном на нем лихой француз с неотразимыми усами, по возрасту – самая пара вам. Хотите, познакомлю?

Миссис Гольдберг – вдова, которой было хорошо за пятьдесят, полноватая и более чем напуганная, – слегка подбодрилась и села прямее.

– Ах ты, проказница, – слабо улыбнулась она.

– Я сейчас закончу с этим… – Саманта подбородком показала на поднос и уже на ходу добавила: – Вернусь и посижу с вами. Сыграем в клабр, хорошо?

Когда девушка улыбалась, ее ослепительно-белые ровные зубы оттеняли персиковый загар и веснушки, золотой пудрой усыпавшие нос.

Саманта была нарасхват. Все, и мужчины и женщины, пытались привлечь ее внимание. Девушка принадлежала к тому редкому типу людей, которые буквально излучают теплоту, как милый котенок, и подкупают детской непосредственностью. В ответ она смеялась, мягко журила, а порой и поддразнивала. Ободренные пассажиры расплывались в улыбке и ревниво провожали ее взглядом. Они считали, что Саманта принадлежит только им, и выдумывали всяческие вопросы, шли на любую уловку, лишь бы подольше задержать ее возле себя.

– Саманта, совсем недавно за нами летел альбатрос!

– Точно-точно, я видел его из окна камбуза…

– Это ведь странствующий альбатрос, да?

– Ну что же вы, мистер Стюарт! Уж вам-то надо бы знать. Это был Diomedea melanophris, альбатрос чернобровый. Но все равно вы подметили добрый знак. Любой альбатрос приносит удачу – научно доказано…

Саманта имела докторскую степень по биологии, и ее пригласили на лайнер в качестве лектора. Она взяла творческий отпуск в университете Майами, где занималась экологией морских организмов.

Пассажиры, большинство из которых были старше ее лет на тридцать, относились к ней как к любимой дочери, но при малейших трудностях тянулись к девушке, словно дети, интуитивно угадывая в Саманте внутреннюю силу. Она стала для них домашней любимицей и матерью-хранительницей в одном лице.

Пока стюард наполнял поднос новыми кружками, Саманта выглянула из дверей временного камбуза, устроенного в баре, и окинула взглядом тесный для такого количества пассажиров салон.

В воздухе висел густой запах табака и немытых тел, но она внезапно почувствовала близость к этим людям и гордость за их мужество. Они держались молодцом.

«Настоящая команда», – подумала Саманта и усмехнулась. Обычно толпы вызывали в ней неприязнь, и она часто размышляла, отчего такое утонченное и гордое создание, как человек, попав в толпу, превращается в отталкивающее существо.

Ей вспомнились скопища людей в перенаселенных городах. Саманта ненавидела зоопарки, где зверей держали в клетках. Она не забыла, как рыдала в детстве, увидев исступленно мечущегося у решетки медведя. Бетонные клетки городов мучили своих пленников ничуть не меньше. «Животные должны быть на свободе», – думала Саманта, но человек – самый грозный хищник, отказавший в этом праве многим другим существам, – целенаправленно загонял самого себя в безнадежный тупик, разрушал основы своего существования с усердием, по сравнению с которым самоубийственное безумие леммингов кажется вполне умеренным. И только сейчас, здесь, в этих тяжелейших условиях, Саманта впервые по-настоящему гордилась ими… и тревожилась.

Подспудно, где-то глубоко внутри, она тоже страшилась предстоящего – ведь она была создана для моря, любила его и осознавала величественную мощь водной стихии. Саманта не заблуждалась в том, что ждет их всех впереди. Приложив волевое усилие, она расправила поникшие плечи, заставила себя улыбнуться и понадежнее подхватила тяжелый поднос.